Из всех возрастов мне больше нравятся дети и старики. Они искреннее и чище. Потому что близки к богу – в одних он только вдохнул жизнь, другие же приготовились к встрече с ним. А близость к господу очищает. И как бы мы не отдалялись от него в годы бурной молодости и более спокойной, но не лишенной противоречий, зрелости, все равно, нам этой встречи не избежать. Это и заставляет нас быть чище и добрее на последнем отрезке своего пребывания на этой грешной, но очень нам полюбившейся, земле.
Именно поэтому большая часть запомнившихся мне историй из практики связана с детьми или стариками. И, тем не менее, эти две категории пациентов нельзя ставить в один ряд. Если первым всевышним дарована колоссальная сила жизни, благодаря которой их организм может преодолеть практически любые проблемы, то вторых можно сравнить с гаснущей свечой, излучающей все меньше и меньше света. К тому же дети окружены трепетом и любовью родных и близких. А вот старики приходят к финалу уставшими, и не только от болезней, но и самой жизни. Да и, чего греха таить, нередко и сами близкие устают от них.
Как-то принимаю бабулю с оскольчатым переломом костей голени. Бабушке восемьдесят один год. Перелом как перелом. Для такого возраста он редко бывает неоскольчатым по причине недостатка минералов и органических субстанций, что делает кость хрупкой как стекло. Удивило другое. На вопрос об обстоятельствах травмы, улыбаясь, ответила:
- Да с крыши дачи упала.
Я посмотрел на нее с пристрастием. На каталке передо мной сидела ухоженная, с осанкой балерины, бабулька с миниатюрными чертами лица. Ее голова была покрыта белой косынкой в черный горошек, из-под которой торчали две кокетливые седые косички. Одета она была в полосатый байковый халат. Все свидетельствовало о том, что в молодости Елизавета Андреевна, так ее звали, была истинной красавицей. Да и для девятого десятка она выглядела весьма неплохо, буквально светилась открытостью и позитивом, провоцируя симпатию к своей личности.
- Вас что-то удивило, доктор?
- Есть немного. Вам восемьдесят один, не так ли?
- Ну да…
- Простите за любопытство, а что Вы делали на крыше дачи?
- Ах, вот вы о чем?! Да там интернет лучше ловит.
- Интернет? Зачем он Вам? Да еще на крыше!
Бабушка отвела взгляд в сторону и загадочно улыбнулась. Затем, поняв, что от ответа не отвертеться, наклонилась ко мне и почти шепотом произнесла:
- Я на бирже играю…
- Бирже?! Какой бирже?!
- Обычной, финансовой.
- И что Вы там делаете? – любопытство туманило мой разум, и я не совсем отдавал себе отчет в том, что становлюсь назойливым и бестактным.
- Ну, как Вам сказать…? Говоря более понятным Вам языком, спекулирую.
- Как спекулируете?
- Очень просто – слежу за конъюнктурой рынка ценных бумаг, стараюсь купить акции подешевле и в нужный момент продать их дороже.
- Так может, вы не спекулянт, а инвестор? А то слово-то нехорошее.
- Пусть будет так, - она мило улыбнулась.
- Для этого ведь нужны знания, не так ли?
- А я всю жизнь экономистом работала. Последние пятнадцать лет на пенсии. Но стараюсь читать, просвещаться.
- Но ведь в те времена другая экономика была?
- Ну и что?
- И как у Вас получается?
- Да неплохо, я бы сказала.
И на этом месте я понял, что мой отсталый разум уже не в силах генерировать вопросы.
Елизавета Андреевна была обследована, противопоказаний для операции не было выявлено. В тот же день я ее прооперировал - произвел остеосинтез костей голени аппаратом Мацукатова.
Есть определенный тип пациентов, у которых, согласно опыту, лечение идет как по маслу. Это простые и позитивные личности, которые не просто доверяют доктору, но и в любой момент готовы стать его соратниками в деле лечения самих же себя. Но есть и другой тип, постоянно сомневающихся, выясняющих, почему так, а не иначе, ссылающихся на всенародных целителей и знахарей, пытающихся повлиять на решения доктора и пр. Еще хуже VIP-персоны, которые, как правило, профессионализм врача оценивают по степени потакания им, манере разговора, а также по его званиям и регалиям. И часто попадают впросак. Они причисляют себя к небожителям и, по сему, считают, что доверять отечественному доктору ни в коем случае нельзя, а вот немецкому или израильскому можно с потрохами. У таких зачастую лечение протекает с кучей проблем. Да и из заграницы они нередко возвращаются с большими проблемами, чем увозили. Почему-то их преследует злой рок.
Так вот, Елизавета Андреевна была ярким представителем первой группы. Ее лечение шло, как говорится, без сучка и задоринки. После выписки каждые две недели она приходила ко мне на осмотр. Появлялась в роскошных длинных платьях и соответствующих им по цвету широких шляпах. С макияжем и парфюмом. И неизменно улыбалась. Почти всегда ее сопровождали два молодых человека, один коренастый и полный в костюме с галстуком, другой постройнее и выше, тоже в костюме, белой рубашке, но с бабочкой. Как стало ясно позже, это были сыновья Елизаветы Андреевны. Троица неизменно привлекала взгляды людей. При их виде у меня тут же всплывало: «Инвесторы идут».
Моя пациентка в экстравагантных для своего возраста одеяниях, тем не менее, смотрелась весьма органично и привлекательно. Чего не сказал бы об ее спутниках. Образ, в который они пытались влезть, явно им не соответствовал. А в один прекрасный день увидел их в курилке. Один сидел на скамье, упершись в нее руками и скрестив свои медвежьи ноги. Другой же, тот, что с бабочкой, сидел перед ним на корточках. Они по очереди курили сигару. Нет, не сигарету, а именно сигару. И у меня промелькнуло: «Неа, точно не инвесторы! Косят под них».
Так прошли четыре месяца. Я ловил себя на мысли, что воспринимаю Елизавету Андреевну как своего человека, может быть даже родного. Настолько она была чистой и позитивной. Каждый раз она заходила ко мне в кабинет с одним из сыновей, который заносил какой-то пакет, ставил рядом с моим столом и удалялся. Это были сметана, творог, яйца, баночка клубники… На мои протесты внимания не обращала, говорила, что труд врачей надо ценить. Эта неугомонная бабуля, помимо игры на бирже, держала двух коров, несколько коз, пару-тройку поросят, кур и уток. Еще огород в пятнадцать соток. Конечно же, занималась этим не одна, но, согласно ее же словам, все делалось под ее чутким руководством.
В один из очередных приемов, осмотрев свежие рентгеновские снимки, я сообщил Елизавете Андреевне, что перелом сросся и пора снимать аппарат. И что для этого надо прийти через неделю с костылями на снятие. Новость ее очень обрадовала. Она открыла свою сумочку и, немного покопавшись, вытащила оттуда небольшой предмет прямоугольной формы, обмотанный то ли тряпкой, то ли носовым платком.
- Это Вам, доктор. Спасибо Вам большое за Ваш труд.
- Что это? – спрашиваю.
- Неважно что, это благодарность за Ваш труд.
- Нет-нет, мне ничего не надо. Тем более кота в мешке. Знаете ли, времена нынче весьма странные…
Она развернула тряпку и я увидел пачку денег, крест накрест запечатанную бумажной лентой, как делают в банках.
- Нет, что Вы, я это не возьму! – решительно заявил я.
- Ну, доктор…
- Нет, я сказал. Даже обсуждению не подлежит!
Честно говоря, сумма меня определенно шокировала. В той пачке по моим расчетам было не меньше пяти моих месячных зарплат. Как ни уговаривала меня Елизавета Андреевна, деньги я в итоге не взял. Заметно огорченная, она удалилась.
На следующий день я заметил у дверей кабинета одного из сыновей Елизаветы Андреевны. Он сидел там долго, сопровождая меня взглядом, когда выходил из кабинета. Закончив прием, я стал переодеваться, и в этом момент в дверь постучались. Это был он. Попросил войти. Шел со слегка накренившимся туловищем, неся в руке большой пакет с чем-то тяжелым. Поставив его рядом со столом, произнес:
- Это Вам от Елизаветы Андреевны.
- Что это?
- Не знаю, она сказала передать Вам и все. Но Вам точно понравится, она тот еще мастер.
- Нет-нет, что Вы…? – еле успел произнести я, как мужчина вышел из кабинета.
Это был окорок, целая ляжка. Килограммов десять-пятнадцать. Был завернут в какую-то вощенную бумагу и аккуратно замотан шпагатом. От него шел такой аромат, что слюни побежали ручьем. Забегая вперед скажу, что он был настолько великолепен, что его вкус помнится по сегодняшний день.
Через неделю я снял аппарат Елизавете Андреевне. Рекомендовал временно ограничить нагрузку и походить с костылями две недели, после чего прийти на контроль.
Явилась в назначенный срок. Но ее было не узнать – пришла опять в халате и косынке, что немного резало глаз, поскольку я уже привык видеть ее в экстравагантных одеяниях. Но, как всегда, сияла своей неповторимой улыбкой.
С ногой все было великолепно, я разрешил ей ходить без костылей. А вот кое-что удивило. Елизавета Андреевна была подшофе и в явно приподнятом настроении. Я терялся в догадках насчет причин и мотивов происходящего и был намерен утолить свое любопытство. Благо, она была последней на приеме. Оставшись с ней один на один, я расплылся в улыбке, созерцая ее непривычный вид, что тут же передалось ей. Чувствовалось, что у моей пациентки имело место неординарное событие, что предвкушало очень интересную беседу.
- Ну, что скажете, Елизавета Андреевна?
- Скажу, что жизнь на свободе прекрасна, даже лучше, чем я ожидала.
- Какой свободе?
- Вчера я стала свободной, как птица! Как воробушек.
- Почему именно воробушек?
- Обожаю эту птичку! За независимость и простоту.
- Так что случилось-то?
- А я продула на той самой бирже все! – и рассмеялась.
Но меня ее смех не заразил. Я вообще не знал, как отреагировать, поэтому стал думать, продолжать ли разговор или же спустить его на тормозах. Однако моя собеседница явно была настроена на общение. Немного наклонившись ко мне, она шепотом произнесла:
- Доктор, я бы выпила с Вами коньяку.
- Простите, но у меня нет коньяка…
- Зато у меня есть! – и достала из кармана халата плоскую бутылочку Courvoisier.
Признаюсь, выпить с таким человеком, как Елизавета Андреевна, для меня не является нарушением врачебной этики. Ничего не говоря, я потянулся к тумбочке и вытащил оттуда две чашки под чай, еще плитку шоколада.
- Увы, другой посуды у меня нет.
- Пойдет и такая, - с огоньком в глазах произнесла она и разлила солнечный напиток.
- Простите, в коридоре ведь Ваши сыновья сидят. Как-то неудобно.
- Ничего, переживут. Это они подбили меня на авантюру с биржей. Ну, за нас!
Чокнувшись, мы выпили, закусили шоколадом. Коньяк был выше всех похвал.
- Неужели Вы нисколько не переживаете?
- С биржей? Нисколько! Я чувствовала, что на старости лет делаю большую ошибку, ввязываясь в эту авантюру. Не мое это было! Будто сам дьявол рвался в душу. Слава господу, что этому пришел конец!
- Вам не жаль потерянных денег? Ведь это были Ваши кровные.
- Кровных потеряла не так много. В основном те, что выиграла. Это были деньги от антихриста. В них беды и горе людей. Поэтому, как пришли, так и ушли. Не жаль нисколько! Наливайте, доктор, обслужите свою пациентку, пожалуйста.
Мы выпили по второму разу, чуть позже по третьему, после чего я сказал, что больше не буду, да и ей не советую.
- Спасибо за подаренное здоровье и чудесную компанию, доктор. Напоследок открою Вам один секрет. Помните, вы не взяли деньги? Кстати, зря. Если бы вы от них не отказались, я бы нисколько Вас не критиковала. Но не пила бы сейчас с Вами коньяк. Чувствуете разницу? Вы мне, прям, как родной стали. Дайте-ка поцелую Вас, - и чмокнула меня в лоб.
Только прикрылась за ней дверь, как я услышал:
Береза белая, подруга
Весенних зорь, прозрачных рек,
Скажи, скажи, какая вьюга
Тебе оставила свой снег…
Я прислушался. Показалось, что это пела Елизавета Андреевна. Терзаемый любопытством, я вышел в коридор. Так и оказалось, это была именно она. Сопровождаемая сыновьями, которые чувствовали себя не очень комфортно, разводили руками и оглядывались по сторонам, она шла по полупустынному коридору и продолжала:
Ветвями тянешься за мною,
На плечи руки мне кладешь
И шелестящею листвою,
Молодые люди были явно смущены поведением матери. Тот, что повыше, попытался окрикнуть ее:
- Елизавета Андреевна! Вы что, ей богу?! Не в лесу же находитесь!
Но она даже ухом не повела:
И шелестящею листвою
Без слов, без музыки поешь…
Тот догнал ее, похлопал по плечу и чуть ли не криком:
- Маман! Ну, хватит! Неудобно ведь!
Из дверей нескольких кабинетов выглянули доктора и медсестры, сопровождая Елизавету Андреевну неодобрительными взглядами. Мне же подумалось: «Какая прелесть! Я бы хотел именно такой старости!».
С Елизаветой Андреевной мы встречались еще дважды – через три и шесть месяцев после снятия аппарата. Мне надо было зафиксировать полученные результаты, потому что предстояла весьма нелегкая задача по защите диссертации, на которой я должен был доказать крайне критически настроенной публике эффективность своего аппарата.
Как исполнился год после лечения, я вновь позвонил ей. На этот раз надо было зафиксировать отдаленный результат лечения. Ответил ее сын:
- Да!
- Здравствуйте. Мне бы с Елизаветой Андреевной поговорить.
- Добрый день. А кто это?
- Доктор, у которого она лечила перелом.
- Ааа, здравствуйте, доктор. Мамы уже нет…
- Как нет?
- Умерла мама, буквально месяц назад…
- Боже, не хочется верить! Примите искренние соболезнования. Как так?
- Вечером поигралась с внуками, посмеялась, затем легла спать, а утром так и не проснулась…
- Как жаль, как жаль! Ваша мама была прекрасным человеком!
- Спасибо, доктор…
Вот так, вот. Чтобы запомниться в этой жизни необязательно совершить подвиг или быть известным и влиятельным. Достаточно оставаться просто Человеком…
Фото взято из интернета