Вечерело. Лань паслась на поляне и копила молоко для своего детеныша. Ей нездоровилось из-за съеденной утром красивой ягоды с куста, а теперь она прозевала, как её окружила стая волков. Лань изо всех сил кинулась в непролазную чащу и думала, что спасётся. Но вожак волчьей стаи нагнал её в три прыжка и разорвал ей горло. Хлынула кровь, и лань поняла, что скоро всё пройдёт. И всё прошло… Небо окрасило её огромные удивлённые глаза и забрало к себе её душу.
— Тяф! Дай я! Я тоже хочу! — молодая волчица, почти щенок-подросток, припала на передние лапы и не требовала, просила у отца позволения присоединиться к трапезе.
— Вр-р-р… — ответил вожак, отрывая богатый кусок мышцы. — Кусай брюхо, там нежнее мясо и вкуснее требуха.
Волки располосовали тело лани и уже наелись. Юная волчица млела от сытости.
— Пап, а ей ведь не больно?
— Ты про лань?
— Да. Мы же её убили?
— Да, убили. Теперь волчицы накормят своих волчат, чтобы те выросли в красивых и сильных волков. Ты помнишь, как ты радовалась, когда мы с матерью приносили тебе с охоты кусочки мяса?
— Да-а-а… — и волчица мечтательно улыбнулась. — Ты говорил, что мы — санитары леса?
— И повторю. Конечно, санитары — оздоровители травоядных стад и табунов. Ведь никакому волку не под силу завалить здоровое и сильное животное. Без волков травоядные бесконтрольно плодятся, и всякий выродок может принести потомство. И это потомство тоже плодится, выродки множатся, жрут всю встречающуюся на их пути зелень, тонкие прутики молодых деревьев и кустов, и даже кору.
— Значит, лес вырождается без волков?
— Значит, так. А теперь пошли кормить волчат.
В лесной бесконечности было сыроватенько и пасмурно. Ветер нежно гладил по рыжей шёрстке останки лани. То, что осталось, уже было почти непригодно в пищу, но ворона знала, что и где нужно клевать.
— Кар-р! Это мой глаз! Кыш отсюда! Я пер-р-р-рвая нашла тр-р-руп! — каркала ворона своей соплеменнице.
Вороны собрались стаей, чтобы доесть то, что поленились выесть волки — глаза и язык, остатки наполненных травяной массой кишок, сухожилия, уши, хвост и так вообще по мелочи. Пришлось даже подраться с соплеменницами, слетевшимися на запах и её довольное покаркивание. Лесной вороне может доставить удовольствие даже оставшаяся шкура, хоть она и жёсткая, да ещё с шерстью.
После ворон осталось совсем немного, но в природе ничего не пропадает без пользы. Волки принесли на клыках и лапах своих микробов, вороны своих, а в тканях павшей лани были ещё и собственные микроорганизмы.
— Ты бы выбрасывала свои ферменты подальше от меня! — негодовал микроб на бациллу.
— А чего это ты тут раскомандовался? А? Твоя колония только начала расти, а моя тут уже три часа растёт! Нас больше, значит, это наш субстрат! Сам выбрасывай свои ферменты подальше от нас! Понял?
— Понял. Буду плодиться быстрее, чтобы тебе меньше осталось.
— Иш какой швыдкой нашёлся! Сейчас ещё амёбы приползут, вот тогда и пойдёт настоящая рубка за субстрат, только успевай аммиаком отплёвываться да серные мостики разрывать.
— Ничего страшного, субстрата много осталось, всем нам хватит.
Дворник Лексеич любил по осени собирать грибы, уж очень их жена его Марьяна вкусно мариновала. А под водочку маринованные грибочки, все знают, первая закуска после огурчиков. А ещё картошечки с маслицем, да ломоть мясца… У Лексеича аж слюна набежала, но тут его взгляд наткнулся на чьи-то кости, пришлось сплюнуть. Неаппетитное зрелище, хоть и череп звериный, а всё равно неприятно.
Да, лес теперь не тот, что раньше… Раньше и кости не валялись, и мусору не было. А теперь только в чаще непролазной нет человеческого мусора. А так-то везде бутылки пластмассовые, склянки от крепких и креплёных, пивные бутылки и банки… Бумага валяется и пакеты ветер развешивает по кустам. Непорядок!
Вот на его участке — порядок. Лексеич был принципиальным дворником, можно сказать, имел свою идеологию уборки двора и прилегающих территорий. Он считал, что каждый свою работу должен делать на совесть, потому что себя уважать надо. А если уважаешь себя, то и свой труд тоже уважаешь. Тогда делать что-то на отшибись, спустя рукава уже не станешь, будешь трудиться старательно и вдумчиво, с любовью и заботой.
Человек прохожий, он что? Он свой кулёк скомкал и бросил, да мимо урны промахнулся. Торопился человек, пошёл мимо, не исправил свой промах. Получился беспорядок. А Лексеич тут как тут всё исправил. Значит, Лексеич кто? Лексеич санитар двора, волк городского масштаба, уважаемый незаметный труженик, хранитель порядка. Вот кто такой дворник Лексеич! Это вам не фигли-мигли какие-нибудь!
На чердаке элитной многоэтажки было сухо и чисто, а ещё было тепло, потому что там проходила общая труба с горячей водой. В этом месте и устроились Кадабрин и Трупанин, местные черти, так сказать, держатели притона для потусторонней силы. Притоном был собственно сам многоэтажный дом и его элитные жители.
Вот, например, к Эллочке Трапкиной зачастил ухажёр по имени Андрюша. И чертям этот Андрюша чем-то очень понравился, Кадабрин и Трупанин даже ладошки потёрли от предвкушения, и метнулись к начальникам своим, демонам высшей иерархии, за разрешением, чтобы не нарушать равновесия.
— О каком ты равновесии говоришь, Трупанин? — гремел на весь кабинет Кропыт. — Ты сам не видишь, что ли, что этот мальчик наш? Он давно свою душонку нам задолжал, ещё с прошлой жизни.
— Да, черти, берите его и работайте! — подтвердил слова коллеги Тридор. — Но чтобы в кратчайшие сроки Андрю-ю-юша, — демон свернул нижнюю губу в противную трубочку и выпятил её вперёд, — был обработан по высшему разряду.
— Так точно! — рявкнули черти и пошли работать.
Дождаться очередного визита Андрея Курасова к влюблённой дочке своего начальника было делом простым и даже очень простым. Чертям оставалось только грамотно составить программу оморочки для девочки. Грамотно, чтобы им же потом не влетело за незапланированное воздействие. Хотя им-то, тёмным, ещё и не такое с рук сходило, тут черти перестраховывались. Типа, с рук всё сходит демонам да дьяволам с сатанами, а мы, черти, сущи малые, нас могут и прищучить.
— Андрю-ю-юш, погоди-и-и! — капризно протянула Элла. — Ты мне ещё колечка не подарил на помолвку, а уже лезешь со своими ласками, как настоящий жених.
— Подарю, любовь моя! Подарю! — шептал подчинённый Эллочкиного папани и вожделенно целовал оголённое плечо юной чаровницы.
— А мне простое колечко не на-а-а-адо! Мне надо с брюликом каратов так на пять или даже семь. Или… десять!
— Или двадцать… — опечалился без пяти минут жених. — Где я такие деньги возьму?
— Андре-е-ей, ты же работаешь в банке! Там же деньги на каждом шагу просто валяются!
— Ты как-то не так понимаешь смысл моей работы, любовь моя. Я там к деньгам отношения не имею, только к цифрам, — ну, не рассказывать же этой дурочке, что он уже составил план действий, как вывесли порядочную сумму со счетов банка!
Действительно, не рассказывать же! Черти Кадабрин и Трупанин веселились от души — они-то знали, кто такой Андрей Курасов, как он лихо воровал государево добро в прошлой жизни. Только в те времена его не успели наказать, уж очень медленно карма срабатывала. Зато в этой жизни возмездие его точно догонит. А чего? Сам выбор сделал, сам своей волей провёл финансовую операцию, сам и получит.
При чем тут черти? Черти тут только оздоровлением человечества занимаются, так сказать, зерна от плевел отделяют. И демоны тоже отделяют по результатам испытаний. Миссия у них такая, Бог Саваоф так приказал, а ему виднее, вы же знаете.
Аркадий Ильич Трапкин сидел за своим директорским столом, подперев руками голову, и размышлял о жизни своей беспросветной. Банк, генеральным которого служил Аркадий Ильич, столкнулся с предательством и чуть не прогорел. По последним пересчётам недостача, то есть, сумма уворованных «крысюком» денег выросла ещё на пять процентов, а в абсолютных величинах выглядела и вообще ужасающе. Надо было что-то предпринимать, скрывать это дальше от руководителей корпорации, которой принадлежал банк, было опасно.
И ведь дело было в том, что «крыса» подставлял именно его, самого Аркашу, потому что метил в его зятья. А эта дурочка Элла, дочь Аркадия Ильича, была влюблена в поганца, как волчица — раз и навсегда. По крайней мере, Элла утверждала именно так. А надо было писать заявление в прокуратуру на неслучившегося зятька…
— И давно Андрей Львович Курасов уводит в сторону наши средства? — выражение хозяйского лица не предвещало ничего хорошего, Розенкрейц вообще редко улыбался, а сейчас его седые лохматые брови сошлись и изобразили шляпку гриба над мясистой ножкой-носом.
— Уже три месяца, Владимир Соломонович, — Аркаша был бледен и обливался потом от нервного напряжения, ему было страшно, хотя бояться стоило бы Курасову.
Всем было известно, что Розенкрейц предательства не прощал, и то, куда пропадали предатели, тоже догадывались все. Почему Курасов решил, что уж он-то проскочит незаметно? Дурак, как есть дурак…
— Идите, Аркадий Ильич, выполняйте свои обязанности, пишите, что должно и возбуждайте. Да, и держите меня в курсе дел. Если вдруг, паче чаяния, возникнут сложности, сразу же скажите мне, даже если это ночью или я окажусь в сортире — сразу! Вам понятно?
— Так точно! Всё понятно! — отрапортовал Трапкин, в тайне радуясь, что теперь никакой свадьбы точно не будет, и Эллочка поедет в Англию на учёбу, как миленькая.
Ну, а судьба этого горемычного Андрюши Курасова перестала беспокоить банкиров сразу после того, как все украденные средства вернулись на счета банка.
«От негодяев чистить коллектив надо, — думал Розенкрейц надосуге, переворачивая в тарелке кусок осетрины, — иначе они загадят весь деловой мир. Кто-то же должен быть и чистильщиком. Например, таким, как я в этой ситуации». И он задумчиво пожёвывал небольшой кусочек рыбы, даже не вникая в его вкус.
Саваоф скрутил табак в «козью ножку» и прикурил, как всегда, от пальца. Раньше это было любимым трюком, чтобы впечатлить собеседников из смертных, а потом вошло в привычку. И курение тоже.
— Ну, вот! Опять ты куришь! — Люцифер скривился от запаха дыма. — Я только начал наслаждаться свежим воздухом, а ты… Ты же знаешь, какая атмосфера там у меня!
— Ох, прости, Люцик! Привычка… — Саваоф затушил бычок в ладонь и раскрошил в труху оставшийся табак. — Вечно ждём его, ждём…
— Ага. Но обещался быть непременно. Он же не кто-нибудь там, не кот начхал, а Сам Абсолют, мать его…
— Не богохульствуй! Тем более, что какая у него мать? Кому-нибудь он хоть когда рассказывал, как он на свет появился?
— Ну, сначала была мысль…
— Ага, потом слово, и было оно у Бога…
— И было оно убого… — грустно усмехнулся лучезарный Падший.
— Про меня всё сплетничаете? — Абсолют сгустил часть себя прямо перед собеседниками.
— Про кого же ещё? — согласился Люцифер.
— Тогда ладно, про меня можно. Вам — можно! Смертным — нельзя. Блюдите эту мою заповедь!
— Ага, и ещё стопицот заповедей. На кой эти-то заповеди? Смысла в них нет вообще никакого, только колебание эфира, — Саваоф скривился. — Вот я им надиктовал нужных заповедей из куста.
— А! — заулыбался Люцифер. — Знатная шутка получилась, меня до сих пор на хи-хи пробирает, как вспомню тебя в кустах, а тут Моисей…
Люцифер непристойно заржал.
— Ну, тебя! — обиделся Саваоф. — Как будто с тобой понос не случался ни разу! С их людской еды… Как они вообще ещё живы, не понимаю.
— Вот и я про людей хочу сказать, — включился в беседу Абсолют, — Прочистить бы надо их ряды.
— Замётано. Люцик, поручи это дело своим редуцентам, — распорядился Саваоф.
— Естественно! На то и чистильщики, чтобы порядок поддерживать! Природный порядок.
— Именно, — согласились хором Саваоф и Абсолют.
— Вот микробам жратвы привалит…
— Зря надеешься, Люц, — Абсолют сочувственно улыбнулся, — если только от лесных тварей. А люди всё больше теперь своих мертвецов в крематориях сжигают, да пепел по ветру развеивают.
— И правильно! Душа — в реинкарнацию, пепел — в растения, микробы отдыхают, — Люцифер приосанился. — У нас с микробами и так работы завались.
— Подключите вирусы. Ну, как вариант… Для отбора плевел от зёрен, — предложил Абсолют.
— Хорошая мысль, — согласились Саваоф и Люцифер хором.
— Люцик, разработайте в своих лабораториях что-нибудь покруче, чтобы красивое название у микроба или вирус какой. Есть же у нас такие?.
— Есть, есть, — улыбнулся Люцифер, — и красивые есть, и какие хочешь есть. Будет новая модная болезнь среди всего человечества. Пусть думают, что конец времён наступает.
— Ох, и умный ты, Люцифер, — и Абсолют погладил Падшего по его золотым волосам.