Нина растерянно смотрела на дочерей, стоявших с не менее растерянным видом над большой картонной коробкой, которую они вдвоем только что подтащили к входной двери.
Содержимое коробки напоминало пестрого осьминога, столько из нее свисало разноцветных рукавов от кофточек и плащиков – словно щупальца, запутавшиеся в лентах водорослей - шарфиках и поясках.
- А я присматривала в магазине новый шкаф, - пробормотала Нина, как раз углядев в общей груде тот самый льняной свитерок, который… ах… Она наклонилась, потянула свитерок к себе и вместе с ним вытащила растрепанную куклу в мятом голубом платьице и пакет с открытками, немедленно рассыпавшимися по полу.
- Шкаф больше не нужен, - справившись с замешательством, Наташа с решительным видом тряхнула темно-русыми кудрями. - Мы провели генеральную уборку. Сейчас вот это еще на свалку отволочем, и все.
- Могли бы у меня спросить. А то вот так, когда меня нет дома. За моей спиной. Некрасиво, не находите?
- Так ведь спрашивали. Ты обещала разобрать вещи, однако вместо этого надумала поставить нам на голову еще один шкаф, чтобы их туда засунуть. Но у нас и без того тесно! Ты нас, получается, вынудила.
- Не обижайся, мамочка, но мы пришли к выводу, что тебе никогда не хватило бы духу избавиться хотя бы от половины, - примирительным тоном произнесла Лариса. Нина поняла, что девочки между собой обо всем хорошо договорились, и она осталась в одиночестве.
- Ну ладно Наташа, она еще и школу не окончила, - попытавшись вбить клин в их союз, сказала Нина, обращаясь к старшей дочери. – Но ты ведь уже взрослый человек, должна понимать, что так не делается.
Лариса была такая же красивая, как младшая сестра, только не настолько шебутная и более склонная к здравомыслию, что делало ее помощницей матери. Но не в этот раз.
- Значит, надумали поставить меня перед свершившимся фактом. Молодцы, нечего сказать.
- Да здесь нет ничего нужного и ценного, - Наташиному возмущению не было предела. - Бабушкину шаль испортила моль, крепдешин расползается под руками, эти платья давно уже не в моде, а на старых фотографиях часто изображен неизвестно кто, а если известно, так я не хочу думать, что моя прабабушка была именно такая жуткая, как на том ужасном портрете. Лицо белое, а глазами так и сверлит… брр…
- Вы и альбом выбросили, - ахнула Нина.
- Нет, альбом пока оставили, - сказала Лариса, - но выбросить хочется, на самом деле.
- Но это память!
- Слишком много памяти на квадратный метр, - отпарировала Наташа.
- Вот так люди сами лишают себя своих корней, отказываются от наследия.
- Если уж на то пошло, настоящее наследие – это мы и есть, живые и настоящие, - произнесла Лариса, поддерживая взятую линию, – и нам просто надо где-то жить.
- Я не со всем могу согласиться и все еще на вас обижена, но не хочу спорить и ссориться, - вздохнула Нина. – Ладно, признаю, что ваша комната мала для того, чтобы еще больше ее загромождать. Вероятно, не лучшая идея создавать возможности для хранения шалей, съеденных молью. Но есть некоторые вещи, которые я хотела бы сохранить. Вот этот свитер…
- Тоже старый, и никто носить его не будет, и ты не будешь. Ты даже в руки его не брала много лет.
- Я была в нем, когда влюбилась в вашего отца, - в попытке образумить бунтарок Нина решилась на последнее сильнодействующее средство.
Девушки переглянулись.
- Если этот свитер напоминает тебе первое свидание, то и последнее тоже, - явно стараясь говорить как можно мягче, все-таки возразила Лариса. - Разве приятно натыкаться на памятку связи, которая в конце концов распалась. Вы разошлись, мы выросли, жизнь продолжается. Может быть, пора уже…
- Почему ты не хочешь быть свободной, мама! – перебив сестру, вдруг выкрикнула Наташа. Это прозвучало так неожиданно и резко, что удивило и Нину, и Ларису.
- О чем ты, дочка? – спросила Нина недоуменно.
- О свободе. Мы все зависим от разных событий и обстоятельств глобального масштаба, которые никак не можем изменить, порой чувствуя себя словно пылинки в воздушной струе. Но во многих случаях мы свободны, только не сознаем этого и не пользуемся этим.
- Продолжай, - сказала Лариса деловито. – А потом расскажешь, где ты всего этого начиталась. Я, пожалуй, тоже хочу.
- У нас часто есть выбор. Мы можем выбрать свободу пространства, избавившись от ненужных вещей. Мы не обязаны их хранить. И ты это только что признала, мама. Так просто, а уже легче дышится. Мы можем освободиться от того, что раздражает. Вот тебя, Лара, раздражает твоя подружка-сплетница, а ты все продолжаешь с ней общаться. Зачем? И… свобода от прошлого. Потому что в любом случае теперь это только тень. Если там, скажем, были разлуки, печали…
- Сильный человек способен помнить о пережитой боли, - сказала Нина.
- Сильный человек способен забыть. И тогда его небо станет светлее. Страшно подумать, что было бы, если бы люди помнили все катастрофы, эпидемии и войны, которые произошли за историю человечества, продолжая переживать их снова и снова во всех подробностях день за днем. Вместо этого лучше позволить себе свободу смотреть в будущее, с надеждой, а не со страхом, и свободу быть самим собой, чтобы хотя бы изредка делать то, что нравится, что по душе, что приносит радость.
Они все также стояли в коридоре возле входной двери, все трое, над большой картонной коробкой с тряпичным подобием осьминога: Наташа – выпрямившись, с румянцем во всю щеку и разметавшими темно-русыми кудрями, Лариса – призадумавшись, Нина – растерянно прижимая к груди льняное свидетельство былого счастья, от которого ничего не осталось… нет, как же, оно по-прежнему находилось рядом, только перешло в другое качество, воплотившись в двух этих девушек, в свою очередь приступивших к созданию нового мира на месте старого со всей нерастраченной еще энергией молодости.
Нина уронила свитер в коробку.
- В моей комнате две нижние полки стеллажа забиты старыми школьными тетрадями, - сказала она. – Там, кажется, еще мои есть. Когда отнесете эту коробку на свалку, займитесь стеллажом.
31.08.2021