1.
Причудливы наши земные дороги. С кем-то сводит судьба сотню раз, и никак не поймёшь, ради чего, потому что и зацепок видимых не обнаруживается, и радости особой не наблюдается. А с другими всей душой желал бы свидеться хоть однажды, но - не складывается, не получается.
Так вот у меня с Татьяной Иноземцевой - поэтом, прозаиком, журналистом, агрономом в прошлом. Ровесницы мы, с одного года. В 1979-м обе были, оказывается, участницами VII Всесоюзного совещания молодых писателей в Москве. И в газетах обе работали. Мало того, давным-давно я из творчески взрастившей меня Вологды перебралась на землю предков, в Нейский район Костромской области, и от меня до парфеньевских краёв, где деревня Татьяны Николаевны, всего полтора часа езды. Туда на свидание со знаменитым человеком даже в самые трудные годы ездили старшеклассники из соседней со мной Кужбальской школы. А я им зверски завидовала, потому что по каким-то причинам не могла тогда оставить семью даже на денёк.
Впрочем, я плохо представляла и то, как случится встреча. Ну, приду и скажу, что я такая-то, ровесницы мы, совещание... А чего хочу-то? Чем могу быть интересна ей, прославившей свою очень земную профессию агронома искренними стихами? Ни достойного послужного списка у меня, ни особой тяги к украшению планеты плодовыми деревьями, саженцы которых - сарафанное радио разносило по округе - всегда были в наличии у Татьяны...
Словом, жизнь моя - наша! - пронеслась неудержимо, сминая на пути всё нами запланированное и протаптывая собственные непредсказуемые дороги.
2.
А тоненькая книжечка Т.Иноземцевой нет-нет да и попадалась дома в руки.
«Осень в ладонях», 1982 год, московское издательство «Современник».
Не раз с необъяснимым волнением я вчитывалась в пахнущие полем строки:
«А я, как над птенцами клуша, Тряслась над каждым колоском».
И улыбалась я над тем, что
«Каждый колос - Что солдат, И серьёзен, и усат...»
Поселившейся в деревне, мне тоже было известно, что
«Эта тяга к земле, К рукам прилипающей, Начинается в феврале, До тепла ещё».
Вслед за Татьяной в месяцы цветения мне тоже хотелось прокричать:
«Зов далёкий в крови Нарастает, звеня. Ой, весна, не зови, Сев идёт у меня!»
Когда Иноземцева рисовала земляков, я сознавала, что лучшие сравнения рождены и пронизаны её деревенским бытом и трудом:
«Словно выспевший овёс, Дым её седых волос. Но зато её ладони, Словно хлеб ржаной, Черны...»
Ощущающая, как начинаю врастать корнями в землю дедов, воспринимала я, словно ко мне обращённый, и призыв Татьяны:
«Присядь в меже. От думы отдохни... И пожелай Здесь заново родиться».
Вместе с нарочитой деловитостью в раздумья - наши - то и дело врывались проблески будущего мудрого великодушия:
«Тропинка тоненькая в рожь Ушла, куда это годится!
... А впрочем, люди, ну и что ж, - Там, может, счастье уродится?»
Уже тогда, в возрасте вокруг тридцати, от внимания Татьяны не ускользали ранящие мгновения сельской действительности - например, заезжая певица в немыслимом для деревни наряде, смущавшая и мужиков, и женщин:
«А жёны их, по-сельски грубоватые, От мужа, от соседей, от детей,
Смущаясь рук больших своих, куда-то Попрятали ладони виновато
И, боже, как завидовали ей!»
Далеко ещё было до полного развала сельского хозяйства страны, а потому хотелось - нет, не бездумно воспевать, а - требовать уважения к беспрестанному и неизмеримо тяжкому труду.Про это показательное стихотворение «Даёт корова молоко», в котором есть пусть не слишком поэтические, но честные строки:
«Скоси, сгреби, в стога сложи. Сырое лето? Не тужи!
Сенаж готовь Или силаж, Лузгу, фураж, соломанаж,
Свеклу, картошку, карбамид И всё, что рацион велит.
И,если очень повезёт, Кормов достанет на весь год.
Потом на ферму свой запас Вози всю зиму. В добрый час!
Теперь ты видишь, как легко Даёт корова молоко?»
Не меньше трудов,как оказалось,требовала и семья.
«Чуть забрезжит робкий свет, Вскакиваю утром,
Доморощенный поэт... Кухонная утварь.
Говорят, мол, что-то есть... Всё года уносят..!
Мужики-то просят есть, А стихов не просят».
Никого на этом свете не минующие домашние несостыковки и притирки преобразуются в тоскующей душе Иноземцевой в точные формулировки:
«Простое хозяйство - картошка - И та не растёт без любви».
Или в горькие выводы:
«Мы ведь наше горе Выдумали Сами».
Однако... Однако какому «Охотнику» провидчески выговорила она в молодости своё предупреждение-опасение, догадаться - будучи незнакомыми - было невозможно. Просто зависли в моей душе её женские вскрики:
«Не стреляй в ночную птицу...
Крик - её,а кровь - моя. Не трави лесного зверя, Это я...
На тебя подранок глянет Человеческим лицом».
3.
Прошла эпоха беспредела. Безвременья. Бесприютности.Творческой в особенности.Ничто так не ранит пишущего - душой пишущего - человека,как понимание ненужности запечатлённых тобой раздумий над горьким счастьем бытия.В советское время книги даже начинающих авторов выходили в безмерных количествах. Моя, прозаическая,в издательстве «Молодая гвардия» в 1982 году имела обычный для той эпохи тираж в 100 тысяч экземпляров. К поэзии в целом относились настороженней, но всё равно цитировавшийся здесь сборник Татьяны Иноземцевой в «Современнике» был издан тиражом 10 тысяч.Ныне лишь избранные поэты удостаиваются права быть напечатанными за счёт издательства, да и для них тираж в 3-5 тысяч считается предельным.Остальные авторы - будьте добры за свой счёт.
Мы и «добры». Смирились.Может, оно и верней. Нет зряшной тяги к известности, к признанности. Не приходится ставить жизнь на карту, рассчитывая на заработки с литературы, и мучительно сидеть за столом. Воистину - «не продаётся вдохновенье»... А уж что написалось - то написалось. Если суждено, то и «самиздатовская» книга нужного читателя найдёт.
Так она меня и нашла - книга Татьяны Иноземцевой «Подарок», выпущенная ею самостоятельно и почти без опознавательных знаков.Подарок воистину, чудом отыскавший меня по закону шести рукопожатий.А к этому и вложенные в сборник принтерные листы пространного разговора с Татьяной Николаевной журналиста Владимира Смирнова, в 2017 году опубликованного в № 29 «Литературной газеты».Я как окунулась в эту беседу, так и обмерла от глубины страданий, пронесённых из детства через всю жизнь.Искалеченная войной судьба родителей,непосильная для детей работа в колхозе,безденежье, боль казённых интернатовских будней,где всё по звуку горна, «и отлучиться никуда было нельзя. А душу распаляли детские мечты, которые осуществить можно было только на свободе.... Например, встретить летом рассвет далеко за селом над высоким берегом реки и стоять на краю обрыва, как на краю земли».
Наверное,и первые поэтические позывы вызвали в душе девушки подобный восторг-испуг.Иначе зачем бы прятаться ей при первых местных публикациях за выдуманные фамилии? Да и агрономом уже будучи, не спешила она поверить в свой литературный дар, о котором язвительно высказался в своё время один из корреспондентов, о ней по заданию центрального журнала писавших. Впрочем,сама она тоже в какой-то момент пришла к выводу, что «хороших стихов было мало».Но так ли?
4.
Я беру в руки «Подарок» и погружаюсь в дарованный мир.Он во всём созвучен моей душе и отзывается в ней то радостью, то болью. Последней - боли - в книге больше.Но это скорее примета не времени,а возраста. Вошедшие в сборник ранние стихи,уже знакомые мне по первой книге, отличаются своим оптимистическим, в будущее устремлённым настроем. В них и природа чаще весенняя, возрождающаяся, готовая к долгому радостному пути, а проблески тревоги случайны и коротки, как майский дождь.
Написанное же зрелым автором угадывается по резким, обжигающим тонам, отражающим смятение и борьбу внутри.
Поначалу мы наблюдаем беспредельное желание лирической героини раствориться в своём избраннике, чтобы исполнить вековую женскую миссию:
«Я твоей дорогой буду Там, где вовсе нет дорог.
Я твоей останусь верой Там, где верить нету сил».
«Душу мою четвертует Тот, без кого не могу».
«Боюсь, как землю из-под ног, тебя я потерять».
Состояние это доводит даже до тревожной формулировки:
«Но потребность быть любимой Больше,чем потребность жить».
Однако действительность легко выправляет подобные перекосы, преподнося испытанное средство - любовную измену.И тогда приходят иные строки:
«Другими выпита река...»
«Нет пытки изощрённее, чем ревность, Убийственнее яда, чем она».
«Гордая - в себе отгололсила, Словно по покойнику, - по нам».
«Свой крик я нерождённым задушила. И шкуру поменяла, как змея.
Неверный мой...»
Как дальше жить? Настигает отчаяние,рождающее крайние выводы о жизни:
«Но кроме Бога нету никого, Кому на этом свете можно верить».
«Только цвести навсегда перестану. Больше уже не смогу».
«Жизнь - это лобное место, Где непрестанно казнят».
«Живу, не претендуя на уют, Кляня несовершенство мирозданья...»
Многие женщины, оказавшись у разбитой семейной лодки,готовы были бы признать эти высказывания своими.
Но жизнь такова, что вслед за страданием неизбежно приходит осознание и принятие ситуации:
«Дорогой светлою казалась Земная грязь...»
«Над гордостью растоптанной стою...Что сделаешь, мы все живём в раю,
В ад превращённом нашими руками».
«Была предназначена - не пригодилась.Сбылась, словно сон,- да не там».
«Руку к ране приложи С лаской...
«Я же - преданнее всех, Я ведь - с чуткими губами...»
«Конечно, это всё пройдёт... Свеча - сгорит, любовь - умрёт»...
И что теперь?
Тому, кто слагает стихи,в подобной ситуации проще,потому что «душу выкричать - выжить почти».Татьяна Иноземцева это сделала. Годы пройдут,а вплетённое в строфы горькое чувство будет завораживать, отрезвлять и излечивать других.
«Жизнь очистить бы от шелухи, Отбелить день вчерашний.
За какие страдаю грехи? Если пишутся кровью стихи - Страшно».
5.
Именно в таких муках вызревает непоколебимая душа, тот надёжный не только женский, но и человеческий стержень, про который незабываемо сказано ещё Некрасовым.Коня на скаку - это об Иноземцевой, в прямом и переносном смысле.Даже не зная её лично, можно догадаться об этом по стихам. Мы уже видели, сколько пережито-выплакано, но итогом становится не отчаяние, не слабость покинутости, а -
«Ни вода, ни беда не взяла! И тонула - река убыла.
Заблудилась - да лес поредел, И упала - да конь не задел.
В светлом дне и лихом пожила - Да не сгинула. Крепкой была.
А теперь - не возьмёт и картечь...»
Это потому, что всё - сама, «меня некому было беречь».
Из этого, из необходимости полагаться только на себя,и рождаются сила духа и умение принимать обстоятельства.Трудный опыт даёт право утверждать:
«В вечных муках - жизни соль, Высших истин извлеченье».
Так ли, нет ли, но каждому выпадает своё,местом рождения продиктованное. Татьяна Николаевна,оставив первоначальную профессию,почти два десятка лет проработала в местной газете, ежедневно за десять километров добираясь до райцентра.В пути у неё было достаточно времени для размышлений над тем, что делалось со страной.
«Народ не ведал счастья, Сопротивлялся бедам,
Когда был предан власти, Когда был властью предан...»
«И впрямь: не с головы ли тухнет Русь? Чиновничьей гордыни я боюсь...»
«Возле храмов поруганных - скот. Стали пастбищами погосты.
Не кричите... Даже если вам невмоготу - Помолчите...»
Вышагивая год за годом знакомые километры, Иноземцева убеждала себя и читателей:
«И пусть за горизонтом горизонт Листает Родины моей безбрежность -
И там и тут один народ живёт, Всё та же боль в глазах, всё та же нежность».
Прожив вместе со страной труднейшие перестроечные годы («в Кремле
Поожирели совестью Иваны..»),Татьяна Николаевна осознаёт в стихах,в какую тёмную пучину обмана и предательства были мы ввергнуты и за счёт чего выжили.
«Несовременен добрый человек, И всё-таки неистребим в народе...
Боится деформации души Сильней, чем смерти».
«Пускай продажные слова Свет застят, как воронья стая,
Нас не убить, пока жива Хотя б одна душа живая».
Да, не одно поколение наших граждан оказалось лишённым полноценного существования,не смогло воплотить жизненные планы, исполнить своё предназначение. И это несомненная трагедия, переосмыслить которую доступно, пожалуй,только поэту. Потому и впечатывается в память образ из стихотворения «Исповедь опары»:
«Мне не лёгкое дали дело. Долго тужилась и пыхтела,
Душу вымотала до предела, Бросить всё и сбежать хотела...
Не сумела. Отбунтовала, Обессиленная, опала...»
Когда-то у поэта Иноземцевой было время искренних и чистосердечных юношеских признаний («Задыхаюсь - заждалась, Без любви осатанела. Ах, луна!.. Какая власть У неё над женским телом!») Теперь пришла пора оглянуться назад и дать оценку пройденному пути, найти в нём скрытый великий смысл. И вот он - пусть слегка горчащий, но всё-таки жизнеутверждающий вывод из той «исповеди»:
«Низко пала, но не стыжусь.Быть закваской теперь гожусь».
6.
«Давно я не витаю в облаках, Не вижу смысла в славе и корысти,
И проступают вены на руках Сродни прожилкам на осенних листьях».
Счастлив тот, кому родственны эти строки, кто познал позднее умиротворение и душевный покой. Несколько лет назад Татьяна Николаевна уверяла своего интервьюера, что теперь не пишет. Однако не бывает бывших поэтов! И не она ли воскликнула однажды:
«Жизнь позади. Осталось дней - щепоть. А душу жжёт несказанное слово.
Продли мои страдания, Господь,- Ещё я для молчанья не готова».
Да, каждый период жизни приносит свои радости и открытия,умолчать о них не во власти владеющего словом.И тут каждое выращенное автором деревце - в строку:
«Я радуюсь, что мне дарован день - Последний день, чтоб эту жизнь восславить, И, как подарок, на земле оставить И куст сирени, и рябины тень...»
Теперь лирическая героиня с лёгкостью мудреца отпускает прошлое:
«О, день вчерашний, Бог с тобой!»
Теперь для неё уже не те времена, когда «день приходил, как катастрофа,
Кровоточили даже строфы...»
Она давно поняла, что «слезам хвалу не воздают, Но им благодаря прозрела».
Она верует, что всё было не зря и что,«чистилище пройдя, Душа спасётся».
Она давно счастлива своим внутренним покоем «у тихой заводи времён...
Страстей бессмысленных кипенье, Богатства блеск и сабель звон -
К чему? Мы все истаем тенью У тихой заводи времён...»
И чего ещё ждать и искать, когда «есть же спасение - дом среди осени! -
Ноев ковчег среди зла на земле».
На фоне такой слиянности с вечным и отзывчивым миром природы особенно явным становится гуманистический посыл прозы Татьяны Иноземцевой. Её сердце ранит малейшая несправедливость, а тем более человеческая жестокость, пускай и непреднамеренная, неосознанная. Она со стыдом за виновных пишет о судьбах обездоленных ребятишек,лишённых родительской любви и защиты. Она вопиет о замученных, ненароком загубленных животных - лошадях, коровах, птицах, собаках. Рассказывая о жизни муравьиного сообщества, она заставляет задуматься о судьбах человеческих поколений, блуждающих во тьме и не ценящих подвигов своих первопроходцев и спасителей. Об упомянутом - рассказы «Подарок», «Мишень», «Всё как у людей», «И содрогнулись сердца», «Галкино мучение», «В банке», Джек».
Самые пронзительные тексты - «Голодный остров» и «Свидетельствуйте». Их тема не раз отзывалась безутешной болью в стихах.
«Доверчивая, щедрая земля, Земля-страдалица, земля-мессия...»
«Вот эта пустошь и звалась деревней, И брошена с российской простотой...»
Живая душа не может не страдать при виде умирающей российской деревни. Вон ведь какие метаморфозы сотворило время!
«Когда-то и мой сад был совсем молодой, и я досадовала: деревенская ребятня по ночам обрывала яблоки недозрелыми... Теперь в деревне детей нет... До снега висят на ветках несобранные плоды. Яблоки никому не нужны...»
Рассказ «Голодный остров» повествует об оставленном на верную гибель табуне колхозных лошадей. И это настоящий реквием по всем нашим сёлам и деревням - вместе с их двуногими и четвероногими обитателями, стойко переносившими прежде все издевательства, но по законам времени ушедшим «по дороге, не имеющей возврата».
Не в силах молча взирать на развернувшуюся на наших глазах чудовищную трагедию, Татьяна Николаевна признаётся, что непрестанно сеет семена яблонь, слив, груш по окраинам заброшенных полей и деревень. Зачем?
«Сею с мыслью: свидетельствуйте! Скоро ни деревни, ни меня не станет. Через десятилетия, в дне завтрашнем, случайно забредшему в эти места путнику - свидетельствуйте, что и здесь когда-то жили люди... Кричите о нашей боли, когда нас не станет. Вопреки законам бытия, не своей рукой, а вашей веткой я протяну яблоко ещё не рождённому ныне человеку».
А ведь так и будет..!
Строки эти сжимают горло спазмами и требуют перечитывать их вновь и вновь. Потому что есть в них подвластная только обнажённому, кровоточащему слову ворожба, меняющая соотношение сил в мире и дающая надежду на чудо.
Всё больше людей начинают осознавать неладное:
«В погоне за призрачным счастьем, Кляня неустроенный быт,
Всё скачем, и скачем, и скачем, Теряя подковы с копыт.
Куда нас несёт? Чего ради? И жизнь на исходе, и год...»
Но уже зримо то, что
«кто-то из этих, что сзади, Подкову на счастье найдёт...»