- Ну, блин, ты как пацан, прямо, Мишка, ну как пацан! Что, трудно было пассатижи у меня взять и ими вытащить блесну, а? Нет, полез руками в ее пасть. Они у тебя железные что ли, а был бы ты музыкантом или…, - и, видно, не найдя другого примера, сильнее затянул бинт.
Мишка только морщился от боли: подушечки указательного и среднего пальцев были просто разорваны, и сейчас, когда Александр сильно стягивал его ладонь бинтом, боль вроде бы уходила, но при этом он чувствовал накапливающуюся в ладони тяжесть. И кровь, что быстро напитывает собой марлевую ткань, перекрашивая ее в красный цвет.
- Блин, стоп, - неожиданно громко воскликнул Сашка, - разматывай.
- Не понял? – Михаил вопросительно посмотрел на товарища.
– Потом же бинты присохнут к ранам, и когда снимать будем, их придется отдирать, больно будет.
- Ну?
- А оно тебе надо?
- И что? - не понимал Михаил.
Но Александр не ответил, скрылся за смородиновым кустом.
- Вот он, спаситель твой! – услышал он возглас Александра, - сейчас помою и принесу.
Спасителем оказался лист подорожника. Михаил заново промыл ладонь в воде и подставил ее товарищу. Окровавленная часть бинта была обрезана, лист, придавленный к ранкам, приятно охлаждал ладонь, и Сашка по просьбе Михаила обматывал ее уже не так сильно, чтобы не перетягивать вены.
- Ну что, домой? - и легкий хлопок Сашкиной рукой-кувалдой по плечу хорошенько сотряс Михаила. – А смотри, как таращит она на тебя свои зыри.
«Зыри», так глаза по привычке с детства называл Сашка. Сашку за его умение ввязываться в драку, причем невзирая ни на возраст, ни на силу и количество противников, называли безголовым. И вот когда ему удавалось своему противнику поставить синяк под глазом, кричал: «А как теперь зырить будешь?».
Но, несмотря на свой вспыльчивый характер и надежду на силу, в секцию бокса не пошел, сказав друзьям: «Не мое это!». Пошел в секцию по метанию ядра, и здесь ему в городе, как писали в газетах, не было равных…
Михаил глянул на щуку. Рыбина сантиметров сорок-пятьдесят, лежала на брюхе и следила за стоящими на коленях перед ней двумя рыбаками.
- Ну, натуральный крокодил, смотри, как вытаращила свои зыри, - и новый тычок в плечо, - Миш, подставь другую руку, откусит.
- Килограмм на пять, - оценил на глаз ее вес Михаил.
- Тю ты, да килограмма два, ну может, чуть больше, - взял под жабры и поднял на вытянутой руке рыбу Александр. – Дома взвесим. Ну что, пошли?
- У меня руку не оторвали! – воспротивился Михаил. – Что нам одну тащить? Батька твой еще, наверное, и свою зарядку не закончил.
- По-мужски, - поддержал товарища Александр. – Тогда давай за первую, и, вытащив из рюкзака чекушку, наполнил два пластмассовых стаканчика. – А закуска - вот она, - радостно воскликнул Сашка и сорвал под кустом несколько веточек заячьей капусты.
Как-то неудобно было держать в правой перебинтованной ладони спиннинг, но Михаил не левша, и сделав пару пробных бросков, попросил Александра дать ему более тяжелую блесну, чтобы было легче управлять удочкой.
Желтая тяжелая «ложка» почти на двадцать метров утянула за собой витую нитку. Дав ей немножко уйти на глубину, Михаил сделал рывок спиннинга на себя и, сдавливая сильнее его ручку, левой рукой начал накручивать назад нить на катушку. Первый заброс ничего не дал, второй, третий – тоже. А вот Сашке везло, за это время он вытащил несколько небольших щучек и от радости, как пацаненок, кричал на всю реку, подзадоривая Мишку:
- Два один в мою пользу.
Но Мишкино рыбацкое счастье той щукой, видно, и закончилось. Это начинало раздражать, он старался подальше закидывать блесну, но она возвращалась пустой.
- О-па, ты смотри, ты смотри! – снова кричал Сашка, - эта на пуд, не меньше.
Мишка, смотри, опа, опа! Мишка услышал всплеск воды, шлепанье по ней Сашкиных ног и рев, по-другому, его радостный вскрик и не назовешь. Оно и понятно: На пять килограммов, не меньше, - кричал Сашка, - Вот это акулища!
Михаил не стал смотреть на Сашкину добычу, он прошел подальше от товарища и стал легонечко подкидывать свою блесну под невысокий обрывистый бережок. Раз, другой, наконец-то что-то схватило блесну, и Мишка, не замечая за собой, что тоже стал громко кричать от радости, потянул леску на себя. Но когда он увидел, что это была не щука, а огромная желто-серая рыбина, дух захватило.
- Саня, тащи подсак, - не сдерживая радости и пританцовывая у берега, давая рыбе устать и пытаясь хоть на секунду вытянуть ее голову на воздух, Михаил весь в напряжении следил за каждым ее движением. - Саня, это язь! Быстрее, быстрее давай, а то сойдет.
И как здорово, что товарищ не заставил себя долго ждать, он опустил на дно свой огромный подсак, резко поднял его, зачерпнув в мелкую сеть рыбину.
- Вот это везение, - Саня, затаив дыхание, рассматривал язя. – Килограмма на три, не меньше. Отец раза три приносил таких домой, солили, подвешивали вялиться на улице, так все соседи собирались. Да, Мишка, это дело нужно, как говорится, обмыть, - и положив сачок на землю, достал из бокового кармана плоскую чекушку и протянул ее товарищу. – По три глотка каждому.
- Мне два, тебе – четыре, - вместо тоста сказал Михаил…
Язь в пакет влез не полностью - таким был крупным.
- Ну что, - развел руками Саня, - тогда по-дедовски, - и, срезав со смородины толстую ветку, просунул ее сквозь жабры каждой щуки, а в рюкзак положил язя.
Михаил поднял спиннинги, потянулся рукой к рюкзаку, и… он сразу и не понял, что произошло. Барахтаясь в воде, все никак не мог ухватиться за Сашкину протянутую руку. И тот, встав на колени, уцепил Михаила за ворот рубахи и с силой потянул на себя, помогая вылезти на берег.
- Ты что сбрендил? – кричал, откашливаясь, Михаил.
Но Сашка, не отвечая, за что сбросил товарища в реку, тыкал рукой в сторону рюкзака. И только сейчас Михаил увидел свернувшуюся на нем в несколько колец черную гадюку, раскрывшую свою пасть и внимательно следившую за рыбаками.
- 2 -
- Да уж, - дядя Дима, Сашкин отец, исподлобья посмотрел на Михаила и покачал головой. – А может это все и не так, как ты думаешь? Просто накопилось всего много, а потом ты все это сложил вместе, и черные мысли, как про кошку, что дорогу перебежала, в голову лезут – задавить хотят. Вот смотри, Мигунова жестко убили, - он взял горбушку и положил ее на тарелку. – Мигунов наркоторговец. Убили его - так, значит, правильно и сделали. Люди-то сами по себе, как промокашка, всё впитывают в себя, и им наплевать, правда это или нет, главное, суть. Убили, значит, действительно он наркоторговец, и убил его, скорее всего, отец или дядя в отместку за гибель его сына, брата, дочери, - сгибает пальцы дядя Дима. – Это все равно.
- Согласен, - Михаил внимательно слушал Сашкиного отца, пытаясь хоть в нем найти какую-то поддержку.
- А людям только и подавай эти жареные факты, - продолжал размышлять Дмитрий Иванович. – А еще кто-то напомнил, что недавно на суде защищал этого наркоторговца адвокат Иванов. Ага, значит он подкупленный, за деньги готов и маму родную продать. Так думают и телевизионщики, для них это, в первую очередь, факт. Факт! Понимаешь? Факт, который при правильной подаче поднимет их имидж.
- Дмитрий Иванович, так я на предварительном заслушивании дела по Мигунову представил факты, - Михаил, согнув мизинец, продолжил, - что тот вообще никакой не наркоторговец, и не было у него никакой марихуаны, а только мята! Судья согласился, что дело нужно вернуть, провести дополнительное расследование, но телевизионщики всё перевернули по-своему. Они даже бабку, Саша видел ее в кафе, подкупили, чтоб набросилась на меня, как потерпевшая от Мигунова. Да ошиблась, вместо меня на Мишку (?) кинулась.
- Ну, вы же это зафиксировали как-то?
- Папа, - влез в разговор Александр, - чем мы могли зафиксировать? Никто из нас и не знал, что вот так вот встретимся по дороге друг с другом: я, Мишка. А тем более про ту бабку. Это так, когда схватили за руку ту журналистку, то просто хотели по её нервам пройтись. Но, по-видимому, ей было наплевать на то, что не удалось заснять эту картинку. Если б ты видел, какие надменные зыри она выставила, что, блин, так и хотелось махнуть по ним, чтоб брызнули, как помидоры, когда по ним кувалдой.
Все замолчали. Сашка что-то искал глазами на столе, а Мишка смотрел куда-то сквозь Дмитрия Ивановича, сквозь тяжелые кроны грушёвых деревьев, на спрятавшееся за ними солнце.
- Мишенька, кушай, кушай, милый, и отдохни ты здесь у нас, и не торопись ты в этот город. Отдохни, - протяжный тонкий голос Анны Васильевны разбудил Михаила, словно материнской рукой приголубил его чувства, успокоил душу. – Мишенька…
И только теперь, на мгновение зажмурившись от пробивающегося через листву слепящего луча солнца, Михаил пришел в себя, вернувшись из такого незнакомого ему мира, в котором ни о чем не нужно думать, никого не нужно слушать, а только находиться в покое. Без мыслей и чувств, в покое, в котором и самый яркий луч солнца совершенно не слепил его, а наоборот, растворял в себе, как ветки дерева.
А может, это вовсе и не мир, а что-то другое, о котором многие люди только могут мечтать, чтобы сбросить с себя тяжесть давящего со всех сторон бытия с его проблемами и принципами, с радостями и горечью, с болезнями и фанатизмом, с любовью и трусостью. Все сбросить с себя и отдохнуть, ни о чем не думая, как во сне. Хотя сон, это тоже иллюзия покоя, в нем ты не один, твоя душа места себе не находит, чтобы успокоить тебя от этого мира, который поглощает заботами.
- Миша? Давай, приходи в себя, а завтра вечером вернемся домой, торопиться некуда, отдыхай, – похлопал по плечу Александр и пододвинул ему стакан, наполненный доверху сливовицей с приятным медовым запахом. - Ты попробуй, это же настоящая божественная услада.
Действительно напиток был, как нектар - сладким, тягучим и крепким. Приятная истома, проникающая в голову, с легкостью качнула её, растягивая улыбкой в стороны кожу на лице.
- Вот, вот, Миша, а давай еще по одной…
Но Дмитрий Иванович приподнявшись из-за стола, остановил сына и, покачав головой, тихо сказал:
- Не торопись, пусть отдохнет, - поддерживая Михаила за локоть, он помог ему встать и проводил в дом.
- Дядь Дим, а можно там, - Мишка махнул в сторону двора на гамак, качающийся, как качели, между двумя железными трубами, покрашенными в темно-желтый цвет и стоящими под яблоней. – Полчаса посплю, и все будет нормально.
Удобно ли, нет лег он в гамак, у Михаила уже не было сил думать. С трудом приподнял ноги и втащил их за собой на качающуюся мелкую сетку, закрыл глаза, провалившись в глубокий и безмятежный сон. Провалился…
- 3 –
…Черные всполохи огня вырывались из труб, торчащих из земли, и как фонари освещали светлую площадь, на которой стояло на коленях много-много людей и молилось, вскинув руки вверх. Они просили Бога о пощаде тех, кто находится в аду, и Геенна огненная пытает их души в чанах с маслом, на раскаленных сковородах, в огне. Но стона грешников люди не слышат из подземелий Ада, им и хватает того, что они видят: черное пламя, вырывающееся из труб, - пламя адово. Люди со страхом смотрят на огни и видят в них отражение страждущих: белые тела, изгибающиеся от боли и мук, черный огонь-демон, своими руками-крыльями обнимающий и сжигающий их корчащиеся тела.
Смотрит на эти видения Михаил, и страх его одолевает, но не может он убежать с площади - какая-то сила не отпускает, поднимает его голову, раскрывает ему глаза и показывает на огненные ведения.
Но что это? В одном из черных огней Михаил видит знакомое лицо, но никак не может вспомнить, кто это. И вдруг новое видение - это женщина, она хватает топор и убивает им старушку, потом старика. О, это же Екатерина – наркоманка и убийца своих родителей. Это он вместо защиты выступил с обвинительным словом на суде и попросил дать ей пожизненный срок, но обвинитель его не поддержал…
Как она мучается, черный огонь обхватывает ее черные волосы и наружу из трубы вырывается пепел, который градом сыплется на площадь, а какая-то женщина собирает его и обмазывает им голову. Ее молитву Михаил слышит отчетливо, но никак не может понять, почему в её словах он не слышит прошения о помощи, а наоборот, возмущение: «Старики не давали мне денег. Старики ругали меня, поносили и не давали уйти мне в мой мир, а ты их защищаешь! Я страдала, мне нужен был гашиш…»
И появилась у Михаила злость на женщину, защищающую Екатерину-убийцу, и хочется ему подняться со своего места и кинуться на нее, но какая-то сила продолжает его держать. Михаил кричит, пытается вывернуться из непонятных и невидимых оков, но ничего у него не получается. А женщина обернулась и посмотрела на Михаила. Да это же та самая Екатерина-убийца. Вон как она зло смотрит на своего адвоката, сколько гнева и ненависти на ее лице. И в глазах красные огнища гуляют, и рот ее оскаливается в улыбке, а вместо зубов у нее клыки.
…Дрожь обуяла тело Михаила, он никак не может понять, что же это за видение: Екатерина-убийца горит в Аду, и она же на площади вместе со всеми, только не молится Богу, а ругает адвоката, защищая себя.
А вот в черных огнищах адового пламени на сковороде жарится чиновник. Тот самый чиновник, которого тоже не защитил на суде Михаил, отказавшись. Он вместе со всеми ненавидел этого человека, который на людском горе зарабатывал огромные деньги. И новый сильный всполох черного огня вылетел из трубы и видение в нем: надпись на бумаге – «Дом построен», а вместо дома стоит тот же старый, скособочившийся сарай, в котором живут люди, но оббитый со всех сторон досками… И чиновник дает за эту работу плотнику одну монету, вытащенную из мешка, а мешок прячет в своем кармане.
Да это же чиновник с муниципальной администрации, тот самый, которого задержали за взятки и за приписки. Жарится чиновник на сковороде, охваченной адовым пламенем, корчится он и кричит от боли, и брызги масла со сковороды вылетают в трубу и ссыпаются на площадь дождем. И ловит их мужчина, и обмазывает каплями свое лицо, голову, и кричит Богу, что тот не понимает трудности людские. Все хотят жить хорошо, и ему тоже нужно кормить своих чад, помогать своим родителям. А Бог этого не понимает и хочет наказать его адовым огнем. За что?
Сказав это, мужчина обернулся и посмотрел на Михаила. И опять удивился Михаил, узнав в нем, того самого чиновника, которого три года назад он хотел посадить в тюрьму, заступаясь за пострадавшие семьи, так не получившие от того обещанной помощи.
«Так ты же сам убивал людей, - что есть силы кричит Михаил чиновнику, да так громко, что и Бог бы услышал его. - И деньги, которые должны были идти на ремонт домов, ты присваивал себе и строил себе дворцы. И отца с матерью, чтобы не мешали тебе жить хорошо, отправил в дом престарелых. Отправил и забыл про них, даже не приехал на похороны…».
И услышал чиновник слова адвоката, и лицо его исказилось в злобе, и в руках его ножи появились, и стал он метать их в Михаила. И никак Михаил не может увернуться от них, попадают ножи ему в плечи, в руки…
- Защитник, - раздался гром с небес.
Смотрит Михаил туда, а там капитан Косолап.
- Нельзя адвокат щадить их в бытие земном. Нужно казнить их, чтобы они почувствовали, какую боль приносят другим.
- Это Бог их накажет там.
- Бог – там, а я - здесь! – говорит Косолап.
Внимательно всматривается в капитана полиции Михаил и никак не может понять, кого он видит перед собой: полицейского или демона. Половина лица Косолапа человеческая, другая – демонская. Изо рта торчат клыки, из глаза красного молнии исходят. И роста он большого, а руки как у ящура древнего - вместо пальцев когти длинные. И хватает он ими чиновника, и раздирает его на части. Но тело чиновника заново срастается, превращаясь в огромную змею. Раскрыв свою пасть, она бросается на Михаила.
- А-а-а! – испуганно кричит Михаил и пытается убежать от змеи, но какие-то силы продолжают его удерживать на площади. – А-а-а-а!
«Что это?» – солнечный луч слепит глаза. Михаил пытается вытащить из-под себя неудобно лежащую правую руку, но она не поддается. С трудом он поднялся и, спустив ноги, поудобнее уселся на качающемся гамаке, взял левой рукой правую, не чувствующую ни прикосновения пальцев, не щипков, и положил ее на колени. И тут же испугался, увидев исцарапанную ладонь: одна из ранок кровоточила и тянула.
«Значит, живая, фу-у-у», - вздохнул Михаил. Попробовал пошевелить пальцами затекшей руки, и они задвигались. Это успокоило, как и то, что его видения оказались просто сном, неприятным, портившим и так скверное настроение, но сном.
Во дворе никого не было, на обеденном столе стояла ваза с георгинами, посуда убрана. У сарая рассыпана гора картофеля. С его красных и фиолетовых клубней еще не осыпалась земля, значит, он только выкопан и просушивается. Даже неудобно как-то стало: люди вкалывают на огороде, а он отдыхает, сны смотрит.
Спрыгнув с гамака, не удержался, подошел к рассыпанному картофелю, взял пару клубней и зачарованно рассматривал их, огромных, с Сашкин кулачище, не меньше.
- Вот это урожаище! – не выдержав, в полный голос воскликнул Михаил.
- А у Семеникиных меньше и не бывает? – услышал он сзади голос Александра.
- Я думал, что картошка в магазине растет, или на заводе ее делают, - смеется Михаил. – Неужели вся такая крупная?
- Есть и мелкая, но её чуть-чуть, совсем малость, в кухню её отнес, мама варит и…
- …Петрушкой присыпает с укропчиком, - громко принюхиваясь к воздуху, добавляет Михаил.
- И маслицем заливает, - поддержал Михаила Александр.
- А что ж меня не разбудил-то? Даже неудобно как-то перед твоими.
- Тю ты, там полторы сотки всего, мы с Галькой только принялись, а она уже и закончилась. Тридцать девять ведер десятилитровых! Представляешь, два куста – ведро.
- Это как, хорошо?
- Это – очень хорошо! Миша, даже завидую родителям: вроде уже и в возрасте, бате 68, мать на год помладше его, а на огороде ни травинки, все выпалывают. А морковь какая у них - сладкая, сочная. Да все у них растет на зависть: и капуста, и свекла, и редис, и помидоры, да все! Батя в шесть встает и полтора часа трусцой по реке, по лесу бегает. Представляешь? Еще и подтягивается на турнике шесть-семь раз. Представляешь!
- И Афган прошел.
- Два раза по два года. Три ордена «Красной звезды» на груди!
- Да уж. А у меня здесь чуть-чуть придавило и ною.
- Да брось ты! – Александр положил свою ручищу на плечо Михаила и присел рядом с ним на корточки. – Афган – это война, там жесткая дисциплина. Там – кровь, там – жизнь. Там любой из нас тоже работал бы как надо, как вентиль по резьбе идет - ни вправо, ни влево, пока не расшатается.
- «Расшатается», как точно ты определил все это. Я тоже иногда хочу все бросить и уйти куда-нибудь на более спокойную работу, в прокуратуру. Хотя там тоже не каждый выдержит. Или на завод. Но их-то этих заводов почти и не осталось, вот в чем беда. А нас юристов, как тараканов на кухне, миллионы, а жрать нечего, только себя.
- Мишь, если тебя уже начинают такие мысли посещать, то, может, и пора уйти из адвокатуры?
- Сашенька, спасибо за совет. Но, понимаешь, адвокатская работа иногда – это тоже война, - вздохнул Михаил. - Как на передовой себя чувствуешь, особенно когда идешь против крупного босса, это как против танка - кто кого? Понимаешь, что тебе нужно его остановить, наказать, уничтожить, а что у тебя в руках? Хорошо, если граната противотанковая, ну, сведения против него, доказательства, что это он натворил плохое. А он видит эту гранату, и возникает у обоих вопрос, кто кого, понимаешь? А позади тебя простые люди, которых этот босс давит, как машина улиток. И если ты не найдешь способ, как их защитить, то эти люди будут раздавлены, и ты сам с ними.
- Ну не знаю, - развел руками Александр. – Мне-то проще жить, я пришел на работу, настроил станок, взял чертеж, прочитал его и – началась песня. З-з-з, резец плавно идет по металлу, и стружка по нему вьется, как ниточка или как шелуха семечек сыпется вниз. Бывает проблема: чего-то не хватает, но эту проблему снабженцы решают. А вот у тебя... Да уж.
- Вот-вот, - Михаил встал, расстегнув рубашку, повесил ее на спинку и только сейчас увидел прилипший к ней бинт. – Понимаешь, Саша, а ведь я больше ничего и не умею, только защищать людей. Хорошо, если все удается. Если видишь, что человеку нужна защита, то тоже душа поет, как у тебя на работе. Понимаешь: трудно будет, не все получится ровненько, как ножом по маслу водить, но и…, - Михаил резко махнул рукой, - да плевать, бесплатный сыр только в мышеловке. Пусть будет очень трудно, но идешь, как говорится, в штыковую.
- И так бывает?
- А что ж ты думал, Саша, у нас все гладко, рублики суют, и мы за них готовы под танк полезть? Да все эти байки, Саша, на киселе писаны. А где батя? – изменил тему разговора Михаил.
- Да там, - Александр поднял глаза на крышу сарая и, приблизившись к уху Михаила, прошептал. - Что-то у него, ну как тебе сказать, крыша что ли поехала. Дед с войны какую-то вещь притащил, такую небольшую, круглую, вогнутую внутрь, типа отшлифованной нержавейки с латунью перемешанной, а может, с бронзой. Вроде видит что-то он в ней, говорит – это зеркало магическое. А сын мой ему верит, и дочь - тоже.
- А ты?
- Ну откуда, Миша, в наше время может быть магия? Фильмов разных насмотрятся и верят в чушь разную. Смешно становится. Ладно, дети в это верят. Правду говорят, что старики те же дети.
- Ну, а ты-то сам смотрел в это зеркало?
- Да, что я, дурак что ли, - Сашка взял исцарапанную щукой ладонь Михаила, стал ее рассматривать. – Вот, я же говорил тебе, подорожник быстро лечит. Бинтовать еще будем? Что смотришь так на меня? Ладно, разговор на вечер оставим, батя нам что-то решил продемонстрировать, так сказать, доказать, что зеркало магическое. Может, за раками пойдем?
- Куда? – не понял Михаил.
- На речку, за раками. Я на огороде с десяток медведок выкопал, жуть прямо, а не жуки. А знаешь, как на них раки идут?
- А…
- И пиво у нас есть, так что с раками его, под раков его… - и громко засмеявшись своей выдумке, хлопнул Михаила по плечу. – Ну, давай, в прихожей на вешалке штаны возьми и рубашку, как раз на тебя. Мать с Галькой в магазин пошли, так что не робей, переодевайся и догоняй, у калитки подожду.
Михаил забежал в дом, стянул с вешалки одежду и закрылся в кухне. Но не успел стянуть с себя футболку, как зазвонил телефон.
- Да, - резко сказал он, держа в одной руке спадающие брюки, в другой, изрезанной щучьими зубами и плохо из-за этого сгибающейся ладони - телефон. – Да-да. – Сразу не представляться неизвестному абоненту для него уже стало привычным. А вернее, жизнь заставила поступать именно так, пока не узнает, а вернее, не почувствует интуитивно, кто его ищет: хищник или просящий о помощи...
- Ты это, не кипятись, Михалыч, - резкий голос с хрипотцой, словно холодной водой, прыснул в его ухо из мембраны телефона, - сам разберусь с ним и без крови. И никакой ванилин, то есть валидол ему уже не поможет. Так что готовь цветы на его могилу, шкодник.
- Не понял, - вырвалось у Михаила.
- Не твоего ума, как я это сделаю, дороже для тебя будет, шкодник, и надпись не забудь своему адвокатишке на венке оставить от клиентов. Хе-хе, башка у Абашки работает лучше, чем у твоего профессора…, - и короткие гудки автоматной очередью забили по барабанным перепонкам. Именно автоматной, и так четко: так-так-так-так. И все пули попадали точно в голову, в сердце, в грудь Михаила, разрывая тело на мелкие части: так-так-так.
Михаил обвалился всем телом на стул и уперся спиной в стол. Брюки спали на пол, а за ними и рука, держащая их, повисла, как плеть, в висках молотом забилась кровь в узких сосудах вен или артерий.
И тот телефонный голос что-то очень знакомым показался Михаилу. Не заметив, как его пальцы сами по себе быстро побежали по клавиатуре, он прижал трубку к уху. Кто же сейчас возьмет трубку, и, причем здесь вообще он, Михаил? Это же о нем, скорее всего, говорили. Вот сволочи! Кто же это?
Наконец-то гудки прекратились:
- Ты чёй-то. Кто ето, - услышал он звонкий старушечий голос. – Кто ето звонит, без очков я. Ну?
- А кто сейчас, уважаемая, же…, ба…, девуш…, - с волнением сбиваясь и ища подходящие слова, наконец, выдавил из себя Михаил, - звонил мне с этого телефона?
- А кто его знает, вон каку деньгу всунул мне, чтой-то и не разгляжу никак её, горит, долляр.
- Бабуль, кто у вас брал телефон?
- Кака тебе бабуль, дедуль? - с возмущением закричала женщина. – Ходят тут всяки…
Михаил отключил телефон и бросил с ненавистью на стол.
«Ничего Мишенька, ничего страшного нет. Это, скорее всего, спутали при наборе какую-либо из цифр и набрали мой номер. Но, как говорит тесть: «Хорошо девки пляшут». Пляшут, вот тебе и пляшут, разговор, скорее всего, касался убийства какого-то адвоката. И что делать? Что делать!? Что?»
Михаил встал и вышел на порог дома.
- Ну, долго тебя еще ждать, Михаил? – окликнул его от калитки Александр.
- А? Да, сейчас, сейчас, - словно опомнился Михаил.
То, как он переодевался, не попадая в рукава рубашки, он уже внимания не обращал, думая о телефонном разговоре.
«Стоп! – крикнул про себя Михаил. - А по телефону и выясним, какому Михалычу звонили, чтобы для меня цветы готовил на могилку с надписью. Ведь это точно обо мне разговор шёл. И бабку эту подслеповатую надо расспросить. С четвертой цифры по последнюю нужно и набирать, на одну цифру меньше, на одну больше, а там и выяснится, на кого выйду».
- Ну, долго тебя ждать!?
Голос Александра для Михаила сейчас оказался настолько неожиданным, что тот с испугу вздрогнул, рассмешив товарища.
- 4 -
Что-то не клевало. Нет, не в том смысле, что в Сашкины три обруча с мелкой сеткой не попадались раки. Попадались, да еще какие: с ладонь, матёрые, темно-коричневые и темно-серые с длинными клешнями.
Сашка эти обручи называл даже не раколовками, а как-то по-своему, мудрено, хула-хупарами, нет, не так. Хула-хупараками. Ох, опять у него все не как у людей, и обручи называет не хула-хупами, как везде, а хула-хупа-раками. Точно-точно. Короче, все у него на своем языке – на «сашкином».
А красота-то кругом какая, смотришь и не насмотришься на нее. На солнечные лучики, играющие солнечными зайчиками на волне; на рябину, опустившую свои ветки, как ива плакучая, в воду; на корабельные сосны, построившиеся на том берегу, как оловянные солдатики. Но не до красот было сейчас Михаилу и не до огромных раков, попавшихся в Санькины хула-хупа-раки. Михаил ждал второго звонка, от того же «убийцы».
А набрать тот номер, откуда он слышал угрозу, рука больше не поднималась, скорее всего, из-за боязни. А как узнать, кто и кому говорил об убийстве адвоката? Это возможно будет сделать только после возвращения домой. Как? А очень просто, купить у местных уличных продавцов сотовый с чужой симкой и позвонить, то есть, вычислить этих бандитов.
На этом Михаил решил поставить точку и прекратить себе портить и так до конца уже испорченное настроение.
Вдруг Саня схватил его за плечо, прикладывая к губам указательный палец, мол, тихо, и показал рукой на воду.
То, что увидел Мишка, заворожило: крупная щука, замершая бревном, ждала, когда мимо нее проплывет другая щука, наполовину меньше. Между рыбами оставалось уже совсем чуть-чуть, когда та, что поменьше, вдруг замерла и сделала резкий рывок в сторону. И только сейчас Михаил понял почему. Там по верху воды плыла извилистая черная веревка гадюки. То, что произошло дальше, Михаил так и не успел рассмотреть. Вода забурлила и только через какое-то время течение, согнав взбаламученную воду, восстановило прозрачность.
- Такого раньше я не видел, - пробормотал Сашка. – Видел же гадючку? Ну, меньшая щучка схватила ее прямо посередине, а потом и сама со своей добычей оказалась в пасти у большой щуки!
- Как так? - удивился Михаил.
- Че как? Смотри, - Сашка кивнул подбородком в сторону камыша. Огромная щука держала в пасти хищницу поменьше, которую обвивала гадюка.
Рыбина рывками начала вбирать в пасть свою пленницу, приближаясь все ближе и ближе к ее голове.
Михаил обтер вспотевшую голову. Такого ему еще ни разу в жизни не удавалось видеть…