Метафорическая повесть
(Представленные в повести образы носят собирательный характер, все совпадения случайны)
…Она подолгу сидела почти неподвижно, глядя в бесконечное кружево леса, уходящего в далёкую даль. Маленькое оконце ее хижины тоже будто было частью этого кружевного узора. И она сама будто тоже сливалась с ним и не могла существовать без него. Над ее головой день за днём колыхалось море. Из его небесной глубины прилетал ветер и шептался о чем-то с листьями и ветками в прибое древесных крон. Она слушала их разговоры и изредка едва заметно улыбалась одними лишь глазами.
Её возраст потерялся где-то в этом лесу, растворился между летним зноем и зимними снегами. А вместе с ним растворилось и ее имя, и та история, которая привела ее в мир.
Время от времени к ней приходи люди. Очень разные. Совсем юные и разменявшие уже несколько десятков лет. В дорогой красивой одежде и в скромных застиранных платьях. Занимающие значимые позиции и не ставшие пока никем.
Одни переступали порог ее лесной хижины едва держась на ногах от волнения, испуганно озираясь по сторонам и боясь встретиться взглядом с хозяйкой этой обители. Другие входили уверенно, презрительно оглядывая потемневшие бревенчатые стены, поросшие местами мхом, пытаясь держаться с должным их статусу достоинством. Кто-то старался казаться веселым и милым, смеялся над каждым своим словом. Кто-то просто молчал, потому что слова не способны были выразить все то, что таилось и росло в душе.
Она встречала всех одинаково. Спокойно смотрела в глаза и слушала. Терпеливо ждала пока осыплется вся мирская шелуха и человек не увидит главного – то, за чем, собственно, он к ней и пришёл.
И в этот самый миг темная комнатка будто наполнялась нежным утренним светом, в лучах которого такие разные мужчины и женщины превращались в маленьких напуганных детей, заблудившихся в дебрях человеческого мира. И становилось понятно, что им нужна помощь.
Она брала за руку каждого из них, передавая спокойствие теплом своей ладони. Она неспешно вдыхала силу небесного океана и выдыхая, наполняла этой силой пространство вокруг. Она окутывала этой силой стены своей ветхой хижины, чтобы внутри было тепло и безопасно, чтобы никто не мог пробраться сюда и помешать их необычному путешествию между временем и пространством.
Она чувствовала их страх. И потому вела каждого его собственной дорогой. Той дорогой, которая казалось этому человеку хоть немного знакомой. Той дорогой, на которой у этого человека была хоть какая-то возможность дышать.
С кем-то они брели по бескрайним цветущим лугам, окутанным запахом полевых трав и отражающих свет гуляющего по небу солнца. С кем-то шагали по твердому асфальту пересекающих друг друга под прямым углом городских улиц. С кем-то медленно и напряженно шли через высокие горные хребты, с ужасом глядя в распахнувшуюся под ногами пропасть. С кем-то пробирались темными кротовыми норами, бесконечными подземными переходами, прячась в нишах от невидимых духов, то и дело тихо выдыхая, нащупав в кромешной темноте своё всё ещё живое тело. Кто-то мог идти только по полю боя, с шашкой наголо, сбивая на ходу налетающих врагов, отражая удары и уворачиваясь от пуль, и как только бой стихал, этот человек падал ниц под тяжестью невероятной силы тоски и больше не мог двинуться с места. С другими приходилось идти просторными залами библиотек, штурмуя книжные полки одну за другой, снимая смыслы как скальп со страниц старых и новых книг, блуждая в лабиринтах хитро выстроенных фраз и неожиданно находя истину не в словах, а в ощущении пальцев, коснувшихся пыльной шершавой страницы.
Все эти дороги вели в одно и то же место. К разлому, в глубине которого плескалось озеро жизни. Разлом, будто гигантская рана, рассекал время на части, нарушая его ход, перемешивая прошлое и настоящее, вынуждая жизненные реки ручейками катиться вниз по крутым склонам.
Вид разлома заставлял остановиться. Сердце то начинало лихорадочно стучать, а то вдруг замирало. Дышать становилось труднее. Мысли тонули в липком тумане. Мышцы деревенели от напряжения.
В такие мгновенья она старалась выдыхать медленно и ровно, будто плавно, двигала воздух из будущего в настоящее и задавала ритм для всего пространства. Смотрела в разлом прямо, взгляд не отводила. За руку держала крепче. Не спешила. И не торопила. Давала глазам привыкнуть. Слезам давала свободно течь. Воздуху - вернуться в лёгкие. Звуку – в гортань. Жизни – в тело.
Из тела, наполненного жизнью, можно было заглянуть в разлом. Каждого там ждала своя встреча.
Женщина, которая постоянно смеялась, увидела там маленькую девочку, спрятавшуюся под огромным одеялом; в удушающей темноте девочка забыла своё имя и молилась лишь об одном - чтобы её имя забыли все, кто находился в доме.
Внушительных размеров мужчина увидел четырехлетнего мальчика: он зажмурился от криков, которые как снаряды падали вокруг, не давая ему даже шевельнуться. У мальчика не было голоса, не было взгляда, а его душа была похожа на крошечную гусеницу, упавшую на дно живота и свернувшуюся в плотный клубок.
Рыцарь в железных доспехах увидел цветок. Его тонкие подрагивающие лепестки укрывали сердце уснувшего Эльфа. В нежном утреннем свете и Эльф и цветок были едва различимы под ногами идущих мощным строем людей. Еще мгновение – и, казалось, от цветка не останется и следа.
Грустным потухшим взглядом встретила хрупкая маленькая девочка строгую женщину в деловой одежде. Девочка несла огромный груз человеческой ответственности, и бросить его не могла, потому что этот булыжник неминуемо раздавил бы её мать, и бабушку, и других взрослых, которые вели себя как дети. Девочка была лишена чувств, потому что тогда груз раздавил бы и её.
Девушка с огромными глазами и телом, вытянутым как стрела, увидела бабочку с разорванными крыльями. Её, как младенца, прятала в своём зреющем женском лоне девочка-подросток, дрожа и трепеща от ужаса при каждом упоминании крыльев, издавая львиный рык при попытке приблизится любого, ненавидя себя лютой ненавистью от малейшего движения бабочки в теле, страдая невыносимой мукой от осознания, что бабочка – это она сама.
В бескрайней холодной колыбели был похоронен младенец, спелёнутый материнским молчанием, пронизанный тишиной, как иголками, пустыми глазами смотрел он мимо мужчины в высокой шляпе, не зная, родился он на этот свет или остался на том, и есть ли тот свет, где он остался не рожденным.
Женщина, ведущая за руки детей, увидела вдруг еще одного ребенка: малышка без кожи с нервными окончаниями наружу пронзительно визжала от болезненных касаний жизни безмолвным распахнутым ртом, забыв, как дышать, и не понимая, как прекратить свои муки.
Эти встречи скорее шокировали, чем радовали. Вызывали ярость чаще, чем сожаление. Ненависть – чаще, чем сочувствие. Страх – чаще, чем надежду. Боль и стыд – чаще, чем принятие.
Эти встречи накрывали с головой, сбивали с толку и выстреливали смыслами, делали невидимое видимым, потерянное - найденным, живое – мёртвым, а мёртвое – живым.
Эти встречи требовали времени и осмысления, и она помогала каждому собирать это время, разлившееся и перепутавшееся в результате разлома, блуждающее в водовороте и выносящее на поверхность острые углы чувств. Время вплетали в дыхание, а чувства раскладывали на берегу озера пёстрым узором, давали название каждой фигуре и каждому завитку, проглаживали заботливо каждую ворсинку этого невиданного ранее ковра, сушили его в мягких лучах внимания до тех пор, пока он не становился уютно-бархатистым, и бережно несли его в дар тому израненному существу, которого встретили.
И не было другого способа вручить этот дар, как только с любовью. И не было другого способа встретиться. как только смотреть прямо в глаза и черпать в этом взгляде всё: что было, что есть и что будет.
И как только соединялись их взгляды, и как только начинали разговаривать друг с другом их сердца, очищалось озеро жизни от ядовитых примесей боли, сливалось с небесным океаном на горизонте и чистые живительные воды приносило к ногам взрослого и ребенка.
В его целебной воде бережно купала женщина малышку без кожи и обнаруживала с удивлением в бирюзовой воде, что кожа у малышки есть – тонкая, как воздух, и нежная, как лунный свет! И когда улыбается малышка – все другие дети женщины расцветают от счастья.
Мужчина в высокой шляпе вынул младенца из тишины, прижал его к телу и, вместе с ним завернувшись в покрывало из чувств, медленно покачивался в мягких ласкающих волнах озера, тихонько напевая колыбельную. Вода обнимала их обоих, наполняя звуком и теплом. Младенец улыбался во сне. Мужчина наслаждался весом живого тела, поселившегося у него на руках.
Девушка с огромными глазами и телом, вытянутым как стрела, входила в воду, тяжело дыша. Вода окутывала её, надежным эластичным барьером защищала от любого вторжения, держала её собою, как мать, что держит своего ребенка. Доверившись воде она родила бабочку, крылышки которой были нежны и прекрасны. Девушка подставила ей ладони и бабочка, омытая искрящейся влагой, впорхнула прямо на них. В этот миг руки девушки тоже превратились в золотистые лёгкие крылья и обе бабочки закружились в чудесном танце над поверхностью небесно-голубого озера.
Девочка с потухшим взглядом очень хотела порезвиться в волнах, но огромный камень ответственности неминуемо бы потянул ко дну. Поймав её грустный взгляд строгая женщина в деловой одежде аккуратно сняла груз с её уставших плеч и отдала его тем, кому он принадлежал. Девочку ласково взяла за руку и позвала купаться. Волшебная вода наполнила их глаза светом, тела - цветом, жизнь засветилась в них обоих.
Рыцарь в железных доспехах был растерян и долго не понимал, что делать. Но после он снял свой железный шлем, набрал в него воды из озера и принёс цветку. Он заботился о нежном цветке, поливал его и заслонял от ветра. Окрепший цветок играл лепестками, будто клавишами рояля, и обнимал чудесной своей мелодией сердце спящего Эльфа. Напитавшись амброзией музыки Эльф проснулся белым рыцарем. Только железные доспехи ему были теперь не нужны. Вместо доспехов у него были эльфийские крылья и сердце.
Мужчина внушительных размеров вынес четырехлетнего мальчика с поля боя. Плача вместе с ним, он омывал его скрюченное от ужаса тело прозрачной водой из озера жизни. Он вернул ему глаза и отыскал в водовороте прошлого потерянный голос. Они дурачились в прибрежных волнах и громко хохотали от души.
Женщина, которая постоянно смеялась, замолчала. Её тонкие пальцы беспрестанно чертили на песке имя девочки, а волны раз за разом уносили его с собой. Имя появлялось на песке и превращалось в шёпот волн до тех пор, пока девочка под одеялом не начала дышать. И тогда женщина бережно освободила ее из удушающего плена, зачерпнула солнца из бирюзового озера и долго поила девочку живительной влагой заботы и тепла. Их руки постоянно искали друг друга, будто спрашивая и отвечая: «Ты рядом? Ты со мной?» - «Я с тобой. Я рядом»
Она тоже была рядом. С каждым. От начала до конца. В горестном сожалении. И в трепетной радости. Когда лёгкие попадали в вакуум. И когда крылья наполнялись воздухом как паруса. Своим потерявшим возраст телом она помогала оставаться в живых. Своим тёплыми руками – держаться за реальность. Голосом выводила из паники небытия. Взглядом удерживала от падения.
Она была рядом до тех пор, пока эти взрослые и дети не становились одним. Целым, единственным, уникальным семенем, раскрывающемся мощным побегом, несущем в себе энергию жизни.
На обратном пути она шла позади. Как мать идет позади своих детей, которые, весело играя, бегут вперед. Уже в хижине улыбалась им на прощанье, выпускала их на волю, как из клетки выпускают птиц. Садилась напротив маленького окошка и подолгу почти неподвижно смотрела в бесконечное кружево судеб, уходящих в далёкую даль. Из морской небесной глубины прилетал ветер и шептался о чем-то с листьями и ветками в прибое древесных крон. Она слушала их разговоры и изредка едва заметно улыбалась одними лишь глазами…
Иллюстрации: Юлия Долгова