Этот незабываемый летний отдых в Подмосковье. Столько впечатлений, удовольствий: и всё рядом с домом. Мы настойчиво стремимся в дальние страны и не замечаем того, что творится у нас под носом, в сотне километров от Москвы.
Правда в этом есть резон: дальние страны могут и уплыть из зоны доступа, а сто- километровый диаметр, он всегда под рукой; и когда недоступные страны уплывают, тогда приходит Шмелёвское лето. Почему Шмелёвское? - спросите Вы. А потому что богомолье, монастыри, от которых невозможно оторваться, даже если и не планировал посещать. Целый месяц жизнь наша полнилась этими чудными поездками, но вот остались последние деньки – и прощай Дмитровский городской округ.
Ещё в самом начале, когда мы поднимались в Дмитрове на земляные валы Кремля, манила видневшаяся впереди справа блестящая арка моста. Хотелось увидеть её вблизи. Мост этот перекинут через канал Москвы, и сегодня мы едем по нему в Николо-Пешношский монастырь.
Поднимаемся на мост не сразу, приходится постоять перед переездом, но вот пошли мелькать пролёты, машина подскакивает на неровностях дороги, взбирается на гору с въездной бетонной стелой «Дмитров» и катит дальше среди полей и церквушек, простаивая от времени до времени у светофоров.
Перед въездом в Рогачево сворачиваем вправо, где дорога затейливо вьётся километров пять среди серебристых ив до села Лугового, и сразу же упираемся в монастырь и стояночку с грунтовым покрытием возле лебединого пруда, по преданию выкопанного Сергием Радонежским.
Сейчас редко встретишь старые вётлы. Разве Перовский парк в Москве с вековыми ивами вокруг пруда, частью паркового ансамбля усадьбы «Перово» елизаветенских времён.
Всё наше лето неразрывно сплелось с житием Сергия Радонежского. Вот и Николо-Пешношский монастырь заложен учеником его Мефодием, он тоже вместе с Сергием пруды копал и пешим носил через речку лес для строительства, отсюда и название - «пешношский».
Сейчас монастырь полностью отреставрирован и выглядит великолепно, в закатном солнце пылают кресты. Основной цвет монастырских строений жёлто- красный с белыми башнями и зелёными крышами. Выглядит ярко и нарядно.
Мы заходим через центральный вход, Спасскую башню, за спиной, у дороги, остаётся монастырская трапезная. Солнце щедро льёт закат на гряды астр, на куртины роз, на прожорливых разноцветных рыб в пруду. На стене храма Сретения Господня солнечные часы. Голубой полукруг на жёлтой штукатурке. Солнце слепит глаза. На куполок часовни Иоанна Предтечи, что над источником, больно смотреть. Всё в этот час дышит довольством, радостью и безлюдством.
Красно-белый низенький Никольский храм закрыт. Служба идёт в Сергиевском - ладный небольшой из терракотового кирпича с белым чешуйчатым куполом. Правый его бок греет мощная белая на восемь граней призма колокольни, нижняя её часть - это церковь самого преподобного Мефодия. Она крошечная. Сюда из южной части Сергиевского храма ведёт узкий ход-нырок. Здесь полумрак и покой, на службе почти безлюдно.
Покупаем иконку Богоматери «Прежде Рождества и по Рождестве Дева», довольно редкий образ. Появился он в монастыре с московском купцом Алексеем Макеевым, принявшем в монастыре иноческий постриг, а широкое распространение получил после чудесного спасения императора Александра III и его семьи, возвращавшихся из Крыма. Катастрофа на железной дороге с многими погибшими случилось 17 октября 1888 года, в день праздника иконы. С тех пор царь постоянно носил образ с собой и приказал сделать с него списки для других церквей.
Сейчас в обители подлинная икона утрачена, есть только список, писаный в Троице-Сергиевой Лавре. Сделав самые важные дела, идём побродить по аллейкам.
Сначала к павлину и двум его дамам, которых он безуспешно пытается обольстить. Мы садимся на качель, в окружение весёлых воробьёв, слушаем её скрип, дикие крики павлина и шорох трясомых его страстью перьев. За стеной слышен гогот домашний птицы, маленькая окованная железом дверь ведёт в местный зоопарк, весьма обширный и пользующийся популярностью у приходящих.
Правда ровно в пять заветная дверка закрывается на ключ. Пора и нам ехать домой, готовить ужин, собираться в город. Кончилось лето, тёплое пушистое шмелёвское счастье. «Чёрный бархатный шмель, золотое оплечье…», как сказал бы Бунин Иван.
Пора и за труды.