И снился мне сон…
В нём я обнаружила себя в гостях, наверное, у друзей. Мы накрывали стол, шутили, смеялись, болтали о суете и выходили на балкон этажа этак десятого, чтобы посмотреть на голубое тихое неуловимо облачное небо, в вышине которого открывалась интересная картина из темнеющих предметов, зависших в неподвижном танце над землей. И танец этот был восхитителен в своей неведомости, однако, кроме меня, никого особого не занимал, поэтому я чаще других выползала на свежий воздух, чтобы посмотреть на необычное явление природы.
Праздник людей шёл своим чередом. Танец неба тоже. И к вечеру, когда воздух стал краснеть от невидимых лучей заката, приблизился к земной поверхности настолько близко, что в неизвестных объектах стала чётко угадываться обычная разнокалиберная галька, по которой мы порой прыгаем, отдыхая на море. Все находящиеся в квартире были заняты важным – кто мужем, кто женой, кто непослушными детьми, проблемами школы, работы, карьеры, - поэтому мои восторги о красоте и величии наблюдаемого явления утонули в суе и одиночестве балконного бдения.
Каменный танец был прекрасен и ужасающ одномоментно: он заставлял зачарованно наблюдать за своим тихим кружением в замершем воздухе и пугаться неизвестному, поскольку как-то ни читать, ни слышать о подобном мне не приходилось. Я протянула руку к небу и почувствовала приятное тепло летнего физически ощущаемого безветрия, когда видна игра воздуха в густом мареве: «Штиль», - подумалось и улыбнулось. Дважды в жизни мне посчастливилось наблюдать «штиль»: в устье Северного Ледовитого океана и на Чёрном море. И это затишье севера и юга было очаровательным, а вот непогода после них переживалась тяжело. «Штиль…» - подумалось и напряглось, ибо от нас до большой воды были сотни и сотни километров равнины. И тут неожиданная мысль, тихо и спокойно, прорезала сознание:
- А что, если это последний вечер жизни?
Мысль заставила задуматься и придала ускорение моему ленивому прозябанию на чужом празднике жизни. Надо было успеть попрощаться со всеми, и сделать это хорошо - тихо, без истерик, причитаний и чужих страхов. Поэтому, ничего не сообщив о своей догадке, я крепко обняла всех и каждого на прощание, с мыслью, что больше вот какого завтра для нас может и не случиться. И ушла. Когда они догадаются? Догадаются ли? Я не знала. Знала только одно, страх каждый из нас переживает в одиночестве, ибо там где двое – уже паника. Мне же надо было спешить: собрать семью за столом, приготовить ужин и, возможно, в последний раз насладиться общением с близкими, ибо воздух наполнялся багрянцем, штиль ощущался всё явственней, а танец небесный подходил к тверди земной.
Первое, что я сделала, отправилась к свекрови. Мы никогда особо не общались с ней и не стремились к теплоте: она не любила ту бедную, некрасивую и убогую во всех отношениях девочку, что увела от неё умницу сына, красавца и удальца; бедная и убогая холодно терпела властную и активную, игнорируя молчанием. Я зашла в дом, на кухню, подошла к женщине, так или иначе смирившейся с выбором сына, и со спины обняла за плечи: «Мама…» - свекровь замерла у плиты. – «Простите меня…» - Молчание. – «Не держите на меня зла, мама. Мне и, правда, следовало быть мягче». – Молчание. – «Простите, мама». И, поцеловав закрашенную седину, я отправилась прочь, восвояси, за её сыном, с которым мне также предстояло прощённое прощание. Однако напоследок обернулась: свекровь смотрела вслед. Взгляды наши пересеклись, молчание не нарушилось, улыбки не озарили лица, но мы поняли друг друга: «Его не ждать сегодня?» - «Нет, сегодня ваш сын ужинает со своей женой». Свекровь отвернулась к плите и вернулась к своим занятиям...
Где-то в огромном гараже я с лёгкостью выловила мужа своего и, забрав от мужиков, повела домой, приказывая себе быть спокойной и мягкой, ибо ведь завтра для нас может и не случиться: «Серёж, давай сегодня поужинаем дома, только ты, я и сын? Приготовим что-нибудь вкусное. Посидим. Поговорим. Посмотрим друг на друга». Муж согласился, однако у него был вагон и тележка важных дел, которые ему ради нас придется перенести на завтра, поэтому бухтеть не забывал. В этом бухтении мне услышалось о деньгах, их нехватке, заработке и просьба в долг: «Хорошо», - памятуя о мире и тишине, согласилась. «Завтра сниму», - утихомирила рождающуюся неприязнь, поскольку муж впервые озвучил подобное неуважение к себе…
Мы шли домой. Танец близился к земле, багрянец заливал нижний свод неба, когда в высоте оно начинало заливаться синевой. «Серёж, ты посмотри какие красивые камни… и как они кружатся…», но мужа интересовала чекушка, за которой он и отправился в погреб. Я помнила о мире в тишине и вновь молча согласилась, весьма удивляясь поведению другого: муж мой не пил, ибо спорт не только уважал, но и любил. Из погреба вылез… уродливый карлик и подал мне пол-литровую бутылку водки, в которой плавали прозрачные кристаллики льда, напоминающие иглы. «Серёж, ты иди домой, - обнимая карлика за плечи, попыталась напутствовать мужа, которому ещё утром дышала в пупок. – Пожарь картошку, а я пока за сыном в садик схожу… Кстати, в какой он группе?» И пока муж капризничал и рядится со мной о картошке, которую не желал ни жарить, ни варить, я с ужасом осознавала, что никогда не забирала ребёнка из детского сада, это всегда делал отец. «Хорошо, вернусь, сама всё сделаю. Ты просто иди домой! – заглядывая зачем-то за забор стройки, отмахнулась от мужа. – Ты только скажи на каком этаже у ребёнка группа?» И пока мне давали подробные указания, я любовалась небесным танцем.
Жёлтый свет электричества, мешаясь с пурпурной синью, освещал гальку, что местами кружилась уже у самой земли. И вот первые камни мягко коснулись грязного асфальта и остались лежать. «Так вот откуда они появились!» - радостно догадалась я, вспомнив, как некоторое время назад собирала их по всему огороду и пыталась понять: кто мне сделал такой подарок? Я очень хотела альпийскую горку, и желание то было услышано: шесть дней я таскала камни и красиво их укладывала, выкладывала, перекладывала под окнами дома, а на седьмой – сидела на веранде с чашкой кофе и любовалась трудами своими.
Мы расстаёмся с мужем: он идёт домой, я – за сыном.
Смотрю в небо, неба нет. Вечер, пурпур, густая синь, яркий свет фонарей и бесчисленных окон освещает волшебное танго, ставшее похожим на северное сияние и заполнившие собой весь обозримый горизонт. Смотрю в мысли, мыслей нет, только суетливое недоумение жужжит в голове: «Как я могла любить безобразного и мелочного гнома?» И страх встречи с его, моим, нашим сыном, который может оказаться таким же уродливым человечишкой, начинает шевелиться где-то за пазухой.
Детский сад. Вход. Сын. И счастье, когда из старшей группы ко мне выходит не пятилетний крепыш, а двадцатипятилетний богатырь, в котором я признаю собственного ребёнка. Мы встречаемся взглядами, улыбаемся. Торжественная тишина разливается вокруг. Каждый взор, жест, поступок – это прощание. И надо запомнить миг, остановить мгновение, прожить за час жизнь, за два - вечность, чтобы было что уносить с собой в тот каменный курган, на котором никто не справит весёлую тризну по человечеству. «Идём?» Мне весело кивают. Другой не знает, что наступил апокалипсис, его нельзя пугать, он должен встретить смерть достойно.
Сад. Выход. Зеркало. И удивление: по ту сторону мимо нас проплыла огромная богатырка за руку с белокурым мальчонкой, очень похожем на моего пятилетку: «Ты видела?» - «Да». «Мам, что это?» Ребёнок зачарованно смотрит на парящую перед носом гальку, что искрится и переблёскивает серебром тонких нитей. «Игра. Компьютерная игра». – «И что в ней надо делать?» - Сын протягивает руку и камушек оседает в ладонь. - «Не знаю». – «А в чём смысл?» - «Землю засыпают камни, чтобы очистить её от старой жизни и дать начало новой». – «И в чём фишка?» - «Без фишки, просто весь хлам закопают в землю, и всё». – «И какие правила?» - «Они зависят от цели». – «Цель выжить?» - «Ну… - я растерялась. – Это тебе решать».
Идём. Молчим. Слушаем. Звуки города становятся всё тише: машины сбрасывают скорость – лобовые стёкла дороги. Встречаем. В глазах других многое: от восхищения и беспечной радости до брюзжания на правительство, допустившего такое безобразие, и паники. Сын увлеченно прыгает по камням, собирает, рассматривает, качает, роняет. Я мыслю о карлике, что назойливой мухой разрушит семейную идиллию прощания своим нытьём о том, чего завтра уже, возможно, не будет. «Надо добраться до океана!» - вдруг заявляет сын, заставляя меня остановиться и внимательно посмотреть на него. - «Это сотни и сотни километров, а завтра уже все дороги будут засыпаны камнями». – «Мы можем пешком идти». Мы радостно смеёмся: завтра, у нас появилось завтра.
Оставшаяся дорога проходит в бурном обсуждении предстоящего приключения: «Вот смотри! Это кратчайший путь, если будем идти по навигатору». – «Через неделю, если скорость камнепада сохраниться прежней, то все дома до… этажа этак третьего будут погребены под землей, поэтому нафигатор твой не вариант. Компас и атлас!» - «У нас их нет!» - «Значит в магазин, и ещё надо какую-нибудь книжку про ориентирование на местности прихватить». Дела множатся, множатся, множатся. И в этой суете пропадает величие катастрофы, ибо для нас появилось завтра, прощание отложено на долгое ли, короткое ли, но потом.
Карлик спит пьяным. Мир дому его.
Сын над картами сидит, над расчётами пути бдит: «Ты точно уверена, что по три пары кроссовок нам хвати?» - и вещмешок перебирает: «Я оставлю палатку. Зря мы её купили, только деньги потратили». - «Завтра они уже обесценятся». – «Не скажи, были бы у нас деньги, я бы купил вертолёт». – «И пилота в придачу. И бесконечное топливо». – «Вместо палатки я лучше возьму больше газовых балончиков, чтобы воду можно было кипятить подольше». – «Хорошо». Я кружусь на кухне, сушу очередную булку черного хлеба и кидаю в рюкзак: «Ты камни от входа откинул?» - «Да». – «Сколько там уже?» - «Полметра. Тебе ещё долго?» - «До утра справлюсь». – «Тяжелый… - поднимая ношу мою, замечает сын. – Может хватит?» - «Иди камни смотри, да есть садишь. Запомни вкус белого хлеба, потом детям будешь рассказывать».
Я шучу, стараясь за смехом скрыть панику человеческую: сотни и сотни километров до океана, а что потом? Реки: как они будут подниматься в пути, хватит ли нам пресной воды? Горы? Земля? Люди? Цивилизация?!! Туалет, ванна, машинка стиральная любимая моя!!! Океан: солёная вода, пустой рюкзак и тишина… Мысль о том, зачем идти, чтобы в далёком краю смерть найти, всё сильнее гложет меня. Зачем идти, когда сына настоем трав опои да сонного тихо к груди прижми… «Эх, надо было Сергея к матери послать. Вдвоём им легче было бы умирать», - прорезает сознание мысль-воспоминание о муже, свернувшемся где-то калачиком на диване.
Зачем идти?
- Я всё откинул! Ты скоро?
- Да.
Зачем идти?
Лучше устать, упасть, сгинуть в пути, пытаясь дойти до края земли, чем забрать у дитя долгого похода трудные дни…
***
Я проснулась. И долго, в течение дня, перебирала все возможные варианты развития событий, ища выход из мира, обречённого на гибель. Все мои надежды на цивилизацию и спасение через неё как-то незаметно заходили в тупик.
Мы с сыном шли к Большой Воде, а кто-то строил туннели и укрепления, уходя всё глубже и глубже в недра каменной жизни. Однако, по моим предположениям, никакие железобетонные каркасы не выдержат километры камней над собой и… рухнут, погребя под собой жизнь. Мы шли к Большой Воде, а кто-то стремился к горным вершинам и создавал лагеря жизни для избранных – это тоже был выход, но такой же призрачный, как и наш с сыном путь. Мы с сыном шли по каменистой пустыне, а кто-то жил надеждой попасть в такую же, но на Марсе. Кто-то мечтал о Венере. Об Эдеме. О Рае и Царствие Божием. Мы шли, и жизни вокруг становилось всё меньше и меньше. Мы шли и до Большой Воды дошли, и рюкзаки наши были полупусты…
- Что дальше?
- Я не знаю. Это же твоя игра.
- Будем держаться воды… Смотри!
Вдалеке сын каким-то чудом заприметил человеческие фигуры. И это вновь подарило цель нашему походу: догнать таких же горемык, как и мы.
- Доброе…
- Доброе…
Сухо поприветствовали и представились:
- Я мать. Это мой сын.
- Дед. Правнучка.
Старик спустил лодку с плеч и сел на корму.
- Нам надо туда, - указала девочка рукой в сторону океана.
- Да, - поддержал её мой сын. – И как я сам не догадался!
- Хорошо, - согласилась я и уложила на дно лодки нашу поклажу.
Мы переглянулись со стариком и поволокли лодку к воде. Дети сели.
- А вы?
- А мы обратно…
- Бабушка ждёт к ужину…
- А меня папа…
- Но!
Сын попытался возразить, сказать, что никто нас там не ждёт, что все уже умерли, но я перебила, не дав другому облечь мысль в слово:
- На второй уровень могут пройти только два игрока. Так что вам вперед, а нам обратно к началу.
- Передавай привет папе!
- И бабушке!
- Грести умеешь?
- Нет.
Старик дал свой последний урок и, оттолкнув лодку от берега, опустился рядом со мной на вездесущую гальку под тихий камнепад. «Давно без еды?» - «Тридцать три дня». – «А девочка?» - «С вечера». – «Хорошо». – «На сколько им хватит?» - «На полгода, если пойдет дождь…»
Издалека послышалось задорное: «Пока!» Мы подняли руки. Старик расслабился, поэтому слова забрали у него последние силы. Свои я тратила на молитву. Дети работали слажено: девочка почти не пропускала ходов, успевая отталкивать от лодки все камни; сын медленно грёб с пропуском один к трём, сохраняя силы и равновесие. В сумерках их ковчег окончательно исчез за горизонтом.
И вечер наступил. Багрянец. Синева. Звездный танец. Всё было уже привычным и обыденным, когда мы засыпали у Большой Воды на теплых камнях. Утром меня ждал могильный курган и тихая тризна: старик ушёл ужинать со старухой.
И снова был вечер. Багрянец. И синева. И танец. Всё было привычным и обыденным, когда я в одиночестве засыпала на теплых камнях у Большой Воды. Однако, проваливаясь в сон, мне почудилось, что тёплая влага упала на лице моё, но сил встать не было, мне уже чудились голоса карлика и его сварливой матери… к ним я и спешила.
25 сентября 2021 года