Александр Петрович долго не отпускал руку Михаила и все повторял и повторял:
- Михаил Валентинович, я вам премного благодарен за оказанную помощь. Я об этом обязательно напишу в газету. Михаил Валентинович, - поседевшая бородка Плетева сегодня была не подстрижена. Удивительно, этот человек, всегда аккуратный, следящий за своим внешним видом, сегодня стоит перед ним совсем другой, в помятом пиджаке, в галстуке не до конца затянутом под воротник. И лицо у него уставшее, с мешками под глазами. – Михаил Валентинович, я премного благодарен вам за помощь.
- Извините, я очень тороплюсь, у меня сейчас почти такое же дело в суде, как было только что, мне нужно подготовиться…
Но слов адвоката Плетев не слышал:
- У меня дочь учится в институте и сейчас нужно за нее заплатить… - продолжал то ли оправдываться, то ли в тысячный раз объясняться перед адвокатом горе-автомобилист.
Михаил прекрасно понимал и радость, и слезы этого человека, попавшего не по своей вине в ДТП и не готового защититься от наездов самого виновника аварии, разбившего на своем внедорожнике его машину и столкнувшего ее на встречную полосу дороги под другой автомобиль. И вот теперь он нашел человека, который после выписки Плетева из больницы, сделал все по закону, защитив Александра Петровича. По требованию суда он получит «страховые» необходимые на ремонт машины. И радости от этого не было предела, и он не мог уняться, продолжая наступать с рукопожатиями на своего защитника, без удержи, повторяя множество благодарственных слов:
- Вы такой великий человек, Михаил Валентинович! Вы такой замечательный человек…
- Извините, Александр Петрович, у меня времени уже совсем нет, понимаете, меня ждут! - и, коротко поклонившись, Михаил резко развернулся и быстрым шагом пошел к стоянке автомобилей.
Поравнявшись с забором, Михаил, буквально, удержал себя, чтобы не свернуть на стоянку, вспомнив, что в суд добирался на такси - его автомобиль находится в ремонтной мастерской.
- Михаил Валентинович, - догнал его Плетев. - Вы извините меня, я вам сейчас помогу добраться в адвокатскую контору, - и, выскочив на обочину дороги, начал голосовать проезжающему мимо такси.
Михаил обернулся, осмотрелся, вроде никому нет и дела, что его подзащитный старается помочь своему адвокату. И не задерживаясь ни секунды, побежал к остановке маршрутного такси.
- Михаил Валентинович, Михаил Валентинович! – кричал ему вдогонку Плетев, пытавшийся догнать своего спасителя-адвоката. Но тот успел вскочить в отъезжающий микроавтобус, оставив Плетева с остановленным им таксомотором.
- Извините, - обратился Михаил к сидящему напротив него мужчине, - торопился так, что не посмотрел номера «Газели».
- Второй, - поджал губы толстячок, - на вокзал идет.
- Хорошо, еще раз извините, - и, передав водителю две десятирублевые монеты, Михаил, поудобнее умостившись на сиденье, прижал к себе папку, прикрыл глаза.
«Тридцать минут отдыха, - эта мысль приятно успокаивала. Водитель вел машину мягко, легонько притормаживая на дороге, спокойно, без рывков набирал скорость. - Наверное, в возрасте водитель, - думал Михаил. - Молодежь сейчас в большинстве своем другая, им хочется рвать и метать, побыстрее подъехать, побольше набрать пассажиров и гнать до следующей остановки».
Михаил почувствовал, что начинает потихонечку дремать, и это самое лучшее лекарство после такой, пусть даже небольшой, схватки на суде между представителем страховой компании и прокурором.
«Вот люди, а? Вот если бы тот начальник отдела по страхованию попал в такую аварию, так, наверное, сделал бы все и сразу, чтобы получить в несколько раз больше, чем положено для ремонта своего автомобиля. А если другой человек пострадал, так нет, ему не то, что посочувствовать нужно, а наоборот, из него, промыв ему как нужно мозги, с кровью, с мясом вырвать побольше средств».
«Сталина на них не хватает!»
«Вот-вот, Сталина с Берией, - согласился Михаил, - они не смотрели, какое место занимает человек, был ли он героем революции или нет, директором или крестьянином, если виновен, то и отвечай по закону. Даже генералов ЧК, председателей райисполкомов, секретарей райкомов, обкомов сажал, расстреливал».
«…Мэр сказал, что квартиру они сами отказались получить, и поэтому ее получили следующие по очереди. И знаешь кто? Его сынок, неизвестно откуда появившийся среди очередников. Он и не инвалид, и не участник войны, и не многодетная мать…»
«Это не моя история», - прервал свои размышления Михаил и, почувствовав неудобства, поерзав на сидении, открыл глаза. Теперь перед ним вместо мужчины сидели две женщины лет сорока и разговаривали о своих житейских делах.
- Я ей сколько раз говорила, напиши об этом Президенту, а она только кивала головой и ничего не делала. А теперь дом к сносу готовят, и ее выселяет застройщик, теперь там будет стоять его офис, а ей дадут какую-нибудь халупу в общаге…
- Так пусть в суд подаст, - советовала подруга.
- А ты веришь в суд наш?
- А куда ей тогда еще обращаться? Раньше при коммунистах газета была как суд, если раскритикует кого, так того сразу снимают с работы.
- А, вспомнила времена советские. Тогда человек был главным, а сейчас - обман и деньги.
- Ой, ты права! – махнула рукой вторая женщина.
«А ведь как они правы, - думал про себя Михаил. – Сегодня связи, деньги – это все! Хоть какими законами не прикрывайся, хоть куда не пиши письма, все остается в руках местных олигархов. У них свои законы».
«В ад им дорога!»
Михаил поднял голову: перед ним стоял воин в черной кольчуге, в черных латах, в черном шлеме. Белые и синие молнии искрились своими вспышками по всему его панцирю.
«Но почему здесь, на Земле, ты все спускаешь им? – спросил Михаил. - Ведь знаешь, сколько они горя несут за собой, так накажи их, пусть и они познают, что такое боль».
«Умеющий ждать, побеждает!» - сказал Ангел.
Только сейчас, рассматривая оперение раскрывающихся черных крыльев рыцаря, Михаил понял, что перед ним стоит Черный Ангел.
«Извините меня за несдержанность», - упал перед Ним на колени Михаил.
«Мал ты, чтобы обижать меня, - услышал тихий рокот Черного Ангела Михаил. – У каждой души своя судьба. Как она справится со своим телом, такие испытания и ждут ее в Божественной жизни!»
Марево из мелких искр взметнулось перед взором Михаила, и – исчез Черный Ангел.
…Было ли это на самом деле или всего лишь сном, Михаил не понял. Открыл глаза: он ехал в микроавтобусе, перед ним сидела худенькая седоволосая, с лицом в глубоких морщинах старушка. А вот глаза у неё - добрые, материнские, жалеющие, словно знает она о его нелегких испытаниях.
Михаил несколько смутился, посмотрел в окно: они проезжали храм Сергия Радонежского, значит, проехали всего несколько остановок от суда. Как хорошо, когда время не торопится, дает ему возможность немножко расслабиться, психологически и физически отдохнуть, подготовиться к новой работе. Сквозняк прохладного воздуха от окна был недолгим, не освежил голову, и тяжесть во лбу оставалась, утягивая его мысли в покой…
Михаил никак не мог понять, где он сейчас находится. Кругом огни и чернота, огромные костры и множество людей, стоящих на коленях и с испугом смотрящих куда-то вверх в ожидании чего-то страшного…
На площади возник Черный рыцарь. Ангел? Да, это он, думал Михаил, но у него не было страха, как у других, он с интересом смотрел на великана в черном панцире, в черном шлеме. Удивительно, несмотря на темноту, он прекрасно видел его лицо, глаза, мерцающие фиолетовыми молниями. И Ангел смотрел на Михаила, и раздался на площади гром:
- Вот они, падшие души, там, - Ангел-рыцарь поднял свой огромный меч-молнию, развернул его в сторону возвышающихся руин замка, - для которых людское горе становилось счастьем.
Михаил встал с колен, чтобы лучше рассмотреть те души, на которые показывал Черный Ангел, и, увидев их, ужаснулся. Это были совсем не души, о которых ему рассказывали на Земле, а рыдающие люди, отбивавшиеся от серых воздушных сил, которые их тащили к Ангелу.
- Я не хотел, я больше так не буду делать! - кричал в истерике полноватый мужчина в золотистом костюме.
- Он привозил в свой город наркотики и торговал ими, - голос маленького черного Ангела, нависшего над головой «души» в золотистом костюме, был хорошо слышен Михаилу. – От его наркотиков умерло 57 людей.
- Он не осознал своей вины, когда его судили люди. И я ему говорил об этом, - взлетел над головой души в золотистом костюме маленький Белый Ангел.
- Не говорил он, нет, нет! - закричала рыдающая душа. – Он ничего не говорил мне ни во снах, ни в бытии. Спасите меня Черный Ангел и верните назад, я искуплю свои грехи! Простите меня!
- В аду твое место, - разрезал яркой молнией ночь Черный Ангел.
И в этот же момент белесый туман охватил душу в золотистом костюме и понес её ввысь, где его ждали множество сколопендр, сороконожек, накинувшихся на него и начавших поедать тело.
- А-а-а! – орала от боли душа в золотистом костюме. – А-а-а!
Но распяв душу на невидимом кресте сколопендры и сороконожки с хрустом поедали её тело, которое почему-то не уменьшалось, а оставалось таким же, как было.
- Он силою вкалывал детям наркотики и продавал их в рабство, - возвысился над головой следующей души, одетой в спортивный костюм, Черный Ангел. – Его судили люди, но после тюрьмы он продолжил свои дела…
- Я его пытался остановить, - возвысился Белый Ангел, - но он не слушал меня.
- А-а-а! – заорала в испуге душа в спортивном костюме, сопротивляясь белому облаку, которое потащило ее вверх, к ожидающим сороконожкам и тараканам. – Я больше не буду!
…Михаил вздрогнул, открыл глаза и задрожал от неприятного ощущения, лезущего к нему под одежду, к самому телу мокрого, липкого холода.
«Что это было, второй голос? Белый Ангел, который предупреждает, чтобы я не продавал наркотики? Какие наркотики? Чтобы я не занимался адвокатским делом и не защищал несущих грех людям? Скорее всего, именно так, - вздохнул Михаил. – Но я же еще ни разу, ни разу не преступал эту черту и не защищал греховных. Были у них попытки втянуть меня в такие дела, и не раз, но я отказался защищать нарколога, торгующего наркотиками. Я отказался защищать мужчину, избивавшего свою жену и детей. Я отказался защищать хозяина магазина, торговавшего пропавшим мясом.
Ангел?! Белый Ангел, я буду оставаться таким же всегда, спасибо за напоминание».
Толчок соседа, сидевшего сзади, вернул Михаила на землю: звонил лежащий в кармане пиджака сотовый телефон.
- Михаил, это Федор Михайлович.
- Да, да.
- Все нормально?
- Да, страховая компания должна выплатить страховое возмещение по ОСАГО в полном объеме. Также страховая компания должна выплатить Плетеву компенсацию расходов на юридические услуги из агентства и проценты за просрочку в выплате страхового возмещения.
- С победой тебя!
- Спасибо.
- Дело есть, Миша, серьезное. Пришло письмо по активизации твоего дела по Донскому, который пьяным сбил девушек.
- Да, что там?
- Зашевелились, так сказать, с чем тебя тоже поздравляю. За ним установлен особый контроль следственным комитетом при Прокуратуре РФ. Звонили из межрайонного отдела областного управления, взяли твой телефон. Так что жди продолжения, так сказать, концерта.
- Спасибо.
- Ладно, Михаил Валентинович, потом поговорим по этому делу. Когда освободишься, позвонишь. Хотя, давай лучше с утра, ты же дежуришь в бюро? Прекрасно, в десять жду тебя у себя.
Звонок директора адвокатского бюро Федора Михайловича Сороки придал Михаилу дополнительных сил. Глубоко вздохнув, пытаясь удержать в себе приятные чувства, забившие от радости, как барабанные палочки, адвокат прикрыл глаза и как можно больнее сдавил зубами губы.
«С чего начинать? С полиции? Ведь они возбудили уголовное дело по ДТП Донского, но не передали его в следственные органы прокуратуры и затягивали его, как могли. И более того, целый ряд значимых обстоятельств вывели из дела, в том числе и об алкогольном опьянении умалчивали, подставив вместо Донского кого-то из своих сотрудников. Трезвого! Теперь этим делом по Донскому, выходит, займется Прокуратура РФ. А что там расследовать, господа следователи? Только бы вы еще не затягивали это дело, да и прошлись бы по Кондратюку Ефиму Алексеевичу, нашему дорогому начальнику полиции. А я вам все расскажу про него: и то, как выталкивал меня из здания полиции пинками, и о том, как арестовывал меня в своем кабинете и три часа продержал в «допросной», якобы забыв обо мне. Все расскажу им о вас, Ефим Алексеевич, все!»
Больше спать не хотелось.
- 2 –
Да, она красивая женщина. Лицо выбелено. Тонкие губки, глазки, брови, словно разноцветными карандашами очерчены на белой бумаге. Губы – темно-вишневым цветом, глаза – голубым, брови наклеены тонкими еловыми иголочками, покрытыми темно-серой тушью и посыпаны белой цветочной пыльцой. Её вертикальная морщинка от переносицы, ямочка на подбородке, улыбка - завораживали. Искусного художника эта работа, даже потихонечку начинаешь влюбляться в его холст, невольно фантазируя, как обнимаешь его героиню, целуя её в темечко, вдыхая в себя сиреневый аромат волос.
Михаил напрягся и стряхнул с себя её чары.
- Вы понимаете, Михаил Валентинович, я же покупала эту квартиру с документами и не у Никоновой Валентины Ивановны. Я даже не знала, понимаете, не знала о ее существовании, Михаил Валентинович. Борзовы Валентина Ивановна и Игорь Борисович были хозяевами этой квартиры. Они были так добры ко мне, что даже согласились с тем, чтобы я не все деньги сразу им отдала.
Её голос своей тонкой хрупкостью, осыпанный ванильной пудрой, очаровывал. Михаил даже невольно стал мягче с ней разговаривать, боясь своим тембром спугнуть ее.
Михаил смотрит на ее лицо с легким румянцем и никак не может оторвать глаз от ее тонких губ, что-то говорящих, поющих соловьем, от её волшебной улыбки.
- …Я осталась без всего, понимаете? – она положила на журнальный стол платочек, взяла блюдечко с чашкой кофе и приложила свои прелестные губки к ней, делая легкие глотки черного, резко пахнущего горьким кофе.
- У вас прекрасный кофе, Михаил Валентинович, я впервые пью такой прекрасный напиток. Он бразильский?
- Нет, московский! Ой, извините, Татьяна…
- Только без отчества, пожалуйста, Михаил Валентинович.
- Да-да, согласен, - не своим голосом извинился Михаил, - Петровна к вам не идет.
«И Татьяна тоже», - чуть не сказал он вслух, но вовремя себя остановил и пригубил чашечку кофе, которую держал в руках.
Горький вкус снял с него колдовство этой феи. Второй глоток привел в чувства, третий – в себя. И она будто поняла это, не сводя с него глаз, еще раз обвораживающе улыбнулась адвокату, пытаясь заново заколдовать его своей красотой, голосом, улыбкой, легким испугом.
Но все это уже осталось за несколькими исчезнувшими мгновениями, как на перевернутом книжном листе. Михаил знал историю покупки квартиры Татьяны Петровны Федоровой. И не ею совсем, а ее ухажером, экс-капитаном, а ныне крупным кооператором Ивашковым Геннадием Михайловичем. Человеком лет на пятнадцать старше этой девушки, которая за свои двадцать восемь лет даже не знала, что такое работа. Она не ломала голову, кем стать, а когда с этим вопросом приставали к ней одноклассники, говорила – манекенщицей. И все ей верили.
Верили, потому что эта юная фея никем другим в их сознании и не могла стать, как только манекенщицей или феей в какой-нибудь волшебной сказке, перепархивающей с роз на гиацинты, с хризантем на гладиолусы, ударяя по ним волшебной палочкой и осыпая их золотистой и серебряной пыльцой. И она не осталась без внимания принцев - бизнесменов. Сначала её катал на своем крутом «Мерседесе» «автозаправочник» Коля Гнидой, после его неожиданной смерти - Миша Косой, владелец нескольких ресторанчиков в городе и каких-то темных дел. А потом крупный делец, королевавший в девяностых годах в городе - Пратас.
То есть, Георгий Николаевич Пратасов. Это был один из самых крутых городских мафиози, о котором все знали и только шептались. Громко говорить о нем боялись, так как слухи сами по себе не рождаются, а только доносятся из уст знающих. Вот и говорили о Пратасе, что Гнидой с Косым говорили о нем громко при людях, вот и пропали из-за этого, стухли, как яйца, передав свои дела Пратасу вместе с мамзелью Феечкой. Так звали в тех кругах Танечку Федорову. «Передали», словно чувствуя свою приближающую кончину, и – кончились. У одного на большой скорости машины отказали тормоза, у другого – тоже что-то с машиной произошло.
Но и Пратас надолго их не пережил. Прямо в центре города, когда он выходил из своего джипа, на скорости подъехал к нему байкер на крутом красном мотоцикле «Yamaha», изрешетил из автомата и молнией исчез с глаз прохожих.
Но и здесь Феечка не осталась одной, брошенной в этом страшном мире, а спас ее простой гаишник, уважаемый в городе человек, Ивашков Геннадий Михайлович. Спас, взяв под свое крылышко, и никто из крутых ему в этом не препятствовал. И жена Геннадия Михайловича, говорят, с этим смирилась, так как Танечка-Феечка не претендовала на ее мужа, а только сопровождала его на встречах с уважаемыми людьми города. Гаишника? Да, простого бывшего гаишника, которого уважали везде и как городского депутата, и как властного человека, и как бизнесмена. Чем он занимался, никто не знал, а если и знал, то тут же забывал, ведь жизнь человеку дается только один раз, и лучше прожить ее в здравии и покое, а не инвалидом, или должником, или…
- …Геннадий Михайлович Ивашков очень просил вас мне посодействовать. Я никогда не была в суде, это так аморально для меня, - её испуганные глазки не отпускают от себя глаз Михаила, обезоруживая его, вызывая в нем сострадание к себе, бедной девушке, попавшей не по своей вине в чьи-то цепи. – И Геннадий Михайлович просил передать вам заранее свою благодарность. Вы знаете, его, он…
И Михаил невольно начинает кивать головой, соглашаясь с Феюшкой.
- Да, да, Татьяна…, - и улыбнувшись этой прекрасной куколке, как бы извиняясь, продолжил, - Танюша.
- Мне можно идти, Михаил Валентинович, а то уже вечер, и вас, наверное, дома ждут? – её безостановочное воркование не дает Михаилу ни секунды возможности возразить ей, высказать свое мнение, которое он, можно сказать, как хороший школьник, выучил наизусть перед началом урока. Но названное ею имя своего покровителя, человека, о котором сегодня также говорят в городе шепотом, как несколько лет назад о Пратасе, Михаил сравнил с копьем, приставленному ею к его горлу: «Бойся меня и не иди против, а то умрешь!»
- Ваша Светлана очень приятная женщина, - поет Фея, - я, когда встречаю её в городе, немножко даже завидую ей, она так хорошо следит за собой, всегда красивая… - лисьи глазки Феюшки скользнули по глазам Михаила, и её тонкая улыбочка-ухмылочка царапнула по его затаенным чувствам. – А ваша дочь Кристина очень похожа на вас, Михаил Валентинович. Глаза голубые, волосы темно-русые, вы берегите её, а то сейчас мир у нас здесь совсем переменился, все стало вверх ногами, дети принимают наркотики, увлекаются спиртным, девчата…, - и как бы о чем-то вспомнив, достался из своей черной сумочки телефон и, взглянув на него, артистично испугалась. – Ой, вы уж извините меня, уважаемый Михаил Валентинович, я опаздываю в салон. Геннадий Михайлович, - приподняла свои глазки-искорки, прищуриваясь, внимательно смотрит на адвоката, - в семь часов ждет меня, мы сегодня с ним идем в гости к мэру, Федору Ивановичу. У него сегодня праздник…
- Да-да, - встав из кресла и поклонившись Феюшке-куколке, прошептал Михаил. – Вы уж извините меня, что я вас задержал, - и, провожая её до выхода из конторы, еще раз поклонился ей. – Извините, - не сдерживая глубокого выдоха, прошептал он.
Охранник, наблюдавший за ними, стоял по-армейски смирно, провожая взглядом с поворотом подбородка известную во всем городе девушку.
«И куда делась после этого ваша храбрость? – спросил у себя Михаил Валентинович.
- На себя бы вы посмотрели в такой ситуации, когда палач поднял над вашей головой секиру. Секиру! Вот и лезьте, чего стоите-то, лезьте! Ну!» – и еще раз глубоко вздохнув, направился к себе в кабинет.
Что думал про себя охранник, провожая адвоката? Да кто его знает, просто стоял и провожал его своим взглядом, может даже, и, не зная, какая особа только что побывала у Иванова в гостях. Верно говорят в народе, меньше знаешь, больше проживешь. Так и он жил только своими интересами, ведь и сплетни сегодня дорогого стоят.
- 3 –
Арсентий Викторович, просунув в открытую дверь свою седую голову, улыбнулся Михаилу Валентиновичу и, поманив к себе пальчиком Иванова, прошептал:
- Так соскучился по вас, дорогой мой соперник. А вы как?
- И по вашему кофе тоже, - натянул улыбку адвокат и показал ему пакет. – Ваш любимый взял.
- Молодец, - обезоруживающе улыбнулся Арсентий Викторович, - а у меня ваш любимый кофе прожаренный есть. Заходите, заходите, дорогой мой, - и поманил за собой Михаила Валентиновича в квартиру.
Волкогонов для Иванова всегда был и оставался наставником. Еще с тех пор, когда он, будучи выпускником института, пришел в прокуратуру. Арсентий Викторович посадил его в своем кабинете и спросил: «А вы не боитесь той грязи, с которой вам каждый день придется здесь иметь дело?»
Михаил, худощавый парнишка, в обвисающем с тела костюме, вскочил с кресла и с удивлением посмотрел на прокурора: «Как так?».
«Э-э, молодо-зелено, вам только по закону все, уверены в правде законов. Молодо-зелено, - встал и пожал руку Михаилу, - поработаем, посмотрите, как оно все на самом деле происходит. Главное, чтобы выдержали вы все это годик-два. А там видно будет».
Выдержал Михаил и год, и два, и больше. И с какой ненавистью он смотрел на некоторых адвокатов, из кожи лезших, чтобы заработать. Им было все равно, насколько плохой был тот или иной человек, сколько он людей убил или оставил без крова, защищали его, считая деньги, уплаченные за защиту. Но вот долго все же этого испытания не выдержал, и в споре с Арсением Викторович доказал ему, что он другой – ушел из прокуратуры в адвокатуру, поставив перед собой одну цель – не защищать тех, которых нужно по закону наказать. И подставлял (?), выставляя их на суде один на один перед законом. И те, которых судили, уже были морально готовыми к этому, понимая, что наказание неизбежно… Так лучше его получить сейчас, хоть немного очистив свою душу от грехов...
- Неужели опять что-то не получается у вас? - остановился в прихожей и посмотрел снизу-вверх на Михаила Волкогонов.
Вот старость, как она люта к возрасту человеческому. Не смотрит ни на их заслуги, ни на их богатство, ни на их праведность. Все для нее одинаковы, безлики и бесчувственны, высасывает из тела силы человеческие, кровь сгущает, разум утомляет, мышцы в нитки, мятые превращает. Что говорить, старость есть старость, и совсем не обижался на нее Арсентий Викторович, понимая: всему свое время. И поэтому, пожалуй, дорожил теми людьми, которым еще хоть немного был нужен.
- Вы правы, - прикусывая губу, посмотрел на своего наставника Михаил. – Совсем запутался.
- У-у-у-х, - закивал головой Арсентий Викторович. – Рад помочь вам, Михаил Валентинович, и постараюсь это сделать.
Несколько капель коньяка в чашку с кофе разнесли по комнате резковатый, горьковатый шоколадный аромат. Михаил сделал первый глоток и прикрыл глаза, смакуя напиток во рту. Да, он знал, что сейчас Арсентий Викторович не сводит с него глаз и как всегда улыбается. Его кофе с коньяком, ванилью и раздробленной гвоздикой уносил человеческое горе, расслаблял чувства и охмелял. А хмель - он кудесник - вытряхивал из человека все его тяжести в чувствах, вытирал, как тряпкой со школьной доски, написанные мелом задачки. Он давал покой и радость, повышая настроение и увлекая за собой своего героя на храбрые поступки.
И действительно, после нескольких глотков Михаил почувствовал долгожданный покой. Облокотился спиной о спинку кресла, вытянул ноги вперед и прикрыл глаза.
- Миша, - услышал он голос Арсения Викторовича из кухни, - а может не нужно лимона, может шоколадных конфет принести?
- Нет, Арсентий Викторович, только кофе, сахару и коньяка.
- Так как-то неудобно, вы столько всего мне принесли, а закусывать не хотите.
- А можно я сегодня у вас, Арсентий Викторович, останусь. Так не хочется никуда идти! – спросил Иванов.
- Я не против, Мишенька. Пожалуйста, вы же знаете, я всегда вам рад, - и, раскрыв занавеску, старик заглянул в зал. – Миша, а я колбаски порезал с хлебушком. Не обессудьте, чувствуете, какой аромат от нее идет?
- Да, да, - широко улыбаясь старику, закивал головой Михаил. – Вы правы, Арсентий Викторович, у меня сразу же аппетит проснулся.
- Вот это по-мужски!
Бутерброд: на хлебе, намазанном сливочным маслом, лежали тонкие пластинки сыра с сервелатом, - действительно был аппетитным.
- Вам еще, Мишенька, - и долив в чашку кофе, Арсентий Викторович капнул сверху коньяка. – Пейте, пейте, и давайте пока о проблемах ни слова. Потом о них поговорим. Расскажите о своей семье, о Светланке и дочурке.
Арсентий Викторович умел слушать и при этом никогда не смотрел своему собеседнику в глаза, а куда-то в сторону, располагая тем самым говорить о сокровенном, о таком близком, как говорится, невзирая на жесткую цензуру.
- Да, да, согласен с вами, - это была любимая фраза Арсентия Викторовича, который, как губка, впитывал в себя твое горе и радость.
- А сегодня произошло то, чего даже не ожидал, – резко ушел в сторону от рассказа о жене и дочери Михаил. – Понимаете, буквально запугали меня. Помните капитана гаишника Ивашкова.
- А-а, кто ж его не помнит, человек - лев самый настоящий.
- Сегодня он…
- Да, знаю, знаю, и не говорите лишнего, сам его побаиваюсь. Помните, Мишенька, когда он, еще будучи лейтенантом, крутил свои права на дорогах? – и вопросительно смотрит на Иванова.
Тот, заметив его взгляд, закивал головой.
- Все мы знали, что их начальник требовал от своих подчиненных огромных денег. Помните? Так он был единственным, кто выполнял требование на сто процентов и не меньше зарабатывал для себя. Ой, сколько я с ним проблем имел. Сколько он издевался над водителями и какие баснословные штрафы брал с них! И никак ни мне, ни вам, ни другим не удавалось это доказать. Иван Александрович Федоров всегда его покрывал. Он так и остался прокурором?
- Да, к сожалению.
- Согласен с вами, - Арсентий Викторович замолчал.
- Я бессилен. Но сейчас совсем даже не знаю, что и делать.
Разговор затянулся. Он даже и не был похож на разговор, а больше на монолог. Выслушав своего гостя, Арсентий Викторович встал и, взяв остывший чайник, извинившись, вышел в кухню.
Михаил прикрыл глаза, пытаясь хоть немножко успокоить нервы. Сделал глубокий глоток холодного кофе, второй и, выпив его до конца, встал и подошел к окну. Город жил. Несколько молодых мам с колясками, забыв о прохожих, перекрыли весь тротуар и говорили о чем-то интересном. Люди обходят их по проезжей части улицы и бегут дальше по своим делам. А вот бабушка остановилась, ей обойти молодых мамаш нелегко: идет медленно, опираясь на костыль, подтягивая правую ногу. Видно радикулитом больная.
Женщины услышали её, одна даже поклонилась старушке, приложив руку к сердцу, видно извинилась, молодчина.
- Я тоже, Мишенька, люблю так стоять у окна и наблюдать за городом, - сказал подошедший сзади Арсентий Викторович. – Он не стареет, как я, всегда молодой, торопящийся, в чем-то даже завидую ему.
- Да, городу пятьдесят, по-человечески это год, а может и того меньше.
- А вы, Михаил Валентинович, оптимист, это всегда мне в вас нравилось.
- Может, еще по чуть-чуть, Арсентий Викторович?
- Я согласен, - улыбнулся старичок и, погрозив Михаилу пальчиком, сел в кресло. – Наливайте, только мне капельку, а то развезет, и не поговорим.
Разговор тёк, как ручеек. Говорили о городских сплетнях, и при этом Михаил чувствовал, что Арсентий Викторович все про него знает.
- Иногда хочется все бросить и уйти, но понимаю, что после этого я ни то что хорошего места себе не найду, а вообще никакого, Арсентий Викторович, - вздохнул Михаил. – Кому по душе адвокат, который изменил им.
- Хм, - понюхав рюмочку с коньяком и поставив её на стол, Волкогонов внимательно посмотрел на адвоката. – А вы, Мишенька, видно еще не пережили себя. Я таким же был. На третьем году работы в прокуратуре хотел все бросить, но сжился, честное слово. И знаете почему? Да подумал, по молодости это, все слишком по-максималистки понимаю, а в чем-то еще и не разбираюсь. Стискивал зубы и шел к подозреваемому, который считался виновным в том, что сыночек первого секретаря горкома партии избил двух девушек в ресторане. И виновен в этом не сыночек, а тот, кто напоил его, подговорил пристать к двум девушкам, сидящим за соседним столом, а когда те отказали ему - избить их.
И самое интересное, так говорили все окружающие, что виноват друг сыночка первого секретаря. И я верил им, а не парню, который сидел в кутузке, испуганно смотрел на меня и кивал головой, говоря то, чего на самом деле не было. Мол, это не сыночек первого секретаря бил девушек, а он сам. Понимаете? И девушки врут…
- Арсентий Викторович, - развел руками Михаил. – Неужели так было?
- Вот, Мишенька, а вы говорите, что вам тяжело работать. А я так вам скажу по этому поводу, - сморщив лоб, Арсентий Викторович посмотрел в окно. – Вот там жизнь, Мишенька. Одни люди ей радуются, у них мечты сбываются, влюбляются, женятся, живут в квартирах, воспитывают детей, работают, получают зарплату. Все у них хорошо! Это они так думают. И прекрасно! Я за них рад!
Но вот что-то с ними произошло. Кого-то из них сбила машина, и он стал инвалидом, потерял работу, здоровье. А виновный в этом несет свою тяжесть, его наказали, он отсидит в тюрьме, будет выплачивать какую-то сумму денег пострадавшему. Так? Это жизнь, они оба несут свою нелегкую долю, пострадавший и виновный. По-человечески все правильно, хотя с другой стороны, жалко их обоих.
А вот когда невиновный становится виновным, когда человека, переходившего дорогу на зеленый свет светофора, считают бросившимся под остановившуюся машину, которая его протащила еще метров на двадцать вперед и раздавила, то за голову хватаешься. Да? И думаешь, неужели я сошел с ума? Как это человек мог броситься под стоящую машину, которая его тело почему-то протащила двадцать метров вперед. Колдовство, правда? А секрет прост: колдунами стали деньги, связи, важность человека, который сидел в той машине.
- Да-да, все понял.
- Не перебивай старика, Мишенька, - поднял руку вверх Арсентий Викторович. – Так вот, вся проблема здесь в одном: кто ведет расследование - раб, трясущийся перед своим боссом, или воин, который никого не боится?
Старик замолчал. Заерзал в кресле, поднялся и, кивнув Михаилу, пошел в кухню.
«Умный человек, - подумал Михаил. – Не стал гладить тебя по голове, жалеть, а сказал, выбирай: или ты трус, или ты воин, а если не, то и не то, то уходи с этой работы».
Аромат зеленого чая с мятой, принесенного Арсением Викторовичем, щекотал нос.
Темная жидкость чая наполняет чашку до самого верха. Несколько глотков напитка бросают тело в пот. Еще несколько глотков - в голове свежесть. И ни о чем плохом уже не хочется не то, что говорить, а и думать.
- Арсентий Викторович, - Михаил прошел к серванту и вытащил из шкафчика шахматную доску, - а может, партию сыграем?
… Волкогонов в прокуратуре был знатным игроком. Любил к нему захаживать и Михаил. А как Арсентий Викторович ушел на пенсию, осталась в прокуратуре только память о баталиях да журнальный столик с расчерченной на нем шахматной доской, который со временем выставили в коридор. Без фигур.
- Ой, теперь я уже должен побаиваться вас, - улыбнулся Арсентий Викторович, - часто играете?
- Да, так, иногда, с компьютером, выбираю слабого соперника и наслаждаюсь, или стыжусь, когда тороплюсь и проигрываю, - начал было оправдываться Михаил.
- А я с соседом своим, он этажом пониже живет. Его Валерием зовут. Несколько раз в неделю воюем. Хороший человек, работяга, всю жизнь плотничал, а играет как математик, понимаете, Миша? Ну, прямо, рассчитывает все мои ходы на пять-семь шагов вперед. Понимаете. Я стараюсь сыграть уже по-другому, не атаковать, а наоборот, пойти в защиту, чтобы сбить его пыл, якобы на другом направлении собираюсь атаковать, а он, ну, прямо видит мое враньё, понимаете? Вот такой шахматист.
А руки у Арсентия Викторовича уже трясутся, заметил Михаил. Как она беспощадна старость. Но он до сих пор играет без очков, удивительно. Когда читает или пишет, одевает их. А вот когда играет, снимает очки.
- 4 –
Партию они так и не доиграли. Виной тому оставались все те же мысли, которые не давали Михаилу хоть как-то настроиться на игру. Ходил бездумно, в самом начале игры, потеряв пешку с конем, открыл ферзю противника своего короля, и – все его защита начала разваливаться прямо на глазах.
- А может, Михаил, еще по капельке, - попытался успокоить Иванова Арсентий Викторович.
Но тот замотал головой, о чем-то вспомнив, вызвал по телефону такси.
- А хотели у меня остаться, – с обидой, чуть не прослезившись, прошептал старик.
Но Михаил был неумолим в своем решении, пообещав на днях заглянуть к Волкогонову…
В такси немножко разморило… Не включая в спальне света, скинул с себя одежду, залез под одеяло и, стараясь больше никаких мыслей не допускать в голову, провалился в сон. В сон, который тоже ему больше напоминал рычащего пса, не дававшего сознанию Михаила хоть чуть-чуть забыться от навалившихся проблем. За ним гнались волки, от которых он спрятался, залезши на дерево, но они его начали раскачивать, пытаясь скинуть Михаила с дерева. И что больше всего пугало, он был беззащитным, а их морды больше напоминали чьи-то человеческие лица, с клыками…
Во втором сне Михаил никак не мог найти свою одежду, ему нечем было прикрыть свой срам на улице, по которой шло много прохожих, переступая через него, ползающего по тротуару.
Третий сон был лучше. Перед ним стояли две бабки и кричали: «Сталина на вас нет! Всех бы вас посадил вместе с ними, и был бы порядок!»
Смотрит Михаил и не может поверить: за спинами бабок остановился танк, на башне которого сидит Сталин в шинели и показывает пушке, куда нужно ей повернуться и стрелять. А там люди, увидев, что в них целятся, упали на колени и кричат: «Не будем больше воровать, товарищ Сталин. Больше не будем! Спасите нас!»
И пушка бухнула…
Это был резкий звон будильника на сотовом телефоне. Прислушался, нет, звонок. Обычный звонок. Михаил резко соскочил с постели и начал искать телефон. Только было бы с женой и дочерью все в порядке. Телефон, который лежал на тумбочке, молчал, звонок шел от комода. Он лежал посередине, у зеркала – телефон, переданный им Назиным. На мониторе телефона 03:22.
- Да, слушаю!
- Извини, Валентиныч, за такой ранний звонок. Завтра, то есть уже сегодня желательно нам встретиться, - голос Николая Ивановича сухой, немножко резкий, - где-то к семи вечера.
- Что-то уже стало известно?
- Мне даже не верится, что в вашем городе есть честные люди во власти, - его вздох Михаил воспринял как пощечину.
- Н-не понял?
- А ты загляни, как будет время, на областной сайт по наркоторговле. Ладно, спи, защитник.
- Да как вы смеете так со мною разговаривать?! – от злости воскликнул Михаил. Но вряд ли услышал его слова Назин, из трубки шли короткие гудки.
Компьютер долго не хотел просыпаться: несколько раз гас экран монитора, потом
включался, и вот, наконец, «Яндекс» предложил ему познакомиться с главными новостями страны, но Михаилу было не до них.
«Так, «наркоторговля», нет «наркоторговцы», - пальцы быстро бегут по клавиатуре, в спешке, не указав названия города, он с удивлением заметил, что этого и не нужно, сайт сам ему предложил это место: «Город без наркотиков».
«Полтора года тюрьмы наркоману», - гласил заголовок. Что там? Ага.
«11 апреля в Турькинском суде наркомана Славу Дорохова осудили на полтора года лишения свободы строгого режима. Такой срок обычному наркоману с улицы дают не каждый день.
Задержали Дорохова 28 декабря прошлого года. Он приобрел в аптеке по ул. Ленина 6 шприцов и 5 ампул пипольфена и на выходе из аптеки был задержан. При нём было обнаружено 1,15 грамма героина. Дорохов освободился из заключения всего 4 месяца назад (сидел по ст.158) и, не успев насладиться свободой, возвращается в тюрьму.
Турькинская прокуратура - молодцы! Если бы во всех судах давали реальные сроки наркоманам, из подъездов исчезли бы шприцы, а с улиц - преступность. Да и у барыг спрос на наркотики упал и, возможно, они нашли бы полезное для общества занятие».
Так, это из соседнего района. Следующее что, ага, что там под заголовком «Тамара Силокаева.
«19 сентября в Ленинском суде должен был состояться судебный процесс над наркосбытчицей Тамарой Силокаевой. Силокаева была задержана в результате совместной операции ОБР СУВДТ и Фонда, когда пыталась обменять 10 г героина и 7000 рублей на холодильник "LG" стоимостью 86000 рублей (фото холодильника).
17.01.02 судьёй Сидоровым ей был вынесен смешной приговор - 6 лет лишения свободы общего режима с конфискацией имущества.
Мы написали жалобу, приговор отменили за мягкостью и назначили новое рассмотрение в другом составе судей. Сегодня судить ее будет Чернооков Константин Константинович. А защищать - всё тот же адвокат Бергман (между прочим, в прошлом председатель Турькинского суда)».
«Следующий заголовок «Семен Брыта», - что-то знакомая фамилия. Что дальше? - 21 февраля продолжилось судебное заседание по Семёну Брыте, обвиняемому в незаконном хранении наркотиков в особо крупном размере. Напоминаем, что процесс по бывшему подполковнику полиции проходил в г. Владимировском. Прокурор запросил наркоторговцу 20 лет л/св.
Про Семена Брыту мы знали давно. Не случайно он попал в поле зрения Фонда "Город без наркотиков" во время скандала, связанного с попыткой контрабанды валюты в Таджикистан, выявленной в аэропорту, куда он приехал разбираться из-за пропавших 68 тысяч долларов. Вся таможня знала, что это деньги за наркотики и… вернула их хозяину.
Об этом человеке мы можем вам рассказать и большее. В 1998 году Брыта устроился на службу в "убойный" отдел УВД г. Снежегорска. Часто бывал на больничных и в отпусках, совершая в это время поездки то в город Ташкент, то в город Душанбе. Жил далеко не по средствам, имел несколько автомашин, двухэтажный (!) дом, а также трёхэтажный (!) коттедж в Москве на всем известной улице.
В 2000 году появилась информация о причастности Брыты к перевозкам и торговле героином, после чего он был отстранён от исполнения служебных обязанностей. Перешёл работать в "убойный" отдел соседнего РУВД. Там и работал, дослужив до звания подполковника полиции.
В это время Брыта активно "крышевал" оптовую наркоторговлю в области. Был организатором крупных таджикских "сходняков". Дружил с известными наркоторговцами и постоянно контактировал с теми, кто занимался теми же вопросами в соседних областях.
Недавно в роскошном двухэтажном особняке Брыты был проведён обыск, были обнаружены 12 кг героина, оружие, боеприпасы, ценности, деньги, золото - всё это свидетельствует об устойчивом характере преступного промысла. Самого Брыту задержали по возвращении с отдыха из Эмиратов. Только благодаря сотрудникам ФСБ соседней области и ОРБ СУВДТ удалось упрятать этого гада за решетку.
Но сегодня пришла неожиданная весть, Семен Брыта три дня назад умер от передозировки! Мы поставили восклицательный знак больше от удивления, зная, что этот человек никогда не принимал наркотиков и продолжал вести свой бизнес, не выходя из камеры. То, что его так наказал не наш человек из Фонда, это точно. Значит, кто-то из своих и, скорее всего, из-за того, что он с кем-то не поделился, или, скорее всего, кому-то этот бизнес нужен больше, потому что находится на свободе.
С одной стороны, нас не огорчает факт, что этого торговца смертью больше на земле нет. Но волнует другое: теперь его делом займется другой человек. И мы ему покоя не дадим!»
«И это все, - Михаил отодвинул от себя клавиатуру компьютера. Задумался. –
Погоди-ка, ведь на сайте множество и других материалов. Нужно посмотреть дальше».
«Слово депутату». О, это наш человек, депутат Думы Кирил Остряков, я за него голосовал, - Михаил, пробежав глазами лид заметки, нажал курсором на значок внизу «Подробнее».
«Я написал обращение в Прокуратуру Области, - пишет Остряков, - с просьбой наказать тех, кто виновен в непринятии мер, и вот, что они ответили.
Официально подтвердили, что шестнадцатилетняя Наташа Офицерова обращалась в прокуратуру и полицию - пять раз и два раза в госнаркоконтроль! И один раз обращалась её мама. Первое обращение было 19-го августа прошлого года. Последнее
- 27-го октября. То есть за день до её убийства.
Интересно, что по обращению от 13.09.11г. в отношении озверевшего наркомана - отца было даже возбуждено уголовное дело, которое было прекращено неизвестно по какой причине. Может, потому что тот, подозреваемый - бывший милиционер, брат недавно уволившегося из полиции капитана Ивашкова Геннадия Михайловича? Говорят, сегодня он занимается делами бывшего наркоторговца полковника Семёна Брыты и дорожным строительством, возглавив строительную компанию недавно погибшего Пратаса. А по обращению от 27-го октября в возбуждении уголовного дела Наталье Офицеровой было отказано в связи с отсутствием события преступления... Но! Я разговаривал с Наташей в тот день, когда она обратилась к нам, в отделение Фонда, и видел, что у нее сломан нос, синяки и кровоизлияние в глаз!
Короче, все всё видели, все всё понимали, и никто ни хрена не делал!
И вот финал ответа:
"Ваши доводы о бездействии правоохранительных органов при рассмотрении обращений Офицеровой Н.В. в отношении Офицерова О.Ю. не нашли подтверждение. Действия должностных лиц ММО МВД России "Снежегорска" являются законными и обоснованными. Оснований для принятия мер прокурорского реагирования не имеется".
Подписал его Снежегорский городской прокурор, младший советник юстиции И.А. Федоров».
«Может, эта ситуация так удивила Назина? Хм, скорее всего, - Михаил встал из-за стола и пошел в кухню. Включил чайник, достал из серванта чашку, банку кофе и присел в кресле у окна. – Пратас, что-то знакомое. Погоди, погоди, Пратас? Опа, так это самый известный человек в нашем городе, которого лет пять назад действительно расстреляли прямо на площади, и это видели десятки людей. Хо, бывший король города, потом – бизнесмен. Его убийством никто в органах толком не занимался, спустили все на тормозах. А почему? Я даже значения этому случаю не придавал. Он не мученик, он крутой кооператор, каких только слухов о нем в городе не ходило. Говорили о том, что все овощи и фрукты с Юга доставлялись им, и от его накруток росли цены и на картофель, и на арбузы, и на лук. На всё.
И ремонтом дорог занималась только его компания. Говорили, что он как-то при всех в ресторане надавал по морде самому Брыте. Да, было такое дело, и все мы шептались по этому поводу и радовались».
Щелкнул чайник.
«Только кофе мне еще сейчас не хватало, - Михаил выключил в кухне свет и вернулся в спальню. Мысль о том, что настроение Николая Ивановича Назина касалось не работы Михаила, простого адвоката, а прокурора и других лиц, начало успокаивать.
– Да, такого как Сталин нам сейчас не хватает. А то все одни разговоры по телевизору о проблемах. Все каналы только и изгаляются на сериалах о наркоторговцах, бандитах да «операх», борющихся с ними. Им наплевать на все. Им нужны деньги, деньги, деньги. Им наплевать на проблемы бабушек. Пригрозит премьер или Президент, а дальше - покой до следующих выборов».
Михаил прикрыл рот от зевоты и лег в постель.
«Уснуть бы… Только ни о чем не думать… У меня всё хорошо, всё хорошо…»