Формы счастья, сомнения и любви - Agnus Dei

 
Можно стать сибаритом скорби, замерев на цыпочках между Нагорной проповедью и рассуждениями Марка Аврелия "Наедине с собой". Тогда нашим абсолютом и нашей вечностью будет максима " Аз есмь кинжал и рана" Но здесь бабушка на двое сказала - можно стать, а можно и не стать. Кому как повезёт. Обычно, у тех кто очень хочет, всё получается. Иначе Аллах не посылал бы миру своих блистательных искупителей, которые указывают нам на никчемность наших снадобий и ядов. Они назначены нам специалистами по безысходному счастью. И до каких только искушений, до каких крайностей не доводит нас эта лучезарная ясность ума, которую они вливают в нас своими словами о жизни. Такое дармовое блаженство - итог развития цивилизации, её единственный разумный результат.
 
И в конце концов - крайности сходятся там, где раздвигаются банальности. Еще вчера я готов был убить себя посредством молчания, посредством гримас, кривляний и судорог, находясь в центре космического по своим масштабам фарса, теряя просветленность и надежду.
 
Но вот пришли они с дарами доступными всем без исключения. Налетай - подешевело! Бери - не хочу! И показали мне светящиеся следы, запечатленные во вселенной нашей конвульсирующей расой. И сказали мне, что в наших богах мы почитаем наши же собственные поражения, мечты и слабости, только приукрашенные. И объяснили мне, что мы, подобно воде, течём по жизни с горы примерно в одном направлении до тех пор, пока не столкнёмся с чем-то, кардинально меняющим наше течение.
 
И услышав их, я почувствовал, что мне предстоит переплыть океан скорби, и я опять обрел новое дыхание и новые слова.
 
Да и какой смысл бунтовать,- подумал я, - если в результате мир остается целым и невредимым. Нанеси человеку удар - и он заживет, но потревожь его сердце, и рана останется на всю жизнь. И еще я отчетливо понял, когда я снова загрущу или задумаюсь о пустом, присматриваясь к страданиям и радостям чужих мне людей, они снова придут ко мне, мои искупители, посланные небесами, мои спасители без последователей, обреченные практиковать выродившиеся формы счастья, сомнения, любви - мой Бах, мой Андреас Шолль и мой Гленн Гульд