Почему Вы не эвакуировались?,- Приставал я к родным, после очередного рассказа о зверствах националистов во время Великой Отечественной.
Ведь можно было бросить все, сесть на поезд и уехать . В первый же день, когда объявили о начале войны. Этот вопрос не давал мне покоя с самого детства
Наслушавшись страшных рассказов об ужасах гетто , я недоумевал, почему наша семья, все-таки, не эвакуировалась. Вопрос этот я задавал близким, задавал вновь и вновь.
22 июня сорок первого года, над Сокирянами пролетел первый фашистский самолёт . Сбросив бомбу у дома культуры, он умчался восвояси, куда-то в сторону соседней Румынии.
Моей будущей маме Кларе этот день запомнился секретной встречей с двенадцатилетними одноклассниками. Они ходили по местечку и выискивали , куда бы понадёжнее спрятать пионерские галстуки, столь необходимые для будущей подпольной работы.
Папе врезалась в Память толпа, стоявшая в полдень у репродуктора, из которого неслась речь Молотова - тогдашнего министра иностранных дел Советского Союза.
- Неужели война? Как здорово было весь год, прошедший с того прошлого июня, когда в Сокиряны вошла Красная Армия
Отец, вкалывавший на хозяина в обувной лавке с двенадцати лет, снова вернулся к любимым занятиям в школе. Снова стал отличником.
Бабушке Риве этот день запомнился дополнительной суетой. Надо было наготовить обед для всей большой семьи, которая собралась в полном составе.
Риве шёл тридцать первый год. Она была высокой и сильной. В местечке ее называли Ривки Ды Лонгы ( длинная Ривка, идиш). Она была очень сильной. От колодца до дома она легко бежала с одним, а то и двумя коромыслами с полными ведрами воды.
Ее деткам - Кларе, моей будущей маме, и Циле, было уже больше десяти лет - совсем взрослые барышни.
Розе - бабушкиной сестре, шёл год двадцать девятый. Ее маленькой Ревусе едва исполнилось два годика. Она постоянно улыбалась и уже могла лепетать несколько слов.
Мужья Ривы и Розы - мой дедушка Мендель и дядя Залман, были уже людьми взрослыми - им было, как и старшему брату Янкелю, около тридцати пяти. Они собрались у прадеда Аврума в большой комнате и держали Семейный совет.
Моему прадеду было за шестьдесят. Не молод, совсем не молод. За пару лет до войны, он перенёс инсульт. К тому времени, Аврум немного восстановился, но продолжал страдать от повышенного давления и одышки.
Рухалы - моя прабабушка, суетилась вокруг него и помогала во всем, даже в мелочах.
Как было хорошо и спокойно ещё вчера. Суббота, 21 июня 1941 года, красивый тёплый летний день, бесконечные игры и крики детворы.
Последние ласковые сутки большой еврейской семьи. Как хорошая тихая солнечная погода перед страшной грозой и ураганом. Кто мог представить себе, что это канун разрушения жизней шести миллионов женщин, стариков, детей ?
А сколько получилось семей, потерявших самых близких, друзей, знакомых? Восемь, десять, двадцать миллионов? После того дня, огромные страшные жернова уже захватили и стали перемалывать, разрушать Синагоги, школы и судьбы.
Нюма, Яша- инвалид и Абрам Зицер , кинувшись в военкомат в первый же день войны, сразу после речи Молотова, успели на последний эшелон, который увёз из Сокирян тем же вечером.
Первые двое вернулись после войны без одной из ног, а Абрам - брат моего Деда Менделя, погибшего в гетто, пришёл с войны с простреленной рукой в чёрной перчатке. Ему здорово повезло.
Иногда мне удавалось его упросить , и Абрам снимал перчатку. Рука там была всегда недвижной и очень бледной. На ней явственно проступало место входа и выхода пули.
Я подробно описывал это Борьке Зайцеву и Вовке Ткачуку - своим дружкам и соседям. И это здорово поднимало мой авторитет в их старшей мальчишеской среде . Ведь я был гораздо младше. С Вовкой меня разделяли два, а с Борькой, целых четыре года.
У некоторых наших родственников судьба сложилась в ином направлении. За большой семьей тети Фримы Вайнзоф-Коган - сестры моей прабабушки , ночью, за несколько дней до начала войны, пришли НКВДэшники .
В одном комплекте одежды, которую еле успели натянуть так называемые бедные буржуи, крайне «преступно» сдававшие комнату приезжим и выдерживавшие в колодцах с известковой водой куриные яйца для отправки в далекую Голландию, были отправлены на работы в далекий Салехард.
В эти же дни, в далекую Сибирь, в вагонах-телятниках отправили много еврейских семей, в том числе и семью Симона Марамовича с двумя малышами.
Уже в поздних пятидесятых, Симон, потерявший жену и подорвавший здоровье на смолокуренных заводах в Сибирской ссылке, женился на нашей Розе, муж которой Залман, погиб в гетто Ободовки.
Сотни семей, отправленных в ссылку, завидовали тем, кто не был репрессирован и остался в Сокирянах.
Как оказалось зря, они завидовали напрасно. Не прошло и месяца, как тех евреев, кто остался в живых после серии погромов, убийств и грабежей, организованных украинскими нацистами и состоявшихся в Сокирянах в июне-июле сорок первого, сразу после ухода Красной Армии, выгнали из своих домов и погнали в Винницкую область.
Многие дети, женщины и старики умерли по дороге и были сброшены в огромные ямы , вырытые через каждые десять километров и рассчитанные на количество по сто трупов на один большой ров.
Там , в одной из бесчисленных и безвестных ям, не отмеченных никакими памятниками, осталась умирать и Хана Бланк - мама моего отца, моя бабушка, сердце которой не выдержало тяжёлой дороги и треволнений за детей и близких .
Большинство же изгнанных погибли в более чем двух сотнях гетто, разбросанных от Бершади , Ободовки, Песчанки Винницкой области до Балты и других местечек Одессчины.
- Неужели в других странах не знают, как мы страдаем и умираем?,- со слезами на глазах вопрошала близких моя будущая мама
- Прочитав скупую и далеко неполную информацию о зверствах фашистов и местных националистов, о наших бедах, многие обыватели, после сытного обеда, максимум, просто глубоко и грустно вздохнут,- ответил тогда мой прадедушка Аврум Вайнзоф.
Его, как и моего дедушку Менделя Зицера, бабушку Хану Бланк и многих-многих родных, исчезнувших в гетто навсегда, я никогда не увидел.
Моего папу, голова которого была пробита прикладом румынского охранника, кишела червями и вшами, родной отец отнёс и сбросил на холодный пол, прямо к скоплению замерших трупов в дальнем углу свинарника. Наверное, таким образом избавляясь от более взрослого, он старался, сэкономив на питании, сберечь жизни не только свою, но и малышей. Но мой отец выжил, выжил чудом. Правда, до конца своих дней, не смог забыть и простить. Не приехал он в Сокиряны и на похороны своего родного отца.
Бабушка Рива запомнила хорошо и часто рассказывала мне, что после разгрома гитлеровцев под Москвой, режим в гетто смягчился. Смертельно испугались не только немцы и их румынские проститутки, но и местные нацики. Многие из них, тогда же, бежали из полиции.
- Придёт Сталин и всех повесит!- эта фраза повисла над сотнями лагерей и гетто ещё в холодном январском воздухе сорок второго.
Руки многих извергов, по локти измазанных в крови женщин, стариков и детей, парализовало от страха.
Безнаказанность массовых убийств евреев, вдруг, оказалась под большим вопросом. В начале сорок второго, сам главный мясник Гиммлер лично посетил Бабий Яр и Треблинку, приказав организовать уничтожение всяческих следов массовых казней и организовал сжигание трупов. Наиболее ярых погромщиков и убийц на время и для близиру даже посадили в немецкие концлагеря за самоуправство.
Несмотря на оголтелую антисоветскую и антироссийскую пропаганду, которой исходит просвещенный запад, нельзя забывать, что сделали советские бойцы Красной Армии . Отдав миллионы жизней, они спасли оставшихся в живых евреев от тотального уничтожения.
В сорок четвертом, моя бабушка, оставив на несколько недель детей и сестру в Ободовке, вернулась в Сокиряны. Она приехала к дому на броне советского танка. Те, кто унес все наше имущество в сорок первом, жутко испугались. Подумали, что пришла неминуемая расплата. Они быстро, бегом прибежали в наш дом, вернули большую часть вещей, рассказав, что просто старались их сохранить.
В гетто погибли большинство моих близких. В Сокиряны и окрестности, из тридцати пяти тысяч угнанных в гетто , вернулись всего около пятисот человек. В местечке, где проживало много евреев, были стерты с лица земли все восемь синагог и все восемь хедеров - школ, где учили идишу и ивриту. Программа уничтожения людей, веры, языка и традиций выполнила свою задачу. Больше в Сокирянах жидовская мова не возродилась. Никогда.
На маленьком кладбище местечка осталось всего несколько десятков могил. Из Сокирян уехали все евреи. Часть в Израиль, часть в Канаду и Штаты, часть в Германию, которая признала вину , а в качестве покаяния, восстановила у себя в стране много разрушенных Синагог и школ, дала возможность изучать еврейский и древнееврейский языки , финансировала огромную программу компенсаций, а самое главное, по всем своим детским садам, школам и университетам провела и продолжает проводить многолетнюю программу ДЕНАЦИФИКАЦИИ.
Каждый год, тысячи немецких юношей и девушек посещают фашистские лагеря смерти, по своей воле приезжают в Израиль, чтобы поработать волонтерами в больницах, сельском хозяйстве и благоустройстве территорий.
- Ну так они же там, в Германии, все богатеи,- судачат местные обыватели в других странах. Они там себе могут это позволить. Они же все начали
Мне как-то написала одна женщина из Украины. Она все пыталась узнать у своей мамы, почему ее и семью в родном селе жидами прозвали. И называли, продолжали называть за глаза ещё до конца прошлого двадцатого века. Оказалось потому, что ее бабушка и мама, во время прогона евреев в гетто, мимо забора их хаты, набирали воду из колодца и раздавали ее смертельно усталым людям. Ее близких из-за этого несколько раз допрашивали местные полицаи, а в селе закрепилась позорная для тех мест кличка «Жиды» .
Очень хочется надеяться, что дороги, ведущие на эшафот, больше никогда не заполнятся несчастными жертвами злобствующих ряженных нелюдей, до сих пор ведущих своих бедных детей и близких на факельные фашистские сборища, проводимые не так далеко от Бабьего Яра. Они не покаялись. На это существует Божий Суд.
Светлая и Вечная Память невинно убиенным. Да не забудутся в веках Праведники, спасшие хотя бы одну жизнь.
Смерть фашизму и проклятие нацистам во всех поколениях…