- Ты знаешь, в «интернете» люблю читать афоризмы. У писателя Евгения Ханкина есть хорошая мысль: «В каждом круге ада у каждого свой круг знакомых», - Федор Михайлович пододвинул к Михаилу чашку с кофе. – Как бы хотелось туда не попасть, хотя, Михаил Валентинович, адвокату это, боюсь, в первую очередь, грозит, потому что нам по профессии кого только не приходится защищать, - Сорока вздохнул.
Михаил не сводил со своего директора глаз. Человек спокойный, вдумчивый. По-своему Иванов всегда завидовал его какой-то обаятельной красоте. Худощавый, высокий, коротко стриженные черные волосы, черные брови, большие карие глаза. Видно его образ там – в небесах, рисовал какой-то чертежник, не признающий цветные тона. Даже лицо у Сороки было темно-серым, словно от загара, невзирая на то, лето это или зима. А Михаил - прямая противоположность: русый, полноватый, с размягченными чертами лица, глаза голубые.
- Да, вы знаете, дорогой мой друг, вот сколько руковожу нашим бюро, а времени, как бы того не хотелось мне, поговорить с вами просто так, ни о чем, вечно не хватает. Даже сейчас - снова разговор по делу.
- Вся жизнь – дела, - попытался афоризмом продолжить начатый разговор Михаил.
- Согласен. Есть Ад, нет его, но мы его испытываем каждый день, независимо, как мы воспринимаем этого человека, его поступок, - Федор Михайлович пристально посмотрел Михаилу в глаза, - потому что нам приходится его защищать вслух, а в душе обвиняя. Ладно, когда подзащитный по глупости что-то натворил, или по незнанию, или защищая себя. А когда перед тобой стоит бандит, убийца...
Сорока не сводит глаз с Михаила, как гипнотизер, пытающийся управлять им, его мыслями, втягивая собеседника в подчинение собственной мысли.
- …и ты знаешь, что если откажешь ему, не поведешься помогать его желаниям, так сказать, то тебе несдобровать.
Михаил удивился, как этот разговор, идущий сейчас здесь, похож на вчерашний с Арсентием Викторовичем. Только вот вопрос, а зачем он пытается его разжалобить, словно уговорить, чтобы дальше я соглашался с ним, с каждым его мнением, словом?
- Вы же меня понимаете? – не отпуская ни на мгновение от себя внимание Михаила, спросил директор.
- Да.
- Тогда извините меня, Михаил Валентинович, думал, что вы меня уже не слушаете, - и, бросив в свою чашку с кофе кусочек коричневого тростникового сахара, стал его размешивать.
«Настоящий психолог, - подумал о своем руководителе Иванов. – Что же ему нужно от меня?»
- Михаил Валентинович, я не знал, что на вас так сильно кто-то наезжает, предупреждает по делу Мигунова, чтобы вы от него отказались, и настаивает, что он был именно наркоторговцем, а не торговцем… Извините, - сразу же остановил себя Сорока, пригубил кофе и посмотрел на Михаила, - не правильно сказал, не торгашом, а представителем фирмы по производству БАДов.
- Я познакомился с медицинскими документами, в его крови не обнаружено никаких наркотических веществ, так же и его органы не были поражены ими. Он действительно был астматиком, и мята его спасала от одышки, эти заключения были подтверждены несколькими терапевтами и так далее.
- Ну, это, Михаил Валентинович, может и так, но я говорю, заметьте, о Мигунове, как не о наркомане, а о нарко-тор-говце, понимаете?
- Да, извините, ослышался.
- Вот, ослышался, а в нашем деле, как вы знаете, это запрещено и больше того, преступно, так как мы защитники, в первую очередь. Наша задача помочь судье, прокурору, людям, в конце концов, окружающим подсудимого, разобраться, все ли они знают об этом человеке, или просто думают о нем так, как кто-то о нем им сказал. Вот в чем вопрос, Михаил Валентинович! – голос директора становился громче и резче, а он сам начал напоминать строгого учителя, разговаривающего с недисциплинированным учеником и наставительно вбивающего ему в голову, что он должен соблюдать такие-то правила своего поведения в школе, в классе, среди друзей.
- Понимаете, Михаил Валентинович, вы адвокат! Вы работаете в конторе, а у нас в городе не одни мы, а еще несколько адвокатских контор, конкурентных нам. Мы на адвокатском рынке. И каждый из нас борется за своего клиента, за свой высокий имидж! Высокий!
Михаил опустил глаза и, напрягшись всем телом, замер в ожидании уже заметно надвигающейся волны.
- Вместо того чтобы поддержать матерей и отцов тех детей, которые от него, я не побоюсь этого слова, барыги Мигунова, получали наркотические вещества, вы наоборот пытаетесь разворошить дело и доказать обратное! А зачем, я вас спрашиваю? О нем в городе сложилось мнение как о наркоторговце! Вы понимаете? И зачем нам его менять? Вы сами прекрасно знаете, что изменить мнение людей очень сложно. Если им вначале сказали, что это черное, то все его видят только таким. Понятно, Михаил Валентинович?
- Извините, - не управляя собой, встал с кресла Михаил, - вы здесь не правы! Я, прежде чем заняться этим вопросом, собрал весь необходимый материал, и более того, я знаю, кто виноват в его смерти.
- Кто?! – выпалил пушечным залпом директор. – Ну, кто, скажите мне, уважаемый Михаил Валентинович?
- Это еще нужно проверить, - сквозь зубы выдавил из себя Иванов, - чтобы потом доказать.
- Вот, нужно проверить? Так какое право вы имеете разносить об этом весть, когда еще не проверили, кто его, этого барыгу, и за что наказал? – встал за Михаилом из своего кресла Сорока.
- Я об этом никому и ничего не говорил. Если вам донесли об этом, то это, скорее всего, и есть те люди, которые являются его убийцами, - глядя в наливающиеся кровью глаза Федора Михайловича, сказал Михаил.
- А вы это докажите?
- Федор Михайлович, я не знаю, кто вам об этом и что сказал, но пока у меня информации доказать вам, что я прав, нет. У меня много и другой работы помимо этой, и вы об этом прекрасно знаете, так что нужно время.
- Так вот вы за-ни-май-тесь той работой, которая у вас накопилась! - чуть ли не стуча своим указательным пальцем по лбу Михаила, рычал Сорока. – А не тяните резину, пожалуйста, и беритесь за дела, которые дают нашей фирме жизнь, а не бросают ее в подвалы к бичам, к нищим. Понятно?!
- Вы это о квартире Никоновой Валентины Ивановны?
- И не только. Вы, мне кажется, совсем забыли, где работаете, и я не удивлюсь, если в скором времени вы будете лишены адвокатской лицензии. Да, мне на это, честно говорю, не наплевать. Хотя вы, наверное, знаете, какая очередь ко мне в контору стоит? Не знаете? А я вам скажу, сотни человек! И это те люди, которые имеют опыт, они уважаемые в городе юристы. А то, видишь ли, - продолжая махать руками и наступать на Михаила, истерично визжал Сорока, - ему нужны жареные материалы на Донско… - и тут же резко замолчав, он схватил со стола папку Иванова с документами и сунул ему в руки. – Я в последний раз предупреждаю вас, уважаемый Валентин Михалыч, беритесь за нормальные дела и не зарабатывайте себе гнилой авторитет. Понятно?!
- Хорошо, - кивнул Михаил, развернулся к двери и пошел.
- Стойте, - рыкнул Сорока, - пусть этот разговор останется здесь, иначе я за других, за-ин-те-ресованных в этом людей не ручаюсь. И еще, - его голос вернулся в спокойный тон, - сегодня, завтра вас могут вызвать в прокуратуру, в полицию, может, еще куда-нибудь, не знаю. Это люди серьезные. Вы поняли, это связано с Донским. Так вот, я за других не ручаюсь и не знаю, куда выльется ваша правда, которую вы нарисовали для себя и тех, кого защищаете. Это может отразиться не только на вас, Михаил Валентинович, запомните. А мне хорошего коллегу-адвоката терять совсем не хочется. Будьте внимательны к моим словам, продумайте мое каждое слово и сделайте вывод: вы хотите жить, то есть под моим покровительством работать или нет.
- Все? Можно идти?
- Идите, только не забывайте, где живете, среди кого и как хотите жить дальше. Хотите в шоколаде купаться, оставайтесь в нашем бюро и работайте, как вас просят. Михаил! – громко окрикнул директор. – Вы, надеюсь, поняли меня? Так вот, если хотите быть в дерьме, то пишите заявление, и чтобы больше здесь я вас не ви-дел. Понятно? Идите!
- 2 –
Михаил, опустив голову, быстро шел по коридору, зашел в свой кабинет и, схватив стул, повертев его в руке, задвинул поглубже за стол. Вытер о спинку стула мокрые от пота руки и зашел в чайную, небольшую смежную комнатку с двумя пуфиками, диванчиком и журнальным столиком. Сел на диван, закинул голову на спинку и прикрыл глаза.
- Михаил Валентинович? – услышал он тихий голос.
Это была уборщица, с необозначенным возрастом женщина.
- Да, - сморщил лицо Михаил.
- Вы только не ругайтесь и послушайте меня, я вам сейчас помогу, - прошептала она и, прикрыв за собой дверь чайной, протянула ему стакан с водой. – Здесь аспирин, выпейте.
Сделав несколько глотков мутно-молочной, кисловатой воды, Михаил вздохнул. Ничего ему сейчас не хотелось делать, никого видеть, ни с кем разговаривать. Тишина, растворившаяся в комнате, успокаивала. А где уборщица? Михаил с трудом раскрыл глаза и увидев стоящую перед ним женщину, протирающую своими ладонями перед ним воздух, как окно: «Что это?!» – воскликнул от удивления Михаил.
- Не бойтесь, Михаил Валентинович, я дверь закрыла и не собираюсь вас насиловать,
- улыбнулась женщина. - Просто прикройте глаза и расслабьтесь, сейчас вам так нужен покой.
Он не стал перечить ей, какая-то необычная сила была в её мягком голосе, добрая, располагающая, материнская. Веки становились тяжелей и тяжелей, затылок, удобно расположившийся на мягкой подушке спинки дивана, продолжал проваливаться в мягкую приятную истому.
- Еще раз вздохните легонечко, Михаил Валентинович. А теперь еще раз и немножко поглубже - поглубже. Чувствуете, как приятен свежий цветочный воздух весны, вы погружаетесь в него с радостью. Воздух - это краски, видите краски? Вздохните глубже, и вы - в детстве.
Михаил поплыл. Свежий воздух раннего весеннего утра со знакомыми ему с детства запахами цветов, сирени, акации, приятными и резковатыми тонами, закружил голову. Щебетанье птиц приближается. Это стайка стрижей и ласточек. Вот она закрутилась над ним в чистом лазурном небе, исполняя свой быстрый танец-хоровод.
Михаил лежит в траве, щекочущей его лицо, шею. И земля - мягкая и теплая. Да, после такого боя на поле сил ни у кого не осталось. Ноги гудят от бега по сухой глине в котловане, и коленку тянет – это после удара Сашки Семеникина. Блин, и почему он вечно мажет, ведь на него же летел мяч, нет же, ударил по моему колену.
А Сережка Воробьев еще и смеется надо мной, что хромаю. Ему бы досталось так от Сашки. Ничего, вот когда-нибудь и ты, Сереженька, так получишь по ноге, вот я тогда посмотрю, как ты выть будешь, вот и посмеемся вместе.
Песня жаворонка. Да, это именно его песня, тонкая, как у комара, и приятная. О чем, интересно, он поет? О Солнце, наверное, радуется ему, его теплу, свету.
- Давайте на ручей побежим? – предлагает неугомонный Колька Белоусов.
А мне так не хочется вставать и бежать за пацанами к ручью. А там действительно здорово, можно искупаться, напиться воды. Ой, какая она там ледяная и вкусная, а как холодом шпарит, когда в нее окунешься.
- Я – первый! – вскакивает и срывается с места Колька.
- Я – первый! – это Семеникин, вот дылда.
А я, что это все никак не могу подняться и побежать за ними…
- Михаил Валентинович!
Иванов открыл глаза. Нет, он не лежит на лужайке и не отдыхает после футбольной баталии, а сидит в кресле у себя в чайной адвокатской конторы.
- Да! – автоматически сказал он. Но в кабинете никого не было. Потянувшись, Михаил разворошил мокрые от пота волосы на затылке и начал вспоминать, что с ним было еще совсем недавно. Неприятный разговор с директором? Да, что-то сегодня он совсем не похож на себя, орал, злился, припирал к увольнению. У-у, как это все надоело.
Стук в дверь отвлек Михаила от неприятных мыслей. В комнату заглянула уборщица:
- Можно, Михаил Валентинович, я…, - словно растерявшись на секунду-другую, закончила свой вопрос, - зайду?
- А, да-да, - закивал головой Михаил. Удивительно, сколько лет работает, а до сих пор не знает имени этой приятной на вид женщины.
- Михаил Валентинович, - не сводила она с него глаз, - а можно я вам что-нибудь приготовлю? Чаю?
- Лучше кофе, - без раздумывания ответил он.
- А может золотого корня с чаем? – умоляюще смотря ему в глаза, спросила она и, как бы замешкавшись от своего предложения, добавила, - А еще с жасмином или с бергамотом?
- Лучше с бергамотом, - кивнул Михаил.
Аромат чая, принесенного уборщицей, не раздражал. Это был запах не бергамота, а скорее всего того жасмина, который предложила, м-м-м:
- Извините, э-э-э, - Михаил, вопросительно смотря на женщину, застучал пальцами по столу.
- Меня зовут Марина, - поняв его вопрос, ответила та. – Я, Цветкова Марина Степановна. Просто, извините, за такую… За такой…
- Нет, нет, Мариночка, это вы извините меня, что до сих пор не знал вашего имени, - улыбнулся Михаил. – Присядьте, пожалуйста, рядом.
Марина, поправив на своих бедрах съежившуюся ткань свитера, словно, не понимая предложения хозяина кабинета, вопросительно смотрела на него.
- Да в это кресло! - настойчиво повторил Михаил.
- А что вас интересует? – тихо прошептала она.
- Знать бы! – невольно замотав головой, признался Иванов. – Скорее, покой, - придавив (?) губы и не спуская глаз с лица женщина, прошептал он.
- У вас будет все хорошо! – пригнувшись к его уху, прошептала Марина. – У вас все будет хорошо! – и, прижав его плечо в своей ладони, поцеловав в темечко, она присела в предложенное ей кресло.
Её несколько необычный поступок нисколечко не удивил Михаила. А наоборот даже, он принял это как должное и, приподняв глаза, наблюдал за женщиной. Она тоже была несколько необычной. Её лицо, несмотря на непонятный возраст, было не морщинистое, а мягкое, словно кисейное. Глаза – серо-голубые, брови – обесцвеченные (?), а вот взгляд – повидавшей многое в своей жизни старушки.
- Вы, Марина, э-э-э.
- Да не стоит меня называть по отчеству, - прошептала-погладила Марина.
- А все же?
- Слишком звучно получится, - с извинением посмотрела на Михаила она. – Моего отца звали Степаном.
- Прекрасное, громкое и редкое нынче имя, - согласился Михаил.
- Да-да…
- Мариночка, - положив руку на сердце, Михаил посмотрел на присевшую на самый край кресла уборщицу, - я даже не знаю, как вам и о чем сказать.
Но она продолжала, даже после продлившегося несколько десятков секунд раздумывания Михаила, смотреть на него располагающе к продолжению начатого разговора.
- Мне кажется, что вы чуть-чуть раньше здесь были и со мной разговаривали, - Михаил смотрел на ее напомаженные губы легким морковным оттенком.
- У вас очень сложная работа, - то ли в ответ на вопрос, то ли просто высказывая свою мысль, проговорила Марина Степановна.
- У каждого есть свои сложности, - медленно откинувшись на спинку кресла, согласился Михаил.
- Да, да, но у вас!
- А что, на мне лица нет?
- Да нет, Михаил Валентинович, все у вас есть, а вот у тех, которые на вас давят, хуже дела.
- Да?! – невольно воскликнул Иванов. – В чем же?
- А потому что перед ними обрыв! Остановились и не знают, куда идти дальше.
- Ничего не понял? - словно отряхнув свою голову от лишних мыслей, спросил Михаил.
- А вы и не спрашивайте. Попейте чаю, пока он не простыл.
- Хорошо, хорошо, - Михаил поднял блюдце, преподнес чашку к губам и, подув на чай, сделал несколько глотков. – Хм, какой вкусный, - глубоко вдыхая аромат, идущий от него и прикрыв на мгновение глаза, прошептал Михаил. – Как у бабушки в детстве.
- Вы ее любили?
- Очень! – задумался Михаил. – Вы знаете, у нее всегда был покой. Она не ругала за плохие отметки в школе, не проверяла уроки, решил ли ты алгебру и задачки по физике, по химии, - невольно включился в воспоминания Михаил. – Это я сейчас понимаю, она просто не знала этих предметов. Зато она любила слушать мое вранье про(?) хорошие отметки, как я давал сдачи старшеклассникам. Детство!
- Я тоже много чего врала своей бабушке.
- И про это тоже? – с улыбкой посмотрел на Марию Михаил.
- Да все мы дети были одинаковыми, - вздохнула, улыбнувшись, она.
- А я думал, что это только я такой.
- И правильно, хотя мы все так думаем.
- И что!? – заглянул в глаза своей собеседницы Михаил.
- Да мне как-то даже неудобно об этом вспоминать. Хотя, - Марина махнула рукой, - вы знаете, мою бабушку было трудно обмануть, она меня водила в школу с первого класса и все знала от учительницы о моих проделках. А когда мне стало стыдно, что она меня водит в школу как маленького ребенка, она это перестала делать, где-то в пятом классе. Но вы знаете, Михаил Валентинович, она обманывала меня. До выпускного вечера она все знала про меня: и про любовь к мальчишке из старшего класса, и про мои ссоры с некоторыми учителями, и про мои ссоры с подружками.
- А, может, вы ей много рассказывали о себе, и поэтому она о вас очень многое знала, вернее, догадывалась?
- Наверное, - положила свою ладонь на руку Михаила и прошептала Мария Степановна. – Как вам чай?
Этот вопрос для Михаила был несколько неожиданным.
- Вот и хорошо, - не дождавшись ответа, Марина Степановна встала из кресла. – Вы, Михаил Валентинович, находите возможность отдыхать. Если даже её нет! – наставительно посмотрела в глаза Михаилу женщина. – Я попозже уберусь у вас, - её рука теплой волной прошла надо лбом адвоката, словно покрывая его мысли покоем, таким отдаленным в памяти, материнским.
Иванов вернулся в кабинет, открыл сейф, достал несколько папок. Первая - по Мигунову, толстая, заполненная фотографиями, таблицами, счетами, рецептами, объяснительными врачей, освидетельствованием судебно-медицинской лаборатории и множеством других документов, экспертиз… Но нет главного документа – на убийцу Мигунова, а только доказательства, что Алексей Викторович Мигунов не наркоман и не наркоторговец. И то, это он так думает, Иванов. Неизвестно, что выложит против его доказательств Косолап.
Михаил откинулся на спинку кресла, отодвинулся от стола и положил голову на закинутые назад ладони. Попытался представить лицо Мигунова. С трудом рисует перед собой очертания его носа, усталого лица, покрытого седым ежиком бородки, глубокие и умные глаза, вопросительно смотрящие на человека, который решил вступиться за него.
«С чего начать? – спрашивает у него Иванов. – Может, напрямую, с эксов. А как мне доказать то, что они вас притесняли, давили, что они вас подставили?»
Но Алексей Викторович молчал, продолжая вопросительно смотреть на Михаила, и в его глазах была какая-то растерянность, а может даже недоверие к Иванову. И как он в этом прав, ведь его уже физически просто нет среди живых.
Лицо Мигунова расплылось в воображении, его заменило лицо рассвирепевшего директора Сороки, не сдержавшегося и кричавшего на Михаила, как на нашкодившего ученика.
«И он находится под давлением эксов, Алексей Викторович, и он. А где же мне тогда найти силы против них? Придти к ним домой и сказать, что они убийцы? Вот, Алексей Викторович, а что же вы мне подскажете в этом случае? Что ни говорите, а как видите, я сижу в таком же болоте, как и вы при жизни в нашем мире».
Михаил подвинулся к компьютеру и посмотрел на перекидной календарь, на запись, сделанную под числом: «Вершиков Николай Николаевич». Написано женским почерком, кто же это у него здесь побывал? Вроде Алексей Викторович всегда закрывает за собою дверь своего кабинета на ключ. Удивительно. А почерк действительно женский, его нельзя сравнить с моим мелким почерком, с округлыми буквами, написанными раздельно, а здесь вычурный, стройный и тонкий, как женская грация.
А причем здесь тогда Вершиков Николай Николаевич? Он уволился из их бюро месяц назад. Почему? На этот вопрос он никому их своих коллег не ответил. А, может, никто из них и не спрашивал его об этом. Друзей в адвокатской палате у него не было, как и у меня. А у кого они здесь есть? Все построено на адвокатской практике, прежде чем довериться, нужно тысячу раз отмерить-ся, но и после этого скажешь себе: не лезь в друзья, может ему кто-то платит, чтобы узнать твои секреты. Другом тебе может быть только внутренний голос, он пусть и беспощаден, но он родной, грамотный, задающий четкие вопросы и помогающий найти ответы.
Интересно, а куда же ушел Николай? По возрасту он младше меня. Может на криминал попал? Да уж. Криминалом у нас в бюро занимается только Шестопал, жена у него прокурор. Поэтому он и самый дорогой в городе адвокат. А к нам с Вершиковым навряд ли кто-то из крутых пойдет, типа Донского. Стоп, а я ведь против него пошел, как и против эксов Ивашкова и Синеглазова. Хотя, кто против кого еще пошел, вот в чем вопрос? Вон как директор на меня набросился».
Михаил набрал номер секретарши Сороки:
- Алла Викторовна, а Цветкова у нас уже давно работает? – забыв представиться, спросил он.
- Да, - с растяжкой слога ответила Аллочка. – А зачем это вам нужно, Михаил Валентинович?
- Да сам себе такой же сейчас вопрос задал, Алла Викторовна, - без обиняков сказал Иванов. – Зашла ко мне в кабинет, поинтересовалась, когда можно будет убраться, а я даже ее имени отчества не знаю.
- Она сейчас у Федора Михайловича, – начала шептать в трубку секретарша. – Вы только ничего не предпринимайте против неё, я вас прошу.
- Не понял?
- Вы, наверное… - и, видно, не зная, как сказать что-то только ей известное, секретарша замолчала.
- Да ничего я плохого, как и хорошего не собираюсь ей делать, - нашелся Михаил. – Просто, вроде она у нас давно работает, а так ни разу и не приходилось с ней поговорить, Алла, э-э, Аллочка.
- А, если так? – успокоилась секретарша. – Цветкова недавно ушла в декретный отпуск, а на ее место взяли эту женщину. Мне Василину посоветовала взять одна из моих знакомых, и я настояла, чтобы ее взяли на время отсутствия Цветковой. Федор Михайлович об этой перемене нисколечко не знает, вы меня только не продайте ему, а то не знаю, как он воспримет эту ситуацию. Вы же знаете, он всегда все проверяет, а значит и выбор уборщицы может длиться месяцами, тогда мне что ли за нее придется убирать в конторе. Вы понимаете меня? Михаил Валентинович, она прекрасный человек, я вам честно говорю.
- Да я и не против этого.
- Я вам потом про нее расскажу. Она такой замечательный человек.
- Хорошо, хорошо, извините, - и Михаил положил трубку.
«Вакуум, кругом вакуум, ни свежего воздуха, ни…, - Михаил откинулся на спинку кресла и начал размышлять. – А куда же ушел Вершиков? Наверное, нашел себе место в прокуратуре или на каком-нибудь предприятии – юристом. Скорее всего, так и есть, и молчал только по одно причине, чтобы никто ему из нас ножку не подставил и не занял его вакантное место. Хм, глупости говорю, хотя, кто его знает.
Ну, ладно, а кто же мог сегодня на моем настольном календаре написать имя Вершикова и к чему? Вот в чем вопрос».
Пролистав блокнот с адресами, хранившийся в столе, Михаил нашел адрес Вершикова. Николай жил в старом доме на улице Энгельса, построенной еще при Царе Горохе. Дома трехэтажные, с высокими потолками, стены из ракушечника, непонятно откуда сюда завезенного. Хотя, чего глупости говорить, из того же Крыма, наверное, ведь их город с Симферополем были городами – побратимами».
Михаил набрал номер телефона Николая.
- Да? Слушаю, - сразу же после первого гудка откликнулся Вершиков.
- Николай, привет, это Миша Иванов.
- А-а, приятно услышать тебя, добрый день.
- Хотелось бы встретиться, разговор есть.
- Нет, не получится, Михаил Валентинович, я не в Снежегорске, - мягко отрезал Николай.
- А где?
- Нет меня больше здесь, извини, в другое место переехал. Честно, и говорить не хочется, где я сейчас живу, так спокойнее. Так что, уважаемый, не… - и, чего-то недоговорив, выключил телефон.
Вот и все, поговорили. Михаил задумался.
«Погоди-ка, как это нет его в Снежегорске, ведь фоном в его последних словах звучали удары городских часов. Да, это именно они, со звоном колокола с каким-то присвистом бьют на, прикрепленных к зданию клуба, что на Энгельса. Значит, здесь вы, Николай, здесь, и ни где-нибудь, а у себя дома, напротив которого когда-то находился райком комсомола с домом пионеров. Там меня принимали в комсомол, у памятника Энгельсу. Так вот почему он и не договорил, ударили куранты. Но зачем же ему врать-то мне?»
Михаил вернул на место календарь и только сейчас заметил под ним сложенный вдвое листик: «…В 14:00 приглашаетесь к следователю… Семенову В.П.»
Что? Валентин еще раз перечитал вызов на допрос, написанный от руки, с печатью под подписью следователя.
Позвонил по уже давно знакомому ему телефону опера Федора Михайловича Косолапа, указанного внизу «приглашения», и услышал тихий незнакомый мужской голос.
- …Да, Михаил Валентинович, здесь появились некоторые непонятные моменты в расследовании убийства Мигунова Алексея Викторовича, поэтому просьба, отложите свои дела или…
- Хорошо, - согласился Михаил и положил трубку.
Кровь ударила в лицо, в руках - дрожь, какой-то неосознанный испуг. Хотел было тут же перезвонить этому незнакомцу-следователю, не успевшему договорить фразы, и узнать, что находится за словом «или». «Или» выслать наряд полиции, чтобы привести Иванова к нему, «или» перезвонить директору адвокатского бюро, чтобы тот освободил Иванова на это, указанное время, «или», «или»…
- 3 –
Кто-то забегал по коридору адвокатуры, захлопали двери кабинетов. Кто-то попытался отворить дверь Иванова, но она была заперта, и выругался. «А где Шестопал?» - громко спросил кто-то.
«О, да это сам наш господин директор ищет своего кормильца», - подумал Михаил.
В адвокатуре к Сергею Сергеевичу Шестопалу все относились с предосторожностью, никто старался с ним не заводить дружбу, так как это ни к чему хорошему привести не могло.
Сергей Сергеевич, защищая, держал в руках весь криминал города и района, и никого из своих коллег и близко не подпускал к своему «неводу». Хотя мелкими делами не занимался, так сказать, всех преступников оценивал по их положению. «Имеешь крупное дело – защищу, на мелкое у тебя денег не хватит». И никто над этим выражением Сергея Сергеевича не смеялся, знали, что в крупном деле нужны крупные суммы. Раз. Знали, что за любым криминальным делом может стоять мощная защита теневого бизнеса, и здесь адвокат, влезший в это болото, без знания брода, может просто утонуть, и никто ему даже спасительной ветки не протянет. Это, два. Знали, что, играя по-крупному, нужно иметь и связи крупные, управляющие бизнесом, политикой не только города, а и области, и даже выше. Это, три.
Шестопал уголовными делами занимался уже давно, с самого прихода в адвокатуру. В прокуратуре, где он работал после окончания института, его оценивали высоко, хвалили. Но, что не менее удивительным было, его не удерживали в своих рядах, а наоборот, помогли «договориться» на всех уровнях, чтобы Сергей Сергеевич спокойно, под разрешающий зеленый свет из надзорного государственного органа перешел на, так сказать, общественную работу, оберегающую права частного лица.
Много по этому поводу было разговоров, но, когда Шестопал выиграл несколько крупных дел, стоивших восемь-десять, а то и больше лет тюрьмы крупным чиновникам, все вокруг него утихомирилось. Слишком крупными делами в то время, в середине девяностых годов, занимался Шестопал – уголовщина, дележка имущества…
В то время его гражданская жена Юлия Федоровна Петрова имела большой чин в прокуратуре и была не менее уважаемым юристом, вернее прокурором. И более того, в каждом ходе чувствовался их совместный дуэт: Сергей Сергеевич имел поддержку, полиция быстро сдавалась под напором адвокатской защиты Шестопала, а прокуратура – соглашалась с «доказанностью» снижения приговора или необходимостью пересмотра некоторых вопросов из-за слабых доводов в виновности подсудимого, или вообще, что он невиновен в данном преступлении.
Боялся Шестопала и директор адвокатского бюро. Хотя Сорока прекрасно понимал, что Сергей Сергеевич и не собирается возглавить вместо него это бюро - занимаясь администрированием при капитализме в этом направлении, много не заработаешь. Но, если вдруг переиграешь в своем руководстве, поставив во главу угла другие направления в работе адвокатского бюро, то это может стоить и его будущего. Понимая это, Федор Михайлович Сорока чувствовал всегда себя гимнастом, идущим с шестом наперевес по тонкому канату над пропастью. Любой, до конца не выверенный шаг мог привести к падению.
Уважали Шестопала и властители города. Некоторым из них поддержка Сергея Сергеевича с Юлией Федоровной стоила места. Особенно в те же девяностые и нулевые года, когда многие предприятия чахли, закрывались, а тут вдруг такая возможность взмахнуть новыми крылами и возглавить отдел по землепользованию или перейти на работу в городскую администрацию. А некоторым, из-за немалых вложений, удалось закончить свои дела в рэкете, оставив на какое-то время без своего руководства "бригады" и расти в другой области, организовывая Фонды предпринимательства, ветеранские «Возрождения». Как только их не называли, уводя из бюджетов огромные средства на строительство жилья, социальных сооружений. Подрядные фирмы, получив работу, постоянно повышали цены на строительство, на стоимость материалов и т.д., с которыми городской администрации приходилось соглашаться, выкупая инвалиду войны квартиру не за честные двадцать тысяч рублей - квадратный метр, а за сорок – пятьдесят тысяч рублей.
Жизнь есть жизнь, и если хорошо работал тот чиновник, услаждая свое начальство и людей важных, то рос, как тесто на дрожжах, строя себе особняки в пределах и за пределами Родины, покупая самые дорогие яхты, автомобили, а если с умом – то и акции крупных развивающихся предприятий, влезая в их Правления…
Но не "засветка" этих новых руководителей тоже в какой-то части покоилась в руках Шестопала - Петровой. И они это понимали и вдвойне уважали за это «двуглавого» орла, у которого одна голова Сергея Сергеевича, другая – Юлии Федоровны.
Звонок сотового сбил Михаила с размышлений. Его искал Сорока. Но желания разговаривать с директором не было. Интересно, это связано с вызовом Иванова в полицию? Может быть. А при чем здесь понадобившийся Сороке Шестопал? Тоже по делу Иванова-Мигунова? Может быть и так, завтра в прокуратуре должны рассматриваться предложения Иванова и Косолапа по дальнейшему судебному разбирательству, связанному со смертью Мигунова. Мигунова, которого полиция представляет по своим доказательствам как наркоторговца, а он, Иванов, - как простого человека, в гибели которого были заинтересованы экс-милиционеры… А может, и по другому делу, к примеру, Иванова-Донского, ведь Сорока по этому поводу с ним тоже обмолвился, хотя видно, что не хотел.
Холодный пот выступил на лбу Михаила. Он понимал, чтобы хоть как-то развить это дело в свою пользу, ему нужны доказательства того, что эксы занимаются доставкой и сбытом наркотических и психотропных веществ по хорошо выстроенной цепочке. Этой информацией обладают люди Общества «Город против наркотиков». Они ему обещали её предоставить и подключиться к проведению дальнейшего расследования. Да, они остались для него единственной опорой, люди, которым не страшны наезды наркобизнеса, за плечами которых Афган, Чечня, они знают, что такое смерть и от наркотиков тоже…
Да, но если трезво посмотреть на состояние дела по Мигунову, то на сегодняшний день у него нет доказательств, что именно эксы и есть убийцы Мигунова, есть только предположительные версии. Одна из них строится на обращении Мигунова к адвокату, в которой подсудимый рассказал, как познакомился с эксами в девяностых годах, когда имел свой небольшой магазинчик, об их наездах, об их попытках его крышевать... С этим документом был знаком опер Косолап, который вел дело по Мигунову. Неужели он передал эксам обращение Мигунова и подтолкнул их к его убийству?
«Погоди, погоди, - Михаил обтер носовым платком пот на лице. – Косолап не из тех. Об этом знал и судья, и прокурор, им тоже была мною предоставлена эта версия, кажется…
Но так убить Мигунова мог только психопат, у другого человека сердца на такой поступок - разделать человека на части - не хватило бы.
Это сделать мог только ненормальный человек, псих, который, скорее всего, принимает наркотики синтетического происхождения. Именно об этом рассказывал мне главврач психоневрологического диспансера Наготкин Ефим Ефимович. К таким наркотикам относятся амфетамин, ЛСД, экстази, какие-то еще препараты, сделанные в лабораториях. Главным компонентом некоторых из них является кодеин, продающийся в любой аптеке без рецепта врача. Самый сильный из них дезоморфин - «крокодил».
Он в 15 раз сильнее и токсичнее обычного наркотика, легко готовится, приводит человека к сильным психическим галлюцинациям и, в конечном итоге, к самоубийству».
Михаил уперся головой в растопыренные ладони.
«Да, только в июне в их городе умерло пять человек от передозировки. Три пацана и две девчонки, два студента выбросились с пятого этажа своего общежития, написав всякую похабщину про своих педагогов и ректора. Причина их смерти выяснилась судебной медэкспертизой – дезоморфин. А письма в адрес полиции были написаны их сокурсниками, не сдавшими экзамены по нескольким предметам. Шесть человек стали сумасшедшими и до сих пор проходят курс лечения в психоневрологическом диспансере, и Наготкин только разводит руками. А что делать человеку: растение жить по-человечески научить невозможно».
На часах 13:30, пора собираться в полицию, потом в мастерскую - за машиной, она уже два дня стоит на платной стоянке после ремонта, а ему все некогда прибыть туда, оплатить и забрать ее. А после, к 17:00 должна произойти встреча с Иваном из «Города без наркотиков».
«Что-то молчит Назин. Может быть, мне самому сейчас позвонить ему, посоветоваться, как вести себя в полиции. Хм, - усмехнулся про себя Иванов, - прямо детский лепет. Ну, вы, Михаил Валентинович, прямо как ребенок. Адвокат с большим стажем работы, который сам лезет против дотов и дзотов, огрызающихся пулеметным огнем, а здесь пустого дзота испугались. Ладно, только еще критиковать себя не хватало. Ты самый сильный, самый лучший, тебя все боятся. Вперёд, Миша, вперед, Михаил Валентинович!»
- 4 –
«Если вы не можете на своем уровне решить такие поступки адвокатов, то обратитесь через телевидение к нам, к горожанам! Как можно жить среди людей и оставаться волком? - женский почерк был ровным, с наклоном вправо, окончание каждой буквы соединяло её со второй короткой палочкой, независимо, она была нужна там или нет. И что больше всего нервировало, после каждого предложения стоял или вопросительный, или восклицательный знаки, напоминающие крючки и копья. – Мы, матери города, против такой законности! Если вы не сможете приструнить таких горе-адвокатов, то мы обратимся в конституционный суд!...»
Дрожащими пальцами Михаил начал комкать письмо в ладони. Но следователь, заметивший это, быстро, с выкриком, вырвал у Михаила листок бумаги.
- Михаил Валентинович, успокойтесь. Держите себя в руках, - немножко раздраженный голос следователя Семенова В.П. не мог привести Иванова в нормальное состояние для дальнейшей с ним беседы. Адвокат замкнулся в себе и ошеломленный смотрел куда-то в потолок.
- Михаил Валентинович!? Михаил Валентинович!?
- Да – да, - вернулсь в себя из непонятного состояния Михаил. – Извините, ну как так можно поступать, а? Только суд может указать, наркоторговец этот человек или нет! Людям вкладывают эту информацию в уши, кто-то начинает распространять слухи, что Мигунов наркоторговец...
- Был! – поправил Иванова следователь. – Был!
- Да, был, - согласился адвокат. – Как был?
Вениамин Павлович, полненький, с короткими усиками, оказался не юношей, как предполагал вначале, после телефонного разговора с ним, Михаил, а зрелым мужчиной. Он перешел в их отделение полиции из другого городского района вместо следователя Силантьева, уехавшего с Косалапом в длительную командировку в Чечню. И все так неожиданно и не вовремя это произошло. С Косолапом Иванову можно было разговаривать о следствии по делу Мигунова, как говорится, в рабочем порядке: оба собрали достаточно материала, чтобы доказать суду, что Алексей Игоревич не занимался торговлей наркотиков, а кем-то был «вписан» в эти дела, чтобы запутать следствие. И скорее всего, кто-то сделал это специально, чтобы с ним разделаться из-за личной неприязни. Это уже понимал не только Иванов, но и сам Косолап, продолжавший собирать улики, связанные с убийством этого человека.
А теперь ничего не оставалось, как приступить к длительному разговору с новым опером, ранее не касавшимся дела, чтобы хоть на йоту сдвинуть следственный процесс. Но, в первую очередь, нужно познакомить Вениамина Павловича с историей всего произошедшего, попытаться переманить его на свою сторону и повернуть войска, как говорится, в правильном направлении, чтобы продолжить атаку уточненного следствием противника. А для этого нужно скрепить нервы, выложить всю доказательную базу следствия и по крупице ее изначально складывать в формы, в фигуры. А что еще скажете делать? Плюнуть на всё и оставить «виновных», которые прячутся, как иголки в стогах сена, чтобы запутать ход следствия? А как еще по-другому можно оценить эту ситуацию?
Но больше всего тяготило Михаила то, что уже третий человек занимается делом убийства Мигунова. Сидоров, начинавший следствие, вдруг написал рапорт об увольнении, нашел «хорошее» место в охранной компании. Федор Михайлович Косолап, который уже готов был на днях выдать «на-гора» конкретных заказчиков и исполнителей по делу Мигунова, вдруг все бросает и отправляется в места, не менее безопасные для его жизни. И теперь поднимается вопрос, что осталось от собранного им материала, который он передал Семенову?
- Вы успокоились, Михаил Валентинович? Ну, вот и хорошо, - улыбнулся Вениамин Павлович. – Я познакомился с делом, все внимательно прочитал и, вы знаете, остановился, как в сказке перед камнем с надписями, куда пойдешь и что там получишь. Решил пока пойти к вам. Знаете, что заставило меня это сделать? Что именно вы затягиваете расследование.
Михаил невольно удивился и вопросительно посмотрел на Вениамина Павловича.
- А как это по-другому оценить? - раскрыл ладони Семенов. - Вот смотрите, произошло убийство человека. По версиям, которые следователи наработали до меня по Мигунову, выявляется, что его убили рассерженные люди. И, скорее всего, это те, чьи родственники погибли от передозировки или от болезни, полученной при употреблении наркотиков. Нужно их искать, а вы настаиваете на том, что погибший Мигунов не наркоторговец.
- Можно? - поднял ладонь Мигунов. – Извините, уважаемый Вениамин Павлович, я человек не подневольный, как и вы, и очень зажат в рамках времени, за которое я должен найти причину убийства и сделавших это людей.
- Вам легко говорить, Михаил Валентинович.
- А что такое «легко»? Нет человека, значит, можно уже и не думать о маске, которую надели на него – злого или доброго?
- Тоже верно, - согласился с Михаилом следователь, - но, поймите, нас сейчас больше волнует другое, хотя, вы тоже правы. Если он наркоторговец, то его убийцу нужно искать среди родителей погибших детей, родственников, друзей и других, кто может стать народными мстителями. Если он не наркоторговец, то круг лиц, заинтересованных в его смерти, сужается, и у вас, наверное, есть версии, кто это мог сделать, - и внимательно, не сводя глаз с Михаила, продолжал его «сверлить».
- Есть, но только на бумаге, записанные рукой самого Мигунова, их Косолап обещал взять под свой контроль.
Но тот в ответ только помотал головой.
- А кто в вашей группе оперуполномоченный?
Вениамин Павлович развел руками.
- Вы в одном лице, получается?
- Получается, - следователь посмотрел на несколько папок, лежащих на краю стола.
– Количество сотрудников уменьшилось, а дела растут и растут, как грибы.
- И у нас также.
- Вот такие пироги. Но, Михаил Валентинович, несмотря на то, что здесь я человек новый, работаю в городе уже много лет и о вас наслышан, как о прекрасном адвокате.
- Спасибо, - улыбнулся Михаил.
Следователь застучал пальцами по столу и, сжав губы, резко взглянув на Иванова, сказал:
- Ситуация появилась не очень хорошая!
- Весь во внимании.
- Ваши отпечатки пальцев обнаружены в трех местах в помещении, где был убит Мигунов.
- Когда?
- Позавчера.
- О, Вениамин Павлович, так это я неделю назад работал в том помещении со следственной группой, возглавляемой Косолапом.
- Да? – с удивлением посмотрел на Иванова Семенов. - Но в их документах об этом не указано ни слова.
- Как? – с возмущением вскочил со стула адвокат. – Так давайте спросим у них.
- У кого?
- Ну, у Косолапа и двух полицейских, которые ездили с ним туда. Мне стало плохо, они поддержали меня на улице города. В это время на УАЗике подъехал Косолап, они сели к нему в машину, и когда я узнал, куда они едут, напросился поехать на место убийства с ними. Они не отказали мне, - начал сбивчиво пересказывать Михаил.
- Вам же было плохо?
- Было сначала плохо, в голове что-то замутило, ноги начали подкашиваться, чуть не упал. А потом стало легче и легче, ко мне подошли двое полицейских, мы с ними стояли в очереди за квасом.
- А вы, Михаил Валентинович, знали этих полицейских?
- Нет.
- Нет. И не знали, куда они собираются ехать?
- Ну, конечно, я же их не знал.
- И Косолап вам до этого не говорил, что собирался ехать со следственной группой на место убийства Мигунова?
- Нет, конечно.
- Но знали, что Мигунов был убит?
- Нет, то есть, да.
- А что вас подтолкнуло к тому, чтобы напроситься поехать с Косолапом на улицу…
- Жуковского, дом семь, - помог следователю адвокат.
- А откуда, Михаил Валентинович, вы знали, что именно на этой улице и в этом доме произошло убийство.
- Стоп, стоп, - поднял руки вверх Иванов. – Вы, Вениамин Павлович, меня сбиваете, ускоряя темп задаваемых одних и тех же вопросов.
- Я в чем-то неправ? – расплылся в улыбочке следователь.
- Я с такой скоростью не могу скомпоновать правильный ответ.
- О-о, так это, пожалуй, и дает мне возможность разобраться, где вы правду говорите, а где её искажаете.
- Я не против, но я все же не убийца, а адвокат.
- Так чего же тогда переживаете? Вы появились на том месте, где следственная группа поджидала своего руководителя, оперуполномоченного капитана полиции Косолапа. Так?
- Да.
- Да. Вы пили с ними пиво?
- Нет, квас.
- Так. Потом вам стало плохо. Почему?
- Не знаю, со мною такое впервые произошло, сначала возникло такое впечатление, что попал в сильный холод, как будто в какой-то подвал, а потом резко ударило в жар.
- Отравились? Что пили до этого? Что-то алкогольное: шампанское, к примеру, или водку. На улице было жарко?
- Да, жарко, но я перед этим ничего не пил, так, с друзьями посидел в баре.
- А говорите «не пил».
- Так не пил же там, только кофе.
- Назовите мне, пожалуйста, людей, с кем вы пили кофе в том баре, и где он находится.
- Вениамин Павлович, эти люди вообще не связаны с Мигуновым, это мои одноклассники, с которыми нечаянно встретился на улице.
- Вот и расскажите обо всем, у нас времени предостаточно для этого, не правда ли?
- Вениамин Павлович, давайте сначала об отпечатках моих пальцев поговорим.
- Извините, давайте я буду устанавливать формат нашего с вами разговора и буду задавать вопросы, а вы на них будете отвечать.
- Я на допросе?
- Как хотите, Михаил Валентинович, так и понимайте это. Хотя вы правильно оцениваете наш разговор и перед тем, как отвечать, можете не торопиться, говорить спокойно, обдумывая свои слова. Я буду записывать. Итак, Михаил Валентинович, давайте уточним число, когда это произошло…
- 5 –
Михаил сидел на остановке, как выжатый лимон, после разговора с новым следователем. За три часа беседы спокойный голос полицейского не раз вводил адвоката в транс, подталкивающий, от усталости и потока одних и тех же вопросов, согласиться с его доводами и признаться в убийстве, которого не совершал, или хотя бы в попытке изменить ход следствия, узаконив тем самым свой интерес в этом. Но, к счастью, понимание, чего может стоить в будущем Михаилу поддаться гипнозу Семенова, заставляло его трезво мыслить, выстраивая в памяти события, произошедшие в те роковые дни, и заново, не уходя в сторону, о них рассказывать.
Алиби - единственное, что могло спасти Иванова от дальнейших ошибочных действий в поисках убийцы новым следственным составом. Итак, что же он делал и где был такого-то числа в такое-то время? С кем он встречался, какая была тема разговора? И Михаил, как беспомощный кролик под гипнотическим взглядом удава, прокручивал в памяти встречу с тележурналисткой в кафе и ее попытками накинуть на него «удавку» продажного адвоката.
И только после небольшого перерыва, когда по звонку телефона следователь на несколько минут удалился из своего кабинета, Михаил осознал, к чему может привести его правда. Да, еще неизвестно какую позицию занимает в этой истории Вениамин Павлович. То, что он профессионал своего дела, видно по его умению вести ход беседы с подозреваемым, запутывая его, вводя в психическое волнение, позволяющее управлять подсознанием допрашиваемого.
Нет, нет, нет, поддаваться ни в коем случае нельзя, им только и нужно, чтобы Михаил оставил это дело. Скорее всего, новый следователь - человек от эксов. Видно, Косолап что-то унюхал, нашел какие-то улики против Ивашкова и Синеглазова, а с его опытом это сделать не трудно. Тем более, он сам ненавидел всеми фибрами души этих людей, которые надев погоны, занялись той же преступной деятельностью, что местная бандитская и чиновничья рать. Мало того, что зарабатывали на трассе, штрафуя водителей, еще крышевали мелкие кооперативы, частников, влезли в наркобизнес. А если уж голодные волки почувствуют запах крови, то они пока не завалят свою жертву, не отстанут от неё.
Да какие они волки? Это же гиены, привыкшие отбирать чужое. Им наплевать, как оно пахнет, гниющим смрадом или свежатиной, все рвут и пожирают. Вот и Косолапа с его группой, скорее всего, нашедшей и потянувшей ту самую ниточку, которая выводит эксов к разборке с Мигуновым - кооператором, задолжавшим им «за крышу», они заставили руководство отправить подальше от Снежегорска, в Тмутаракань.
Звонок сотового отвлек Михаила от размышлений.
- Да, слушаю, адвокат Иванов, - по привычке, не смотря на экран, представился Михаил.
- Михаил Валентинович, это из отделения Общества «Город без наркотиков» Филиппов Иван.
- Да, приятно услышать вас. Ничего не мешает нашей встрече? Или…?
- К сожалению, я не смогу приехать, несколько изменилась ситуация, и мне нужно быть в другом месте. Так что еще раз извините. Но не обижайтесь на меня. Я хочу вам о главном сказать, что вас больше всего может беспокоить, - и молчание.
- Иван Федорович, я вас слушаю.
- Смерть Мигунова - это не наша работа. Я с вами согласен, он - не наркоторговец, и не состоял в наших списках. Мы обязательно подключимся, чтобы вам помочь в дальнейшем поиске его убийцы.
- Я и не думал, что он будет вас интересовать. Он астматиком был. Я знаю, кто мог быть заинтересован в его смерти.
- Мы обязательно вам поможем. Как бы на вас сейчас не нападали, мы знаем, что вы честный адвокат.
- Это только вы так думаете.
- Не падайте духом, Михаил Валентинович.
- Это вам не к лицу, - попытался сбить серьезность разговора Михаил.
- Может, и так. Но, я еще раз говорю, вы честный адвокат, во всем придерживаетесь
закона, - голос абонента был наставительный. – И оставайтесь им в дальнейшем, честным адвокатом, мы верим в вас. Понимаете, о чем я говорю?
И только теперь Михаил уловил в интонации абонента то ли просьбу, то ли требование.
- Уточните?
- Михаил Валентинович, смотрите глубже в вопросы, которые могут возникнуть буквально завтра. Есть люди, которые прикрываясь личиной хорошего человека, могут быть далеко не такими.
- Да, согласен.
- …Бывает, говорят, что его просто избили какие-то люди ни за что. И так бывает.
Но, Михаил Валентинович, бывает и за что. Например, за торговлю наркотиками. Только они думают, что об этом никто не знает, так что, если вам приходится такими вопросами заниматься, уточняйте в дальнейшем эти фамилии у нас.
- Да, я понял.
- Я вам скину несколько телефонных номеров, по которым это можете уточнять. А как у нас распогодится, мы обязательно с вами познакомимся очно.
- Да, еще, - продолжил Иван, - вас волнуют Ивашков и Синеглазов? Очень скользкие типы, у нас самих на них руки чешутся. Зайдите на сайт депутата Госдумы Семакова Александра, он один из нас, там про этих людей многое узнаете. Некоторых из их подельников удалось взять, а вот Синеглазика с Ивашкой еще нет. Ну, ничего, это дело времени, и мы найдем, как приструнить их…
Приближающийся сигнал сирены скорой помощи отвлек Михаила от разговора по телефону. Белая «Газель» с мигалками остановилась у здания городской полиции. Из нее никто не выходил, сирена была отключена, но бело-синие маячки продолжали бежать по своим темно-синим стеклянным трубкам, установленным на крыше машины. Из здания выскочили несколько вооруженных полицейских, которые тут же сели в свой «УАЗ» и «Соболь».
- Что там? – раздался голос абонента.
Но Михаил так и не успел ему ответить, услышав приближающиеся сирены еще нескольких полицейских машин с автобусом, заполненным стражами порядка. Этот кортеж без остановки продолжил свое движение по центральной улице, в хвост к ним пристроились спецмашины со «Скорой помощью», стоявшие у здания полиции.
- Так что там, Михаил Валентинович? – кричала трубка.
- Да целая колонна полицейских с врачами куда-то понеслась. Или учения у них, или что-то посерьезнее.
- В какую сторону? – перебил Михаила Иван Филиппов.
- В какую? Ну, - и после нескольких секунд размышления сказал, - в сторону центрального стадиона.
- Заканчиваем…!
Михаил с испугу резко отодвинул от уха трубку и посмотрел на нее. Потом приблизил к уху, но в ответ услышал только короткие гудки отключенного собеседником телефона.
Все люди, собравшиеся на остановке, смотрели в сторону уехавшего кортежа.
- Наверное, учения у них, - предположила какая-то женщина.
- Да нет, слушайте, - молодой парнишка включил на всю громкость радиоканал на своем небольшом красном плеере и все замолчали, пытаясь понять, что за шум идет из радио-эфира.
- Они бьют этих людей битами, - кричала корреспондентка. - Дорогие радиослушатели, кто может, кто слышит нас!? – она пыталась говорить громче, чтобы ее голос можно было выделить из криков людей. - Вызывайте полицию и медиков на центральный стадион. Здесь идет страшная потасовка. На нас набросились с трибун люди в черных масках. Они нас убивают!
- За то, что они наркоторговцы, - ответил кто-то в микрофон корреспондентке. – Мы их предупреждали, мы требовали, чтобы они прекратили торговать наркотиками, но они на наши просьбы отвечали угрозами, прикрываясь именами местных коронованных бандитов и чиновников. Теперь они за это отвечают.
- Да что вы говорите?! Ой, ой, что здесь происходит! - кричала корреспондентка. – Ой, как сильно они избивают людей, сколько крови! Все, что вы слышали, сказал один из этих убийц. Вы слышали, он тех, кого бьют, назвал наркоторговцами. Но это же простые люди, какие же они наркоторговцы?...
Михаил вытолкался из собравшейся около юноши с плеером людской толпы и начал голосовать проезжающему транспорту.
- Что там? – опустив стекло двери, спросил у него парень из остановившегося рядом черного джипа.
- Радио слушают. На стадионе избивают наркоторговцев, - тут же ответил Михаил.
- О, это интересно! – крикнул водитель и рванул свою машину с места вперед…
- 6 –
Центральный телевизионный канал новость о разборке неизвестных людей в черных масках с наркоторговцами в Снежегорске представил по-другому. Кооператоры маленьких магазинчиков собрались на стадионе, чтобы обсудить свои проблемы и выступить со своими наказами перед кандидатом в депутаты в областную Думу. Но его конкурент не дал этого сделать, послав на стадион своих головорезов.
Другой телеканал произошедшее на стадионе в Снежегорске расценивал по-другому: на футбольном поле собрались люди на несанкционированный митинг против повышения тарифов ЖКХ. Но городские власти не нашли ничего лучшего, как бросить на собравшихся людей полицейские подразделения в масках и с дубинками.
По областному телеканалу шла совсем другая информация. Инспектор отдела городской полиции по связям с общественностью, постоянно поправляя огромные очки на своем худеньком лице, говорил:
- Для нас эта ситуация была неожиданной. Когда нам сообщили, что происходит на стадионе, первыми прибыли туда несколько нарядов полиции, работающих рядом. На стадионе было много окровавленных людей, 12 с травмами средней тяжести, их первыми вывезли в медицинские учреждения.
- А вы смогли арестовать хоть одного человека, избивавшего этих людей? – перебила старшего лейтенанта корреспондентка средних лет.
- Нет, когда мы прибыли, никого из них там уже не было.
- Но вы могли бы расспросить корреспондента городского радио, которая вела репортаж на стадионе?
- Да, но мы ее не нашли. На наш вопрос радиостанция «Снежегорск» ответила, что корреспондентка находится в больнице в очень тяжелом психическом состоянии. Врачи к ней никого не пускают…
Михаил выключил телевизор. Его знобило, и, укутавшись в одеяло, он никак не мог согреться. Даже чай с медом не спасал.
То, что сегодня с ним произошло сначала в адвокатском бюро, после – в ремонтной мастерской и так далее - стало для него толчком к мощнейшему неуправляемому нервному срыву. До сих пор перед глазами стояло оторопелое лицо юного менеджера, узнавшего, что «Форд» Михаила, которого он уже два раза вызывал в мастерскую, чтобы тот оплатил за ремонт и забрал свой автомобиль со стоянки, так и простоял в цехе не отремонтированным. Причины он не знал, как и то, почему в журнале выполнения работ стояла информация об окончании ремонта машины.
Сил у Михаила до конца разобраться с фирмой, обещавшей за двадцать четыре часа справиться с ремонтными работами и затянувшей их на неопределенный срок, не было. Он, к удивлению менеджера, вытащил из бокового кармана свое красное удостоверение адвоката и, задержав его развернутым перед глазами молодого человека на несколько секунд, пошел к выходу из мастерской, говоря про себя: «Зря вы так поступили, Донской Павел Павлович. Нашли, кому вызов бросить - адвокату. Я только и занимаюсь тем, чтобы лучше смазать механизмы шестеренок, подшипников ведущегося расследования…»
У двери Михаил остановился, обернулся к парню, так и стоявшему с открытым ртом у своего стола и продолжающим внимательно следить за клиентом с красной книжечкой. В его глазах ничего нет, лицо истукана, в котором не заложено ни сострадания, ни раздражения, ничего. Что говорить, новое поколение, которое только и служит своему хозяину, выполняя его приказы: подай, поднеси, взять.
Михаил хотел было спросить про Витьку Киселева, жестянщика, обещавшего ему за вечер зачистить и выправить «рисунки» на бампере «Форда», но вовремя остановил себя, понимая: чтобы разобраться в этой истории, нужно время, соблюдение имеющихся секретов, которые может быть уже давно известны Донскому.
«Только бы с этим парнем ничего не сделали. Этого еще не хватало, отца убили, теперь сына».
Больше ни о чем не хотелось думать. Сел в остановившееся такси и даже не заметил, как оказался дома… У подъезда раздался телефонный звонок: жена сообщила, что переехала на десять дней в Крым к его брату. Голос был очень взволнован, а Михаил попытался, как всегда, выкрутиться, говоря какие-то глупости о ремонте квартиры, понимая, что Светланка не верит ни одному его слову.
А десять дней, которые она ему дает на решение каких-то своих неудачных дел, это огромное время. Можно, конечно, без мучений отпустить свои грехи перед великими эксами, сказав своему директору и новому следователю, что отказывается от того дела. Второе, плюнуть на дело Донского, передать все документы, какие собраны, в прокуратуру. Оно, скорее всего, сразу же будет передано «двуглавому орлу», семейке Петровой – Шестопалу, и тут же съежится, из него исчезнут видеозаписи, допросы свидетелей ДТП. А пострадавшие так и останутся без необходимой медицинской помощи. Родители девчушки-инвалида разуверятся в этом мире, хорошо если пойдут в монастырь, а то еще и киллера попробуют нанять.
…И взметнулось в небесах пламя, опускающегося на площадь, вокруг которой скопилось множество людей в рясах, стоящих на коленях и молящихся Богу. Они просят Его принять души загубленные и не судить так строго. Но Михаил ничего не говорит, а оторвав голову от земли и прикрыв глаза ладонью, наблюдает за всем происходящим. Да, как страшно, это его душа сейчас находится перед огромным троном Всевышнего и ждет своей участи.
Горячий огненный воздух лизнул его по лицу. И разверзлось облако, опустившееся на трон, открыв перед всеми слепящий белый Свет. Это Он сейчас будет спрашивать у душ, как смогли они допустить сознание человеческое на поступки убийств, прелюбодеяния, воровства... Как они могли забыть о Суде Божием?
Михаил, ослепленный Светом, упал лицом в землю и никак не может успокоиться, ожидая надвигающейся кары. Да, именно кары за то, что он не бросал в «волнующееся» море спасательный канат кричащим о спасении тонущим людям. А ведь именно он, если бы не испугался за себя, должен был им помочь, спасти их, вытащить на борт ладьи. Но он этого не сделал, а наоборот залезал по трапу ладьи все выше и выше, боясь, что и его шквальный ветер снесет в бурное, волнующееся море…