Давненько всё это уже было, - в восьмидесятых годах прошлого столетия, в самый расцвет поветлужских кохозов.
Ранней весна. Водополье. Чем свет, он мог постучать в дверь моей - председательской избы и виновато, переминаясь с ноги на ногу доложить:
- Пруд в Тиханках гляди, что уйдёт, спасать надо.
И заводили мы с Валерием Васильевичем Воробьёвым
вездеходного «козлика» ГАЗ – 69 и спешили к хулиганившему, как поддатый мужичок потоку талой воды.
Окружающие звали его либо по имени – отчеству, либо укороченно, - «Валер», и никак иначе. Был он среднего роста, с широким русским лицом здорового цвета. За сорок лет возрастом, седой как лунь смолоду, с какой -то детской наивной усмешкой.
Но не таким ужи простеньким был этот мужик, как могло показаться на первый взгляд.
Кучерявым заветлужским матерком владел он в совершенстве. Но выражался редко.
С младых ногтей любил Валер железо, всякое и разное. И «кувалдометры» и самые мелкие шайбочки будто примагничивались к его ухватистым крестьянским ладоням. До самых кожных пор был он пропитан гаражными запахами.
Он знал себе цену и при случае заявлял её, не стесняясь и малость завысить. Опыт, накопленный с мальчишеских лет позволил ему стать одним из лучшим в нашем Воскресенском районе механиком – практиком.
В то время Воробьёв только ещё входил в настоящую мужскую силу. Топал по земле так, будто она пружинила под его кирзачами.
Основной записью в его трудовой книжке была следующая:
- механик по трудоёмким процессам в животноводстве. Сам же он называл эти процессы «говняными». Навозные транспортёры молочно - товарных ферм на тяжеленных штампованных звёздочках с гирляндами цепей со скребками были в его, никем не оспоримом ведении.
Ближе к горбачёвско – ельцинскому безвременью и развалу колхозов в нашем гараже активно обсуждался печально знаменитый антиалкогольный Указ. С его введением водка стала почти валютой. Жидкой, но вполне конвертируемой в глубинные насосы, шестерёнки, подшипники и другие запчасти.
Пользовалась большим спросом «Московская особая», с зелёной наклейкой и с четырьмя серебряными медалями на ней. Стоила она до повышения цен в 1981 году два рубля восемьдесят семь копеек.
Водка «Пшеничная» тоже была в фаворе. Ну и далее: «Русская», по четыре рубля двенадцать копеек, «Московская» - с кремлёвской башенкой да со светлой головкой. Ну и «Столичная – экстра» восьмимедальная. Это ли –не символы эпохи!
И как в их отсутствие отправляться любому механику на поиски всегда дефицитных запчастей? Кто и где ждёт его без «пузыря» за спинкой сиденья?
Утро. Гараж. Разнарядка. В диспетчерскую, широко распахнув дверь, входит Воробьёв. Не садясь на своё коронное, справа от председателя, место, подходит к питьевому бачку. Погружает кружку, висевшую на цепочке в питьевой бачок. Медленно выпивает и крякает так, будто отправил в горящее нутро семиглотошный стакан самой «Старки».
Костян Голубков – шустрый и острый на язык шофёр задаёт ему провокационный вопрос:
- Что – то, Валерий Васильевич ,после вчерашней командировки, знать, жажда замучила.
- Да не говори, Кость! Едва ли не солонущей селёдки у шефов на «Оргстекле» натрескался…
Колхозная планёрка продолжается.
Родившемуся перед самой Войной, учиться в школе Валерке по – настоящему не довелось. Уже взрослым тянулся он к журналам и книгам.
Вычитал где – то легенду об истоках деревни Большое Иевлево. О том, как во времена стародавние монах Бабьегорского монастыря Иевель с двумя сыновьями пришёл сюда, на речку Кукудомку и поставили они набережку первую избёнку.
По их примеру мечтал книгочей возродить и своё родовое гнездо – деревню Покровку, выгоревшую дотла при лесном пожаре.
Будучи уже моим заместителем, строил он в колхозе имени Большакова не только избы, но и дороги, и фермы, и гаражи.
Вырастил Валерий Васильевич двоих сыновей и трёх дочек.
У здания бывшего детсада «Сказка» распушились и заматерели уже голубые ели, завезённые им саженцами из питомника.
Сам Георгадзе подписал удостоверение на его имя о награждении
Орденом «Знак Почёта».
Рано убрался в мир иной он, не святой, но светлый человек…
А Тиханский пруд в то памятное буйное половодье удержать в берегах нам с мужиками так и не удалось. Зато следующей весной запруду всё – таки сохранили.
И тогда лишь наблюдали за ручьями – игрунами, наполняющими чашу пруда. И за мирно уходящей в поток широкой и тяжёлой. будто свинцовой водяной лавой.
Особенно отрадно было созерцать родной берег в предвечернее время начала мая.
Лёгкий ветерок из дальних полей и перелесков доносил ещё запах мокрого снега. Сырость и прохлада быстро завладевали округой.
Предвосхищение нечаянной радости, торжества обновления, словно висели в пахнущем сырой глиной и горьким тальником воздухе.
Казалось, что ручьи сгоняют в котловину пруда не воду, а само время, по секундам, минутам, часам.
А потом оно лавиной дней неотвратимо уходит куда – то в придорожные кусты и в уже по – ночному темнеющий лес.
-------------28092021. П. Р..
-