Мария Баринова

 


Зимой дело было. Пришлось мне с коллегами перевозить имущество закрытой уже в дальнем лесном посёлке Кубы начальной школки на «большую землю» - в посёлок Северный.
Это были парты, столы, доски классные и прочий немудрёный инвентарь. К тому времени, я – совсем молоденький директор школы ещё и депутатом сельсовета успел стать. Значок, соответствующий светился на лацкане кримпленового пиджака.

И подошла ко мне тогда на Кубах мамка одного из первоклашек, Мария Баринова, молодая и миловидная женщина в спецовке железнодорожного рабочего. Жаловалась она   новоиспечённому народному избраннику на своего мужа, который  будто – бы,  изрядно её поколачивает.
Сомнения мои в этом напрочь отпали, когда она, не смотря на изрядный морозец, задрала свою оранжевую телогрейку вместе с остальным её тряпичным содержимым и оголила белокожую спину. И, Боженька ты мой! Вся она крест – накрест была исполосована страшными зигзагообразными, подсыхающими уже кровоподтёками с рваным орнаментом кожи.
Как же это так можно? – спрашиваю с неподдельным ужасом я Марию Васильевну. А вот так, милой депутат, - отвечает она, - цепью старой от пилы «Дружба» он меня и охаживал.
Оправила тогда моя собеседница свои поддёвки, подошла ко мне поближе и уже сдавленным шёпотком доверительно доложила:
- А ещё, он – кобелина, Генка – то мой с Машкой продавщицей связался. Запрутся они в орсовском магазинчике и давай на прилавке…
Она с каким – то остервенением и, казалось, с явным удовольствием выговорила грязное слово.
Депутатскую свою обязанность – примерно наказать истязателя и провести с ним разъяснительную работу я не исполнил. Как понял, несчастной женщине надо было хоть кому – то из начальства пожаловаться на беспутного и жестокого супруга.
- А в милицию, милой, и не вздумай заявлять! Он меня тогда на раз до смерти прибьёт, -
уже вдогонку мне проговорила она.
История эта имела скорое и печальное продолжение.
 Уже саму школу, разобранную по брёвнышку, с бригадой мужиков – лесовиков перевозили мы уже по весне. Прибыли тракторным поездом к полудню в посёлок КубЫ. А там похороны. Молодой мужик – тракторист трелёвщика сам по пьяни под ним и погиб, гусеницами переехало.
Да – Да, тот самый истязатель и ходок, Геннадий Баринов, который цепью жену «воспитывал». Трое детишек у них было.
Ну и как мне директору школы и депутату не подойти было к бараку, у которого стояла крышка гроба с распяленной на ней новёхонькой, в цветастую клеточку рубахой.
Отмытое от выхлопной сажи и почти не потраченное тленом грубой выделки лицо выпивохи и буяна, и в общем – то неплохого тракториста поразило меня какой – то иронически – виноватой полуулыбкой. Упокоился он (честь по чести) в добротной сосновой домовине с узорчатой выделкой по бортам. Мужики из его бригады, видать, расстарались.
 У гроба их было немного. Да и то пара из них были заметно «хлестнёные», то есть пьяненькие. Больше было женщин, и молодых, и старух.
Мария Баринова рявкала у гроба. Да – да, без кавычек. Так тогда и говорили. Плакала она безутешно и с причитаниями.
- И на кого кормилец нас покинул! И закрылись твои очи светлые… И так далее.
Сильные, тренированные молотом для забивания костылей в шпалы руки новоявленной вдовушки так и влипли в края гроба, чуть прихватив и отвороты коричневого, ещё неизношенного пиджака покойного.

Немного помолились – погнусавили старухи. Мужики задвинули гроб в кузов «Зила», пора было к Воздвиженскому кладбищу двигаться. У шофёра как раз на этот момент заминка какая – то случилась. Мария с двумя маленькими ребятишками в кабине усаживались. Увидела она меня, подозвала жестом к дверке зиловской и торопливо, без всхлипов и оханий выговорила:

- Слава Богу! А если бы не так, то я бы его, сволочь такую, вот этими самыми руками, пьяного удавила. –

Жалко мне было тогда, жалко и сейчас и Марию, и Геннадия Бариновых. Только вот им – то что от моей жалости…-   ------------------