Хорьх

Пролог
Ближнее Подмосковье, лесной массив восточнее Ярославского шоссе; конец мая 1945 года
 
В одном из овражков посреди густого смешанного леса, простиравшегося на многие километры северо-восточнее Московской окружной железной дороги, горел яркий костерок. Возле него сидели двое относительно молодых мужчин. Точнее их возраст определить было сложно. Оба давненько не стригли волос, не брились, не посещали бани. В таком же неопрятном состоянии пребывали и одежда с обувью.
Вечерело. От безветрия дымок тянуло вверх, но в сумерках над лесом его не приметил бы ни один внимательный взгляд. Дно овражка было покрыто слоем прошлогодней листвы, сквозь которую обильно пробивалась молодая травка.
По правую руку от светловолосого мужчины лежал кожаный коричневый шлемофон, немецкий пистолет-пулемет MP-40 и офицерский ремень с брезентовым подсумком для трех запасных магазинов. На мужчине был старый пиджак, одетый поверх тонкого шерстяного свитера. Черные широкие брюки, легкие тряпичные туфли непонятного цвета.
По левую руку был «накрыт стол». Столом служила старая измятая газета «Известия» от 10 мая 1945 года. На ее первой странице размещались в ряд три портрета: Сталина, Черчилля и Трумэна. Слева под портретами публиковалось обращение товарища Сталина к народу. Справа - приказ Верховного Главнокомандующего.
Тексты обращения и приказа оставались «за кадром», так как аккурат на них лежала нехитрая закуска: испеченная в золе картошечка, пожаренная на костре рыбка, вскрытая банка консервов, да краюха ржаного хлеба.
Второй мужчина был немного постарше, высок, широкоплеч и хорошо сложен. Одет он был в добротную офицерскую форму: зеленый китель без погон, в синие галифе, давно не чищенные хромовые сапоги. Кителек и галифе, правда, были на размер или два поменьше - видно достались с чужого плеча. Рядом с ним на расстеленной шинели валялся ремень с большой кобурой армейского Вальтера и эсэсовский кинжал. Чуть подальше на траве лежали удочки из срезанной свежей лещины. Меж колен здоровяка стоял раскрытый вещмешок, над которым он разливал по кружкам водку.
- Давай, Игнат, за удачную вылазку, - подал он кружку.
Дружок принял посудину, с удовольствием вдохнул запах водки.
- Чтоб нам завсегда фартило, - сказал он низким хрипловатым голосом и залпом опрокинул в себя алкоголь.
Выпив, принялись за картошечку и рыбку, которую недавно наловили в прудах между Мытищами и Оболдино. Немного придавив в желудках голод, закурили.
- Хорошо, - откинулся на шинель здоровяк. - Скоро лето. Заживем.
- Летом везде справно, - согласился Игнат. - Но знаешь, что я тебе скажу. Опасно возле Москвы отираться. Здесь одних энкэвэдэшников - пехотный корпус, если считать по головам. Плюс легавые, вояки да моссеры*. Не ровен час, напоремся.
- Что предлагаешь?
- На юга надо подаваться. На Кубань, на Кавказ или к Черному морю. Я дезертировал в мае сорок четвертого и сюда добирался кружным путем через Ростов, Ставрополь. Тут только до октября можно жить припеваючи, покуда морозы не вдарят. А там круглый год как у Христа за пазухой: воруй, да пей сулейку**.
- А что там конкретно?
- Тепло там, Паша и это главное. А так… народу поменьше, жизнь поспокойнее, фрукты, овощи, баранина, вино.
Здоровяк по имени Павел глубоко затянулся табачком, задумался. Потом поднялся с шинели, сел, пульнул окурок в костер. Сплюнул в сторону и сказал:
- Тепло я люблю. В штрафной роте на всю оставшуюся жизнь насиделся по блиндажам да окопам в лютый мороз и в распутицу. Солнца хочу. Только чего ж пустыми ехать? Там надо местечко подыскать, осмотреться. Может, шоблу подходящую полукать***. Для этого, Игнат, башли надо иметь.
- Так взяли ж!
Паша осклабился, показав два золотых зуба. Из кармана галифе он достал и бросил на шинель десятка два скомканных купюр, а из нагрудного кармана кителя вынул горстку золотых ювелирных изделий.
- Этого хватит только на дорогу. А там что же, в паломники**** подаваться?
- А помнишь, ты сберкассу предлагал взять?
- Было дело.
- Так чего ж? Давай обмусолим и организуем налет. Прихватим сто кусков наличмана, а?
- Не пыли, - разлил здоровяк по кружкам оставшуюся водку. - Тут помозговать надо. Времечко ныне неспокойное: война закончилась, страна в разрухе, жрать нечего… А денег на руках много, особливо у демобилизованных офицеров. Вдруг Рябой***** реформу замыслит? Что тогда делать с сотней кусков? Заявиться с ними в другую сберкассу и попросить поменять?..
Вопрос поставил простоватого Игната в тупик. Выпив водку, он схватил кожаный шлемофон, занюхал им и прохрипел:
- Как же быть?
В ответ Паша сгреб с шинели в кулак скомканные купюры. На шинели остались лежать золотые ювелирные изделия.
- Рыжье и шелуха******. Усек?
- Нет.
- Рыжье и шелуха всегда останутся в цене, опосля любой реформы.
- Точно! - расплылся в улыбке Игнат.
- То-то же. А барыга******* в любом городе найдется. Только вот что… - здоровяк рассовал обратно по карманам добычу. - Чтобы дело вышло верным, надо бы оседлать агрегат********.
- Автомобиль что ли?!
- Да. Чего ты на меня вылупился? На нем сподручнее и делишки обстряпывать, и от мусорни уходить. А коли справим добрые бирки*********, то и на юга махнем на собственных колесах…
Небо становилось серым, в лесу быстро темнело.
Паша вынул из вещмешка вторую бутылку водки, разлил по кружкам очередную порцию.
Выпив и закусив, дружки еще долго обсуждали у затухавшего костерка планы на ближайшее будущее…
 
* Моссер - осведомитель или сотрудник уголовного розыска
** Сулейка - водка
*** Лукать - искать что-либо, вызнавать, бродить в поисках
**** Паломник - вор, совершающий кражи с прилавков магазинов и базаров
***** Рябой – одно из прозвищ Сталина в криминальной среде
****** Рыжье и шелуха – золото и бриллианты
******* Барыга – скупщик краденого
******** Оседлать агрегат – угнать автомобиль
********* Бирки – документы, удостоверяющий личность

 
Глава первая 
Венгрия, недалеко от северного берега озера Балатон; 15 декабря 1944 года
 
Густой лес еще сохранял таинственную сумрачность, но позади над восточным горизонтом уже полыхнуло красно-оранжевое зарево. Начинался новый день. Командир дивизионной разведки майор Павлов подыскивал удобную для большого привала полянку. Люди устали. Пора было подкрепиться и как следует отдохнуть.
Этот выход не заладился с самого начала. Приказ собрать группу из двенадцати человек поступил из штаба фронта неожиданно, под вечер. Из всей разведроты живыми-здоровыми числились девять душ, включая самого ротного. Семнадцать бойцов моталось по госпиталям с различными ранениями- рядовой Курбанов второй день дристал, не вылезая из кустов. Его за линию фронта не возьмешь - замучает остановками. Федя Хлынов - надежный и верный помощник - каждый день пехом мотался в сан-взвод на перевязки. Ранение он получил во время неудачного «поиска», когда группа была обнаружена и отходила и с боем. Его участие в рейде тоже было под большим вопросом.
Павлов построил всех имевшихся в наличии, вкратце обрисовал задачу, приказал снять погоны, сдать документы и ордена, получить боеприпасы, сухари, хлеб, тушенку. Подошедший комдив поначалу рыкнул:
- Почему так мало людей?!
Услышав ответ Павлова, сбавил обороты:
- Ладно… Но надо бы добрать хотя бы до десятка.
Надо бы, да где этого десятого взять? Не родить же… И снова вспомнился друг Хлынов. Сколько раз после ранений и госпиталей Павлову и Хлынову предлагали перейти из разведки в один из полков дивизии. Не пацаны уже.
Как ни крути, а должности для таких офицеров в строевых частях поспокойней, чем в разведроте. Что ж, иногда мыслишки об отдыхе посещали - зачем кривить душой? Ведь постоянное физическое и психическое перенапряжение выматывали так, что организм и душевное состояние требовали отдыха или хотя бы передышки. Но удивительное дело: когда они случались, эти передышки, то мысли начинали работать в другую сторону.
Когда Павлов в последний раз валялся в медсанбате с пробитой осколком мины ногой, то так затосковал по товарищам и разведке, что едва хватило терпежу долечиться.
Вышли с позиций еще засветло, пару километров топали вдоль линии фронта по обочине грязной разбитой дороги. И тут навстречу капитан Хлынов с перевязки. Вот радость-то! Остановились. Оказалось, что его эпопея с ранением закончена, повязок больше нет - сняли.
Узнав, что к чему, Федор решительно заявил:
- Я с вами!
- Выдюжишь после месячного простоя? - только-то и спросил Павлов.
- Еще как! - ответил капитан, готовый пристроиться в хвост группы.
А чего ему было раздумывать? Здоров, полон сил, оружие и дневная пайка при себе. Правда, документы с наградами не сдал. В полголоса он напомнил об этом Павлову. А тот отмахнулся:
- Ладно, чего уж… не смертельно.
Что ни говори, а майор был жутко рад такому повороту. Хлынов - давний друг, опытный разведчик. Такой во вражеском тылу троих стоит.
Ну, а Федор засунул бумаги поглубже в сапог, ордена-медали в холщовый мешочек, да подальше в карман галифе. И, поправив висевший на плече автомат, зашагал замыкающим группы…
 
* * *
 
Наконец, Павлов наткнулся на подходящую полянку, покрытую островками еще зеленевшей травы. Он сбросил с плеча автомат и кивнул товарищам:
- Здесь. Привал два часа.
- Наконец-то, - устало прошептал старшина Савин.
Он тоже поспешил освободиться от оружия и тяжелого вещмешка, где помимо харчей лежали боеприпасы и медикаменты.
Однако командир разбил его надежды.
- Старшина, ты первый в дозор.
- Слушаюсь, - проворчал тот.
- И повнимательней. Капитан несколько раз слышал странные звуки.
- Неужто увязался хвост? - старшина опасливо посмотрел в ту сторону, откуда пришла группа.
- Не исключаю…
Затяжной марш-бросок вымотал разведчиков. Едва наступила ночь, они пересекли линию фронта и сразу же углубились в немецкий тыл. Шли без отдыха, обходя ровный и безлесный северо-восточный берег озера Балатон.
Гражданское население Венгрии жило хорошо и довольно сытно- отношение к советским бойцам было настороженное, но без агрессии. Тем не менее, разведка действовала по старому, проверенному принципу: чем меньше людей знает о группе, тем больше у нее шансов вернуться к своим. Потому и кружили по густым лесам. Лишь дважды группа останавливалась на короткие перекуры, и оба раза прикрывавший товарищей сзади капитан Федор Хлынов предупреждал о подозрительных шорохах и звуках.
- Что скажешь? - тихо спросил майор, когда остановились на полянке.
- В последний раз слышал часа два назад, - расстегнул тот ворот гимнастерки.
- И на что это было похоже?
- Будто сухая ветка сломалась под чьей-то ногой. Полная тишина. Потом - короткий щелчок. И опять тихо.
Павлов пожевал нижнюю губу, качнул головой. И предположил:
- Мы отмахали километров двадцать пять, прилично устали. Тебе не могло показаться?
- Не знаю, Петр, - неуверенно ответил Хлынов. - Раз другие не слышали, то и я мог попутать.
- Ладно, глотни водки и отдыхай…
Офицеры от капитана и выше в разведку и на поиск ходили редко. Поговаривали, будто из Ставки пришел секретный приказ: капитанов, майоров не посылать. Дескать много знают, представляют для немцев большой интерес.
Существовал ли он на самом деле или являлся выдумкой - не известно. А только отправляли их за линию фронта в одном случае - когда боле идти было некому.
Озеро Балатон с невероятно красивым северным берегом протянулось с запада на восток аж на восемьдесят верст. В середине декабря 1944 года линия фронта проходила аккурат по южному берегу. Советские части из 4-й Гвардейской армии прижали немца вплотную к воде. Тот отчаянно сопротивлялся, но с каждым днем терял силы и уверенность. Обе воюющие стороны понимали: еще немного, и Венгрия окажется под полным контролем Красной Армии.
Масштабное наступление на Будапешт было назначено на 20-е декабря, и перед его началом штабу фронта требовались свежие данные о противнике. Чтобы добыть эти сведения, за линию фронта отправилось несколько дивизионных разведгрупп. Одной из них была группа майора Павлова, вышедшая на задание под позывным «Иволга».
 
* * *
 
Настоящая зима в Венгрии наступала к концу декабря. Снег устойчиво ложился в северных горных районах, на равнинах же зима напоминала о себе легкими морозцами по ночам.
Девять утра. Объявлен длительный привал. Время всеобщего блаженства. Нет надобности выкладываться на марше, никто не подгоняет, не беспокоит сбившаяся на ноге портянка. Мышцы в расслабленной истоме, можно посидеть на сухой травке, успокоить дыхание. Обстановка и относительно теплое утро позволяют скинуть тяжелую шинель или ватник и освободить от надоевшей обуви натруженные ноги. Можно вдоволь напиться, перекусить и, свернув цигарку, насладиться крепким дымком. А после и прикорнуть, покуда не прозвучит команда к продолжению марша.
Разведчики перевели дух, разделись, обустроились. Зашуршали вещмешки, заскрипели ножи по тонкому металлу консервных банок. По-над поляной поплыл аромат хорошей тушенки…
- Отличное мясцо. Свежее, мягкое. Прямо как вчера закатано в баночку, - закусывал тушенку хлебом и нахваливал связист Николай Яковенко - поджарый хозяйственный мужик лет тридцати пяти.
Его давний товарищ - Вячеслав Рябинин - с удовольствием соглашался:
- Точно - ни жил, ни хрящей. Одни волоконца в нежном жире. Баночку съешь и на весь день в животе сытость. Не то, что раньше. Помнишь, чем нас поначалу в окопах потчевали?
- Еще бы! Я ту кухню до конца дней не забуду. Пустая каша на воде - сожрешь ее полкотелка, набьешь пузо, а толку… через час опять голодный. А тут - мечта, а не ужин! Хоть какая-то польза от американских союзничков…
- Подставляй кружки, - появился с фляжкой командир.
- Это можно… - дружно завозились бойцы.
Отмеряя на глаз, Павлов налил друзьям по сто грамм водки.
- Ты напраслину-то на союзников не гони, - заметил он, завинчивая крышку на фляжке. - Им тоже несладко пришлось.
- Это где же? - не понял Яковенко.
Успев повоевать на Дальнем Востоке и в Финскую, Павлов числился опытным и знающим командиром. С рядовым составом завсегда был справедлив, говорил редко да метко -  воздух зазря не сотрясал.
- От япошек проклятых, - поморщился он. - Жутко обижены япошки за озеро Хасан и Халхин-Гол, потому всерьез готовились напасть на наш Дальний Восток. А когда американцы объявили им войну опосля бойни в Перл-Харборе в конце сорок первого - не до нас им стало.
- Что ж там за бойня случилась?
- Форменная мясорубка. Американцы потеряли полтора десятка больших военных кораблей, около двухсот самолетов. Менее чем за час две тысячи душ в пучине сгинуло. Хреновый был день для Америки, и уже к вечеру они объявили о вступлении во Вторую мировую войну. Так что ежли б не союзники - пришлось бы нам, братцы, разрываться на два фронта. А это совсем другой коленкор.
Связист и снайпер понимающе молчали. Союзники, конечно, припоздали с открытием второго фронта в Европе, но его значимость от этого меньше не становилась. После его открытия Германию будто подменили: из мощного и надменного тигра ее армия превратилась в изможденную и подраненную пантеру. Огрызнуться и поцарапать она еще могла, но совершить убийственный прыжок и вцепиться в жертву мертвой хваткой силенок боле не хватало.
- Слава, как подкрепишься - подмени старшину, - распорядился майор.
- Это можно, - кивнул Рябинин.
 
* * *
 
В кой то веки Хлынову снились родные края. То ли водка явила чудо, то ли сказалась нечеловеческая усталость, а только вместо опостылевших ратных дел привиделось подмосковное село в речной излучине, бесконечные ржаные поля с набитыми телегами проселками. А еще беспечные птахи в бездонной синеве, струящийся над горизонтом разогретый воздух, полевой стан под выгоревшим брезентом, разомлевшая тишина… Это позже, когда померли родители, он перебрался на север столицы в Ивановский проезд, ставший впоследствии Красностуденческим.
Необычный сон до того понравился, что Федор намеренно проваливался в него все глубже и глубже. До последнего издыхания наслаждался бы таким видением, да вот незадача - из мирного и блаженного оно вдруг трансформировалось в неспокойное, наполненное тревогой и болью. Залитое солнцем бесконечное Подмосковье разом уменьшилось до кривой сельской улочки с березами в палисадниках. Погода испортилась: в потемневшем небе зарождалась гроза, подул ветер, зарядил дождь. Маленький Федя Хлынов только что забрался на дерево и радовался своей смелости. А как налетел порывистый ветер, как загремело в черных небесах, так обхватил ручонками ствол, испугался, заплакал.
Сон был удивительным и живым. Все как наяву. Отовсюду гремели раскаты грома, крепкое дерево под порывами качалось, стонало. Федя не удержался, заскользил по мокрому стволу и упал на кряжистое, горбатое корневище. Упал неудачно - в ноге что-то хрустнуло, и сильнейшая боль прострелила аж до поясницы.
Нервно завозившись, Хлынов открыл глаза. Явственность странного сна достигла вершины, и его буквально выплеснуло в реальность. Первая мысль - уже из яви - поразила: боль в ноге вместе со сном не исчезла, она пульсировала, усиливалась.
«Что происходит?! - не понимал он. - Небо над лесом чистое, ни облачка, ни тучки, а вокруг нескончаемые раскаты грома. В чем дело?..»
Лишь через секунду капитан окончательно проснулся и понял, что на поляне и вокруг нее идет бой: гремят выстрелы, свистят пули, Павлов хриплым голосом отдает команды, доносятся крики раненых.
Хлынову тоже досталось - зацепило ногу то ли пулей, то ли осколком. В полутора метрах, раскинув руки, лежал старшина Савин- лицо его было в крови. Чуть дальше под кустом склонился над рацией младший сержант Яковенко.
- «Легенда», я - «Иволга»! Группа атакована противником в лесу в семи километрах к югу от города Веспрем!.. - тараторил он в микрофон с заметным украинским акцентом.
Остальные разведчики рассредоточились по поляне, заняли круговую оборону и вели бой.
- Я же слышал, что за нами идут. Слышал! - нащупал Хлынов автомат и попытался перевернуться на живот.
Не вышло - пуля перебила кость чуть выше щиколотки, и нога совершенно не слушалась.
- Петр! - прохрипел капитан, передернув затвор автомата. - Петр, я сейчас! Сейчас помогу!..
Цепляясь за траву, он пополз в гущу боя, где командир группы с оставшимися бойцами сдерживал натиск противника…
 

Глава вторая
СССР, Москва; июль 1945 года
 
Днем ранее в Москве прошел сильный дождь. Невыносимый зной ослаб, пыль прибило- местами появились широченные лужи, сразу же завладевшие вниманием детей и подростков. Однако ночь все одно выдалась жаркой, душной.
Лишь под утро воздух наполнился спасительной прохладой, дышать стало легче.
Выйдя из подъезда к поджидавшему служебному автобусу, Васильков даже замедлил шаг - настолько освежающими и приятными показались дуновения легкого ветерка…
Оперативно-розыскную группу майора Ивана Старцева срочно собрали по приказу комиссара Урусова и повезли к северной городской окраине в Церковный проезд.
- Убийство, Иван Харитонович. Дело поручено вашей группе. На месте уже дожидается участковый, за медэкспертом оправлена машина, - отрапортовал по телефону дежурный.
- Понял, - ответил сонным голосом Старцев. - Автобус выслал?
- Уже в пути…
За рулем старого шарабана с закрашенным на борту красным крестом сидел такой же старый водитель, знавший по именам всех оперов. Он вел свой скрипучий транспорт по самому выгодному, самому оптимальному маршруту, соединявшему по кратчайшему расстоянию адреса сотрудников группы. Последним в чрево шарабана запрыгнул Васильков.
Ехать предстояло долго. Извилистый Церковный проезд соседствовал с товарной железнодорожной станцией Владыкино, сразу за которой заканчивался северный пригород, и началась область. Солнце в ранний час едва поднялось из-за горизонта, освещая крыши и верхние этажи домов. Покачиваясь на неровностях асфальтовой дороги, автобус надрывно гудел слабым мотором.
Штатный фотограф Игнат Горшеня негромко переговаривался с ровесником - Ефимом Баранцом. Лейтенант Ким - самый молодой сотрудник группы - дремал, уронив голову на грудь. Спал и опытный капитан Егоров; имея непробиваемую нервную систему, он моментально отключался в любой обстановке. Капитан Бойко шуршал вчерашней газетой, читая статью о выставке трофейной техники в Парке Горького. Давние фронтовые друзья Иван Старцев и Александр Васильков расположились рядом на одном сиденье. Оба молчали- Иван глядел перед собой и легонько вращал зажатую меж коленок трость, его товарищ рассматривал проплывавшие за окном кварталы…
Война в Европе закончилась, но еще тлела на Дальнем Востоке. Города и села восстанавливались или отстраивались заново. Предстояло налаживать промышленность, сельское хозяйство, ремонтировать мосты, автомобильные и железные дороги. Работы было очень много. Тем не менее, советские люди, воодушевленные победой в тяжелейшей войне и наступлением долгожданной мирной жизни, с радостью брались за дело. Помешать созидательному труду сейчас могло только одно неприятное и крайне вредное обстоятельство - не на шутку разгулявшийся бандитизм.
Васильков вздохнул, припомнив первое расследование, в котором довелось участвовать, едва он стал сотрудником МУРа. В тот день убили только что вернувшегося с фронта молоденького лейтенанта-артиллериста. Паренек зашел в пивную, выпил пару кружек, расслабился. Тут откуда ни возьмись две барышни лет по восемнадцать. Познакомились. Слово за слово, барышни пригласили пройтись. Лейтенант обеих под ручки и вперед. Отошли на пяток кварталов, повернули в глухой переулок, а там навстречу дюжина молодцов в кепочках. Артиллерист героически сопротивлялся, да разве ж устоишь против своры уличных бандитов?.. Бедняга получил несколько ножевых ударов, а в завершении ему перерезали бритвой горло, затем уж обчистили карманы, забрав все ценности: деньги, ордена, трофейную зажигалку, наручные часы… Часы. В тридцатые и сороковые годы они стоили целое состояние. За них убивали. Особенно ценились трофейные немецкие, швейцарские или наши - «Победа». За них убивали еще чаще, потому что на обратной стороне попадались наградные гравировки. Потом их можно было встретить на барахолке, продавцы просили за них баснословные деньги. И, как ни странно, покупатели находились.
Это была далеко не единственная схема убийства ради грабежа. В больших и малых городах демобилизованные офицеры, старшины и сержанты гибли десятками. Милиция с уголовным розыском делали все возможное для обуздания криминала - только за первую половину 1945 года ими было ликвидировано около полутора тысяч антисоветских формирований и организованных банд.
И вот прошедшей ночью на севере столицы вновь произошло кровавое преступление.
 
* * *
 
Поплутав по окрестностям крупной товарной станции и намотав на колеса грязи вперемешку с травой, автобус остановился у скромного одноэтажного дома в Церковном проезде. Рядом с почерневшей деревянной калиткой уже стояли милицейский мотоцикл с коляской и легковушка, на которой привезли дежурного медэксперта.
Выслушав доклад участкового инспектора, Старцев дал команду сотрудникам к началу работы. Вася Егоров принялся осматривать дом, металлическая крыша которого была недавно выкрашена зеленой краской. Игнат Горшеня фотографировал тела жертв. Бойко с Баранцом изучали двор и хозяйственные постройки. Васильков в поисках следов преступников неторопливо прохаживался по переулку. Старцев стоял посреди двора, дымил папироской и беседовал с участковым.
- Кутеповы - большая и дружная семья, товарищ майор. Работящие, мирные, ни скандалов, ни пьянок, - почтительно и подробно рассказывал инспектор - седой старшина лет сорока. - Престарелая мамаша - Александра Гавриловна. Сам Агафон Кутепов, супруга его - Дарья, трое общих ребятишек разного возраста и пятнадцатилетний племяш - сын, значит, погибшего на фронте старшего брата Кутепова.
- Говорите, нормальная была семья?
- Приличная. Ничего такого за ними не замечалось. Мамаша болела, из дому почти не выходила. Агафон с Дарьей с утра до вечера работали на станции. Туда же учеником определили и племяша. Двое из трех детишек бегали в начальную школу.
- Вы сказали, что племянник сейчас на смене? - уточнил Иван.
- Так точно, в ночной. В восемь утра сменится и прибежит. Повезло, значит, пареньку. Иначе бы и его приговорили.
- Как в семье было с достатком?
- Скромно жили. Агафон заведовал складом и, полагаю, зарабатывал неплохо. Но трое детишек - сами понимаете.
- А что скажете по поводу железной крыши?
Милиционер отмахнулся:
- Вы не подумайте, товарищ майор, железо-то под краской вовсе не новое. Нового сейчас не сыскать. В начале войны в один из старых складов попала немецкая бомба, рухнула несущая стена. В этом году станционное начальство решило здание разобрать от греха, чтоб никого, значит, не накрыло. Ну а старым кровельным железом премировало лучших работников. Таким  вот макаром Агафон крышу себе и перекрыл.
- Понятно. А кто вам сообщил об убийстве?
- В четыре утра позвонил Николай Ананьев. Водитель. Живет тут же по соседству. Он развозил ночную выпечку с хлебозавода по магазинам; закончил, машину оставил на базе, а сам отправился пешочком до дому. Шел, значит, мимо Кутеповых, узрел, что в окнах посреди ночи горит свет, заволновался: подумал, что старой мамаше худо стало. Постучал - не отвечают. Даже собака не забрехала. Отворил калитку, а там…
Отравленная собака с пеной у раскрытой пасти действительно лежала подле калитки. Здесь же во дворе, но между домом и сараем распласталось тело Дарьи в исподнем. Будто куда бежала, да не поспела. Осмотрев убитую женщину, медэкспер установил, что смерть наступила от потери крови. На теле он обнаружил четыре колотых раны, в одном случае клинок повредил подвздошную артерию.
В доме все было перевернуто вверх дном. В дальней спаленке сыщики обнаружили тела троих детей. Все убиты ударами клинка. Таким же образом убийцы обошлись и со старой больной женщиной, спавшей на громоздком сундуке рядом с сенями. Самого Агафона Кутепова нашли в сарае, привязанным к деревянному брусу. Никакой одежды на нем не было, кроме залитых кровью кальсон.
- Пытали. А кляп во рту, чтоб не кричал. Вот поглядите, - уверенно показал Егоров на гематомы и кровоподтеки. - Эти повреждения были нанесены еще при жизни. Изредка прекращали издеваться - вынимая кляп, задавали вопросы. Потом разом прекратили мучения, полоснув по горлу…
Вася Егоров знал, что говорит. В угрозыске он служил дольше всех и по праву считался самым опытным сыскарем в группе. Ежели ехали с ним на вызов, то можно было обойтись и без врачебной экспертизы.
Доктор после осмотра тела убиенного лишь развел руками.
- Согласен с товарищем капитаном. Привязали еще живым. Допрашивали с пристрастием: били, резали и кололи, о чем свидетельствуют кровоподтеки с лужицами запекшейся крови у ног. Причина смерти очевидна - перерезанное горло.
- Как давно наступила смерть?
- Думаю, часов пять-шесть назад…
Работа в Церковном проезде продолжалась почти до полудня. За это время был осмотрен каждый квадратный метр большого участка, каждое строение, включая жилой дом, а также прилегающая территория по переулку. Игнат Горшеня сделал более полусотни снимков. Сыщики встретили вернувшегося со смены племянника Агафона Кутепова- немного успокоившись после страшного известия, тот согласился побеседовать со Старцевым. Егоров прошелся по взволнованным соседям и тоже переговорил с теми, кто хорошо знал Кутеповых. Васильков вдоль и попрек исследовал переулок.
 
* * *
 
- …В целом, Александр Михайлович, картина очень похожа на два предыдущих случая, - закончил Старцев. - Основной жертвой стал работник товарной станции Агафон Кутепов. Его родню, включая малолетних детишек, зарезали. Самого же отвели в сарай, связали и перед смертью какое-то время допрашивали. В доме и хозяйственных постройках что-то искали - все перевернуто, разбросано. Но из имевшихся ценностей, по заявлению племянника, ничего не пропало.
Комиссар милиции III ранга прохаживался по кабинету. Он внимательно выслушал доклад одного из лучших сыщиков МУРа и ни разу его не прервал. Теперь настал черед вопросов.
- Уже третье подобное убийство. Странные преступления, не находите? - произнес он.
- Есть такое дело, товарищ комиссар.
- Как думаете, почему преступников заинтересовали работники двух товарных станций на железной дороге: Лихоборов и Владыкино?
- Полагаю, они что-то ищут. Хотят к чему-то подобраться. Преступники допрашивают и убивают складских работников, словно пытаются вытянуть из них какие-то сведения.
- Вот! - вознес указательный палец Урусов. - Но какие сведения?! Складские документы проверяли? Ничего ценного за последнее время на эти станции не поступало?
- Егоров и Бойко два дня проработали на складах, товарищ комиссар. Из документов и бесед с сотрудниками стало понятно, что склады обеих станций живут в обычном режиме: из других областей и республик поступает продовольствие, промышленные товары. Все то же самое, что было месяц или два назад.
Урусов остановился у окна, распахнул пошире форточку. И задумчиво повторил:
- Самое отвратительное в этой ситуации то, что мы не понимаем поведения преступников. Не улавливаем мотив. Следовательно, не можем предугадать их дальнейшие шаги. Нужно работать в этом направлении, Иван Харитонович. Нужно разгадать их замыслы - это самое главное.
- Ясно, товарищ комиссар.
- Касательно жертв, - обернулся к подчиненному комиссар. - Попытайтесь выяснить, нет ли между ними связи. Может быть, когда-то пересекались, общались, вместе работали.
- Этим сейчас занимается капитан Бойко.
- Хорошо. Значит, следов убийцы не оставили?
Старцев качнул головой.
- Мы осмотрели каждую пядь. Ничего, как и в первых двух случаях. Судя по всему, Александр Михайлович, работают профессионалы с опытом. Васильков там, правда, нашел одну крохотную зацепку…
- Какую? - насторожился Урусов.
- В переулке - метрах в пятидесяти от дома Кутеповых - осталась огромная лужа после вчерашнего дождя. На ее краю Александр обнаружил свежие следы покрышек легкового автомобиля. Есть предположение, что преступники ночью приехали на нем.
- А наша «эмка», на которой привезли медэксперта? Она не могла оставить отпечатки?
- У «эмки» другой рисунок, товарищ комиссар - мы проверили. И подъехала она с другой стороны.
Незначительная информация заинтересовала Урусова.
- Пусть кто-нибудь из группы займется отпечатками протектора, - приказал он. И на прощание напомнил: - Поторопись, Иван Харитонович. Народный комиссар всего пару дней назад интересовался ходом расследования, а тут новый поворот…
 
* * *
 
- …На фронте мы были элитой, Костя. В стрелковой дивизии служит до семи тысяч человек. В разведку отбирают тридцать-сорок лучших. Мы редко месили в окопах грязь, жили в отдельных блиндажах или палатках, имели свою полевую кухню и баню. Но первая пуля на войне и первый орден всегда были нашими, - негромко отвечал Васильков на вопросы юного Кима.
- А надолго вас, Александр Иванович, в тыл к немцам забрасывали?
- Как правило, управлялись за один световой день - ночью ушли, следующей ночью вернулись. Но это если простое задание: понаблюдать, разведать, разнюхать. Когда же уходили на поиск, то никогда толком не знали, когда вернемся. И вернемся ли вообще.
- Почему?
- Ну, представь, начштаба дивизии ставит тебе задачу: любой ценой добыть «языка» в чине офицера. Иногда фартило, и брали такого за несколько часов. А однажды проторчали в немецком тылу четверо суток. Углубились километров на десять и никого. Хоть волком вой. Шестеро нас было вместе с радистом. Начштаба запрашивает: «В чем дело?! Где «язык»?! Нужны позарез сведения!» Отвечаю: «Ищем». Он рвет и мечет: «Без офицера не возвращаться - расстреляю!»
- Да ну!
- Вот тебе и «да ну». Сгоряча запросто могли шлепнуть за невыполнение приказа. Что делать? Заселив лесу возле грунтовой дороги. По ней немцы шныряют друг за другом - легковушки, грузовики, мотоциклы. Улучили момент, выскочили, уложили специальные «скобы». Мчится серый опелек, бац - пробил два ската. Остановился прям напротив нас. Водитель вышел посмотреть, что случилось, а тут мы его ножичками. В машине капитан вермахта - сидит перепуганный, аж трясется. Опель и труп солдата в лес, капитана с собой и бегом к линии фронта - темнеть уж начинало. В общем, доставили живым и здоровым. А главное - без потерь.
У Кости назрел очередной вопрос, да тут в кабинет вошел, прихрамывая на больную ногу Старцев.
- Заждались, братцы-товарищи? - спросил он вместо приветствия и прошел к своему столу.
Народ насторожился. «Братцы-товарищи» из уст Ивана Харитоновича означало только одно: тучи сгущаются, и высокое начальство требует самоотверженной стахановской работы.
- Комиссар Урусов поставил непростую задачу, - доковыляв до стола, Старцев пристроил к стене трость, привычным движением одернул полы пиджака, уселся на стул. - Мы должны разобраться с убийствами железнодорожников с товарных станций Лихоборы и Владыкино. Разобраться, обезвредить, доложить.
- Что по срокам? - раздался в тишине голос Егорова.
- Сроков Урусов пока не назначил, но про звонок наркома вскользь упомянул. Так что сами понимаете…
Ким сбегал за кипятком, заварили свежего чая. Потом долго курили у раскрытого окна, думали, обсуждали.
Через полчаса Старцев подвел итог:
- Егоров, Бойко и Горшеня едут в Церковный проезд и работают на месте: осматривают, нюхают, роют землю. Не возбраняется еще разок переговорить с соседями. Баранец и Ким работаем по архивам и документам. Я повторно беседую с племянником Кутепова - может, он, успокоившись, чего припомнит.
- А мне что делать, Иван? - развел руками «неохваченный» Васильков.
Старцев посмотрел на друга, вытянул из пачки папироску, чиркнул спичкой по коробку. Разогнав ладонью клубы дыма, сказал:
- А ты, Саня, займись-ка автомобилем.
- Каким? - не понял тот.
- Ты же нашел отпечатки протектора на краю лужи. Верно?
- Да.
- Ну вот. Осталось выяснить, что это был за автомобиль.
Новичок группы обвел взглядом сидевших рядом товарищей.
- Как же я это сделаю? - подивился он.
- Есть у нас в МУРе один ценный сотрудник, - подмигнул Старцев. - Глазов Гавриил Маркович. Обитает в кабинете №16. Это в другом конце коридора, налево.
- А… кто он по должности и чем занимается?
- Глазов - начальник технической экспертизы. Очень грамотный мужик. Сходи к нему и проконсультируйся. Только обязательно прихвати с собой фотографии отпечатков протектора…
 
 
Глава третья
Венгрия, Будапешт; 11-12 февраля 1945 года
 
- Сайко, ты за временем следишь, мать твою?! Где осветительные ракеты, где боеприпасы?!
- Ужо отправил! Ужо отправил обозных, товарищ старший лейтенант!
- Когда отправил?!
- Дык с полчаса тому!
- С полчаса? Ну, смотри мне! Если твои не поспеют, а эти суки ночью прорвут оборону на моем участке, то я тебя…
Договорить ротный не успел, и о том, каким будет возмездие в случае успешного прорыва немецких подразделений, старшина Сайко из взвода обеспечения не услышал. На другом конце провода бахнул взрыв, и связь прервалась.
- Господи, хоть бы поспел мой обоз, - осенил себя крестом пожилой старшина. - Хоть бы поспел…
Сначала дела в Венгрии складывались для наступавших советских войск неплохо. Зато взятие Будапешта стало одной из самых затяжных и кровопролитных наступательных операций в ходе Второй мировой войны. Наиболее боеспособные части 2-го и 3-го Украинских фронтов начали общее наступление на столицу Венгрии 29 октября 1944 года. В конце декабря они прорвали немецкую оборонительную линию «Маргарита», и окружили в Будапеште огромное количество немецких и венгерских войск. Уже на четвертый день операции войска Красной Армии вплотную приблизились к городу, но ворваться в него не смогли, так как немецкое командование успело усилить оборону тремя танковыми и одной моторизованной дивизией. Наступление забуксовало. Боле того, когда дело все-таки дошло до уличных боев в венгерской столице, гитлеровцы нанесли сильнейший контрудар. Наши оказались к этому не готовы, потому что штабные бурно отмечали Новый год. Последствия неуместного празднества сказались моментально: в районе Комарно немецким частям удалось прорвать нашу оборону, разблокировать свои войска и частично вывести их из окружения. Завязались жестокие бои, потери с обеих сторон были страшные. В результате Гитлер приказал удерживать Будапешт до конца, оставив в нем наиболее боеспособные войска. А именно 9-й хорватский горный корпус СС и несколько приданных ему немецких и венгерских частей.
 
* * *
 
Отряхнув отложной воротник шинели, старший лейтенант Скрипкин поднял упавшую телефонную трубку. Аппарат молчал, связь оборвалась. Он окинул взглядом большую комнату с остатками мебели. Комната находилась на втором этаже старого красивого дома, покинутого жителями накануне решающего сражения за Будапешт. Венгры уходили из города налегке, прихватив лишь необходимое в дороге. Мебель, картины, гардины и прочее пылились в брошенных квартирах.
Немецкая мина угодила этажом или двумя выше, отчего по потолку и стенам пошли трещины. Шикарный диван, столик с изящными ножками и несколько кресел засыпало гипсовой штукатуркой.
Старлей подобрался к высокому окну, встал сбоку и осторожно выглянул наружу сквозь оставшиеся без стекол рамы. Напротив, через неширокую мощеную улицу высилась каменная громада с вывеской над парадным входом - «Hotel Continental». Фасад некогда красивейшего здания, построенного в стиле ампир, был изуродован снарядами, пулями, осколками. Не осталось ни одного целого окна, отлетела часть декоративной лепнины, из двух дюжин поддерживающих портик колонн уцелела всего треть.
В здании засели остатки 9-го горного корпуса СС. Командовал корпусом некий эсэсовский генерал Карл Пфеффер, о котором поведал комполка майор Стародубцев. Дескать, сволочь еще та - пробу ставить некуда, палач первостатейный и недурно бы взять его живьем, чтоб предать справедливому народному суду.
- Живьем, - проворчал Скрипкин и поглядел в быстро темневшее небо. - Знать бы еще, как это сделать…
Выстрел миномета с заднего двора отеля, вероятно, стал последним на сегодняшний день. Перестрелка затихала. Подобный распорядок установился здесь довольно давно. 18 января советские войска окончательно завладели восточной частью города, 20 января приступили к штурму западной. С рассветом подразделения Красной Армии начинали атаку, немцы ожесточенно сопротивлялись; бои шли в каждом квартале Буды на протяжении светлого времени, а с наступлением темноты все затихало. К 11 февраля потери оборонявшихся только пленными составили более двадцати пяти тысяч. Силы хорватского горного корпуса таяли с каждым часом, но надежд на то, что эсэсовцы прекратят сопротивление, и сложат оружие - не было. Слишком много грехов числилось на их счету. Понимали: прощения не будет.
Стемнело настолько, что прятаться за стенами боле не оставалось смысла. Стоя во весь рост у окна, старлей вглядывался в улицу, в черневшие проемы первого этажа отеля.
- Мало фрицев осталось. Настолько мало, что одним ударом расшибем всмятку, - прошептал он. - Дождемся утренней зари и попробуем. Лишь бы они сами какой пакости не удумали ночью…
Нестерпимо захотелось курить, но здесь на этаже делать этого было нельзя. Опасно. Скрипкин знал, что среди засевших в отеле эсэсовцев есть несколько снайперов. Они только и ждут подходящей цели.
В последний раз глянув в небо, он подхватил автомат и направился к выходу из комнаты, чтобы спуститься к бойцам роты, закрепившимся на первом этаже. Настало время разузнать про обещанный старшиной Сайко обоз. С ним должны прибыть боеприпасы, осветительные ракеты и полевая кухня. Там внизу можно и спокойно перекурить…
 
* * *
 
К наступлению ночи все успокоилось, улеглось, пришло к привычному за последние недели порядку. Треклятый обоз старшины Сайко запоздал, но все ж таки добрался до позиций роты Скрипкина. В черное небо вновь стали взмывать осветительные ракеты, бойцы поделили меж собой боеприпасы, употребили по сто грамм и впервые за день отведали горячего.
Над Дунаем, разрезавшим столицу Венгрии надвое, стало тихо. Впрочем, во время войны на передовой абсолютной тишины почти не случается. Кое-где все одно слышались выстрелы и разрывы снарядов, изредка с востока на запад пролетали эскадрильи бомбардировщиков. По широким улицам города к линии соприкосновения с противником подтягивалось подкрепление, и перемещалась тяжелая техника…
В одиннадцатом часу старлей прошелся по постам, проверил несение службы. Все было спокойно. В небе с интервалом в пять-семь минут зависали осветительные ракеты. Медленно теряя высоту, яркие огоньки вырывали из темноты неровные кварталы Буды, как попало перечерченные кривыми улочками. Фонари, остовы сгоревшей техники, мешки с песком и разбросанный мусор отбрасывали на мостовую причудливые дрожащие тени. Ночь выдалась холодной, однако костры разводить строжайше запрещалось. Свободные от службы бойцы спали, завернувшись в шинели. Прилег на разбитый продавленный диван и Скрипкин…
 
* * * 
 
Посреди ночи тишину расколол взрыв, от которого старый многоэтажный дом затрясся, а деревянные перекрытия затрещали. Скрипкин тотчас слетел с дивана, нашарил в темноте автомат- как спал под шинелью в одной гимнастерке, так и подскочил к окну.
На подконтрольном ему участке начиналась заваруха. Свистели мины, отовсюду слышались взрывы. Внизу басовито заработали пулеметы, а из разбитых проемов первого гостиничного этажа посыпались эсэсовсцы в камуфляжных куртках.
- Ах вы, суки!.. Значит, решили-таки?.. - спешно надевал старлей шинель. - Сейчас, гниды паскудные, погодите… Сейчас мы с вами разберемся!..
Притопнув съехавшим с ноги сапогом, он включил электрический фонарик и помчался по лестнице вниз…
Бойцы в роте были как на подбор: от двадцати пяти и старше, ни одного зеленого. Последний призыв семнадцатилетних пацанов прокатился по Советскому Союзу в сорок третьем, с тех пор юнцов не трогали. Партия и Правительство думали о будущем страны, о послевоенном времени, потому довести дело до окончательной победы доверили людям бывалым.
Пехотинцы Скрипкина были готовы к немецкой атаке. Расставленные в дозор посты первыми встретили противника огнем. Когда старший лейтенант сбежал на первый этаж, там громыхал ожесточенный бой: первая волна прорывавшихся эсэсовцев захлебнулась и рассыпалась, улеглась на мостовой. Но за первой последовала вторая - еще более многочисленная.
- Откуда их столько, товарищ командир?! - швырнул гранату и припал к куску вывороченной стены сержант Топилин.
- Самому интересно, - ответил старлей, переждав взрыв и свист разлетавшихся осколков. Выпустив короткую очередь из автомата по досаждавшему из окна пулемету, он приказал: - Возьми-ка человек пять и помоги Авдонину на левом фланге.
- Слушаюсь…
 
* * * 
 
Отчаянная атака недобитых эсэсовцев из 9-го хорватского горного корпуса стала их последней попыткой вырваться из осажденного города. Скрипкин не понимал, к чему это сумасшедшее упрямство, зачем эти никому ненужные жертвы. Да, к «эсэсам» нежности никто из союзников не питал, и спрос с пленных, у которых в петлицах красовалась пара молний, всегда был повышенный. Однако сложив оружие, они имели бы шанс выжить, а безумная ночная атака лишала их этой крохотной надежды.
Когда из здания отеля выплеснулась вторая волна немецких солдат, между ними и пехотинцами Скрипкина завязалась настоящая мясорубка. Мощеная улица вместе с проезжей частью и тротуарами имела ширину метров тридцать, и вся она вскоре покрылась телами убитых и раненных.
Тяжелее всего сдерживать натиск фрицев пришлось старшине Авдонину на фланге. Позиция его взвода располагалась аккурат напротив ажурных чугунных ворот, отделявших улицу от внутреннего двора отеля «Континенталь».
Бойцы Авдонина порой не могли высунуться из своих укрытий - со двора непрерывно долбили два пулемета, и одна за другой летели гранаты.
Ротный не стал дожидаться, когда левый фланг провалиться. Взяв с собой шестерых бойцов, он добрался по задней улочке до позиций старшины и принялся помогать. Постреливая из-за укрытия, он недоумевал: почему эсэсовцы напирают здесь, на этом участке? Что-то задумали? Готовят сюрприз?..
Опасения подтвердились минут через пять. Осветительные ракеты по-прежнему взмывали в ночное небо, однако их было недостаточно. Они прекрасно себя зарекомендовали на открытой местности, где слабый свет не встречал преград. А в городе имелось слишком много препятствий: жилые кварталы, отдельно стоящие дома, деревья… Все это отбрасывало густую тень, и город тонул во мраке.
Тем удивительнее было обнаружить, как в темном дворе отеля внезапно вспыхнули мощные автомобильные фары. Свет резанул по привыкшим к темноте глазам, бойцы невольно зажмурились.
Взревев двигателем, неизвестный автомобиль разогнался, протаранил чугунные створки ворот и вылетел на проезжую часть.
- Огонь по машине!! - рыкнул Скрипкин. - Не дать уйти!..
Все, кто сквозь грохот перестрелки услышал команду, принялись стрелять по автомобилю.
 
* * *

- Гони, Франц! Ради Бога не сбрасывай скорость! - срывался на фальцет сидевший на заднем сиденье обергруппенфюрер СС Пфеффер. - Умоляю, гони!..
Водитель Франц - тридцатилетний шарфюрер с забинтованной головой - склонился вперед и крутил рулевое колесо, ни на секунду не отвлекаясь от освещенной фарами дороги. Любая ошибка стала бы роковой и для него, и для всех пассажиров.
Помимо генерала СС и водителя, в салоне находились двое.
Исполняющий обязанности начальника штаба 9-го корпуса - оберфюрер СС Хельмут Дёрнер - расположился рядом с Карлом Пфеффером. Одной рукой он вцепился в спинку переднего сиденья, другой прижимал к себе пухлый портфель с наиболее важными документами, которые требовалось вывезти из окружения. Дёрнер испуганно молчал и лишь пучил глаза, поворачивая голову то вправо, то влево.
Справа от водителя сидел личный адъютант генерала Пфеффера - молодой штурмбанфюрер по имени Бруно. Высунув в открытое окно дверцы автомат, он бил короткими очередями по позициям русских и подсказывал Францу:
- Внимание, кусок ограды - держи правее! Здесь лучше по тротуару! Осторожно - упавшее дерево!..
Хорьх ревел мощным мотором и мчался сквозь жуткий грохот, лавируя между препятствиями. До узкого переулка, где наверняка не было русских, оставалось не более сотни метров. По переулку машина должна была преодолеть несколько кварталов и доставить беглецов к Чертовой канаве - наиболее удобному для эвакуации месту. Там по данным разведки, советские войска контролировали только отдельные небольшие участки.
 
* * *
 
Сразу выполнить приказ ротного у бойцов не вышло. Кто-то сквозь пальбу не расслышал голоса Скрипкина, кто-то был ослеплен ярким светом фар и не сразу понял, что к чему. А некоторые и вовсе не ожидали такого фортеля и, раскрыв рты, некоторое время взирали на мчащийся и прыгающий на кочках немецкий легковой автомобиль. Тем не менее, хоть и с опозданием, но палить начали все.
Рыча и огрызаясь короткими очередями, Хорьх пронесся мимо основной позиции старшины Авдонина. Пули высекали искры из брусчатки, стучали по капоту и дверцам, хлопали по стенам отеля. Но, не смотря ни на что, автомобиль ехал, не сбавляя скорости.
ППС Скрипкина ойкнул последним выстрелом и осекся. Менять магазин было некогда. Наблюдая за мчавшейся к его позиции машиной, старлей отбросил автомат и крикнул:
- Гранату! Гранату, Топилин!
У сержанта оставалась последняя граната, но он, не раздумывая, сунул ее в ладонь командира.
- Держи!
Тот не спускал взгляда с машины. Выдернув чеку, он коротко замахнулся и швырнул гранату в сторону дороги с рассчитанным упреждением. Описав пологую дугу, та ударилась о мостовую, подскочила, снова ударилась, и… оказавшись точно под Хорьхом, взорвалась.
 
* * *
 
- Лихо вы их, товарищ старший лейтенант, - посмеивался в пышные усы старшина Авдонин. - А я уж грешным делом думал уйдут, окаянные.
- Хрен им с луковой шелухой, - оглаживая фонарным лучом лакированные борта, рассматривал Скрипкин трофей.
После взрыва гранаты, Хорьх подпрыгнул, вильнул влево и, теряя скорость, врезался в стену здания. Ночной бой закончился так же неожиданно, как и начался. Где-то еще грохотали пулеметные очереди, щелкали одиночные выстрелы, но в районе отеля «Континенталь» и выезда с его двора вдруг наступила тишина.
Лейтенант нетерпеливо пихнул старшину в бок.
- Пошли, проверим.
- Айда, - согласился он.
Приказав бойцам держать на прицеле разбитые ворота выезда, Скрипкин и Автодин осторожно приблизились к застывшей машине…
Внутри они обнаружили четверых. За рулем сидел какой-то низший чин СС с бинтовой повязкой на голове. На этот раз ему опять не повезло: получив контузию от взрыва, он плохо соображал и не мог передвигаться без посторонней помощи. Скрипкин вытащил его, уложили на мостовую рядом с машиной.
Гораздо хуже пришлось его соседу - молодому штурмбанфюреру. Граната разорвалась прямо под его ногами. Схлопотав несколько осколков, он истекал кровью и умер буквально через минуту.
На удобном заднем диване располагались самые важные птицы: два генерала СС. Оба были ранены, но не осколками, а пулями. При одном из них Авдонин обнаружил кожаный портфель, набитый документами. Этих извлекали из кабины с превеликой осторожностью - знали, что в штабе армии такие «языки» ценились на вес золота.
Авдонин кликнул пяток бойцов. Тотчас соорудили носилки, уложили, оказали первую медицинскую помощь.
Связи со штабом полка была восстановлена, и ротный Скрипкин поспешил доложить о произошедшем комполка майору Стародубцеву.
- Да ты шо! - возрадовался тот. - Неужто двух генералов взял?!
- Двух, товарищ майор. И портфель с документами в придачу.
- Ну, даешь! Ну, геройский ты мужик, Скрипкин! Сверли дырку в гимнастерке - сегодня же представление на орден напишу!
- За орден спасибо. Только вы поторопитесь.
- А шо такое?
- Ранены оба фрица. Нашпиговали мы их пулями, покуда не остановили.
- О, как, - озаботился Стародубцев. - Что ж вы так неаккуратно?!
- Кто ж знал, что в машине генералы?! И что они драпать вознамерились?!
- И то, правда. Слухай… ну тогда сейчас подошлю машину с медиками. И сам подъеду. Жди…
 
 
Глава четвертая
СССР, Москва; июль 1945 года
 
- … Два золотых обручальных кольца, серебряная столовая ложка, часы-будильник, рулон ситца (шесть с половиной метров) восемьдесят пять рублей ассигнациями, - зачитывал Старцев небольшой список найденных в квартире Кутеповых ценностей. Зачитав все, он отложил листок и устало провел ладонью по лицу. - Прямо скажем: не густо.
- Да, семья жила небогато, - поддержал Егоров. - А убийцы, как видишь, и этого не взяли. Почему? Не понимаю.
- Вот и я о том же. Ворвались ночью в дом, убили детишек, старушку, молодую женщину, хозяина пытали, прежде чем тоже отправить на тот свет. Ведь была же у них какая-то цель. Не забавы ради, верно?..
- Хороша забава! Ни один человек в здравом уме так забавляться не станет…
Непонятный, неосязаемый доселе мотив преступлений сыщики «обмусоливали» несколько часов и никак не могли остановиться на каких-то приемлемых вариантах. Уже вернулись с повторного осмотра места преступления Егоров, Бойко и Горшеня. Старцев побеседовал с юношей - племянником погибшего Кутепова. Баранец и Ким успели переворошить кучу похожих уголовных дел. Не появился пока в рабочем кабинете лишь один Васильков, занимавшийся выяснением марки легкового автомобиля. А расследование опять топталось на месте.
- Значит, в доме Кутеповых ничего интересного? - без надежды спросил Иван.
- Ничего, - качнул головой Егоров. - Я даже в погреб спустился. Олесь с Игнатом облазили чердак. Убийцы прошлись и там - везде следы обыска.
- А соседи? Из новых никто не подходил?
- Дед один с костылем приковылял. Сказал, что слышал ночью тарахтящий автомобильный мотор. Он на крыльцо выходил цигарку посмолить, а рядом легковая машина проехала. Тихо так, будто крадучись. Машины в их краях - редкость, вот он и заинтересовался.
- Чего ж ты молчал?
Егоров развел руками.
- Так он не сказал ничего нового. Проехала видать уже после убийства. В марках автомобилей он не разбирается, сколько человек было внутри - не приметил.
- А цвет? Цвет, хотя бы, заметил?
- Темно, говорит, было хоть глаз выколи.
- Черт… Куда же Саня запропастился? 
- Придет, - успокоил Василий. И, тоскливо поглядев в сторону «столовки», поинтересовался: - Слушай, у нас есть что-нибудь пожрать, а? Кроме чая со вчерашнего вечера в животе ничего не было.
- Оставалось грамм двести сухарей, да молодежь догрызла. Отправил их по коммерческим - может, повезет, и прикупят чего съестного…
 
* * *
 
Кабинет №16 находился на том же этаже, но в другом конце коридора. Постучав, Васильков приоткрыл дверь, спросил разрешение войти.
- Да, пожалуйста, - проскрипел из дальнего угла пожилой худосочный мужчина с пышной и полностью седой шевелюрой.
- Здравствуйте, - переступил порог Александр. - Мне нужен Гавриил Маркович Глазов.
- Я Глазов. А вы, простите, кто?
- Майор Васильков. Оперативный уполномоченный из группы майора Старцева.
- Новенький? Что-то я вас раньше не видел.
- Так точно. И месяца еще не проработал.
Вышедший из-за рабочего стола начальник технической экспертизы оказался невысок и сутул. Подойдя и протянув руку, он сказал:
- Будем знакомы, Гавриил Маркович. Хранитель, так сказать, этого хозяйства…
Хозяйство представляло собой довольно просторный и светлый кабинет, по стенам которого высились шкафы, стеллажи. Все пространство по периметру было заполнено конструкциями, способными вместить в себя техническую документацию. А те свободные места, куда эти конструкции не помещались, занимали висевшие красочные плакаты с изображениями оружия, мотоциклетов, автомобилей, велосипедов, железнодорожных вагонов и прочей техники.
- Очень приятно. Васильков Александр Иванович, - пожал гость протянутую ладонь. - У меня к вам дело, Гавриил Маркович.
- Слушаю вас. Вот сюда, пожалуйте.
Майор присел на стул, стоявший рядом с письменным столом. Широкая столешница была завалена книгами, журналами, отдельными листками. В центре этого вороха торчала настольная лампа под стеклянным абажуром, окрашенным таинственным зеленым светом.
Васильков коротко пояснил суть дела:
- Сегодня ночью в Церковном проезде совершено преступление - убили семью служащего железнодорожной товарной станции Владыкино. Следов убийцы практически не оставили. Разве что вот это…
Он протянул пяток фотографий. Глазов принял их, водрузил на нос очки с толстыми круглыми линзами и, повернувшись к свету, принялся внимательно изучать. Рассмотрев все снимки, он вооружился увеличительным стеклом и продолжил изучение.
Васильков сидел, не шелохнувшись, боясь помешать профессионалу.
Наконец, тот вернул снимки, снял очки и несколько секунд что-то вспоминал, наморщив переносицу. Затем энергично проследовал до ближайшего шкафа, распахнул его дверцы и начал быстро перебирать длинными пальцами корешки стоявших на полках папок.
- Вот, - торжественно произнес Глазов, выуживая одну из них. - Надеюсь, собранные здесь документы прольют свет на вашу непростую задачу…
 
* * *
 
- …Чудная у вас кухня. Вкусная, но чудная, - улыбался Ефим Баранец. Настроение у него было отличное. Топая по краю тротуара, он глазел по сторонам, читал вывески и плакаты, болтал с товарищем. - Когда я первый раз попробовал - чуть не помер от остроты.
- Ты про лапшу маминого приготовления?
- Да, кажется. Лапша в остром красном соусе.
Костя Ким рассмеялся.
- Точно, брат, остроты в нашей кухне хватает. А красный соус особенно злющий!
- Неужели на вашем столе каждый день такие острые блюда?
- Каждый, Ефим. Мы привыкли к ним…
Парни побывали в двух коммерческих магазинах, теперь торопились в третий. Все, чем удалось разжиться, уместилось в одном кульке и одном кармане. Баранец тащил подмышкой кулек ржаных сухарей, а в кармане широких брюк Кима тюкались друг об дружку две банки кильки в томате. Конечно, консервов на такую толпу взрослых мужиков требовалось прикупить больше, но давали всего по одной баночке на руки. Пришлось взять хотя бы это.
- Слушай, а ты заметил, что цены в коммерческих двинулись вниз? - вдруг сделался серьезным Ефим.
- Разве? Сухари по старой цене купили, консервы тоже. И на молоко ценник стоял прежний - пятьдесят рублей за литр.
- А сахар?! Колотый сахар-рафинад в последнем магазине?!
- Его ж не было.
- Так ценник остался!
- Не заметил. И сколько он  стоил?
- Шестьсот, Костя! - радостно и торжественно объявил Ефим.
- Ого! Неделю назад по семьсот пятьдесят покупали. Помнишь, четыреста грамм брали?
- Конечно! Сразу на тридцать процентов цена опустилась! Потому народ и раскупил его сразу.
- Здорово. Вот что значит, война окончилась!
- Точно. Правда, до госцены еще ой как далеко…
Так за разговорами молодые сыщики дошли до третьего коммерческого магазина, обитавшего в относительной близости от Управления Московского уголовного розыска. Здесь им повезло. Только что разгрузилась продуктовая машина, а покупателей на удивление оказалось немного. Заняв очередь, Ким с Баранцом посчитали оставшиеся общественные деньги и принялись решать, на какие продукты их лучше истратить…
 
* * *
 
- Судя по твоей сияющей физиономии, Глазов совершил чудо? - поприветствовал Старцев вернувшегося в кабинет товарища.
- Совершил. Он Бог в технических вопросах! - восторженно признался тот и шлепнул на стол фотоснимки, а также сложенный вдвое тетрадный лист. - Ты не представляешь, сколько он всего знает! И сколько всякой информации хранится по его шкафам.
 - Представляю. Бывал у него в гостях, - засмеялся Иван. - Очень толковый мужик и много раз помогал в расследовании. Рассказывай.
- Гавриил Маркович определил, что отпечатки на краю лужи оставлены протектором немецкого автомобиля. Вот полюбуйся. Это я срисовал с одного из немецких журналов…
Васильков развернул тетрадный лист и отдал товарищу. Верхнюю половину листа занимал карандашный рисунок автомобильной покрышки, а нижняя была исписана мелким почерком. Положив рядом с рисунком фотоснимки отпечатков, Старцев удивленно поглядел на товарища.
- А ведь похоже, черт возьми! Вася, Олесь, ну-ка гляньте.
- Скорее да, - через минуту оценил Егоров.
Олесь Бойко, после того, как лишился пальца от сработавшей немецкой мины-ловушки, всегда и во всем сомневался. Полезное, но иногда слишком раздражающее качество. Не изменил он себе и в этот раз.
- Есть что-то общее. И все-таки хотелось бы взглянуть на оригинал.
- Оригинал я тебе представлю, когда поймаем убийц, - заступился за друга Старцев. - А сейчас так скажу: у Сани отличный глаз опытного разведчика, и если уж он говорит, что похоже, то нужно верить.
Егоров спросил:
- А что с марками автомобилей? Глазов помог определиться?
- Да, из описания стало понятно, что такие покрышки использовались на немецких автомобилях Хорьх.
- Хорьх?! Это ж генеральская машина! - воскликнул Бойко. - У нас командующий армией на трофейном ездил. Это не машина! Это зверь, доложу я вам!
Иван зашуршал папиросами.
- Генеральская, говоришь? Зверь? Это даже лучше! Значит, в Москве таких немного и долго искать не придется. Так… где же наши гонцы за провизией? Что-то и вправду в животе урчит.
Чиркнув спичкой, он подпалил папиросу. Окна в кабинете были распахнуты, однако пространство быстро заполнилось едким табачным дымком. Глядя на начальство, Егоров, Бойко и Васильков тоже закурили. Только один Горшеня возился со стопкой уголовных дел, откладывая в сторону те, в которых преступления хотя бы частично напоминали убийство семьи Кутеповых. 
Подойдя к окну, Старцев читал текст под рисунком.
- …Фирма «Horch» основана Августом Хорьхом в Кёльне в ноябре 1899 года. С 1930 года «Horch» вместе с Вандерер, Ауди и DKW вошла в состав концерна Auto Union… - бубнил он, позабыв о тлевшей папиросе. - С началом Второй мировой войны «Horch» начинает производить и военную технику: офицерские и штабные автомобили, пожарные машины, внедорожники. Особой популярностью среди германской элиты пользовались модели 830 и 853, а также различные их модификации…
Прервав чтение и затушив в пепельницу истлевший окурок, он вопросительно глянул на Василькова.
- Судя по протектору, это модель 830Bk, - подсказал тот. - Подобный рисунок был только у нее.
- Да, вижу, тут Глазов приписал своей рукой. Так это ж здорово, Саня! - оценил товарищ. - В общем, так. Пока мы тут думаем и копаемся в бумажках, продолжай развивать эту тему. Я как погляжу, у тебя неплохо получается. Идет?
- Договорились.
 
* * *
 
В третьем коммерческом магазине Ефиму и Косте удалось разжиться куском несоленого сливочного масла, килограммом печенья «Рот-Фронт», арбузом и двумя буханками белого хлеба. Настоящего белого хлеба, который долгое время в продаже отыскать было невероятно сложно.
Довольные они возвращались в Управление, обсуждая по дороге все на свете: жаркое лето и свою работу в МУРе, боевые новости с Дальнего Востока, где еще тлела война- про настоящих разведчиков Василькова и Старцева, десятки раз ходивших за линию фронта- про набирающую обороты мирную жизнь на западе страны, про снижавшиеся цены. Ну и, конечно же, обсуждали встречавшихся по дороге красивых девушек. Их в послевоенной Москве было много - гораздо больше, чем молодых мужчин.
Ефим беззаботно шагал рядом с дорогой, одной рукой тараня два кулька - один с сухарями, другой с печеньем. Другой прижимая к себе арбуз, доставшийся по смехотворной цене в три целковых. Консервы, масло и хлеб тащил Костя.
- Мужики нас, наверное, заждались, - посмеивался Баранец.
- Еще бы! Обед в столовке давно закончился. Время ужина.
- Ничего, сейчас придем и организуем шикарный стол…
Увы, отголоски недостаточного снабжения звучали до сих пор: столовая при Управлении открывалась всего на два часа в сутки - с тринадцати до пятнадцати. Завтракать, ужинать или организовывать ночной перекус (если того требовало расследование) сотрудники должны были самостоятельно.
- Пойдем быстрее, - поторопил Ким. - И вправду жрать охота…
Друзья прибавили шаг. Оставалось пройти квартал по Неглинной, свернуть влево на Кузнецкий мост, а там и родная Петровка.
Впереди на торце пятиэтажного дома рабочие монтировали огромный плакат. Три часа назад, когда Ефим с Костей топали мимо в первый магазин, мужики в спецовках успели закрепить пару первых фрагментов. Теперь картинка была почти полностью готова.
- Здорово! - запрокинув голову, залюбовался Баранец.
На полотне был изображен молодой лейтенант в парадной форме с золотой Звездой Героя на груди. На его правом плече сидел радостный сынишка лет четырех-пяти в бескозырке. Оба были счастливы. Они шли по Красной площади вдоль стен Кремля, красных знамен и праздничных транспарантов. Внизу крупными буквами значилось: СТАЛИНУ - СПАСИБО!
- Торжественно и очень красиво, - согласился Ким.
И вдруг услышал позади нарастающий рев мотора.
Костя был небольшого роста, легкий, подвижный, к тому же обладал отменной реакцией. Это и спасло Ефима.
Оглянувшись и заметив быстро догонявший грузовик, Ким мгновенно схватил товарища за руку и с силой дернул на себя - подальше от дороги.
Упав, оба покатились по тротуару.
Обдав жаром и выхлопом, грузовик прогрохотал мимо. Не останавливаясь, он помчался дальше по Неглинной в сторону Петровского бульвара.
- Ты номер запомнил?! - воскликнул Ким.
- Да я его и не видел, - сидя на асфальте, Ефим потирал ушиб-ленный локоть.
Рядом валялись ошметки разбившегося арбуза, у бордюра лежала раздавленная колесами буханка белого хлеба.
Баранец матерно выругался, поднялся, отряхнул брюки…
Вокруг собирался взволнованный народ. Подвыпивший мужичок грозил кулаком вслед простывшему грузовику, сердобольная хорошо одетая женщина смачивала ватный тампон духами и протирала ободранный локоть Ефима.
- Спокойно, граждане, мы из уголовного розыска, - показал Ким удостоверение. - Просьба не собираться и не задерживаться. Расходитесь…
 
 
Глава пятая
Венгрия, Будапешт; 12 февраля 1945 года
 
Остатки немецких и венгерских подразделений в центре Буды прошедшей неспокойной ночью были разбиты и уничтожены. Лишь несколько сотен уцелевших солдат и офицеров разрозненными группами покинули город. Бой закончился в последние ночные минуты. Теперь же небо просветлело, на востоке разгоралось оранжевое зарево.
- Вот это аппарат!
- Генеральский!
- Да уж. Не телега какая.
- И не «эмка».
- Весь разбитый, с простреленными бортами. А все одно красавец!.. - гудели бойцы, со всех сторон обступившие Хорьх.
Машина уткнулась в щербатую серую стену. Блестящий бампер от удара погнулся, левое переднее крыло вздыбилось. Из пробитого радиатора вытекала вода. Левая фара и почти все стекла были разбиты, виднелись пробоины от пуль и на элементах кузова. Пострадал и салон автомобиля: повсюду валялись осколки стекла, а на сиденьях остались кровавые подтеки.
- Хороша машина, да, товарищ командир? - подошел к Скрипкину старшина.
- Хороша, чего уж, - согласился тот. - Я, пожалуй, такую впервые встречаю.
- А вы заберите ее себе.
- Что значит, «заберите»?
- Ну не бросать же такую красавицу, ей Богу!
- На кой она мне, Авдонин? Да и не положена мне машина, - отмахнулся старлей. И, глянув на часы, добавил: - Комполка обещал приехать. Задерживается. Вот ему и отдадим.
- И то верно. Наш Стародубцев - хороший мужик. Пущай пользуется…
 
* * *
 
Первым к месту захвата немецких важных «птиц» примчался санитарный автобус и два офицера СМЕРШ на виллисе. Всех немцев: одного убитого и трех раненых увезли прямиком в штаб дивизии. «Там разберутся, - махнул рукой Скрипкин, - кого хоронить, кого допрашивать, а кому нашатырь под нос и в госпиталь».
Комполка Стародубцев чуток запоздал, прибыв в роту Скрипкина к шапошному разбору. Выслушав доклад ротного, и чертыхнувшись на известие, что всех увезли, он отправился осматривать генеральский транспорт.
- Ну, как, товарищ майор? - похлопал Скрипкин по крыше из плотного темного материала.
- Как-как… На такой машине и наркому не стыдно рысачить, - озадаченно проворчал тот. - Кравец. Статный, крепкий, с пружинистым телом. Хоть на выставку, ей Богу.
- Это мы вам приберегли, товарищ майор. Забирайте. Подарок от всей нашей роты.
Подарок Стародубцева изрядно озадачил. С одной стороны, великолепное авто просто не могло не понравиться. С другой же, душу простого деревенского человека терзали сомнения: зачем ему такая роскошь?
Во-первых, Хорьх майору был не по статусу. Сейчас он ездил на американском виллисе, коих по ленд-лизу в войска поступило несметное количество. Тысячи! Юркий, скоростной, надежный, живучий. Да еще и с повышенной проходимостью. Виллисы, если можно так выразиться, разрушили годами выстроенный в Красной Армии порядок. На них разъезжали младшие офицеры, майоры, полковники, генералы- к ним цепляли для буксировки противотанковые орудия, они перебрасывали вдоль линии фронта группы разведчиков и штабных гонцов с донесениями. Незаменимая машинка! А тут Хорьх. Хоть и разбитый, подраненный, но ведь Хорьх! Темная, почти черная крыша, такие же крылья, верхние створки капота. Светло-бежевые дверки и боковые решетки моторного отсека. Хромированные элементы радиатора, фар, бампера, зеркал заднего вида. Все лакированное, все блестит и манит, зовет. Высокий немецкий чин даже не затруднился отдать приказ о перекраске машины в более спокойные и неприметные цвета. Обходясь без маскировки, он сохранил качественную заводскую покраску.
Во-вторых, Семен Агафонович Стародубцев хоть и был далек от механических тонкостей, да тут образование и не требовалось. И так было ясно, что восстановить разбитый и пострадавший в перестрелке Хорьх будет не просто.
- Ой, Скрипкин, подведешь ты меня под седёлку, - вздохнул комполка. 
Он был родом из глухой степи, из позабытого Богом поселения в Чкаловской области, и порой в общении с подчиненными вворачивал такие обороты, что те лишь недоуменно пожимали плечами.
- Куда подведу? - не понял старлей.
- Под трибунал - вот куда!
- Да ладно вам, Семен Агафонович! - осклабился молодой парень. - Вы ж этот Хорьх не украли, и не на виллис выменяли.
- Так-то оно так. Да от него за версту несет этой… как ее… буржуйской аристократией! Шо я комдиву скажу, ежели он поинтересуется?
- Так и скажите: честно добытый в бою трофей!
Обойдя автомобиль еще раз, и поправив прикрепленный к запасному колесу штатив зеркала заднего вида, майор все-таки сдался:
- Эх, была не была! Готовь к отправке. Через час пришлю тягач…
 
* * *
 
Ближе к обеду американский «Студебеккер» притащил пострадавший в перестрелке Хорь в расположение штаба полка. Он находился чуть в глубине от позиций Скрипкина, ближе к западному берегу Дуная и был обустроен в первом этаже длинного - в полквартала - полуразрушенного дома. На улице по соседству с домом хозяйничал технический взвод, тянули провода связисты, у полевых кухонь колдовали снабженцы и повара. Санитары заняли пару комнат в первом этаже и колдовали над легко раненными бойцами. Сами штабные, коих набиралось всего три человека, обосновались в квадратной комнате на втором этаже.
Хорьх передали автомеханикам. Перекурив и обойдя подраненного «немца» со всех сторон, те принялись за работу. Один деловито поднял крышки капота и, вооружившись инструментом, закопался в моторе. Второй принялся латать пробоины в кузове. Третий куда-то побежал в поисках запчастей…
В Буде, ближе к западным холмам, еще слышались стрельба, взрывы гранат и мин. Бойцы Красной Армии преследовали и добивали разрозненные группы противника. Полку майора Стародубцева, оказавшемуся на острие атак Будапештской наступательной операции, дали пару дней передохнуть. В преследовании бежавших из города гитлеровцев полк участия не принимал.
С Хорьхом пришлось провозиться до позднего вечера. Рано утром механики закончили ремонтно-восстановительные работы: приладили найденное где-то лобовое стекло, наскоро залатали пробоины, заменили пробитое колесо, отрегулировали обороты мотора. И пригласили командира полка полюбоваться на результат.
- Почеши меня оглоблей!.. - оторопел от увиденного Стародубцев. - Шо, неужто сладили, а?! Глазам своим не верю.
- А то как же, товарищ майор!?
- Принимайте работу!
Не скрывая удивления и восторга, командир полка обошел отремонтированную машину кругом. Еще вчера он был уверен: Хорьх силами технического взвода не восстановить. И грешным делом подумывал: не отдать ли его в дивизию? А сегодня… Следы пулевых пробоин и недавней аварии, конечно, были заметны, но теперь взгляд на них не задерживался. Автомобиль выглядел единым целым.
Садиться за руль Семен Агафонович наотрез отказался:
- Э, нет! Я все больше по конской упряжи: по саням, по извозу, по седлу. А тут сурьезный специалист нужен. Епифанов! Епифанов, растудыт твою в качель!
Сержант Епифанов - извечный водитель командира полка - отшвырнув замусоленную самокрутку и одернув гимнастерку, предстал перед начальством.
- Туточки я, товарищ майор!
- А ну, опробуй фашистского мерина.
Просияв, сержант уселся на место водителя. По-хозяйски осмотрелся, огладил руль и рычаг переключения скоростей. Глянув вниз, нащупал правым сапогом педали тормоза, газа. Затем, что-то прошептав, повернул торчащий в замке ключ.
Стартер сделал несколько оборотов, мотор схватился и мягко заработал. Епифанов выжал сцепление, включил первую передачу. Плавно тронувшись, проехал пять-шесть метров.
Включив заднюю скорость, вернулся на прежнее место.
- Ну, как? - нетерпеливо поинтересовался Стародубцев.
Испытатель неохотно покинул кабину и восторженно доложил:
- Дельный аппарат, товарищ майор. Виллис, конечно, отличный автомобиль, но этот - просто царский. Еще бы на хорошей дороге его спытать.
Майор не сдержал довольства.
- Дельный, говоришь? - засмеялся он. - Тады седлай его. Едем в дивизию на совещание, заодно и спытаем…
 
 
Глава шестая
СССР, Москва; июль 1945 года
 
Происшествие с грузовиком всерьез насторожило Старцева. Позвав Егорова и Бойко, он при них подробно расспросил молодых людей о месте, о грузовике и обстоятельствах происшествия.
Вспоминая каждую мелочь, те описали все, как было.
- Что сами думаете по этому поводу? - спросил майор.
- Да я его и не видал, - с виноватым видом признался Баранец. - Ели б не Костя, точняк оказался бы под колесом.
- На бордюрный камень водитель грузовика наехал намеренно, - твердо заявил Ким. - Специально выбрал такую траекторию. А потом уж, подскочив на камне, крутанул руль влево.
- То есть сидевшего за рулем описать не можешь?
- Нет, Иван Харитонович. Секунды мне не хватило, чтоб бросить взгляд на кабину.
- М-мда, - задумчиво сказал Иван. - Сложно сделать однозначное заключение.
Василий предположил:
- Может, кто по пьяному делу? Сейчас много бывших солдатиков устраивается водителями. На фронте с них за вождение после выпивки никто не спрашивал - лишь бы задачу выполняли по перевозке боеприпасов, раненных, личного состава. А уж как они там ездили - один Бог тому свидетель. Вот и в городах по привычке выписывают кренделя.
- Сомневаюсь. Скорее, попытка умышленного наезда, - возразил Бойко.
- Обоснуй.
- Если шофер водил грузовик по бездорожью фронтовых рокад, то на московском асфальте справиться с этим с завязанными глазами.
И этот довод оспорить было трудно. 
Получасовое обсуждение не привело сыщиков к единому мнению.
- Короче, слушайте сюда, - подвел итог Иван Харитонович, обращаясь ко всем присутствующим в кабинете. - Как бы это происшествие мы не квалифицировали, приказываю отныне всем усилить внимание и осмотрительность. Особенно, когда ходите вдоль дорог, пересекаете их или приближаетесь к перекресткам. В общем, не расслабляться, включить максимальную осторожность и действовать как на фронте. Не исключаю, что какая-то сволочь желает с нами поквитаться за прошлые расследования.
- Или помешать текущим, - добавил умница Егоров.
 
* * *
 
Пока основная группа сыщиков под руководством Старцева проводила привычные оперативно-следственные действия, Васильков занимался автомобилем Хорьх.
Для начала он снова отправился к начальнику технической экспертизы Гавриилу Марковичу Глазову. Правда, не один, а с фотографом Горшеней. По его просьбе Игнат переснял всю интересующую Василькова информацию: статьи, техническое описание, снимки и рисунки самого автомобиля. Расследование убийств возле товарных станций через разработку автомобиля преступников, казалась ему весьма перспективным вариантом. «Почему бы нет? Тем боле, что автомобиль оказался довольно редким, - рассуждал он. - Это ж не «эмка», коих по Москве бегают тысячи!..»
Вооружившись добытым материалом, Александр отправился в Транспортный отдел Главного управления рабоче-крестьянской милиции. В стенах этого учреждения ему пришлось провести несколько часов. Зато, вернувшись на Петровку, он показал Ивану три архивных выписки.
- Три, Ваня! - радостно сообщил он. - На всю Москву всего три таких автомобиля! Ей Богу, я думал, будет не меньше десятка!
- Это упрощает дело, - рассматривал тот документы. - А насколько свежи эти данные?
- Первый Хорьх модели 830Bk ввезен в столицу еще до войны. Вот выписка по нему.
- Ага. Находился в собственности генерал-полковника ВВС Гуляева Николая Дмитриевича. После его смерти перешел в собственность вдове генерала - Гуляевой Дарье Давыдовне. Номерной знак… Адрес… - внимательно читал Старцев. - Годится. Давай следующий…
- Второй Хорьх привезен из прифронтовой зоны в конце сорок четвертого года в качестве трофея и передан в распоряжение гаража Московского городского комитета ВКП(б).
- Так, понял. С этим тоже проблем не будет - съездишь и проверишь его наличие, состояние. А что с третьим?
- Третий самый свежий - прибыл в Москву на грузовой плат-форме товарного состава незадолго до окончания войны, - пояснил Васильков. - Владелец - инвалид. Тут его краткие данные.
Ознакомившись и с третьим владельцем, Иван Харитонович кивнул:
- Отлично, Саня. Теперь, не откладывая в долгий ящик, надо взять служебную машину и разобраться с каждым из трех Хорьхов.
- Да я хоть сейчас!
- Если хочешь, составлю тебе компанию, а тут ребята и без меня справятся.
- Конечно! - возрадовался тот.
Он хорошо справился с первым заданием, но для самостоятельного расследования опыта еще не хватало.
 
* * * 
 
Дарья Давыдовна Гуляева постоянно проживала на даче в подмосковной Баковке. Уютное, спокойное и вполне себе удобное местечко. С севера огромный лесной массив, от которого вечерами тянуло свежестью и ароматами лиственных деревьев. С юга - пруды и знаменитый дачный поселок литераторов Переделкино. Тут тебе и железнодорожная станция, и асфальтовое шоссе, и все необходимые магазины. И до западной столичной окраины при случае недалеко добираться - всего-то с десяток километров.
Испросив в гараже служебную «эмку», фронтовые друзья расположились на ее заднем сиденье и тронулись в путь. Ехать предстояло около часа.
Пожилой водитель глядел на дорогу, крутил баранку, а иногда, забывшись, напевал под нос знакомую песенку из репертуара Леонида Утесова. Через опущенные стекла в кабину врывался горячий ветер. Иван зажал коленками свою трость и покручивал ее, о чем-то размышляя. Александр смолил беломорину. И дивился превратностям судьбы, благодаря которым друзья вновь повстречались уже в мирной жизни. 
Иван начал войну в артиллерии, после тяжелого ранения под Москвой попал в пехоту- за смекалку и отвагу был переведен в разведку, где и познакомился с Васильковым. Летом 1943 года разведгруппа возвращалась с задания, долго ползли через минной поле. По плоской местности шарили прожектора, сзади постреливали немецкие пулеметы. Так вышло, что пулей ранило бойца, а он, катаясь и скрипя зубами от боли, задел растяжку одной из немецких мин- взрывом серьезно повредило осколками ногу Старцева. В госпитале хирурги едва собрали покалеченную ступню. Иван долго провалялся на больничной койке, каждый день разрабатывал ногу, в надежде вернуться в строй. Но из армии его все-таки комиссовали. Имея несгибаемую натуру, Старцев не сдался, на запил и в сторожа не подался. Приодевшись и подготовившись, отправился на прием к начальнику Московского уголовного розыска. И приглянулся ему своей открытостью, бескомпромиссностью, напором, смекалкой. Так и попал на Петровку-38. Здесь довольно быстро набрался опыта, дорос до руководителя оперативно-розыскной группы, получил майорские погоны.
У Александра судьба сложилась по-другому. Он командовал дивизионной разведкой до самой Победы, обучал уму-разуму молодежь, готовил сложные операции в тылу врага и сам время от времени хаживал в поиск за «языками». Закончил войну в Германии. Командование не хотело его отпускать, уговаривало остаться, сулило подполковничьи погоны, учебу в академии и хорошие должности. Все ж таки огромный опыт, безупречная репутация, партийный билет, высшее образование, боевые ордена. Но он отказался, желая вернуться к мирной жизни и к своей любимой профессии геолога.
Вернувшись в родную Москву, он действительно пытался устроиться на работу по специальности. Не вышло. Московское государственное геологическое управление, из которого он призвался в армию и отправлялся на фронт, все еще находилось в эвакуации в Семипалатинске. Пришлось устраиваться на завод простым слесарем.
Возможно, он до сих пор стоял бы у слесарного верстака, если бы в один из вечеров после тяжелой рабочей смены не заглянул в пивной павильон. Меж стоек в непроглядном табачном дыму и среди пьяного люда он к величайшему удивлению повстречал Ивана Старцева. Там же узнал о его службе в МУРе. Там же получил предложение от товарища попробовать себя в уголовном розыске. Там же, не раздумывая, согласился…
- Баковка, товарищи офицеры, - предупредил водитель, сбросив скорость. - Тут нам куда?
- Угол Пролетарской и Трудовой, - подсказал Васильков.
Попетляв несколько минут по тенистым улочкам дачного поселка, «эмка» остановилась у ворот нужного дома.
 
* * *
 
Дарья Давыдовна оказалась милейшей женщиной лет пятидесяти пяти. Она встретила сыщиков в длинном цветастом халате с чашкой чая в одной руке и янтарным мундштуком с папиросой в другой. Ее голову покрывали папильотки из пергаментной бумаги, из карманов халата торчали расчёска, и старомодное зеркальце из слоновой кости.
Глянув на удостоверения МУРа, она нисколько не удивилась и пригласила гостей в дом с таким видом, будто сотрудники НКВД просиживали на ее даче дни напролет.
- Знаете, молодые люди, я настолько здесь одичала, что рада общению с кем угодно, - заявила она, попыхивая дорогим табачком. - Хоть с грабителями, честное слово. Проходите. Но знайте: у меня ничего не пропало, я ни с кем не скандалила и ни на кого не жаловалась…
Сыщики подошли к добротному и немаленькому деревянному дому, поднялись по крыльцу и сразу попали на застекленную веранду, где отчаянно пахло яблочным вареньем.
- Не желаете выпить по чашке чаю? - предложила хозяйка. - У меня настоящий грузинский чай.
- Спасибо, Дарья Давыдовна, мы спешим, - отказался Старцев. И сразу перешел к делу: - Мы хотели бы задать несколько вопросов.
- Для родных органов - всегда-пожалуйста. Присаживайтесь, - указала женщина на плетеные кресла, стоявшие вокруг большого овального стола.
Наметанным взглядом Старцев определил: большую часть времени вдова проводит именно на веранде. На спинке одного из кресел висела теплая шерстяная кофта - ее хозяйка накидывала прохладными вечерами. В центре
стола возвышалась электрическая лампа, рядом с ней лежала стопка газет под раскрытой книгой. Здесь же обитали очки, пяльца с иголками и мулине, пузырек с таблетками от мигрени, колода карт…
Разговор с вдовой генерала и вправду получился коротким. Как только она поняла, что речь пойдет о машине, сразу заулыбалась, едва приметная скованность исчезла.
- Да что вы, молодые люди, бог с вами! - засмеялась женщина. - Хорьх стоит в гараже много лет. Он не способен проехать и пары метров - в его моторе какая-то неисправность. Муж еще при жизни хотел где-то заказать запчасти, да не успел. А я… - жеманно пожала она худыми плечиками. - Зачем мне эта машина? Водить я не умею, за продуктами в Москву езжу с соседями. Хотела продать, да все руки не доходят.
- А можно взглянуть на вашего Хорьха? - осторожно поинтересовался Васильков.
- Сколько угодно, - затушила вдова папиросу и, поднявшись, скомандовала в открытую дверь: - Зина, подай ключи от гаража! Пойдемте, гараж рядом с калиткой и воротами…
 
* * *
 
Хорьх стоял в довольно просторном деревянном гараже под свисавшими с потолка истлевшими рыбацкими сетями. Вдоль стен ровными рядами хранились удилища различного размера, сачки, раколовки, еще какие-то мудреные принадлежности. Покойный хозяин немецкого автомобиля, несомненно, был заядлым рыболовом, хаживал на ближайшие пруды, где проводил немало времени за любимым занятием.
Черный тент кабины Хорьха закрывал бесформенный кусок старого брезента. Стекла и дверки находились в относительно неплохом состоянии, а все остальное: капоты моторного отсека, крылья, фары, бамперы, два запасных колеса по бокам и небольшой задний багажник скрывались под толстым слоем пыли.
Обойдя и осмотрев машину со всех сторон, сыщики молча переглянулись. Обоим стало ясно, что Хорьх не покидал своего убежища несколько лет кряду. Все четыре колеса были спущены, резиновые покрышки растрескались и не подлежали восстановлению. Хромированные элементы кузова давно проржавели. Да и пыль на открытых деталях лежала ровнехонько без малейших следов чьего-то вмешательства.
Васильков присел возле одного колеса, возле другого. Внимательно осмотрел и ощупал покрышки. Поднявшись и вытирая платком руки, встретился взглядом с товарищем. «Нет, - уверенно качнул он головой, - эта машина в Церковном проезде быть не могла».
- Дарья Давыдовна, а ключи от машины у вас? - на всякий случай поинтересовался Старцев, оттянув брезент и заглядывая внутрь кабины.
- Оба ключа лежат в ящике стола в рабочем кабинете мужа, - вздохнула та. - Я нарочно ничего не трогаю в его комнатах. Решила оставить все, как было при нем. Увы, с возрастом люди становятся сентиментальными. 
- Я могу вас попросить об одном одолжении? - гнул Иван свою линию.
- Пожалуйста.
- Не могли бы вы проверить наличие ключей и… показать их нам.
Просьба вдове не понравилась. Наморщив припудренный носик, и брезгливо поведя плечиком, она, тем не менее, поднялась по дачному крыльцу, прошла через веранду и исчезла в темном дверном проеме.
Вернулась Дарья Давыдовна через пять минут, неся на ладони два одинаковых небольших ключа от замка зажигания.
- Убедились? - надменно спросила она.
- Да, большое спасибо.
- И вам того же…
 
* * *
 
Из Баковки сыщики прямиком направились в гаражное хозяйство Московского горкома ВКП(б). Доехали быстро. Учреждение было серьезным, но в стенах его большого гаража сыщики почувствовали себя куда проще, чем в гостях у своенравной и обидчивой вдовы генерала.
Сначала подошли к вахтеру, предъявив удостоверения, представились, назвали цель визита. Понятливая тетка вызвала по телефону свое начальство. Вскоре как из-под земли вырос ладно скроенный и опрятно одетый мужчина - ровесник Василькова и Старцева. Выслушав, повел внутренними коридорами. Через три минуты сыщики вошли в гараж.
Помещение поражало не только размерами. В потолке, на манер больших заводских цехов, для лучшей освещенности были устроены ряды окон. Повсюду чистота, идеальный порядок. Гаражное начальство Московского уголовного
розыска трудно было упрекнуть в слабине или в халатности, но в здешнем хозяйстве все буквально блестело и сияло. Повсюду на стенах и колоннах красовались надписи в едином стиле: «пожарный гидрант», «внутренний телефон», «чистая ветошь», «использованная ветошь», «отработанное масло», «урна»… Под каждой надписью находилось соответствующее имущество. На чистом цементном полу ни одного темного пятнышка от разлитого бензина или масла; ни окурка, ни сломанной спички. Посередине гаража отсвечивала стеклянными гранями будка главного механика. С ней соседствовали склад запасных частей, хранилище инструментов, туалеты и комната отдыха.
Провожатый окликнул начальство. Тотчас подошел пожилой худенький мужчина с седыми усами.
- Осип Сергеевич, - вытирая ветошью руки, представился он. - Чем могу помочь?
Старцев в двух словах объяснил интерес.
- Есть у нас такой немец. Занятный экземпляр. Пойдемте…
Хорьх сыщики увидели в дальнем конце гаража - в той его части, где механики занимались ремонтом. Автомобиль стоял над ямой на деревянных пеньках-колодках. Все колеса, включая запасные, были сложены стопкой у стены. Здесь же находились и снятые дверки, и демонтированные сиденья, и еще какие-то причиндалы.
- Ого, - окинул взглядом разобранное хозяйство Старцев. - И давно он в таком состоянии?
- Да уж с месяц, - покручивая ус, ответил Осип Сергеевич.
- Чего с ним случилось?
- Весной коробка начала барахлить: то первая не включается, то задняя вылетает. Тут секретаря на Пленум вести, а Хорьх заупрямился и ни с места. Это, почитай, редкость для немцев, но и они не вечные - случается. Ну, я в сердцах и в скорости заменил секретарю машину, а Хорьх приказал затолкать на яму.
- И как успехи?
- С коробкой-то разобрались. Но раз уж такое дело, то решили заодно всю ходовую проверить, кузовные детали подправить, в кабине кое-что подновить. Людей-то ответственных возим - должны соответствовать. А машина с тех пор как ее привезли из Польши, ни разу не подлежала ремонту…
Слушая ответы главного механика, Васильков снова занялся колесами - присел на корточки и принялся изучать рисунок протектора.
- Стало быть, за этот месяц Хорьх ни разу не покинул гаража? - поинтересовался он, ковыряя пальцем резину.
- Так как же?! - искренне подивился вопросу Осип Сергеевич. - Куда ж он в таком виде? Да еще без коробки. Не-е, так с весны и простоял без движенья. За это могу поручиться…
 
* * *
 
- Я заметил, Саня, ты опять колесами интересовался. Это правильно - ты рисунок протектора лучше других запомнил, - нахваливал молодого напарника Старцев, покидая гараж Московского горкома. - Что скажешь по своим наблюдениям?
- Колеса явно с другой машины, - уверено ответил Васильков. - Нет ни одной покрышки с оригинальным рисунком протектора. Видать, машину использовали каждый день, и оригинальные пришли в негодность. Поэтому их и заменили другими. Либо здесь, либо еще до отправки в Польше.
- Это объяснимо. Горком - организация серьезная, - согласился Иван. - А какие покрышки подходят для замены оригинальных?
- Только от иностранных легковых машин. От наших - диаметр маловат и нагрузка должна быть поменьше…
Покинув здание Горкома, постояли возле каменного крыльца, покурили, посовещались. И направились к ожидавшей машине. 
- Куда теперь, товарищи офицеры? - спросил водитель, когда те уселись на задний диван.
- Остался у нас Красностуденческий проезд, дом №4, - назвал последний адрес Васильков.
- Красностуденческий? - почесал затылок водитель. - Ба, сколько живу в столице, а никогда о нем не слышал. Это где ж такой?
- Платформу Тимирязево знаешь?
- Бывал.
- Вот туда по Дмитровскому шоссе. Не доезжая пару километров до платформы съезд влево.
- Ага, понял. Это мы зараз соорудим…
Легковушка тронулась и, плавно набирая скорость, побежала по улице в сторону ближайшего перекрестка.
Старцев посмотрел на часы, затем в небо. Вечерело. «Лишь бы этот инвалид оказался на месте, - подумал он. - Если адрес липовый или он скрылся в неизвестном направлении, то дело опять забуксует…»
 
 
Глава седьмая
Венгрия, южная окраина Будапешта; 15 февраль 1945 года
 
Штаб дивизии находился на окраине холмистой и зеленой Буды. Здесь самый нижний по течению красавца Дуная мост соединялся с шоссе, опоясывающим южный пригород венгерской столицы. В мирное время город строился, разрастался. Накануне войны за этим шоссе едва появились ростки новых кварталов. В память об этом кое-где зияли котлованы или торчали остовы так и недостроенных зданий. Южный пригород Буды нашим войскам удалось отбить у фашистов довольно быстро. Поэтому командир дивизии полковник Кононов распорядился обустроить штаб в подходящем пустующем доме.
Комполка майор Стародубцев подъехал к штабу дивизии аккурат за десять минут до начала совещания. Успевший освоить Хорьх сержант Епифанов лихо развернулся и тормознул между виллисом и мотоциклом М-72. Все приглашенные на совещание: командиры полков, штабные и офицеры управления дивизии курили у входа в парадный подъезд трехэтажного дома. Завидев подъехавший немецкий легковой автомобиль, все как по команде побросали окурки и с интересом направились к его счастливому обладателю. Добыть такой знатный трофей удавалось далеко не каждому, и офицерам не терпелось учинить «виновнику» допрос.
- Поздравляю с обновкой, Семен Агафонович! - первым пожал ему руку молодой полковник - начальник штаба дивизии. - И как тебе новый конь?
Стародубцев был похож на именинника - смущался, краснел и что-то бубнил невпопад.
- Вот это аппарат! - восторгались офицеры.
- Красавица!
- Да не красавица, а красавец!
- Хорьх - понимать надо!.. - галдел военный люд.
Это был автомобиль, изготовленный противником - на заводах ненавистной фашистской Германии. Тем не менее, обступив его со всех сторон, советские вояки отдавали должное необычной хищной форме кузова, качеству, технологиям, и той аккуратности, с которой была исполнена каждая деталь технического чуда.
- Комдив!.. - вдруг пронеслось по нестройным офицерским рядам.
Народ расступился, пропуская к Хорьху полковника.
Пыхнув папироской, тот подошел, огладил плавный изгиб темного крыла. Слегка наклонившись, осмотрел и поковырял пальцем наспех заделанную пулевую пробоину в дверке.
- Чей? - спросил он голосом военного прокурора.
Почуяв в груди неприятный холодок, Стародубцев шагнул вперед.
- Мой, товарищ полковник.
- Где добыл?
- Трофей, - использовал майор заготовку Скрипкина. - Тех немецких генералов, что мы захватили возле гостиницы.
- Это которых в госпиталь отправили?
- Так точно.
Полковник Кононов обошел Хорьх со всех сторон, заглянул внутрь кабины, легонько попинал переднее правое колесо. И, посмотрев на часы, заторопился:
- Через минуту начинаем, товарищи офицеры. Прошу всех в штаб…
 
* * *
 
На редких совещаниях, проводившихся в затишьях между войсковыми операциями, штурмами и передислокациями частей, «лить воду» и произносить длинные пустые речи было непринято. Говорили исключительно по делу: коротко и предельно ясно. Потому посиделки в штабе дивизии случились недолгими.
Собрались в самой большой комнате вокруг длинного узкого стола, сооруженного из пустых снарядных ящиков. В комнате было сумрачно, так как почти все стекла в окнах повылетали от близких разрывов; солдаты, чтоб не сквозил холодный воздух, прикрыли их досками. В углу гудела буржуйка, труба от нее замысловатым образом петляла вдоль стены и выходила в ближайшее окно через небольшое отверстие. В переднем углу стояло знамя дивизии. Рядом с входом на вбитых в стену гвоздях висели автоматы, фуражки, шапки, командирский бинокль. Рядом с печкой сушились стопки дровишек, а всю противоположную стену занимали карты Будапешта и его пригородов.
Устроились кто на чем: на уцелевших стульях, на тех же ящиках, на остатках каких-то тумбочек. Начало совещания не предвещало сюрпризов: комдив обвел усталым взглядом присутствующих, привычно кивнул сидящему справа Стародубцеву. Майор поднялся, расправил полы шинели и первым доложил о состоянии дел в вверенном полку. Следом похожие доклады прозвучали от других полковых командиров и командиров частей обеспечения.
Начальник штаба дивизии, выйдя к висящей карте, обрисовал оперативную обстановку. «Дирижируя» остро отточенным карандашом, он показал сместившуюся к северо-западу линию фронта, прошелся по изогнутым красным линиям наших армий, не забыл и про синие, обозначавшие войска вермахта. Заглядывая в планшетку, он озвучил цифры безвозвратных и санитарных потерь в дивизии- упомянул про технику, про боеприпасы.
Далее комдив зачитал приказ командующего армией о начале Балатонской оборонительной операции.
- Нашей дивизии в этой операции отведена важная роль, - подытожил полковник Кононов. - Завтра в шесть часов утра мы начинаем передислокацию на линию населенных пунктов Гант-Замой. На юге новые позиции дивизии граничат с частями 1-й болгарской армии. Эта армия находится в оперативном подчинении 3-го Украинского фронта и прикрывает операцию с юга в районе озера Балатон. С севера, в районе местечка Гант, дивизия соприкасается с соседями по корпусу - 2-й гвардейской дивизией. Итак, задачи по передислокации. Давай, Степан Петрович…
И снова всеобщим вниманием завладел начальник штаба, поводя острием карандаша по цветастой карте и объясняя полковым командирам дислокацию, задачи, рубежи, направления предполагаемых главных ударов.
 
* * *
 
Совещание продлилось ровно сорок минут. По его окончанию офицеры, толпясь у двери, покидали большую сумрачную комнату.
- Семен Агафонович! - окликнул Кононов.
Остановившись, тот оглянулся.
- Я, товарищ полковник.
- Задержись на пяток минут.
Майор неуверенным шагом подошел к длинному столу.
- Сидай, - кивнул полковник и ненадолго исчез в соседней ком-нате.
Вернувшись, поставил на стол котелок и пустую алюминиевую миску. Глубокой деревянной ложкой он аккуратно переложил из котелка в тарелку непонятное красное месиво.
В месиве майор разглядел кусочки красного перца, помидоров, моркови, лука. Комдив протянул ложку.
- Давай, пробуй.
Предложение показалось странным. Кононов в общении с подчиненными никогда не был жестким, не срывался и крайне редко вворачивал матерные словечки. Но в то же время ни разу не проявил мягкотелость, не дал слабину. В общем, всегда держал дистанцию. И вдруг запросто угощает какими-то овощами.
Взяв ложку, Стародубцев медленно присел на табурет, когда-то бывший красивым стулом. Наклонившись над столом, недоверчиво понюхал месиво.
Вид у блюда не внушал доверия, но запах от него исходил аппетитный. Этакая смесь овощей в томатном соке с солью, чесночком и острыми приправами.
- Я ж из-под Ростова - думал, только у нас такие чудеса в ого-родах произрастают, - продолжал полковник. - А тут венгерское! Зимой! И как приготовлено славно! Кушай-кушай, не стесняйся!..
Майор подцепил ложкой немного месива, потряс ложкой, попробовал. Разжевав и чмокнув губами, вскинул брови, улыбнулся.
- А ничего, товарищ полковник! Вкусно!
- Вот! А я что говорил?! Ешь. И послушай, что я тебе растолкую…
Стародубцев слыл человеком от земли: мудрым, догадливым, прозорливым. Понимал он, почему комдив приказал задержаться, для чего усадил за стол и потчует необычным блюдом. Потому и поворот разговора воспринял спокойно.
- Ты же должен понимать, Семен Агафонович, что всякой должности обязано быть соответствие, - спокойно, с мягкой назидательностью произнес полковник. - Дали тебе полк в ноябре прошлого года, а вместе с ним и новый виллис - езди на здоровье. У меня дивизия. Стало быть, и сиденье под задницей должно быть помягче - пользуюсь стареньким опелем со спиленной крышей. Как это по-ихнему?.. О, вспомнил: кабриолет!
- Так нешто я не соображаю, товарищ полковник?.. - пожал плечами майор. - Я и не собирался восстанавливать Хорьх. Схватили этих генералов и то, слава Богу. А Хорьх… - отмахнулся он, - Скрипкин прицепился: возьми, да возьми! Чего, дескать, добру пропадать? Ну, я и приказал отбуксировать его к механикам.
Прогулявшись вдоль заколоченных досками окон, Кононов чиркнул спичкой, подпалил папиросу.
- Это ты правильно сделал, что восстановил технику. И пойми: я ж тебя не ругаю, - одобрительно прогудел он. - Да и Хорьх распроклятый не себе забираю - не по Сеньке, как говориться, шапка. Командиру корпуса хочу его предложить. Он все ж таки генерал. Как считаешь, Семен Агафонович?
- А я что? Я согласный - забирайте его с Богом. Я вам только спасибо скажу.
- Значит, договорились?
- Договорились, товарищ командир.
- Не обижаешься?
- Нет, что вы!
- Ну и славно. Значит, давай договоримся так: возвращаешься в расположение полка на Хорьхе и на ночь сдаешь его механикам - пусть они как следует подлатают пробоины. А утром твой Епифанов пригонит его ко мне в дивизию.
- Понял, товарищ полковник. Разрешите идти?
- Нет, постой. Блюдо мадьярское понравилось? Только честно!
- Понравилось, товарищ полковник. Ей Богу, понравилось!
- Тогда вот, держи, - подал он котелок. - Кушай на здоровье. Больше не задерживаю…
 
* * *
 
Как ни странно, но в полк Семен Агафонович возвращался в добром настроении. Подарок старлея Скрипкина с самого начала не лег на душу - ни разу в своей жизни деревенский мужик Стародубцев не получал дорогих подарков. Ни разу не гарцевал по центральной сельской улице на лучшем своем жеребце по кличке Алмаз. Да и вообще жил всегда скромно, по-простому, никогда ничего не делая на зависть односельчанам. Потому, усевшись утром в кабину Хорьха, вместо предвкушения радости и душевного подъема ощутил неприятное беспокойство. Теперь же, когда судьба красивого немецкого автомобиля разрешилась в пользу командира корпуса, с плеч майора будто свалился тяжелый гнет. Правой рукой он держался за ручку дверцы, в левой покачивался котелок с вкусным мадьярским варевом. Сам же майор глядел вперед и улыбался в пышные и начавшие седеть усы.
От штаба дивизии до расположения полка ехать предстояло недолго. Полтора десятка городских кварталов, занятых подразделениями соседних частей.
В преддверии крупной войсковой операции, южная часть Буды напоминала огромный военный лагерь, где полным ходом шла подготовка к учениям. Разъезжая по позициям батальонов своего полка, Стародубцев не задумывался о личной охране. Местных жи-телей советские бойцы не опасались. Большинство венгров сидело по домам, агрессии никто не проявлял. Зато наши солдаты, сержанты и офицеры попадались едва ли не на каждом углу.
- Вы в чем-то левый ус испачкали, Семен Агафонович, - заметил Епифанов, когда Хорьх вырулил на улицу, шедшую вдоль красивого бульвара.
Хитро усмехнувшись, тот вытер кулаком усы.
- Ага, чуток испачкался. Комдив меня знатным блюдом потчевал. Вот этим, - показал он котелок.
- Что-то диковинное. Ненашенское?
- Местное, мадьярское.
- Ну и как оно вам?
- Вкусное, шо там говорить… У нас на селе такого не готовили. Ни перцы, ни помидоры у нас не росли. Чего там… ветры в нашей Чкаловской области круглый год. Летом жара, засуха; зимой - морозы под сорок. Картоха росла, капуста, буряки, редька. Да лук с чесноком в хорошие годы.
- А я чую, чесночком в кабине потянуло, - хохотнул сержант.
- Чесночку я бы поболе подмешал, - довольно заметил офицер. Вздохнув, передал сержанту волю полковника: - Как высадишь меня, Епифанов, Хорьх передашь механикам.
- Эт чего ж?! - подивился тот. - Кажись, все сделали в лучшем виде!
- Сделали в лучшем, а надо так, шо б сияло и блестело. В общем, отбывает наш Хорьх в распоряжение самого генерала, командира корпуса.
Сбавив скорость и объезжая воронку, сержант присвистнул.
- За что ж? Али провинились в чем, Семен Агафонович?
- Да какой там! - отмахнулся майор. - Тут понимать надо: кому какого коня под седло предлагать. А потому ретранслируешь механикам мой приказ: до утра привести автомобиль в полнейший порядок. Утром заберешь его и отгонишь к штабу дивизии. Усек?
Епифанов набрал полную грудь воздуха чтоб шумно выдохнуть, а заодно пожаловаться начальству: дескать, только начал привыкать к хорошей машине, как…
Не успел.
Воронка осталась позади. Он воткнул вторую скорость, начал плавно разгоняться. Но тут слева - из прилегающего к проезжей части бульвара - прострекотала автоматная очередь.
Пули ударили по левой дверце, посыпались разбитые стекла.
Епифанов крутанул руль вправо и начал заваливаться на Стародубцева.
Двигатель взревел. Подворачивая по плавной дуге вправо, Хорьх опрокинул секцию чугунного забора, влетел в небольшой дворик двухэтажного дома и врезался в стоящее посередине дерево.
Над бульваром возвышались огромные платаны. Под их неподвижными голыми кронами был высажен вечнозеленый кустарник.
В крайнем ряду дернулась ветвь самшита. Видно, стрелявший человек хотел подняться в полный рост, пересечь дорогу и подбежать к застывшей во дворе машине.
Но его планам помешали два грузовика с советскими солдатами. Появившись на ближайшем перекрестке с соседней улицы, они повернули на бульвар и через несколько секунд остановились возле застывшего Хорьха.
 
 
Глава восьмая
Москва; июль 1945 года
 
Солнце клонилось к горизонту. Небо еще оставалось голубым и ярким, но пройдет еще каких-нибудь тридцать минут, и краски его померкнут. Невыносимо душный воздух быстро остынет, в загустевших сумерках вдоль улиц начнут зажигаться электрические фонари.
Сидя на заднем диване «эмки», Старцев молчал и снова меланхолично покручивал зажатую меж колен трость. Влево-вправо. Влево-вправо… Машина мчалась по Дмитровскому шоссе на север столицы. Васильков смотрел в окно на железнодорожную насыпь с мелькавшими столбами, семафорами, деревьями лесополос. Он хорошо знал фронтового товарища, и понимал, что тот нервничает.
Расследование необъяснимых преступлений вблизи двух товарных станций буксовало, топталось на месте. Все привычные оперативные меры, предпринимаемые розыскной группой, ровным счетом ничего не давали. Ни повторные осмотры места преступления, ни беседы с соседями и родственниками, ни поиск аналогий в архивах, ни анализ с выдвижением самых смелых версий. Ни-че-го. Потому-то Старцев и возлагал надежды на Сашку Василькова, взявшегося за поиски неизвестного автомобиля, побывавшего в ночь убийства в Церковном проезде.
- Слушай, а ведь в Церковный мы ездили этой же дорогой? - очнувшись от раздумий, Старцев оглядывался по сторонам.
- Ну, да, - кивнул товарищ. - Нам скоро налево - в Красностуденческий, а товарная станция Владыкино чуть подальше.
- Нужно переехать через «железку» и там еще версты полторы, верно?
Александр только теперь понял, к чему клонит Иван.
- Ты прав, - сказал он, - владелец третьего Хорьха действительно проживает недалеко от Церковного. И это наталкивает на определенные мысли.
Старцев многозначительно посмотрел на друга.
- Вот и я о том же…
Через пару минут машина свернула с Дмитровского шоссе и, сбавив скорость, закачалась на разбитом асфальте Красностуденческого проезда. Сыщики принялись искать дом с номером «4». Справа от проезда зеленели незасеянные поля одного из подмосковных колхозов, слева тянулись однообразные кварталы частного сектора.
- Прибыли, товарищи офицеры, - объявил водитель, подворачивая на обочину.
- Точно, - заметил Васильков на заборе ржавую металлическую цифру.
Покинув «эмку», сыщики направились к калитке…
 
* * *   
 
Первое впечатление от встречи с инвалидом войны было двойственным, неоднозначным. Под басовитый лай здоровой псины Васильков с минуту стучал кулаком в калитку. Потом эстафету принял Старцев и несколько раз врезал по рассохшимся воротам тростью. Лишь после этого в сенцах и на крыльце кто-то зашевелился.
- Чего взялись тарабанить?! - послышался грозный окрик. - Я вот сейчас пса спущу, и будет вам забава!
- А я пристрелю твоего пса, и будет тебе забота, где его хоронить, - спокойно отвечал Иван Харитонович через закрытую калитку. - Открывай!
Лязгнул крючок, скрипнули старые несмазанные петли калитки.
- Кто такие? - недружелюбно спросил хозяин в узкую щель.
- Уголовный розыск, - показал красное удостоверение Старцев.
- А-а… так вы по машине, что ли? Так бы и сказали. Проходите…
«По машине?!» - удивленно глянул на товарища Александр.
«Сам ничего не понимаю», - пожал тот плечами.
Полностью распахнув калитку, мужчина шагнул к будке, подтянул за цепь пса. Пока он держал бесновавшегося зверя, сыщики прошмыгнули по тропинке к дому, не забывая при этом зыркать по сторонам. У крыльца остановились, поджидая хозяина.
Одноэтажный деревянный домишко находился почти в центре среднего по размерам участка. Справа от дома напротив ворот стоял покосившийся сарай, слева темнело сооружение из бревен, похожее на баню, которой давненько никто не пользовался. Хозяйство было изрядно запущено: резные ставни жилого дома, ворота и калитка не видели краски с довоенного времени- вторая ступенька крыльца провалилась- несколько плодовых деревьев в саду погибли, но никто не спешил заменять их новыми саженцами. Сам участок был захламлен, повсюду валялся мусор.
Присев на колено, мужчина закреплял накоротко цепь. Покончив с этим занятием, он нащупал лежавший рядом костыль, тяжело поднялся. И только теперь Иван с Александром заметили, что у него отсутствует одна стопа.
Роста он был среднего, кряжистый, крепко сложенный. Покуда не лишился ноги, на земле стоял твердо, уверенно. Из-под копны темных с проседью волос виднелся высокий покатый лоб. Лицо было самым обычным, спокойным и без запоминающихся особенностей. Разве что тяжелый слегка раздвоенный подбородок намекал на волевой характер. Возраст по такому лицу определить было сложно.
«Лет тридцать пять, - решил Старцев. - А учитывая, что война потрепала - и того меньше…»
Опираясь на костыль, он подошел, представился:
- Хлынов Федор Поликарпович. Капитан запаса.
- Майор Старцев.
- Майор Васильков.
- Чем обязан? По машине, вроде, все рассказал участковому. Или нужны еще сведения?
- А что случилось с вашей машиной?
Вопрос поставил хозяина дома в тупик. Секунду он растерянно взирал то на одного сыщика, то на другого.
- Как что? - в голосе промелькнули нотки недовольства. - Так угнали мою машину. Я ж в заявлении все описал. Участковый сам приходил, потом со следователем из РОМа*. Или вы по каким другим делам?
- Угнали, значит, - почесал за ухом Иван Харитонович. - Когда это случилось?
- Так… семь дней тому. Да, точно - ровно неделя сегодня выходит.
- Давайте побеседуем по этому поводу, - Старцев кивнул на деревянную скамейку, приглашая Хлынова присесть. - А мой товарищ пока осмотрит двор. Вы ведь машину во дворе ставили?
- Да, после того, как от хлама участок немного разобрал…
 
* * *
 
- …Ногу я потерял в конце сорок четвертого. В Венгрии, у озера Балатон. Разведгруппа наша двигалась густым лесом в северном направлении.
- А что там?
- Аэродром немецкий южнее городка Веспрем. Получил задание поглядеть на его охрану. Напоролись на засаду. То ли шли они за нами, то ли патрулировали окрестности. Схватились так, что… - замолчав, инвалид махнул рукой.
По всему было видно, что рассказывать ему о той схватке совсем непросто. Успокоившись и протяжно вздохнув, он продолжил:
- Шлепнуло мне пулей по ноге, раздробило кость немного повыше щиколотки. Да еще граната рядом бухнула. Очнулся ночью, ничего не пойму. Вокруг одни трупы. Пополз… Пока добирался до своих, началась гангрена. Страшно вспоминать. Еле выкарабкался, ей Богу. Сам не пойму, почему меня на той полянке не добили, как живой остался и каким макаром вернулся.
- Да, порой случаются на войне необъяснимые вещи. У самого такое бывало, - поддержал Старцев. Угостив собеседника папиросой, спросил: - Федор Поликарпович, а как же такой роскошный автомобиль попал в ваши руки? Насколько мне известно, Хорьхами в Германии владели далеко не последние люди: большие чиновники, генералы, партийные бонзы.
Подкашливая от крепкого табачка, Хлынов рассмеялся.
- Да вы мой Хорьх-то видали?
- Не довелось пока.
- На нем места живого нет! Весь в пробоинах, заплатках- пере-док, бамперы, крылья - помяты; половина деталей от других машин, ни одного целого стекла. Даже диваны пулями пробиты, словно по машине нарочно целый взвод палил. Покраска - совсем дрянь. А достался он мне по великому случаю…
Покуда Иван мирно беседовал на скамейке с хозяином дома, Александр расхаживал по двору, осматривая различную утварь и автомобильные запчасти, коих здесь пребывало во множестве. На самом деле, его мало интересовали грабли, лопаты, ведра, старые полусгнившие черенки, куски проржавевшего листового металла, рессоры и тяги с рычагами. Все это в беспорядке валялось рядом с баней, либо было сложено у входа в сарай.
Его внимание притягивали следы, оставленные протектором автомобильных шин на размокшей после дождей почве. Следы эти встречались в единственном месте - между воротами и сараем. Там где росли травянистые кочки, они исчезали, зато на свободной от растительности землице появлялись во всей красе.
Отыскав наилучшие отпечатки, Васильков присел возле них, достал из кармана пиджака сделанные Горшеней фотографии и принялся сравнивать…
- …Худо было, когда выписали из госпиталя. Ты вон, погляжу, тоже с тросточкой - должен понимать.
- Понимаю. У меня и грудь пробита, и плечо. Но это все ерунда - поджило и забылось. А то, что ступню по кусочкам собирали - вот она забыть не дает, - приподнял Старцев свою трость.
До ранения Иван был хоть куда. И в разведке посмотреть, послушать, посчитать, и по молодым девчонкам пробежаться, и на празднике каком опосля стаканчика-другого отплясать. Теперь же, с возрастом и с появлением трости прыти заметно поубавилось.
Разговор меж фронтовиками теплел и с каждой минутой становился все более искренним, доверительным. Два офицера, воевавших в разведке, иначе и не могли. Прошлись в воспоминаниях по фронтам и странам, где довелось бродить по фашистским тылам, по-свойски перешли на «ты». Хлынов преобразился и даже пожалел о том, что не знал о визите коллег-разведчиков, иначе непременно разжился бы бутылкой водки и надлежащей закуской.
- Твоя правда. Мне вообще собирать было нечего - гнить нога начинала. Откромсал ее хирург в госпитале безо всякого сожаления. И, как говориться: будь здоров, не кашляй. Хорошо, хоть не по колено. Хотя… - с безнадегой махнул рукой Хлынов, - какая разница? Что по щиколотку, что по колено…
- Не скажи, брат, - возразил Иван. - А если до протеза дело дойдет? Я слышал, будто в Подмосковном Подольске открыли артельные мастерские  по изготовлению современных протезов. Говорят, штучная работа - каждый подгоняют индивидуально.
- Ты погляди-ка! - радостно заулыбался инвалид. - Вот так новость! А что ж там, небось, очередь? Или как?
- Точно не скажу. Если прознаю - сообщу.
- Вот за это спасибо. Если дойдет до протеза - не откажусь. Никак не могу привыкнуть к костылям, к их стуку по асфальту, к жалостливым взглядам соседей да прохожих.
- Да-а… Так что с Хорьхом? Как же он у тебя оказался?
- А с Хорьхом просто получилось. Приковылял я после выписки из госпиталя на железнодорожный вокзал венгерского городка Веспрем.
- Госпиталь, значит, в Венгрии располагался?
- В Венгрии. На северной окраине Веспрема.
- Ага. И что же?
- Пришел на станцию и сразу к военному коменданту: так, мол, и так, после госпиталя, прошу оказать содействие и отправить на родину. Комендантом на станции служил молодой майор - разбитной такой, симпатичный, деловой. Он в отказ: не могу, говорит, все проходящие эшелоны под завязку. Ну, я тогда к нему старым испытанным методом.
- Это как же?
Хлынов засмеялся.
- Слыхал, что такое палинка?
- Нет, - качнул головой Иван.
- Венгерский фруктовый самогон. Крепкий зараза и очень вкусный. Так вот раздобыл я бутылку палинки и вечерком к нему - он там жена станции и проживал…
Слушая краем уха непринужденный разговор фронтовиков, Васильков выполнял свою часть работы. Вот засохшая после нескольких теплых и солнечных дней грязь. В ней отпечатки протектора. Нужно выбрать наиболее удачные, «качественные» - как выразился бы Старцев. Александр нашел самые качественные, где колесо не скользило и не смещалось в сторону от оси движения автомобиля, а крутилось спокойно, как положено, оставляя четкий след в грязной жиже.
Рисунок на фотографии полностью соответствовал отпечаткам в засохшей суглинистой почве. Более того, Васильков отыскал «стопроцентное» доказательство того, что автомобиль, побывавший в Церковном проезде, оставил свой след и здесь - во дворе дома №4 Красностуденческого проезда. Изучая фотографии отпечатков в рабочем кабинете с помощью увеличительного стекла, Александр подметил, что в одном месте покрышка правого колеса имеет приличный изъян - продольный пробой или порез, оставлявший в грязи характерный двухсантиметровый след. И здесь, к своему величайшему удивлению, Васильков натолкнулся на его полную аналогию.
- …Хорошо посидели тем теплым апрельским вечерком. Майор только с виду оказался неприступным, важным. А на деле вышел свойским, понимающим, - вспоминал недавнее прошлое Хлынов. - Запросто меня принял, пригласил за стол, соорудил закуску.
- Чего ж не принять-то? - недоумевал Старцев. - Вы оба офицеры. Ты - боевой разведчик, орденоносец, после тяжелого ранения.
- Э-э, брат. Ты, верно, ни разу не имел дел с комендатурой.
- Чего не было - того не было.
- Гниловатый народец, доложу я тебе, - вещал капитан. - В атаки на пулеметы в голом поле не подымались, по окопам не голодали, из стрелкового оружия только по пьяни да по бутылкам. А гонору при этом - без меры.
- Думаю, не все такие. Многих переводили в комендатуру после ранений.
- Случалось. И комендант той станции на мое счастье оказался нормальным мужиком. Выслушал, проникся. Когда опорожнили полбутылки, пообещал отправить в Москву ближайшим эшелоном.
- Ну, а машина-то?! Как же Хорьх у тебя оказался? - гнул беседу в нужном направлении Иван Харитонович.
- Комендант в том числе отвечал за погрузку и отправку в Советский Союз техники. Там ее на товарном дворе станции жуть сколько скопилось: грузовики, гусеничные тягачи, автобусы, легковушки, полевые кухни, специальные автомобили, прицепы, тракторы. Все это свозили с соседних местечек, где стояли немцы или оттуда, где прошли бои, - с жаром рассказывал Хлынов. - А он, стало быть, сортировал: что поновее и поисправнее - сразу к отправке, пострадавшее и требующее ремонта - во вторую очередь, совсем негожее и прочий металлолом - в дальний уголок. Там я и приметил несколько подходящих легковых машин.
- И что ж с того?
- А то, что когда палинки у нас осталось на глоток, напомнил я коменданту о своем незавидном положении. Дескать, ходить мне теперь до скончания веку на костылях- отдал бы ты мне какую колы-магу, коих у тебя три десятка в дальнем углу товарного двора ржавеет.
- Неужто столько хламу скопилось?!
- О-о! Там его видимо-невидимо - боев-то возле Балатона случилось много. И легковушки изувеченные, и обгоревшие грузовики, и ходовые от танков…
- И что же комендант на твою просьбу, Федор? - спросил Старцев.
- Комендант на то посмеялся. Из дальнего угла, говорит, выбирай, чего хочешь. Хоть Фердинанд помятый! - отдам с легкой душой. Все одно в металлолом пойдет.
- Фердинанд - самоходное орудие, что ли?
- Точно. Стоял там такой. Изуродованный до полной невозможности.
- И ты выбрал Хорьх?
- Ну, да. Только не потому, что на этих машинах ездили важные люди - генералы там или как ты выразился: партийные бонзы. Просто другие автомобили вообще никуда не годились. Я - человек рукастый, с техникой на «ты»- могу дать ремонт кузову, могу двигатель и коробку перебрать. А в том углу и в самом деле собрали всю рухлядь. Ну, я до посиделок с комендантом прошелся, поглядел, пощупал… Хорьх, конечно, был здорово покорежен, но ремонту подлежал. Вот я его и выбрал.
Старцев понятливо кивнул. Заметив, что Васильков закончил осмотр участка и строений, он полез за новой папиросой.
Небо окончательно потухло, Хлынов включил в сенях электрическую лампу, осветившую и местечко, где стояла лавка. Темнота не позволяла боле осматривать участок, и Васильков присел рядом с товарищем.
- Как же разрешилось ваше дело с автомобилем? - спросил Иван.
- На деле все оказалось проще простого, - отмахнулся Хлынов. -  Комендант выдал бумагу, повелел подписать ее у представителя Советской военной администрации. Покуда я доковылял до ихней мэрии, где обосновался наш представитель, покуда дождался очереди, да вернулся обратно, Хорьх уж погрузили на платформу. Я и попрощаться-то с майором не поспел. Только запихнули меня вместе с костылями в теплушку, как гудок, и вагоны застучали колесами.
- И куда прибыл ваш эшелон?
- Сюда прямиком по «железке». Постояли, конечно, в городах, да на разных полустанках. Но все ж доехали.
- Слушай, ну а как же ты управлялся с машиной? Нога, как ни крути, короче стала?
- Так накладку на педаль присобачил. Иначе б - твоя правда - не дотянулся…
Через несколько минут сыщики прощались с Хлыновым.
Правильно говорят: первое впечатление о человеке часто бывает обманчивым. Поначалу он показался закрытым, враждебным, обиженным на весь мир. А на деле оказался геройским офицером, неплохим собеседником, свойским мужиком.
- Федор Поликарпович, напомни, как перед угоном выглядел твой Хорьх? - попросил Александр.
- Обыкновенно выглядел. Как обычный Хорьх 830, - просто ответил тот.
- Я понимаю, что форма кузова осталась прежней. Но, может быть, ты перекрасил его, поменял какие-то элементы?
- А, ты про это. Было дело. Пришлось весь перекрасить, потому что от старой краски опосля ремонта ничего не осталось. Она под лаком больно хорошо смотрелась, а когда все пообтерлось, да поцарапалось, то… В общем, раздобыл на рынке краски, и стал он у меня черным. Радиатор другой поставил. И фары еще пришлось заменить. Свои-то все побитые, ни зеркал, ни стекол к ним не достанешь. Ну, я и приспособил «газовские». Под капотом помимо радиатора много чего переделал - про это нужно?
- Нет, спасибо. Это нам вряд ли пригодится… 
 
* * *
 
Тепло попрощавшись с инвалидом Хлыновым, вышли со двора. Вокруг уже стояла жуткая темень. Обширный район частного сектора освещался лишь редкими горящими окнами, а на улице, как говориться - ни фонаря, ни лучинки. Пришлось до «эмки» добираться наощупь. Кое-как разместившись в узком чреве служебной легковушки, дружно закурили. Водитель сразу завел мотор, включил фары, съехал с обочины и принялся старательно объезжать неровности Красностуденческого проезда…
- Значит, уверен? - в третий раз спросил Старцев.
- Абсолютно, - с прежней твердостью в третий раз ответил Васильков. - Жаль фотоаппарат с собой не взяли. Я бы запечатлел самые хорошие отпечатки, и ты сам бы убедился.
- Мне, Саня, достаточно твоего слова. Коли ты уверен, так и я на том буду стоять… 
Если сюда сыщики ехали хмурыми и подавленными, то в Управление возвращались в приподнятом настроении. Да, увидеть Хорьх не довелось. Зато теперь они точно знали, что к дому семьи Кутеповых преступники приезжали на машине инвалида Хлынова. И на ней же уехали в неизвестном направлении.
- Ты же слышал наш разговор? - справился Иван, когда «эмка» вырулила на Дмитровское шоссе и набрала ход.
- Почти весь. Пропустил несколько эпизодов, когда осматривал тылы участка.
- Ну и как тебе Хлынов?
- По-моему, нормальный мужик. Не при тебе ли в моей роте служил старлей Востриков?
- При мне. Весной сорок третьего погиб.
- Точно. Так вот Хлынов мне его напомнил. Такой же деловой, обстоятельный. И в то же время простецкий, душевный, от земли. А ты что о нем думаешь?
- И мне он глянулся, - пожал плечами Старцев. - Наш, свойский, фронтовой… 
Да, Федор Поликарпович Хлынов оставил о себе неплохое впечатление. Офицер. Хорошо знающий военное дело разведчик. Командовал взводом, служил в полковой разведке, затем стал помощником командира дивизионной. Не раз хаживал за линию фронта, имел боевые награды. Неоднократно ранен, лишился ноги. Отлично разбирался в технике. Скрытности в общении не проявил, не юлил, был искренен. Мрачнел только, когда беседа касалась пропажи его любимого детища - Хорьха. Да оно и понятно. Во-первых, он вложил в его восстановление кучу времени и средств, много сил и столько же собственной души. Во-вторых, будучи инвалидом, он рассчитывал на
машину для нормального передвижения. Теперь же его снова ждала пара костылей, на которых далеко не уйдешь. Руки у него были мастеровые: в кожу пальцев навсегда въелась смазка, под неровными ногтями виднелись темные полоски. Да и одежка на нем была самая подходящая - рабочая, грязная, насквозь пропахшая маслом и бензином. Сыщики безо всяких расспросов понимали, что Хлынов самолично возился с этой несчастливой немецкой машиной. От начала и до конца. Потому и расстраивался, отвечая на вопросы о краже.
- …Черт меня угораздил в тот день оставить Хорьх на улице. Место в сарайке задумал расчистить под него. Ведь скоро осень - негоже технику под открытым небом хранить. Ну и поставил машину подальше, чтоб не мешала, - сокрушался он, сидя на скамейке. И погрозил кулаком в темную пустоту: - А они, видать, следили, момент подходящий выбирали. Подустал я под вечер на одной ноге-то скакать, ну и отправился в дом чайку испить, поужинать. А они р-раз и были таковы. Только и услышал, как мотор взревел, да хлопнула дверца.
- Мысли, предположения по угонщикам имеешь? - на всякий случай поинтересовался Старцев.
- Да разве ж угадаешь, кто позарился, - горестно отмахнулся Хлынов. - Покуда Хорьх разбитый на улице у ворот ожидал - даром никому не был нужен. Так любопытные подходили, смотрели, да пацанва местная в нем игрались. А когда я его на колеса поставил, мотор подлечил, да борта подкрасил, так у многих глазки возгорелись.
- Ты про соседей?
- Про них. Средь соседей моих разные люди имеются. Есть сугубо положительные, а есть такие, что оторви да выбрось…
 
* * *
 
В Управление Старцев с Васильковым вернулись около полуночи. Уставшие и жутко голодные - в часы работы родной столовки они находились где-то на пути между Баковкой и гаражом Московского горкома ВКП(б).
Сотрудники группы ждали двух майоров, чтобы определить план дальнейших действий на последующие дни. Так было заведено в небольшом коллективе.
Два майора шумно ввалились в кабинет.
- Ну, наконец-то! - возрадовался Бойко.
Вася Егоров спал за рабочим столом, уронив голову на руки. От шума и голосов проснулся.
- О, пожаловали, пропадущие… Что сейчас, товарищи?.. Ночь или утро?..
Через десять минут Иван Харитонович грыз ржаной сухарь, прихлебывал из кружки сладкий чай и подробно передавал разговор с инвалидом. Едва ли не слово в слово. Его рассказ дополнял своими впечатлениями Александр. Молодежь: Баранец, Горшеня и Ким слушали молча. В обсуждении принимали участие лишь опытные офицеры.
- Отпечатки в прекрасном состоянии, - сказал в завершении Васильков. - Думаю, они сохранятся до следующего сильного дождя, так что при желании на них можно полюбоваться хоть завтра.
- Раз пошел такой расклад, то нужно встретиться с участковым и со следователем из РОМа, которому поручено расследование угона, - вставил свое веское слово Егоров. Он окончательно проснулся, напившись кипяченой воды и выкурив папиросу.
Старцев поддержал:
- Правильно. И сделать это нужно как можно быстрее.
Олесь Бойко никогда не брал на веру те факты, что лежали на поверхности и сами просились в руки. Всегда и во всем сомневаясь, он копал до конца, покуда не упирался лбом в стену или не добирался до истины. Занудное, но временами очень ценное для сыскаря качество. Не изменил он себе и в этот раз.
- А я вот не пойму, как младший офицер мог с фронта привезти цельный автомобиль? Это ж не зажигалка, не губная гармошка, и даже не аккордеон! Насколько мне известно, такое и полковникам было не под силу, - постукивал он мундштуком папиросы по портсигару. - Да еще в столицу! Это ж сколько разрешений ему пришлось получить!..
В данном случае зануда Бойко был прав. Легковые автомобили с оккупированной территории разрешалось вывозить (как правило, с выкупом) генералам и в отдельных случаях полковникам. При этом бензин, запасные части и водители предоставлялись за счет армии. Помимо машин, генералам и полковникам разрешалось приобретать за плату музыкальные инструменты (пианино, рояли, аккордеоны), радиоприемники, фотоаппараты, напольные и настенные часы, коллекционные охотничьи ружья. Подполковники и майоры могли выкупить мотоциклы, меха, гобелены, ковры, столовые и чайные сервизы, фотоаппараты, обычные охотничьи ружья и товары широкого потребления. Младшим офицерам тоже разрешалось вывозить различное трофейное имущество, но в основном это была мелочовка: велосипеды, небольшие музыкальные инструменты, радиоприемники, часы, бритвенные приборы, различную ткань, костюмы, обувь, предметы детской одежды. Поэтому удачное приобретение Хлыновым автомобиля (и непростого, а целого Хорьха!) казалось Олесю как минимум подозрительным. 
- По словам Хлынова, там был не автомобиль, а груда металла, - устало пояснил Старцев. - Мы его, конечно, не видели, но я склонен верить, что так и есть. Это, во-первых. Во-вторых, как ни крути, но он инвалид - стопы нет по щиколотку. Стало быть, и отношение к нему другое - более покладистое со стороны Советских оккупационных властей. И, в-третьих, ему помог комендант железнодорожной станции города Веспрем. Комендант в оккупационной зоне это сами знаете - сила, власть, возможности и все остальное.
- Согласен. Но эта версия мне не внушает доверия.
К постоянным метаниям и сомнениям Бойко, Иван в последнее время худо-бедно приспособился. В паре с ним обычно работал Ефим Баранец - тот еще «подарок». Он ни в чем не сомневался, но выполнение любого задания доводил до «абсолютного блеска». Даже тогда, когда требовалось не качество, а скорость, он все равно продолжал «шлифовать материал». Вот Старцев и объединил этих товарищей в одну связку со словами: пусть морочат голову друг другу, а не нам.
- Ну, в целом ты прав: коли определили в разработку версию, то надобно для начала вычленить из нее все белые пятна, - допил Иван Харитонович свой чай. - Бери в помощники Ефима, и вдвоем проверьте, каким способом капитан Хлынов доставил Хорьх в Москву. А заодно и самого Хлынова пробейте: кто, что, когда и как. Для верности не помешает. Договорились?
- Сделаем, - кивнул Олесь.
- Вася, - повернулся Старцев к Егорову, - к тебе даже не поручение, а просьба.
- Я весь во внимании.
- Возьмите с Горшеней завтра утречком машину и навестите еще разок Хлынова.
- Ты забыл его о чем-то спросить?
- Нет. Скажи, мол, дело о розыске машины поручено вам. Игнат поснимает отпечатки, запчасти у сарая и прочее. Ты же поговори с ним на свежую голову. Ты - отличный следак, хороший психолог, может, выведаешь или услышишь то, чего я не смог сегодня услышать. Просто мы с Саней были у него поздно вечером, и туго соображали.
- Годится, - кивнул Егоров.
- Костя, ты завтра остаешься на телефоне.
- Понял, Иван Харитонович.
- Ну а мы с тобой, Саня, - хлопнул Старцев друга по плечу, - сейчас сожрем еще по одному сухарику и отправимся к участковому инспектору, в чьем ведении Красностуденческий проезд.
- Помилуй, он же давно спит!
- Ничего, разбудим…
 
* РОМ - районный отдел милиции 
 
 
Глава девятая 
Венгрия, Будапешт - Гант; 15-16 февраля 1945 года
 
Три сотрудника фронтовой контрразведки СМЕРШ копошились в той части бульвара, где случилась стрельба по проезжавшему мимо Хорьху. Место было оцеплено отделением автоматчиков, чуть поодаль стоял ЗиС-5 с большим красным крестом на брезентовом тенте кузова. Ни один житель не появлялся на бульваре и рядом с местом стрельбы, опасаясь попасть под подозрение.
Контрразведчики дотошно занимались своими делами: высокий, ладно скроенный майор со странной фамилией Седой осматривал немецкий автомобиль и фиксировал результаты на прикрепленном к планшету листке. Его заместитель - пухлый капитан с прямоугольным пластырем на щеке - мерил шагами ширину проезжей части вдоль уютного бульвара, расстояние от кустов до ее центра и до замершего Хорьха… Результаты он записывал в свой блокнот. Старшина ползал на четвереньках в густых кустах самшита, где собирал стреляные гильзы и искал любые другие следы.
В разгар кропотливой работы СМЕРША к месту происшествия подкатил «кабриолет» - опель со спиленной крышей. Оглянувшись на стоявших без дела медиков, полковник Кононов выпрыгнул из машины и размашистым шагом направился к Седому. Следом за ним семенил начальник штаба дивизии.
Завидев комдива, майор прервал свое занятие и сделал несколько шагов навстречу, чтоб вкратце изложить суть происшествия. Он не подчинялся Кононову, однако субординацию никто не отменял.
Кононов опередил, взволнованно крикнув издали:
- Что Стародубцев?!
- Убит наповал, товарищ полковник. Пуля попала в левую височную область головы.
- Ах ты ж, сука… А водитель?
- Лейтенант Селихов доложил, что водитель еще был жив. Скончался через минуту. 
- Кто такой лейтенант Селихов?
- Командир взвода из соседней дивизии. Ехал со своим взводом на двух грузовиках мимо.
Полковник зло сплюнул и опять тихо выматерился. Он редко употреблял едреные словечки, но гибель лучшего командира полка его вышибла из колеи.
- Кто стрелял, выясняли?!
- Пытаемся, но… - майор с безнадегой покачал головой и указал рукой на заросли самшита. - Огонь вели из тех кустов. Ни следов, ни окурков, ничего. Только стреляные гильзы 9х19 Парабеллум. Из MP-40 отработали.
- Район очищен! Кто это мог сделать?! Зачем?! С какой целью?! - негодовал комдив.
- Сложно ответить, товарищ полковник. Может, документами хотели разжиться. Оружием или машиной. А может, какие недобитки фашистские в бессильной ярости взялись отомстить советскому офицеру. Тут Стародубцев и подвернулся. Такое в нашей практике случалось…
Кононов подошел к застывшему в небольшом дворике Хорьху. Наклонившись, заглянул внутрь кабины.
Епифанов завалился вправо, да так и застыл. Голова сержанта уцелела, зато левое плечо и грудь были пробиты пулями.
Стародубцев, с которым командир дивизии расстался минут сорок назад, от удара автомобиля в дерево съехал с сиденья вперед- окровавленная голова лежала на передней панели. Под ногами валялся пустой котелок, вся шинель и сапоги были забрызганы мадьярским овощным блюдом, похожим на красное месиво.
 
* * *
 
У контрразведчиков оставалось работы на четверть часа. Сфотографировать, зафиксировать, записать…
Комдив был сильно расстроен и подавлен смертью Стародубцева. Майора уважали и любили в дивизии. Простой, справедливый, несгибаемый и невероятно работящий. «Я как советский двужильный тяжеловоз», - сравнивал себя Семен Стародубцев с породой самых выносливых лошадей.
Тяжело вздохнув, Кононов пробормотал:
- А мы в штаб армии представление отправили ему на подполковника…
Через минуту он засобирался по делам, оставив на месте своего начштаба.
- Ты это, Степан… организуй все, как положено, - наставлял полковник, садясь в «кабриолет». - Семен Агафонович хорошим мужиком был и полком командовал справно - надо похоронить, как полагается, со всеми почестями.
- Будет исполнено, товарищ полковник. Все сделаем честь по чести.
- Я подошлю тебе Иванькова на грузовике с отделением. Погрузите тела, потом выберете подходящее место. Тогда уж назначим время для прощания.
- Понятно. А что с машиной? - справился начштаба. - Вы, кажется, хотели передать ее командиру корпуса?
- Хотел, - поморщился Кононов, вспомнив последний разговор со Стародубцевым. - В Будапеште мы Хорьх привести в порядок не успеем. Прикажи, чтоб отбуксировали в Гант. Там при новом штабе все и сделаем.
Оставив облачко светлого выхлопа, старый опель с отпиленной крышей уехал в расположение дивизии. Начштаба похлопал по карманам шинели, достал папиросы. Пройдя во дворик с единственным деревом посередине, сел на лавочку, закурил. И принялся дожидаться, когда майор Седой с помощниками закончит свою работу…
 
* * *
 
По данным советской разведки, вермахт стягивал силы в район озера Балатон и готовил крупную наступательную операцию под кодовым названием «Весеннее пробуждение». Сил у вермахта оставалось немного и эта операция, вероятно, была последней попыткой Германии переломить ход событий во Второй Мировой войне. Сведениями о дате начала наступления немецких войск наша разведка не располагала, и поэтому командование торопилось перераспределить силы, создавая новые оборонительные рубежи западнее венгерской столицы.
В ответ на предстоящее наступление вермахта, штаб 3-го Украинского фронта разработал масштабную оборонительную операцию, получившую название «Балатонская». Помимо соединений Красной Армии в районе озера Балатон предполагалось задействовать силы 1-й болгарской и 3-й югославской армий.
В шесть часов утра следующего дня, как и было запланировано штабом, дивизия полковника Кононова начала передислокацию на линию населенных пунктов Гант-Замой. Из узких улочек, зажатых кривыми кварталами Буды, потянулись на запад колонны техники и пеших порядков.
На юге - в районе небольшого села Замой - новые позиции дивизии соприкасались с болгарскими частями. В районе Ганта дивизия Кононова граничила с соседями по корпусу. Гант и вовсе являлся селением в две улочки под вытянутой лесистой горой - его, посланная вперед дивизионная разведка, едва сумела отыскать.
Местечко оказалось спокойным- разведчики прошвырнулись по округе, проверили, понюхали, послушали и, связавшись по радио со штабом, дали добро на прибытие хозяйственного взвода и комендатуры.
Те появились на нескольких грузовиках и первым делом рассыпались по селу в поисках подходящего под штаб здания. Таковое нашлось в самом центре селения - на перекрестке двух улочек. Это был единственный пустующий дом, в котором хозяйственники и принялись обустраивать новый штаб.
 
* * *
 
Штаб в Ганте по своим размерам и удобствам не шел ни в какое сравнение с предыдущим, расположенным на южной окраине Буды. Там комендатура с хозяйственниками расстарались, и под штабное здание подобрали приличный многоэтажный дом, в котором у каждой службы имелось по одному, а то и по два отдельных помещения.
В скромном селении Гант таких больших зданий попросту не нашлось. Заняли брошенный дом в один этаж и площадью не более ста пятидесяти квадратных метров. Одну комнатушку определили под оперативный отдел, другую непосредственно под штаб, третью оставили для отдыха и личные нужды комдива, в последней и самой большой устроили столовую и рабочий кабинет одновременно.
Стационарная кирпичная печь была частично обрушена, пришлось снова обустраивать буржуйки. Туалет отыскался в сарайке у лесистого взгорка. Ни воды, ни электричества. Хорошо хоть здание было каменным, а окна и двери - целыми.
К девяти утра - аккурат к прибытию колонны машин со штабными - бойцы-хозяйственники закончили подготовительные работы. Рядом с выбранным зданием они расчистили от хлама и мусора большую стоянку, куда и подрулили грузовик с прицепом-теплушкой, трофейный немецкий штабной Kubelwagen, санитарный грузовик с полевой кухней, несколько грузовиков, две машины взвода связи, три легковушки и пяток мотоциклов. Последним с дороги на стоянку неуклюже свернул гусеничный тягач, тащивший на буксире разбитый Хорьх. За рулем немецкой машины сидел один из механиков.
 
* * *
 
День выдался воистину сумасшедшим.
К полудню вдруг выяснилось, что пропали несколько штабных офицеров с важными документами. Началась суета, комдив не находил себе места и приказал отправить на поиски роту солдат. Но, к счастью, через час потерявшиеся сами прибыли к штабу на грузовике. Оказалось, что у авто закапризничал мотор, и они отстали от колонны. А, починившись, поехали не той дорогой.
Потом связисты никак не могли наладить ВЧ, и начштаба приходилось отправлять в корпус посыльных офицеров с пакетами донесений. Обед в полевых кухнях поспел лишь в пятом часу. Ближе к вечеру на улице прилично подморозило, стали топить буржуйки и в одной из комнатушек загорелась деревянная перегородка. Едва справились…
Перед заходом солнца вроде все успокоилось. Бойцы потушили костры, затемнили окна, комендант усилил охрану. Начальник караула каждый час покидал сарайчик, где хозяйственники обустроили караульное помещение, и обходил загодя выставленные вокруг штаба посты. Все было тихо. Венгерское село Гант будто вымерло, даже собаки, имевшиеся при каждом дворе, не брехали. Не давал покоя начкару лишь ближний пост, организованный возле входа в новый штаб.
Каждый раз навещая вооруженного автоматом бойца, он спрашивал:
- Что, опять?
- Опять, товарищ лейтенант, - виновато поправлял тот висящий на груди автомат.
- С той стороны? - показывал офицер на стоянку.
- С той.
- Стук?
- Ну, да. Вроде тихо-спокойно, а потом бац - будто железом по железу.
- Что ж такое-то, а?.. - негромко матерился начальник караула и шел проверять стоянку.
Стоянка начиналась практически сразу у правого торца штабного здания и тянулась вдоль дороги метров на сто. Первым в длинном ряду замер командирский опель со спиленной крышей. За ним трофейный Kubelwagen, благодаря своей надежности ежедневно использующийся в многочисленных поездках по частям и подразделениям дивизии. Далее вперемешку стояли мотоциклы, грузовики, легковушки, тягачи, прицепы. В дальнем конце, особняком от исправной техники, темнело пятно Хорьха. Следующим утром механики по приказу комдива должны были осмотреть именитый автомобиль и заняться его восстановлением, чтоб через пару-тройку дней предать
командиру корпуса.
Достав из кобуры пистолет и освещая электрическим фонарем каждую машину, лейтенант медленно двигался вдоль стоянки. Днем термометр показывал плюс три, а ночью вдарил морозец. Однако ветра не было совсем, и если бы кто-то шмыгнул от техники в лес, то молодой офицер наверняка бы заметил или уловил шорох.
Но, нет - ни звука, ни души, ни подозрительной тени.
Начкар дошагал до Хорьха, обошел его кругом и направился обратно, осматривая автомобили с другой стороны.
- Ни хрена никого нет, - зло сплюнул, засовывая пистолет в кобуру.
- Может, железяки морозцем прихватывает? - предположил часовой. - Вот и позвякивают.
- Кто его знает. Но ты бдительность не теряй. Слушай и смотри в оба, понял?
- Само-собой, товарищ лейтенант…
 
* * *
 
Ночь завершалась без тревог и приключений.
Первыми обычно поднимались комендант и бойцы хозяйственного взвода. В половине шестого начальник караула отправлялся по их душу: будил коменданта и расталкивал взводного старшину. Ну, а тот уж ворчал и покрикивал на остальных. Одевшись и ополоснув лица, хозяйственники отправлялись по своим делам. Кто-то за дровишками, кто-то за водой, кто-то приступал к уборке, повара раскочегаривали полевые кухни. Потом поднимались водители, механики, связисты. И к шести утра все оказывались на ногах.
За четверть часа до самого раннего пробуждения на дальнем краю стоянки вдруг ожил и мягко затарахтел мотор. Часовой у входа в штаб встрепенулся. Поначалу он не поверил своим ушам и даже тряхнул головой.
Нет, не показалось - мотор действительно тарахтел.
Боец сделал несколько шагов в сторону замершей техники. Он охранял фасадную сторону штабного здания: входную дверь и несколько окон. Поворачивать за угол дома или отлучаться куда-то еще ему строжайше запрещалось.
Поэтому солдат остановился и крикнул:
- Эй, кто там?!
Никто не ответил, а проклятый мотор продолжал тарахтеть на средних оборотах. Похоже, кто-то прогревал остывший от морозца двигатель.
- Кто там балует, я спрашиваю?! - распылялся боец.
На другом конце стоянки вспыхнули фары, мотор взревел. Какой-то автомобиль сорвался с места, выехал на дорогу и начал разворачиваться в противоположную от штаба сторону.
Часовой щелкнул затвором и дал вверх одну короткую очередь, другую.
- Стой!
Набирая скорость, машина удалялась.
Он еще мог прицелиться и полоснуть по двум красным огонькам, обозначавшим габариты автомобиля. Наверняка достал бы.
Но, во-первых, в подсознании пульсировала и не давала покоя мысль: а вдруг в машине свои? Вдруг кто-то из штабных офицеров отправился в корпус, а он просто об этом не знает?..
Во-вторых, слева послышались торопливые шаги. К нему со всех ног бежал начальник караула.
- В чем дело?! - испуганно крикнул он. - Что случилось?!
- Да вон, мать его, - ответил боец, - с дальнего края стоянки машина выехала.
- Какая машина? Ты что несешь?! Куда?!
- Да почем же я знаю? Пытался остановить: кричал, палил в воздух. А его и след простыл. Может, кто из наших?
- Да какие, к черту, наши!? - рычал лейтенант.
- Бог его знает… Я ж говорил, там железяками лязгают, а вы не верили!..
Доставая на ходу пистолет, начкар побежал вдоль стоявшего транспорта. Сердце стучало и рвалось из груди, когда он достиг дальнего края и обнаружил пропажу Хорьха.
- Как же так?.. - крутился он на пустовавшем месте и озирался по сторонам, будто надеясь обнаружить исчезнувшего «немца» в другом месте. - Как и кто на нем мог уехать? Он же весь был разбит и не мог ездить! Как же так?!
Когда он, подсвечивая фонарем, ползал на четвереньках по тому месту, где стоял немецкий автомобиль, подошли комендант с начальником штаба дивизии.
- Ну, что, лейтенант, докладывай о своих успехах, - вздохнул начштаба.
- Товарищ подполковник, только что со стоянки неизвестными лицами похищен автомобиль Хорьх, - доложил тот.
- Ты знаешь, что он был разбит, раскурочен? Что у него не заводился мотор?
- Так точно.
- Выходит, всю ночь кто-то работал и кряхтел у тебя под носом на стоянке, давал ему ремонт. Так?
Лейтенант молчал.
- Под утро этот неизвестный привел автомашину в порядок, спокойно уселся за руль, прогрел мотор и уехал. Так, что ли?
Вместо ответа лейтенант вздохнул.
- Десять суток ареста, - отчеканил начальник штаба.
- Может, в контрразведку его сразу? - поддел комендант. - А оттуда прямиком в штрафбат?
- Мы подумаем, как для нашей страны и Красной Армии будет лучше. А пока - под арест.
- Понял, - кивнул комендант. И повернулся к поникшему лейтенанту: - Сдать оружие!..
 
 
Глава десятая
Москва; июль 1945 года
 
Следующий день у сотрудников оперативно-розыскной группы Старцева сложился суматошным, нервозным. Тяжелее других при-шлось Ивану и Александру. Если все остальные после вечернего со-вещания отправились с Петровки по домам, то эти двое плюхнулись в «эмку» и, невзирая на позднее время, снова покатили на северную окраину столицы…
Участкового инспектора, в чьем ведении находился Красностуденческий проезд, отыскали не сразу. Вначале пришлось ехать в РОМ, где побеседовали с дежурным офицером милиции. У него разжились информацией о расследовании по угону Хорьха (оно ни на сантиметр не сдвинулось с места), а также адресом участкового. Из РОМа поехали по указанному адресу.
Как и предполагалось, участковый досматривал пятый сон, ибо дело шло к середине ночи. Сыщики разбудили его долгим, настойчивым стуком в дверь на втором этаже деревянного барака.
Дверь открыл нескладный мужичок в длинных семейных трусах и хромовых сапогах на босу ногу. Посмотрев одним глазом в развернутое удостоверение, он кивнул, накинул на плечи китель с погонами старшего лейтенанта милиции и повел гостей длинным темным коридором на общую кухню. Там деловито запалил керогаз, поставил чайник. Напившись из-под крана, закурил. И, тряхнув наголо остриженной башкой, обернулся к терпеливо ожидавшим муровцам.
- Звиняйте, мужики, я трое суток не спавши - плохо соображаю. Как на фронте, ей Богу… Спрашивайте - чего хотели?..
Старцев с Васильковым в двух словах обрисовали свой интерес.
- Угнанный Хорьх? - прищурился участковый. И закашлялся от доброй затяжки: - Не-е-е… кх-кх-кх… гиблое дело. Я участок как свои пять пальцев… кх-кх. Каждый день обхожу, а иной раз и по второму кругу. Кх… Ей Богу, мужики. Если б имелась какая зацепка - сам бы давно раскрутил.
- То есть вообще мертво? - пытал Старцев.
- Вообще. Это не местные. С другого района или вовсе не московские. Сто процентов. У нас тут машин в частном пользовании наперечет. Я всех владельцев знаю - по каждому могу дать подробную характеристику.
- Гаражи, мастерские, - напомнил Васильков. - Туда не могли загнать, чтоб разобрать на запчасти?
Участковый выключил керогаз и подхватил закипевший чайник.
- Таких мастерских в нашем частном секторе отродясь не бывало. В сарай какой спрятать - это запросто, отрицать не стану, - боднул он лбом тяжелый прокуренный воздух. - И разобрать могли - умельцев хватает. Но запчасти требуется где-то сбывать, а тут опять неувязочка, потому как нет поблизости подходящих толкучек. Так мелкие базары с картошечкой-огурчиками, да с варежками-платочками. А запчасти везти куда-то придется…
Говорил он хорошо, складно, убедительно. Так умели говорить только профессионалы, мастера своего дела. Невооруженным взглядом было видно, что этот участковый инспектор на своем месте, что работает он «на полную катушку», и готов ответить за каждое свое слово.
Лейтенант предложил чаю. Сыщики не отказались. Посидели у его скромного стола, застеленного старой клетчатой клеенкой, поговорили. Парень и вправду выглядел уставшим и до крайности изможденным.
- Трудно, брат? - спросил Старцев.
- По всякому, - немного помолчав, признался участковый. - Покуда война шла, народ крепился, сам себя ограничивал, держал в узде. А как фашиста победили, так и расслабился. Будто шлея под хвост попала: пьет, буянит, безобразничает. Каждый день то стрельба, то поножовщина, то драки до полусмерти. И все, как говориться, на пустом месте, гнутой полушки не стоит…
На еженедельно проводимых совещаниях комиссар Урусов докладывал об общей криминальной обстановке в Москве, в Московской области и в целом по стране. Хорошего в статистике, увы, содержалось мало. Если с главной бедой - организованными и хорошо вооруженными бандами - правоохранительные органы справлялись, и их количество заметно поубавилось, то с преступностью на бытовом уровне дела обстояли худо.
- Ладно, старлей, отдыхай. Извини, что подняли в поздний час, - прощался через несколько минут Старцев.
- Да нешто я не понимаю, - провожал поздних гостей участковый. - Работа у нас такая…
 
* * *
 
Утром, не заезжая в Управление, капитан Бойко со старшим лейтенантом Баранцом отправились в Московский городской военный комиссариат. Именно там они решили добыть первичную информацию об инвалиде войны Федоре Хлынове, а также разузнать о том, как он получил и доставил в столицу автомобиль Хорьх.
Другая пара сыщиков - Егоров-Горшеня, забежали в Управление лишь за тем, чтобы взять в гараже автомобиль и доехать до Красностуденческого проезда. Там им надлежало встретиться с Хлыновым и, не торопясь, обстоятельно поговорить о его возвращении с фронта и о первых месяцах мирной жизни в Москве.
Старцев с Васильковым намеревались появиться в рабочем кабинете Управления на час позже положенного. Этот час Иван решил прибавить к отдыху, чтобы хоть немного выспаться и весь день потом не клевать носом. Однако благое намерение не сбылось. Телефон в общем коридоре коммунальной квартиры, где Старцев занимал комнату, затрезвонил даже раньше, чем он обычно просыпался.
- Иван Харитонович, вас к аппарату! - крикнула через дверь одна из многочисленных соседок.
Быстро натянув брюки и застегивая на ходу ремень, тот выскочил из комнаты.
- Слушаю, майор Старцев, - подхватил он висевшую на проводе трубку.
- Доброе утро, Харитоныч. Дежурный по Управлению капитан Скобцев.
- Здоров, Николай. Чем «обрадуешь»?
- Убийство в Михалковском тупике. Я доложил обстоятельства комиссару Урусову, он сразу приказал перезвонить тебе.
- Мне?.. - сонным голосом переспросил Иван.
- Да, там железнодорожника зарезали. Комиссар сказал, что почерк соответствует тем убийствам, которыми занимается твоя группа.
- В Михалковском… Так… - соображал Старцев, потирая ладонью заспанной лицо и заставляя себя поскорее вернуться в реальность. - Это не рядом с товарной станцией?
- Все верно. Поблизости от Лихоборов.
- Ага, понял. Коля, свободные машины есть?
- Только автобус.
- Будь добр, пришли его к моему подъезду…
 
* * *
 
По пути в Михалковский тупик Иван заехал за Александром. Заранее звонить не стал, позволив тому поспать на три четверти часа подольше. Знал: Сашке на сборы потребуется ровно две минуты.
Около девяти утра скрипучий и медленный ЗиС-8 подкатил к месту преступления. К слову, адрес, по которому произошло убийство, отыскался с преогромным трудом. Дело в том, что по южную сторону товарной станции Лихоборы разросся приличный по площади район частного сектора, в котором со стародавних времен отсутствовал порядок в названиях улиц, проездов, переулков и тупиков. Муравейник из скромных деревянных построек был вдоль и поперек изрезан полусотней улочек, а названий для них нашлось всего два. Первое было созвучно станции, где работало большинство жителей района. Второе - Михалковская - происходило от направления на село Михалково. Сначала шли улицы: 1-я Михалковская, 2-я, 3-я, 4-я… Затем начинались одноименные проезды, за ними переулки или тупики. Та же история повторялась и с Лихоборскими улицами, имевшими самые неожиданные направления, изломы и протяженность.
На месте убийства работал участковый инспектор и три сотрудника Районного отдела милиции. Труп мужчины был накрыт старой выцветшей холстиной, из-под которой выглядывала черная лужица запекшейся крови. Шагах в двадцати от трупа стояли жильцы ближайших домов: хмурые мужики молчали, бабы негромко судачили и теребили носы платочками. Участковый беседовал с двумя женщинами, ребята из отдела тоже оказались не новичками: закрыли свободный проход по улочке, осмотрели место преступления и дом убитого, произвели фотосьемку и даже успели заполнить кое-какие документы.
Муровцы поздоровались, представились, задали коллегам два десятка вопросов. И преступили к осмотру…
Убитым оказался сорокалетний мужчина - Георгий Чиковани. Ранним утром, еще затемно, он вышел из дома и пешком отправился на товарную станцию, где заведовал одним из складов. В квартале от дома его встретили преступники - как минимум два человека. По всей видимости, разговор меж ними состоялся короткий: Чиковани ударили чем-то тяжелым по голове, затем всадили нож в сердце и ограбили, изъяв карманные часы на цепочке, чуть более двадцати пяти рублей и серебряное кольцо с безымянного пальца левой руки.
Сотрудники из РОМа доложили Старцеву о том, что побывали на участке убитого. В доме и в небольшой пристройке все перевернуто, словно кто-то производил тщательный обыск.
- Неужто опять те же? - сердито буркнул Старцев. И предложил товарищу: - Ты осмотри улочку, а пойду, поболтаю с участковым. Эти ребята знают больше всех на свете…
 
* * *
 
Чиковани переехал с матерью из Грузии в Москву в начале двадцатых. В двадцать третьем переболел тифом, через год туберкулезом. Он был худ и бледен. В силу слабого здоровья, хорошего образования не получил, зато выхлопотал освобождение от военной службы и на фронт не попал. Работал Георгий на товарной станции Лихоборы, где заведовал одним из технических складов. С супругой развелся накануне войны, детей не имел, жил одиноко и тихо в скромном деревянном домишке с коричневыми ставнями на пересечении Михалковского тупика и 1-го Михалковского переулка.
Эту информацию сыщики почерпнули из рассказа участкового инспектора - пожилого старшины, неплохо знавшего убитого гражданина.
- Нормальный был мужик, - печально закончил участковый обширную характеристику, сдобренную собственными наблюдениями. - Непьющий, работящий, спокойный. С такими у нашего брата проблем не бывает. При встрече завсегда снимал кепку, здоровался, интересовался настроением, делами. Ну и сам, как водиться, делился радостями и невзгодами.
- А чего ж тогда без семьи остался, если такой правильный? - спросил Старцев, пока Васильков по обыкновению осматривал переулок.
- Всяко случается промеж супругами. Без меня они развод оформляли - я здесь третий год за порядком присматриваю. Соседи говорят, что разъехались мирно, без скандалов. Георгий даже вещи бывшей жене помогал перевозить в новое жилище.
- Значит, никаких странностей за ним не водилось?
- Ни разу не приметил.
- И врагов не было?
Старшина отмахнулся.
- С кем ему было враждовать-то? Это, товарищ майор, чистой воды убийство с целью ограбления.
- Не исключаю такого поворота. А кто сработал? На прицеле никого не держишь?
- Чего не знаю, того не знаю, - развел руками участковый. - У нас тут в последнее время черти-что творится. То путейцу глотку перерезали, то хвостовому кондуктору дальнего отстойника кишки выпустили. А на соседней товарной станции в Церковном проезде, поговаривают, всю семью зарезали.
- Я в курсе, - кивнул Старцев.
- Так и я о том же. До мая сорок пятого поспокойней было, а ноне кажний день дурных сводок ожидаем.
- Слушай, старшина, а чужаков, незнакомцев на своем участке не примечал? Ну, таких… которые чего-то вынюхивали, высматривали, а?
Почесав затылок под фуражкой, тот несколько секунд покумекал. Потом уверенно ответил:
- Нет. Я всех на своем участке в лицо знаю: от стариков до сорванцов голозадых. А уж в последний месяц, как преступная гадина людей начала терзать, так по два-три раза вверенный участок обхожу - с утра, перед обедом и после вечерней зорьки. Чужаков не встречал…
У Старцева назрел очередной вопрос, да сбоку неслышно подошел товарищ. По его лицу Иван понял, что есть важная информация.
- Соседей всех обошел? - спросил напоследок майор у старшины. 
- Почти что. Двое остались.
- Побеседуй с ними, пока я тут с коллегой…
Участковый отправился к дальнему двору. А друзья, отойдя в сторонку, закурили.
- Следов убийц я не нашел, - негромко доложил Васильков. - Вдоль грунтовой дороги полно окурков, скомканных папиросных пачек, но все старое и не относится к нашему делу. Зато я наткнулся на отпечатки протекторов Хорьха.
Иван от неожиданности замер. Потом, хлопая выцветшими ресницами, зашептал:
- Значит, опять те же. Все совпадает: убитый - железнодорожник, орудие убийства - нож, в доме все перевернуто вверх дном.
- А как же пропавшие часы, деньги, кольцо? Раньше эти преступники по карманам убитых не шарили.
- Это да. С этим фактом придется разбираться. Но зато имеются следы Хорьха! Кстати, как ты их узрел?! Вокруг такая сушь! Дождя-то давно не было!
- Там дальше по улице какая-то баба накануне стирку организовала - бельишко во дворе на веревках сохнет, - объяснил Александр. - А использованную воду, видать, выплескивала на дорогу. Вот Хорьх по этим лужам и прокатился.
- Его следы, точно?
- Один в один. Я ж фотографии с собой таскаю.
- Ну, дела! - удивленно качнул головой Старцев. - До полного комплекта не хватает только одной детали.
Настал черед удивиться Василькову.
- Какой еще детали? - спросил он.
- А такой. Что б склад вскрыли, которым заведовал Чиковани.
 
* * *
 
Этот жаркий июльский день выдался для сотрудников оперативно-розыскной группы не только суматошным, но и урожайным на сюрпризы.
Первым сюрпризом стало то, что некая банда решилась на убийство по накатанной, и одновременно устаревшей схеме. Старцев был нимало этому удивлен.
- Профессионалы так топорно не работают. После громких преступлений они надолго залегают на дно, а следующее дельце планируют в другом районе, а то и в другом городе, - выговаривал он Василькову, когда они вдвоем осматривали дом убитого грузина. - А тут долбят практически в одно и то же место: в две соседние товарные станции. Короче, я думаю так: либо мы гоняемся за дилетантами, у которых на уме не пойми что. Либо эта серьезная банда, и ищет она что-то конкретное. Причем бандиты здорово торопятся, потому что ограничены по времени.
Васильков не возражал, ибо готов был подписаться под каждым словом товарища.
Внутри небольшого дома и крохотного сарая неожиданностей не оказалось. Все вещи там были разбросаны, как и в домах тех, кого бандиты убивали ранее. На облезлом комоде Старцев отыскал фотопортрет Чиковани, сделанный пару лет назад. Он стоял на видном месте, не заметить его грабители не смогли бы при всем желании. С карточки смотрел несуразного вида мужичок с серым лицом, с навсегда сформированным выражением провинившегося школьника. Однако вниманием Ивана Харитоновича завладело не фото, а довольно тяжелая рамка, в которую был помещен портрет.
- Между прочим, серебро, - задумчиво молвил он и взвесил вещицу на ладони: - Полфунта, а то и больше.
- И убийцы на него не позарились, - понял Васильков, к чему клонит товарищ.
Следующий сюрприз поджидал сыщиков у калитки. Когда они закончили осмотр и направились на улицу, то на выходе столкнулись с запыхавшимся Костей Кимом.
- А ты как здесь?! - изумился Старцев.
- Иван Харитонович… - начал тот, жадно глотая воздух. - Меня прислал комиссар Урусов… Ему час назад сообщили из Транспортного отдела НКВД по Московско-Окружной железной дороге…
- Ну, давай же, Костя! О чем сообщили?!
- Примерно в пять часов утра неизвестными лицами вскрыто помещение склада №9 на товарной станции Лихоборы.
- Оп-па! - посмотрел Иван на Александра. - Не удивлюсь, если скоро мы узнаем о том, что убитый Чиковани заведовал именно этим складом…
На месте преступления боле ничего интересного и полезного для муровцев не оставалось. Фотографии и подробное описание сделали ребята из РОМа. Теперь следовало доехать до станции - посмотреть на последствия бандитского вторжения на склад №9.
Но едва сыщики направились к своему автобусу, как позади их окликнули. Это был третий сюрприз, о котором спешил оповестить пожилой участковый инспектор.
- Товарищи офицеры, тут такое дело, - негромко произнес он, подойдя вплотную. - Женщина, совсем молодка, кое-что видала ночью.
- Что за женщина, и что видала? - заинтересовался Иван.
- Живет чуток наискось от того места, где Георгия приговорили. Дите у нее малое расплакалось ночью. Ну, успокоила, значит, пошла на двор нужду справить. И тут услышала разговор за забором. Остановилась, прислушалась…
- Это ж первый свидетель! - радостно зашептал Васильков.
- Ну-ка, старшина, проводи до этой замечательной молодки, - воодушевился Старцев.
 
* * *
 
Возле калитки одно из соседних домов дожидалась миловидная девушка в застиранном ситцевом халате.
Полина только выглядела юной, на деле ей оказалось двадцать три. Да и горя к своим годам она успела хлебнуть с лихвой. Небольшого росточка, черноволосая, с темными загорелыми руками. Худенькая - с торчащим ключицами, со слабым чуть хрипловатым голосом, давно не знавшая нормального сна и отдыха. Мать ее умерла «от болезни почек», отец сгинул в лагерях ГУЛАГа, мужа забрали на фронт в сорок третьем, так что рожать в начале сорок четвертого пришлось одной. Муж с фронта так и не вернулся, сложив голову под Кёнигсбергом. Раз в два дня посидеть с ее полуторагодовалым сыном приходила двоюродная тетка, Поля на это время бежала мыть полы в большую столовку при товарной станции. Иногда в этой же столовке ей перепадала тарелка бесплатного супа со дна огромного бака. Так и жила на крохотное жалование, да на копейки от продажи овощей со своего огорода.
Познакомившись с офицерами из МУРа, она попросила папиросу, закурила и принялась рассказывать.
- …До нужника я не дошла. Заслышав разговор, остановилась, прислушалась. В такой ранний час по нашей улице почти никто не ходит. Разве что на работу кто спешит. А тут стоят, разговаривают.
- Сколько их было? - спросил Старцев.
- Всего трое. Этот… которого убили и еще двое.
- Внешность не запомнила?
- Светать только начало. Да еще повдоль моего забора расплетка растет - не больно-то разглядишь, - выдыхая дым, с хрипотцой говорила женщина. - Один был в коричневой кожаной шапке, как у летчиков.
- В шлемофоне?
- Ага. Другой - в кителе без погон. В сапогах.
- Какого примерно возраста?
- Лет по тридцать или чуть поболе.
- О чем говорили?
- Я не разобрала, только обрывки слышала. Двое сердились и поторапливали. Разговаривали приглушенно, но отрывисто, будто приказывали. У того, который в шлемофоне голос низкий и неприятный.
- А потом?
- Потом которого убили вскрикнул - коротко так и громко. Мне показалось, что один ударил его по голове. Тут и второй подоспел: зажал ему рот и несколько раз ткнул чем-то в грудь.
- Повалили на землю, значит, и что же - обыскивать начали?
Поля кивнула.
- Да, повалили. Он еще живой, видать был - они его держали, прижав к земле. Потом начали быстро шарить по карманам. У меня еще были какие-то сомнения - в нашем районе бывают пьяные драки, стычки… А тут я поняла: это бандиты- убить человека решили и ограбить. Страшно мне стало, товарищи. Не за себя, а за кроху сна. Ведь если бы они прознали, что я рядом стою, то…
Глаза ее наполнялись слезами, голос задрожал.
- Ну-ну, - приобнял ее Старцев. - Поймаем мы этих кровопийц - не сомневайся. Так что живи спокойно. Ни с сыном, ни с тобой ничего не случится.
Женщина гордо отстранилась, вытерла слезы.
- Я уж не боюсь. Отбоялась ночью, - сказала она, шмыгнув носом. - Все равно пошла бы к вам и рассказала про эту погань. Мой муж не за такую сволочь погибал на фронте.
- Что же дальше в твоей истории? - вступил в разговор Васильков. - Или все на этом?
- Нет, не все. Дальше случилась странность, которой я до сих пор понять не могу.
- Что за странность?
- Сделав свое дело, бандиты побежали туда, - показала женщина рукой влево. - Но скоро один вернулся, только почему-то с другой стороны.
- Получается, он вернулся со стороны дома, где проживал Чиковани?
- Да.
- Так… и зачем же он вернулся?
- За ключами. На земле осталась связка ключей. Он подошел и подобрал ее.
- Как ты поняла, что это связка ключей? - прищурился Старцев. - Ты же плохо видела происходящее за забором.
- Они звякнули. Дважды звякнули. Когда он их поднял, и когда сунул в свой карман.
- А почему ты называешь этот поступок странным? - поинтересовался Александр. - Сначала обронили, потом хватились, один вернулся и подобрал.
- Нет, вы не поняли, - докурила Полина папиросу и бросила окурок в старый лопнувший чугунок. - Мужик, пришедший за ключами, появился с другой стороны слишком быстро. Никто их тех двоих не сумел бы оббежать квартал кругом за полминуты.
Это был четвертый и последний на этот день сюрприз для сыщиков. Бандитов было три, и действовали они по какой-то малопонятной схеме.
- Ах вот оно в чем дело, - почесал за ухом Иван. - Значит, за ключами вернулся другой бандит - третий?
- Получается так.
- Ты его запомнила? Внешность описать можешь?
- Лица не разглядела. Постарше первых двух лет на пять. Пониже ростом. И очень острожный. Я даже не слышала, как он подходил, а только заметила плавное движение через ветви расплетки.
- Во что был одет? - спросил Васильков.
- Наглухо застегнутый темный плащ, а на голове кепка.
- Ясно, - кивнул Иван. - И куда он двинулся, подобрав ключи?
- Медленно пошел обратно - в сторону дома этого… убитого…
- Чиковани.
- Да.
Помолчав, майор с безнадегой в голосе задал последний вопрос:
- Слушай, Поля, а из этих троих никто на костыль не опирался, не прихрамывал?
- Нет, - уверенно ответила она. - Хромых среди них я не заметила.
 
* * *
 
В Михалковском тупике и на товарной станции Лихоборы сыщики провели полдня. Ни на месте убийства Чиковани, ни на техническом складе №9, коим тот действительно заведовал, каких-то следов, явственно указывающих на исполнителей, они не обнаружили. Тем не менее, на Петровку ехали довольными, ведь в серии загадочных убийств появились свежие и не фигурировавшие ранее подробности.
В рабочем кабине Управления повстречались с недавно вернувшимися товарищами. С обедом в столовке опять пролетели, посему быстро соорудили чайку с купленным по случаю белым хлебом и собрались вокруг Старцева. Тот по давней привычке уселся с кружкой на широкий подоконник среднего окна, прихлебывал чаек и хитро посматривал на подчиненных.
- Сначала расскажете вы, - распорядился он. - А потом уж мы с Саней.
Первым по старшинству докладывал Егоров.
- Встретились с Игнатом рано утром возле гаража, выпросили у дежурного машину и помчались в Красностуденческий. В восемь тридцать постучали в калитку Хлынова.
- Он был дома?
- Да, вышел свеженький, в одной руке костыль, в другой спелый огурец. Одет был в рабочее - собирался разбирать хлам на участке. Глянул в удостоверение, предложил чаю. Присели на скамейку, разговорились. Игнат пошел фотографировать.
- Давай о впечатлениях. Как он тебе?
- По-моему, нормальный мужик. Свойский, пороху понюхал, опять же ранен неоднократно.
Старцев поморщился.
- Это я все знаю. Никаких особенностей не заметил? Может, где врет, переигрывает или не договаривает?
Василий пожал плечами:
- Расспрашивал я его подробно, несколько раз по хронологии возвращался, задавал те же вопросы, но с другого боку- перепроверял. Говорит складно. И как группа в засаду попала, и про госпиталь, и про то, как Хорьх на станции себе присмотрел.
- Угу, - кивнул Иван. - А про то, как вернулся в Москву? У нас-то с Саней не вышло об этом - не успели.
- Тоже все гладко. Женат не был, когда уходил на фронт, из родни оставалась одна сестра, да и та померла в сорок втором. Говорит, может оно и к лучшему, что близких нет. Дескать, кому такой нужен безногий. А, еще Игнату удалось переговорить с пожилой соседкой.
- Так-так. И что она сказала? - повернулся Старцев к Горшене.
Тот поднял свои зеленые глаза, печально усмехнулся:
- Тоже ничего ценного. До войны, говорит, сосед был более общительный, открытый, дружелюбный. А как вернулся на одной ноге, так и не подошел ни разу, не поговорил, не пожалился. Только здоровается издалека, да бубнит что-то себе под нос.
- Это, я считаю, объяснимо, - кивнул Васильков. - Хлынов вернулся с фронта не только с физическим изъяном, но и с психологической травмой. Для инвалидов такая резкая смена характера - норма.
- Да, дела, - произнес в установившейся тишине Старцев. - Я, признаться, поначалу записал его в подозреваемые. Да, похоже, ошибся…
В общей сложности Егоров общался с инвалидом Хлыновым два с половиной часа. Горшеня за это время излазил весь участок, отыскал описанные Васильковым следы, сделал три десятка снимков, а по возвращении в Управление, отдал пленку в лабораторию.
После Егорова к докладу приступил Олесь Бойко.
- Ну а мы сегодня в разъездах спалили бак бензина, - пожаловался он. - В военном комиссариате о Хорьхе никаких данных не было. Там у них вообще, по технике ни слова. Только личный состав, уволенный, комиссованный, демобилизованный… Вот, взял на сутки под роспись и личную ответственность.
Он вытащил из планшета картонную папку, в которой оказалось личное дело капитана запаса Хлынова. Старцев с Васильковым с интересом пролистали ее, несколько задержавшись на старой, пожелтевшей фотографии размером пять на шесть сантиметров.
- Вроде он, - неуверенно щурил глаза Иван.
- Моложе лет на пять-шесть, - согласился Иван. - А так… и овал лица тот же, и ямка на подбородке. Волосы потемнее и лежат по-другому.
- Ну, это дело моды. И молодости, - вставил Егоров. - Что там по машине? Как он ее приволок в Москву?
Бойко нехотя продолжил доклад:
- По наводке военкома отправились в Трофейный комитет при ГКО*.
- Который в Главном управлении Тыла? - встрепенулся Васильков.
- Точно. Оттуда нас пульнули в Центральную комиссию по сбору трофейного вооружения и имущества. Там по нашему запросу ничего не нашли и посоветовали обратиться в Центральную комиссию по сбору черных и цветных металлов в прифронтовой зоне.
- Неужто и такая имеется? - подивился Старцев.
- Так точно. Председательствует в ней товарищ Шверник - милейший человек. Он-то и помог разобраться в задачке, которую ты нам поставил.
- Так-так. И что же вы разузнали?
- В общем, до того, как Хорьх был переведен в разряд «металлолома», несколько дней он находился в ведении полковника Кононова, командира стрелковой дивизии из состава 2-го Украинского фронта. Дивизия на тот момент стояла в Венгрии восточнее Будапешта. Как он попал к Кононову, выяснить не удалось. Зато есть информация, что в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое февраля 1945 года автомобиль был угнан неизвестными лицами прямо от штаба дивизии.
- Постой-постой, - нахмурился Иван Харитонович. - Угнан неизвестными лицами, а потом вдруг превратился в металлоломом? Что ж его нашли разбитым, что ли?
Бойко развел руками:
- История об этом умалчивает. Пойми, Иван, они же не контрразведчики, их интересует материальная сторона вопроса. Пропал, а потом всплыл уже на железнодорожной станции венгерского города Веспрем. Мы смотрели по карте - это в тех же краях, где дислоцировалась дивизия Кононова. Причем Хорьх был отсортирован комендантом железнодорожной станции как неподлежащий восстановлению.
- Это мы с Сашей слышали от Хлынова. Значит, и здесь он не покривил душой. Все сходится до мелочей.
- Да, выходит капитан действительно выпросил у коменданта груду металла, - наконец-то дал заднюю вечно сомневающийся Олесь.
Завозившийся на стуле Егоров поторопил:
- Короче, мы с Бойко сработали вхолостую. Теперь твоя очередь, Ваня. Вещай. Мы сгораем от нетерпения.
Иван поставил на подоконник пустую кружку, вытянул из пачки папироску, дунул в мундштук, закурил. И начал подробно рассказывать о последнем убийстве в Михалковском тупике…
 
* ГКО - Государственный Комитет Обороны
 
 
Глава одиннадцатая
Венгрия, район озера Балатон; 16 февраля 1945 года
 
Зимы в Венгрии мягкие, туманные и малоснежные. Раз в несколько лет случаются кратковременные морозы под минус двадцать, озеро Балатон при этом полностью покрывается льдом. В сорок пятом наступавшим советским войскам повезло: зима была мягкой, и столбик термометра даже ночью оставался возле нуля.
Вдоль пустынного северного берега живописного озера Балатон, по хорошей асфальтовой дороге мчался Хорьх. С момента дерзкого угона от штаба советской дивизии прошло полтора часа. За это время автомобиль преодолел около семидесяти километров. Мощный мотор позволял развивать автомобилю скорость до ста двадцати километров в час, но до выезда на асфальтовую трассу его водитель выбирал пустые проселки, а иногда и бездорожье, старательно избегая густонаселенных районов.
При подъезде к Балатону, выбора не оставалось: здесь на запад вела только одна дорога - ровная, закатанная перед войной хорошим асфальтом. Солнце давно поднялось над горизонтом, красиво освещая покрытый инеем лес, тонкие серо-зеленые льдины в темной воде озера и дорогу, ведущую в сторону австрийской границы.
За рулем Хорьха сидел мужчина лет тридцати пяти в несколько странной одежде. Темный в полоску двубортный пиджак, надетый поверх светлой рубашки. Брюки от немецкой унтер-офицерской формы, которые военнослужащие обычно заправляют в сапоги. Но вместо сапог на ногах были темные гражданские ботинки.
В кабине автомобиля мужчина находился один, справа на сиденье лежал автомат и несколько запасных магазинов. Машиной он управлял уверено, словно делал это не первый год. Однако, подъезжая к озеру, занервничал. Не так давно он бывал в этих местах и помнил, что впереди ждет развилка. Главная трасса по-прежнему будет петлять, повторяя плавные изгибы береговой линии, то приближаясь, то отдаляясь от воды или разрезая надвое прибрежные деревеньки. А второстепенная дорога резко вильнет вправо и потянется вдоль глухого леса, покуда не упрется в венгерский город Веспрем.
Северный берег Балатона советские войска недавно освободили от немцев. Мужчина понимал, что наиболее важные объекты, такие как мосты, железнодорожные переезды, перекрестки дорог, въезды и выезды из городов, контролируются постами и военными патрулями. Это были азы военного дела, которыми он неплохо владел. Оттого и вглядывался вперед, побаиваясь встречи с представителями Красной Армии или ее союзниками.
Насчет дорожной развилки он угадал - ее действительно охранял пост из шести солдат, одного сержанта и одного офицера. Только это были не представители Советского Союза, а бойцы 1-й болгарской армии, находившейся в оперативном подчинении 3-го Украинского фронта.
Завидев далеко впереди фигурки солдат, мужчина опустил стекло в левой дверце, взял автомат, передернул затвор и, высунув ствол в открытое левое окошко, увеличил скорость до максимальной…
 
* * *
 
- …А в нашем доме электричество появилось только перед Второй Мировой войной - в 1938 году, - опираясь локтями на опущенный над дорожным полотном шлагбаум, признался двадцатилетний редник - рядовой солдат по имени Христо.
- Постой, как в тридцать восьмом? - переспросил басом здоровяк Захари. Он был много старше, носил черные пышные усы и погоны подофицера*. - Ты же из Анхиалоса?
- Нет, я из Помория, из квартала Старый Град. Просто Анхиалос уж десять лет как переименован и зовется Поморием.
- Да Бог с ним, с названием! Мне привычнее называть твой город на старый лад. Я бывал в нем до войны много раз и видел, что там давно проведен ток! Поэтому не морочь мне голову!
Поправив сползающий с плеча ремень винтовки, Христо улыбнулся.
- Ты прав, в городе ток давно. По вечерам над магазинами горят электрические вывески, а на нескольких улицах установили фонари необычной формы, во многих домах светятся окна. Только мой дед Самуил считал, что ток очень вреден для детей и не разрешал проводить его в дом. Осенью тридцать восьмого дед умер, и после его похорон мы оформили в общине подключение…
Неспешная беседа двух болгарских солдат прервалась предупредительным возгласом третьего бойца - Живко. Тот прогуливался вдали от шлагбаума и первым заметил приближавшийся с северо-востока автомобиль.
- Внимание! - крикнул он. - Вижу автомобиль! Кто-то едет в нашу сторону!
Вдоль северного берега Балатона, где ютились мелкие деревеньки, и в мирные годы легковые автомобили проезжали довольно редко. В основном здесь курсировали повозки, запряженные одной или двумя лошадьми. Дважды в неделю проходили рейсовые авто-бусы, ближе к осени появлялись грузовики столичных транспортных компаний, перевозившие сено, фураж, зерно, дрова или скот. Зимой движение ослабевало, весной возобновлялось. В военное время гражданского транспорта не стало, зато трассой часто пользовались военные, перевозя живую силу, раненых, боеприпасы, топливо, или буксируя артиллерийские орудия.
- Легковой! Гражданский! - продолжал кричать Живко.
Немногочисленный болгарский пост очнулся от сонливого безделья и пришел в движение. Капитан торопливо поднимался от берега к дороге, застегивая на ходу шинель. Фельдфебель развернул полотнище небольшого красного флажка и махал им, приказывая водителю остановиться. Рядовые бойцы спешили к опущенному шлагбауму…
 
* * *
 
Хорьх набрал максимальную скорость и мчался к посту, за которым начиналась дорожная развилка. Сидевшему за рулем мужчине в странной комбинированной одежде нужно было ехать прямо вдоль берега - мимо череды небольших деревенек и под-ступавших вплотную к дороге густых лесов. Поворот вправо на Веспрем его не интересовал.
Он видел, как впереди засуетились вооруженные винтовками солдаты, как один из них настойчиво махал красным флажком, а другие выстроились вдоль трассы и торопливо готовили к бою оружие.
Но не было в этом мире ничего, что могло бы его побудить выполнить приказ и остановиться. Правая стопа все сильнее вдавливала в пол педаль акселератора. Одна ладонь сжимала руль, другая рукоятку MP-40, ствол которого лежал на нижнем обрезе дверного окошка.
На спусковой крючок мужчина нажал, когда солдаты окончательно поняли, что останавливаться он не намерен, и когда его автомобиль влетел на территорию поста. Весь магазин, все тридцать два патрона он выпустил одной длинной очередью. Кабина быстро наполнилась пороховой гарью, стреляные гильзы отлетали вправо, со звоном ударялись в лобовое стекло или приборную панель и сыпались вниз.
Кто-то из солдат вскинул винтовку, оставаясь возле шлагбаума- кто-то орудовал затвором, отбегая подальше от дороги. Тех, что были справа, мужчина не доставал. Зато троих, оказавшихся слева от Хорьха, он расстрелял с удивительным хладнокровием.
Затем, не убирая с колен автомата, вцепился в руль обеими руками и протаранил лежащий горизонтально шлагбаум.
Удар вышел знатным. Обломки разлетелись веером во все стороны. Это был куски тонкого сухого древесного ствола, служившего шлагбаумом. Осколки автомобильных фар, элементы решетки радиатора и еще бог знает что.
«Лишь бы не пробило радиатор!» - молил про себя мужчина.
Повезло. Радиатор не пострадал, и мотор исправно работал на максимальных оборотах.
Зато сзади послышались ответные выстрелы - уцелевшие бойцы палили из винтовок в удалявшийся автомобиль.
 
* * *
 
- Е-е-е, да ти еба майката!** - гудел раненый в плечо Захари.
Встав на колено, и не обращая внимания на жгучую боль, он ловко передергивал затвор винтовки и посылал вслед удалявшемуся автомобилю пулю за пулей. Позади Захари лежали два убитых товарища: молодой Христо и сорокалетний фельдфебель с зажатым в ладони древком красного флажка.
Когда рев мотора пролетевшего мимо Хорьха затих, смолкли и выстрелы.
Сунув пистолет в кобуру, капитан подошел к убитым, присел на корточки. Христо погиб сразу - единственная пуля угодила ему в голову. Фельдфебель получил несколько пуль в грудь, в живот, в левую ногу, но умирал с полминуты, мыча и елозя конечностями по серому асфальту.
- Я догоню его, капитан, - сказал Захари, перезаряжая винтовку.
- Ты с ума сошел, - нехотя отозвался тот. - Он уже в паре километров отсюда. Как ты его догонишь?
- Он не мог далеко уехать! Я точно попал в него! Он наверняка остановился за ближайшим поворотом.
Капитан поднялся, отряхнул полу длинной шинели, посмотрел на подофицера.
- Тебе самому требуется помощь. Сейчас обработаем рану и пойдем вместе смотреть, попал ли ты в него или нет…
 
* * *
 
Сидящий за рулем Хорьха мужчина был ранен. Спина темного в полоску двубортного пиджака быстро пропиталась кровью. Кровь появилась на диване рядом с мужчиной, в крови был руль, рычаг переключения скоростей и упавший на пол автомат. Кривясь от боли, мужчина продолжал управлять автомобилем, все дальше и дальше отъезжая от развилки, от разломанного шлагбаума и от вооруженного поста.
Силы покидали его. Перед глазами появились радужные круги, удерживать машину в пределах трассы становилось все труднее.
Мужчина принял решение остановиться. Иначе Хорьх врезался бы в одно из деревьев, стоящих сплошной стеной справа. Или слетел бы в озеро, темневшее слева.
Но останавливаться просто на дороге он не хотел. Это было смертельно опасно. Сейчас дорога пустовала, однако в любой момент впереди или сзади могли появиться военные машины или мотоциклы. И тогда все его планы рухнут.
Мужчина сбавил скорость и из последних сил проехал еще несколько сотен метров. И на свое счастье заметил нырнувший в лес проселок. Не раздумывая, он свернул с трассы и повел Хорьх по проселку средь частокола древесных стволов.
По густому лесу удалось проехать метров пятьсот. А дальше голова мужчины упала на грудь, руки соскользнули с рулевого колеса. Неуправляемый автомобиль нырнул в сторону от едва заметной колеи, начал вилять влево-вправо.
Наконец, подпрыгнув на кочке, он преодолел кустарник и врезался в ствол дерева.
Могучая крона слегка качнулась, заставив вспорхнуть потревоженную птицу. На кабину и капот посыпались мелкие сухие ветки.
Мотор несколько раз прокрутил по прошлогодней листве задние колеса и… заглох.
В лесу снова установилась тишина.
 
* Подофицер - унтер-офицерское звание в болгарской армии времен Второй Мировой войны
** Да ти еба майката - болгарское ругательство, выражающее крайне неприятную неожиданность, удивление
 
 
Глава двенадцатая
Москва; июль 1945 года
 
- Что-то я не пойму, Иван Харитонович, чего ты со своей компанией привязался к этой машине? - уже несколько минут недоумевал комиссар. - Второй раз докладываешь по убийствам железнодорожников и опять Хорьх! Ты отправил ориентировку на него в ОРУД-ГАИ?*
- Конечно, Александр Михайлович. Как только получили подтверждение, что отпечатки протектора принадлежат этому автомобилю, сразу отправили запрос с требованием принять все меры к поиску.
- Так что ж тебе еще надо?
- Понимаете, нет у нас других серьезных зацепок в деле, - настаивал Старцев, - потому и копаем в этом направлении.
- Как нет?! Ты же минуту назад заявил о появившемся первом свидетеле, о подробном рассказе этой девчонки… Полины. И что же? Неужели опять нет зацепок?
Иван с нотками обиды пояснил:
- Рассказала она немало и даже пыталась описать внешность всех троих. А что нам, товарищ комиссар, прикажете делать с этим описанием? Один в коричневом кожаном шлемофоне «как у летчиков», другой в офицерском кителе без погон, третий в кепке и в плаще. Да в таком виде половина московских мужчин по улицам ходит…
Замечание было справедливым. И уместным. Народ в послевоенной столице и в самом деле одевался более чем скромно, особенно это касалось мужского населения. В первый год войны почти все производство спешно перепрофилировали под военные нужды. Швейные фабрики вместо привычной одежды стали изготавливать комплекты форменного обмундирования, защитные камуфляжные сети, тенты, чехлы, палатки, вещмешки… Со складов и из магазинов все запасы гражданской одежды разошлись довольно быстро. Наступила эра дефицита. Женщины еще умудрялись что-то мастерить для себя вручную или на швейных машинках, которые тоже имелись далеко не во всех
семьях. А мужчины в лучшем случае донашивали те вещи, которые сохранились с довоенных времен или же носили то, в чем вернулись с фронта.
- И все-таки я не понимаю, что твоей группе даст информация по немецкой машине, - уже без былой решительности сказал Урусов. - Допустим, вам удастся выяснить, кто ранее владел Хорьхом, и кто его угнал у полковника Кононова. Ну, а дальше? Дальше-то что?!
- Есть две причины, товарищ комиссар.
- Излагай. Я слушаю.
- Во-первых, машина угнана у инвалида Хлынова не простыми ворами, а именно теми, кто убивает железнодорожников. Это уже не вызывает сомнений, так как отпечатки протекторов Хорьха мы обнаружили и в Церковном проезде, и в Михалковском тупике. Возможно, убийцы позарились на нее, чтобы сподручнее выслеживать жертву и быстрее уносить ноги с мест преступлений - это предстоит выяснить. Уверен: чем больше мы узнаем об автомобиле, тем проще будет найти банду убийц.
Комиссар поморщился:
- Ладно, с большой натяжкой, но принимается.
- Почему с натяжкой, Александр Михайлович?
- Потому что я не совсем понимаю, как твои орлы будут искать бандитов, если те после очередного преступления бросят машину, и ты найдешь ее где-нибудь в лесах за Капотней. Даже отпечатки пальцев на руле, рычагах и кузове тебе, скорее всего, не помогут, потому что криминал ежедневно пополняется молодой шантрапой и вернувшимися с фронта бойцами, не нашедшими себе применения в мирной жизни. Давай о второй причине. И покороче, а то мне скоро докладывать Наркому.
- Вторая причина - это интуиция Василькова, - просто ответил Старцев.
Урусов одарил подчиненного странным взглядом, в котором было и удивление, и страх, и вопрос. Вопрос мог бы звучать приблизительно так: не пора ли тебе, Иван Харитонович, отдохнуть?..
- Васильков, Александр Михайлович, непростой человек в этом смысле, - поспешил тот объясниться.
- Не понял. Расшифруй.
- Интуиция у него сильнейшая. Словно наперед видит, как сложится. Я когда служил под его командой в дивизионной разведке, иной раз рот закрывать забывал от его мыслей и действий. Поначалу они казались непонятными, путанными, непредсказуемыми. А потом выходило так, что выбирал он единственно правильный вариант. Что сделай он по-другому - провалили бы задание или вовсе погибли.
Глянув на часы и оценив оставшееся время, комиссар кивнул:
- У меня есть чуть больше тридцати минут. Расскажи подробнее.
- Закурить разрешите?
- Кури.
- Поначалу мы побаивались немецкую разведку. Мы были не обстреляны, а они - ассы с большим опытом. Работали они лучше и более организованно, - начал Старцев, канителясь с папиросами и спичками. - А в сорок третьем мы не прочь были встретиться с ними на нейтральной с глазу на глаз, потому что не только поднаторели, но и стали наголову выше…
 
* * *
 
Это случилось весной, за три месяца до начала Курской стратегической оборонительной операции. Повсюду еще белели снежные островки, но основная масса снега стаяла.
Группа дивизионной разведки Василькова прошлой ночью вернулась с тяжелейшего двухсуточного задания по вскрытию обстановки по перегруппировке вражеских сил. Потерь, слава богу, не понесли, но вымотались до предела.
Согласно штатному расписанию, Васильков командовал ротой. Хотя какая там рота? В лучшие времена в разведке дивизии насчитывалось не больше сорока - сорока пяти разведчиков. Взвод по пехотным меркам. Три спаянных группы по десять-двенадцать бойцов, плюс несколько «пристяжных» - два повара, ездовые, санитар. А в худшие - после неудачных рейдов - рота «худела» до пятнадцати человек. Отделение.
Недалеко от Старого Оскола затесалась неприступная высотка. Даже не высотка, а так - титька юной барышни на худом растущем теле. Вермахт ускоренно подтягивал резервы, немецкая пехота врывалась в землю, обустраивая новые линии окопов. Во время подобной перегруппировки во многих местах передовых позиций естественным образом появляются дыры, а на этой высотке фашист закрепился намертво. Сразу за гребнем «титьки» тянулась опушка редкого лесочка, а восточный склон, да и вся округа были покрыты золотисто-коричневой прошлогодней травой. Дивизия из трех полков не могла взять этот чертов прыщ. Потери были огромными.
Новый комдив разведку недолюбливал. Вызвал Василькова и приказал, как стемнеет, добывать «языка», сопроводив свой приказ крылатой фразой:
- Живыми без «языка» лучше не возвращайтесь.
 Перед завтрашней атакой ему позарез нужны были сведения о свежих пулеметных и минометных точках для подавления их артиллерией. После тяжелых заданий разведчикам полагался отдых, но случалось и так, что «язык»
требовался - хоть убейся. Тогда приходилось шнырять за линию фронта без передышки и каждую ночь.
Действующих разведчиков по списку оставалось человек двадцать пять. Что делать? Приказ есть приказ. За его невыполнение в боевой обстановке светил расстрел или, в лучшем случае - штрафная рота.
Васильков со Старцевым засели в землянке над картами с недавно разведанной обстановкой: гадали, кумекали, как и где лучше переходить нейтральную полосу… С этим определились, а дальше поспорили. Иван предлагал продвинуться подальше от высотки и поискать «языка» поглубже во вражеском тылу, где враг менее бдителен. Александр стоял на своем: надо лезть в самое пекло и тащить фельдфебеля прямо из окопа. Старцев к тому времени в разведке служил без году неделя и уступил.
Построили личный состав, рассказали о поставленной задаче, разделись на две группы. В группу захвата как всегда попали сильные выносливые ребята, шесть человек. В более многочисленную группу прикрытия - все остальные. Дождались темноты, перемахнули через бруствер, поползли…
Немцы вешали в черное небо ракеты, левый склон высотки поглаживал луч прожектора, но обе группы без приключений добрались до обозначенных рубежей. Прикрытие во главе со старшиной осталось на нейтральной полосе; группа захвата: Васильков, Старцев и четверо бойцов двинулись дальше.
Незаметно просочившись на позиции противника, повернули вправо, добрались до последней линии окопов. На дальней линии всегда было проще взять «языка» - там по ночам почти все спали. Правда и тащить его приходилось дольше.
Выследили фельдфебеля, подползли, оглоушили. Повезло: все получилось тихо, без единого громкого звука. Уставшие, с огромным трудом доперли немецкого бугая до группы прикрытия. Те были посвежее и скоренько доставили «гостинец» комдиву.
Под утро выяснилось, что в плане информации фашист оказался бесполезен. Мало того, что он был всего лишь унтер-офицером, так еще и служил в санитарном взводе. Командир дивизии рвал и метал, орал на разведку как на врагов народа. Благо не дошло до трибунала - даже он понимал, что в темноте во вражеских окопах определить специальность «языка» невозможно.
Пришлось разведке следующей ночью опять готовиться к вылазке. И тут Васильков проявил чудеса своей интуиции.
- Саня, при всем уважении, но это же самоубийство! - напирал и пытался отговорить боевого товарища Старцев. - Мы разок там уж побывали! Нас ждут там! Это ты понимаешь?!
Васильков стоял на своем:
- Знаю, что есть другие проходы. Но мы пойдем ровно тем же коридором и ровно в то же время. Поверь мне, немчура думает, что мы сунемся в другом месте…
И как это ни удивительно, но он оказался прав.
Привычно разбившись на две группы, разведчики миновали нейтральную полосу и беспрепятственно проползли на немецкие позиции в той же точке, где сделали это в прошлый раз. Они полностью повторили предыдущую операцию, за исключением финального аккорда: «языка» взяли в другом окопе, чтоб снова не притащить санитара.
Звание свежего «языка» оказалось повыше - оберфельдфебель. Он занимал должность помощника командира роты и хорошо знал расположение всех огневых точек, обустроенных на высотке. Комдив наконец-то был доволен.
А еще пленный фашист выдал крайне интересную информацию: оказывается, после наглой вылазки группы Василькова, немецкая разведка получила приказ выследить ее и уничтожить. Немцы рассчитали все правильно: после первой неудачи с санитаром, русские попытаются исправить ошибку и придут снова.
Разделившись на три отряда и усилившись пулеметчиками, фрицы законопатили все три соседних прохода, устроив в них засады. Они были абсолютно уверены в том, что русские не отважатся идти проторенной дорожкой и обязательно выберут другую - по соседству. Они прождали бойцов Василькова почти до утра, и снялись с позиций лишь тогда, когда им сообщили о пропаже оберфельдфебеля.
Старцев долго не мог в это поверить. А после того случая всецело доверял интуиции более опытного боевого товарища.
 
* * *
 
Когда Старцев закончил рассказ, комиссар удивленно покачал головой, снова посмотрел на часы и поднял трубку телефонного аппарата.
- Борисов, записывай, - приказал он секретарю. - Полковник Кононов. Командир стрелковой дивизии из состава 2-го Украинского фронта. Записал? Выясни, где находится этот человек. Если будет возможность - сразу соединяй…
Телефонный аппарат зазвонил через десять минут. Урусов выслушал доклад секретаря и кивнул Старцеву на вторую трубку.
- Возьми, послушай, - сказал он, пока в трубке трещало и свистело. - Твой Кононов служит в Краснодаре начальником штаба Кубанского военного округа.
Иван поднял вторую трубку, приложил к уху. Через несколько секунд треск стих и послышался ровный мужской голос:
- Алло! Алло! Полковник Кононов на проводе!
- Товарищ полковник, вас беспокоит начальник Московского уголовного розыска комиссар милиции третьего ранга Урусов.
Звание «комиссар милиции III ранга» соответствовало армейскому званию «генерал-майор». Полковник почтительно поприветствовал:
- Здравия желаю, товарищ комиссар.
- Товарищ Кононов, нам необходима ваша помощь. Есть несколько вопросов.
- Понял, товарищ комиссар. С удовольствием, если ответы в моей компетенции. Слушаю вас…
Старцев подвинул поближе к Урусову открытый блокнот, где значились известные обстоятельства угона Хорьха от штаба дивизии Кононова. Но Урусов, обладая феноменальной памятью, даже не взглянул на записи.
- В середине февраля 1945 года от штаба вашей дивизии неизвестные лица угнали трофейный автомобиль Хорьх. Скажите, как он к вам попал?
Бывший комдив отвечал неторопливо, обдумывая каждую фразу:
- Помню, товарищ комиссар, случился такой казус в маленьком местечке Гант. Устроились там на первую  ночевку и… в общем, да, увели прямо из-под носа. Начальник караула за это едва не угодил под трибунал.
- То есть, кто угнал, вы не знаете?
- Нет, конечно. Тогда не до этого было - к большому наступлению готовились. Хотя, СМЕРШ ковырялся, осматривал следы, допрашивал часового и начкара.
- А откуда он у вас взялся, этот распроклятый Хорьх?
- Его приволокли на буксире к новому штабу за несколько часов до угона. До этого на нем ездил командир полка майор Стародубцев, но он вместе с водителем погиб в Будапеште пятнадцатого февраля.
- Ага, понятно, - прогудел в трубку Урусов. - Тогда следующий вопрос: а майор Стародубцев когда и каким образом завладел этим автомобилем.
- Он пользовался им всего пару дней. Одиннадцатого февраля моя дивизия в Будапеште добивала остатки 9-го хорватского горного корпуса СС. В ночь на двенадцатое его командование на Хорьхе попыталось проскочить, вырваться из окружения. Рота старшего лейтенанта Скрипкина их, стало быть, остановила. Адъютанта прикончили на месте, двух генералов и водителя ранили. Скрипкину за это вручили орден, а разбитый Хорьх отдали Стародубцеву - не пропадать же добру. Механики подшаманили мотор, залатали пробоины, поменяли стекла. В общем, постарались для командира полка и привели в божеский вид.
- Так… выходит, до того, как попасть в вашу дивизию, автомобиль принадлежал одному из немецких генералов?
- Пфефферу он принадлежал. Это совершенно точно, товарищ комиссар. Командиру 9-го корпуса обергруппенфюреру СС Карлу Пфефферу. Я ж этого гада даже допросить успел, пока наши врачи над ним колдовали.
- Пфеффер. Карл Пфеффер, - повторил Урусов. И, посмотрев на часы, поспешил закончить разговор: - Благодарю, товарищ полковник, вы нам очень помогли…
 
* * *
 
Почти вся оперативно-розыскная группа Старцева занималась последним убийством в Михалковском тупике и последовавшим за ним взломом склада на товарной станции Лихоборы. Два опытных майора и юный лейтенант Ким произвели осмотры мест преступления, как говорится, по горячим следам. Теперь же там без спешки работали Егоров, Бойко, Горшеня и Баранец. Костя Ким как всегда был оставлен в рабочем кабинете Управления скучать возле телефона и бегать по кабинетам Управления в качестве посыльного.
Надежд на то, что четверка сыщиков обнаружит что-то новенькое и интересное, практически не было. Разве что на сторону правосудия встала бы нелепая случайность. К концу июля 1945 года в МУРе уже поняли: убийцы действуют профессионально, не оставляя улик и следов. Поэтому Васильков работал по реализации своей версии, а Старцев решил ему в этом помочь.
Не без помощи комиссара Урусова фронтовые друзья выяснили подробности о двух плененных в Будапеште немецких высших офицерах. На это ушло несколько часов.
Хельмуту Дёрнеру на момент прорыва из осажденного Будапешта было тридцать шесть лет. На службу в СС он поступил в 1939 году из полиции в звании капитана. Командовал ротой, участвовал во Французской кампании, был ранен. Награжден Железными крестами двух степеней. С 1941 года воевал на Ленинградском направлении Восточного фронта, где получил еще два креста: Золотой немецкий и Рыцарский. Затем были батальон, полк, дивизия и петлицы штандартенфюрера. С октября 44-го он в Венгрии. И здесь отчаянные бои, награды, повышение до оберфюрера. Оберфюрер - это почти генерал. Аккурат посередке между полковником и генерал-майором. Погоны
полковника, но  лампасы и белые отвороты на шинельном воротнике - генеральские. Незадолго до прорыва Дёрнера назначают на должность исполняющего обязанности начальника штаба корпуса. Это, несомненно, прыжок. Очень высокий прыжок по карьерной лесенке, ведь новая должность четко соответствует званию «генерал-майор» безо всяких натяжек и двусмысленностей.
Карл Пфёффер оказался куда более интересной персоной. Обергруппенфюрер СС. Третье генеральское звание, равное генералу рода войск вермахта. Такого высокого звания за всю историю Третьего рейха было удостоено чуть более сотни человек.
 
* * *
 
Под вечер в рабочий кабинет оперативно-розыскной группы Старцева поднялся дежурный и под роспись передал Ивану Харитоновичу две телефонограммы.
Затаив дыхание, сыщики ознакомились с обеими.
С исполняющим обязанности начальника штаба 9-го хорватского горного корпуса дело обстояло худо. 12 февраля 1945 года оберфюрер СС Хельмут Дёрнер скончался от полученных ранений в советском госпитале, развернутом на юго-восточной окраине Будапешта.
Обергруппенфюрер СС Карл Пфеффер к превеликой радости сыщиков оказался жив, выздоровел после двух неопасных пулевых ранений, полученных во время неудавшегося прорыва и давно выписан из того же госпиталя. В ожидании суда он содержался во внутренней тюрьме Управления НКГБ СССР по Ивановской области. Это было далековато от Москвы, и все-таки Старцев с Васильковым предпочли очную встречу с генералом, нежели короткий телефонный разговор с использованием незнакомого переводчика.
Выхлопотав через Александра Михайловича Урусова разрешение на часовое свидание с важным эсэсовцем, и не дожидаясь следующего дня, они сели в служебную «эмку» и выехали из столицы на северо-восток…
 
* * *
 
Триста километров по дорогам Подмосковья, Владимирской и Ивановской областей они преодолели с двумя остановками за семь часов. К утру прибыли в Иваново. Ни водитель, ни Старцев с Васильковым этот город ранее не посещали. Пришлось поплутать по кривым улочкам маленького городка, и дважды обращаться за помощью к постовым милиционерам. Наконец, машина остановилась у цели - под высокими металлическими воротами. Сбоку на бесконечно длинном каменном заборе краснела табличка с наименованием тюрьмы.
В закрытом учреждении Управления НКГБ все было подчинено строжайшему порядку. Сотрудников МУРа выслушал дежурный, заставил сдать личное оружие и расписаться в каком-то журнале. Затем забрал все документы и предложил подождать. Бюрократическая канитель с проверкой удостоверений и разрешения, подписанного известными на всю страну должностными лицами, с какими-то телефонными звонками и вызовами местного начальства, заняла минут сорок пять.
Наконец, канитель закончилась. Сыщикам вручили картонную папку с фото и биографией немецкого генерала, проводили по длинным сумрачным коридорам и запустили в комнату свиданий.
- Ждите, - не обременяя себя вежливостью, бросил нижний чин тюремной охраны и захлопнул металлическую дверь.
- Заключенных они ненавидят, а всех остальных слегка недолюбливают, - негромко заметил Васильков. Сунув руки в карманы, он прошелся по небольшой комнате без окон, разделенной пополам толстой решеткой и мелкой металлической сеткой.
По обе стороны от сетки друг напротив друга стояли деревянные столы без ящиков и тумб, а также по одной табуретке. На столе, предназначавшемся для гостей, стояла латунная пепельница - этакая странная и чуждая для местной строгости вольность. В каждую из половин комнаты вела своя дверь.
Старцев вздохнул, пристроил к столу тросточку, плюхнулся на табурет и, раскрыв папку, принялся изучать содержимое.
- Карл Пфеффер-Вильденбрух. Родился 12 июня 1888 года в Рюдерсдорфер-Калькберге, провинция Бранденбург. Господи, язык вывихнешь, - ворчал он. И вдруг наткнулся на прикрепленное фото: - О, красавец, мать его… Не желаешь полюбоваться на великого арийца?..
Александр подошел поближе, встал сбоку от товарища.
Черно-белый снимок был хорошего качества. С фото взирал немолодой мужчина, стоящий на перроне железнодорожной станции. Вдоль перрона протянулись вагоны пассажирского поезда- дальше виднелись лес столбов и натянутая меж ними маскировочная сеть. Во внешности мужчины не было ничего выдающегося. Генерал скорее напоминал простого ремесленника или крестьянина. Руки были заведены за спину, в щуплой сутуловатой фигуре, в узких плечах и нерешительности угадывался не боевой офицер, а человек, засидевшийся в штабах за картами и прочими бумагами. Непокрытая фуражкой, почти лишившаяся волос голова. Мешковатый офицерский китель без ремня и портупеи, с петлицами группенфюрера СС на черном воротнике и железным крестом на левом нагрудном кармане. Чисто выбритое лицо, взгляд строгий и одновременно усталый, плотно сжатые тонкие губы.
- Тоже мне, генерал… Уставший от жизни старик, ей Богу, - оценил Старцев. - Сколько ему на момент съемки?
- Здесь он еще группенфюрер СС. Не знаю… Посмотри в какие сроки он получил второе и третье генеральские звания?
- 12 марта 1939 года вступил в СС, билет номер… Назначен в штаб рейхсфюрера СС… Ага, вот: 1 октября 1939 года назначен командиром дивизии СС «Полицай» с присвоением званий груп-пенфюрера СС и генерал-лейтенанта полиции. А в обергруп-пенфюреры его произвели в сорок четвертом.
- Снимок сделан летом. Значит, минимум год назад.
- Он с 1988-го… пятьдесят шесть. А выглядит на все шестьдесят пять.
Обсудить несоответствие внешности возрасту они не успели - дверь за сеткой распахнулась. В дальнюю половину завели сутулого старца в грубой серой робе с нашитым на груди номером.
Иван с Александром сначала не поверили, что для беседы к ним привели того немецкого генерала, который взирал с фото из папки. Только когда старец сел за стол напротив, а лицо его осветилось лампой, оба заметили определенное сходство.
Охранник вышел за дверь, запер ее с другой стороны. Сыщики остались с фрицем с глазу на глаз.
Бывший генерал посматривал на двух молодых мужчин с недоверием и страхом. Скорее всего, он каждый раз испытывал беспокойство и жуткий страх, когда тюремщики выводили его из одиночной камеры и куда-то вели мрачными коридорами.
Он был совершенно лыс - голова лишилась даже тех редких седых волос, которые были пару лет назад. Бледное лицо покрылось сетью мелких морщин, глаза выцвели, плечи стали еще уже. Пфеффер и на фото выглядел много старше своих лет, а сейчас и вовсе сдал, постарел, хотя на момент этой встречи ему едва исполнилось пятьдесят семь.
- Давай, Саня, приступай, - толкнул Иван товарища.
Васильков изучал немецкий язык в школе, затем в институте- на фронте закрепил полученные знания в общении с военнопленными.
- Здравствуйте, генерал, - начал он. - Я - майор Александр Васильков. Это мой коллега - майор Иван Старцев. Мы из уголовного розыска города Москвы и занимаемся расследованием цепочки убийств мирных московских граждан.
Кивнув в ответ на приветствие, Пфеффер растерянно глядел то на одного сыщика, то на другого. Он явно не понимал, что от него хотят.
- Эти убийства не имеют к вам отношения, - успокоил Васильков. - Но вы могли бы нам помочь.
Эсэссовец кашлянул в кулак, прочищая горло, и чуть подернул левым плечом.
- Спрашивайте, - тихо сказал он. - Но я должен предупредить, что никогда не бывал в Москве…
Васильков приступил к допросу. Наиболее полные и важные ответы он переводил Ивану. Не относящиеся к делу, опускал…
 
* * *
 
Карл Пфеффер выглядел очень уставшим, загнанным и разочарованным человеком. Он потерял в этой жизни все, чего добивался долго и с немалым трудом.
Офицерское звание «лейтенант» он получил в девятнадцать лет. Потом грянула Первая мировая война, на протяжении которой он командовал артиллерийской батареей, шнырял по окопам полковым адъютантом, служил в генеральном штабе Германской армии, а также в Багдаде под командой фельдмаршала фон дер Гольца. В 1919-м году Пфеффер перевелся в полицию, в скором времени дорос до главного полицмейстера Магдебурга и отправился
работать инспектором жандармерии в Чили. Он везде добивался успеха, потому что заводил нужные знакомства, предлагал что-то новое, был исполнительным и усердным служакой. В полиции Карл дорос до генеральского чина, а 1939-й год стал в его жизни переломным - он вступил в СС, поработал в штабе рейхсфюрера, получил под свою команду дивизию и звание «группенфюрер СС». В 1943-ем его назначили командиром 4-го армейского корпуса СС, а менее чем через год он уже щеголял в мундире обергруппенфюрера и командовал частями СС в Венгрии.
Карл долго и трудно полз вверх по карьерной лестнице. И вдруг в его жизни в одночасье рухнуло все. Перестал существовать великий Третий рейх, исчезла непобедимая армия рейха, погибли и разбежались его вожди; с Пфеффера сорвали генеральские погоны, а самого засунули в одиночную камеру. И пока кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями, а также обладатель Почетной шпаги рейхсфюрера СС хлебал тюремную баланду, в стране-победительнице шла подготовка к суду, будущее решение которого предсказать не взялся бы ни один человек.
Бывший генерал разговаривал с московскими сыщиками слабым дрожащим голосом. На вопросы отвечал коротко и по делу. Несмотря на все свалившиеся беды, свои мысли он излагал достаточно ясно.
Двадцать минут беседы не дали ровным счетом ничего. Та ин-формация, которую по крохам выдавал Пфеффер, не имела никакой ценности. Отвечая на вопрос Василькова, он рассказал, как в сорок третьем году вместе со вторым генеральским чином получил в подарок от рейхсфюрера почти новенький Хорьх. Автомобиль долгое время простоял в гараже RSHA** и не использовался по назначению. Поведал историю, как умер от язвы желудка его первый водитель - молоденький оберштуце СС. Дал короткие характеристики и описал тех людей, которые находились в автомобиле в момент прорыва со двора будапештского отеля «Континенталь». Их было трое: исполняющий обязанности начальника штаба корпуса оберфюрера СС Хельмут Дёрнер, личный адъютант Пфеффера штурмбанфюрер СС Бруно Хоффман и водитель - шарфюрер СС Франц Фишер.
Да, первые двадцать минут пожилой обессилевший немец дер-жался - отвечал на вопросы, в самом деле не понимая, какое отношение его Хорьх имеет к череде убийств в окрестностях двух товарных станций Московской железной дороги.
Потом вдруг все разом изменилось. Словно стальная струна со звоном лопнула внутри бывшего генерала, а следом надорвались и рухнулись незыблемые ранее принципы. Губы его задрожали, он закрыл лицо трясущимися ладонями. И, всхлипнув, попросил:
- Я хочу курить… позвольте папиросу… Мне в камере не разрешают курить…
Сыщики переглянулись и не нашли причин для отказа. Почему бы пожилому пленному офицеру не выкурить папиросу? Что в этом преступного и ужасного? Если этого старца отпустить, то он и на свободе долго не протянет. Зачем же мучить, издеваться перед концом?..
Старцев тряхнул пачкой Беломора. Васильков чиркнул спичкой. Иван прикурил и просунул тлевшую папироску сквозь мелкую сетку.
Генерал бережно принял гостинец, запрокинув голову, несколько раз затянулся… Табачок успокоил, придал уверенности.
Пфеффер стряхнул пепел в придвинутую вплотную к сетке пепельницу, благодарно кивнул и ровным, успокоившимся голосом сказал:
- Хорошо, господа офицеры. Я раскрою вам одну тайну. Надеюсь, она поможет в вашем расследовании, ибо я никогда не приветствовал гибель мирного населения…
 
* * *
 
Первые километры обратной дороги молчали. Но не потому, что нечего было сказать, а скорее от переполнявшего обоих удивления.
На траверзе Лежнево Иван не выдержал, перестал крутить свою трость и с раздражением сказал:
- Сейчас бы водки махнуть. Наркомовскую норму. Или сразу две. Похожее состояние у меня было, когда первый раз приехал на место убийства. Тогда я тоже ни хрена не понимал, что делать.
Васильков швырнул окурок в открытое окно.
- И я пока не вижу связи.
- Нет, Саня, ты со своей интуицией опять выстрелил в десятку.
- Да что толку от той десятки?!
- Э-э, брат! Даже если никакой связи между московскими убийствами и рассказом Пфеффера не обнаружится, то никто пенять на твой излишний интерес к Хорьху не станет. Ты копал в его направлении не зря. Ты чуял, что с ним не все просто! И оказался прав!
- Брось, - отмахнулся Александр. - Хорьх после двенадцатого февраля побывал в стольких передрягах. Сколько с тех пор прошло?.. Март, апрель, май, июнь, июль… Пять месяцев! Целых пять месяцев, Ваня!
- А вдруг?! Чем черт не шутит? Вдруг никто не заметил, не залез, не догадался? И еще один момент, - засмеялся тот. - Знаешь, кто больше всех возмущался нашим интересом к Хорьху?
- Кто?
- Урусов. Александр Михайлович Урусов! Представляю его лицо, когда мы доложим о признаниях Пфеффера…
Друзья радостно обсуждали неожиданный поворот в оперативном расследовании до самого Владимира. В древнем русском городе они решили на полчаса задержатся, чтобы пообедать. Отыскав на окраине рядом с дорогой рабочую столовку, сыщики и водитель служебной «эмки» вымыли руки и встали в очередь к раздаче.
Водки в столовой не предлагали. Но мужики не расстроились и с удовольствием похлебали густые щи, съели кашу на мясном бульоне и выпили по стакану чая. А когда машина снова побежала в сторону столицы, двух майоров сморил сон…
 
* * *
 
- Вот и повстречались мы с цельным немецким генералом, - проснувшись и поглядев в окно, сказал Старцев.
Васильков потянулся, зевнул.
-   С бывшим генералом, - уточнил он. - Где мы?
- Богородск*** миновали, - откликнулся с переднего дивана водитель. - Через полчасика Москва.
Сыщики закурили, чтоб побыстрее отогнать остатки сна.
- Да, ты прав: с бывшим, - поправил стоявшую у дверки трость Иван. - Таким важным себя ощущал, покуда при власти был, да при армии. А как дали по башке, так заплакал, на жалость начал давить. Папироску вон просит…
- Думаю, так бывает со всеми, кто мнит о себе слишком много, - вздохнул Сашка и вдруг засмеялся: - А помнишь, как наш Кац едва полковника из немецкого тыла не приволок?
- Кац? Ах, да! Конечно, помню! Интересно, где сейчас Мишка?
- Жив-здоров, слава богу, наш Михаил Ильич. Слышал, что поселился под Ленинградом.
- Отважный мужик.
- Это да. Я сначала за него побаивался, а потом… Ни разу не пожалел, что взял его в разведку.
- Еврей, что ли? - подивился водитель.
- Еще какой!
- Их разве в разведку брали?!
- А чего ж не брать? - вступился за сослуживца-фронтовика Старцев. - Чем они хуже? Отличные вояки, между прочим!
- Ну, не знаю…
 
* * *
 
Евреев в полковую и дивизионную разведку брали с большой охотой. Во-первых, потому что идиш схож с немецким языком, и все евреи на фронте, считай, сходили за переводчиков. Во-вторых, командование четко знало: еврей рук в бою не поднимет и к немцам ни за что не перебежит. Это вернейшая для него погибель.
К попавшему в подразделение Василькова Мишке Кацу поначалу присматривались. Как себя поведет, пьет ли, о чем рассказывает. Но Мишка по природе своей уродился хулиганистым, дерзким, если что - сразу давал отпор, да и пил наравне со всеми. В общем, без проблем вписался в «дружный бандитский коллектив» разведчиков. А через месяц он уже был своим в доску и едва ли не через ночь ползал в составе группы за линию фронта.
Таких случаев, чтобы разведгруппа в полном составе погибала в тылу врага и не возвращалась, в дивизии никто не припомнил. Случалось, что погибала половина и даже большая часть. Но на свою землю возвращались все, так как в разведке существовал неписаный закон: своих убитых и раненых врагу не оставлять.
И вот однажды разведку отправили на «поиск». Старцев в группу не попал, был легко ранен. Василькова в тыл к немцам не опустило командование, и «поиск» возглавил лейтенант с полугодовым опытом. Полгода - это ничто для гражданки. Для производства, для освоения новой профессии или для другого спокойного занятия. А на фронте все быстро: хочешь жить - учись, постигай. И пересдачи экзамена не будет. Не сдал - это похоронка с сухой строчкой «погиб смертью храбрых». Потому лейтенанта считали вполне себе опытным и добротным воякой.
Группа удачно перешла линию фронта, а дальше не заладилось. Нет подходящего «языка» и все тут. Охотились долго - пару дней не возвращались точно. Васильков со Старцевым изнервничались и поклялись всеми правдами и неправдами, что в следующий раз пойдут в «поиск» сами.
Тут пехота с соседнего участка сигналит: кажись, ваши возвращаются - встречайте.
Офицеры туда.
Точно - ползут. Но вместо двенадцати человек всего четверо. Да и те волокут по промерзшей земле раненых товарищей.
Свистнули своих. Перебравшись через бруствер, поползли навстречу, помогать. Там Кац за старшего. Еле живой от усталости, шепчет:
- Эти четверо ранены. Забирайте… А там позади четверо убитых дожидаются. Мы за ними…
Так или иначе, а в свое расположение вернулись все: восемь живых и четверо мертвых. Глотнув водки и согревшись в блиндаже, Мишка Кац рассказал, как все было.
На ближних позициях никого выследить не удалось, и лейтенант приказал двигаться дальше. Бытовала в разведке такая теория, что чем дальше о передовой, тем проще взять «языка». И действительно, за прифронтовым лесочком обнаружили что-то вроде технической базы по первичному ремонту мотоциклов, автомобилей, грузовиков, тягачей. Один офицер, два десятка обслуги в замасленных комбинезонах, отделение охраны с винтовочками.
Хотели перебить охрану и по-быстрому взять офицера, как вдруг подъезжает блестящая машина с мотоциклетом. Выходит из машины важный фриц в щеголеватой серой шинели. «Полковник!» - разглядел в бинокль плетеные погоны лейтенант. Посовещались. Надо брать. Когда еще такой случай представится?! Распределили обязанности, окружили эту мастерскую и навались разом…
Сработали безупречно - немцев перебили, может два или три утекли в сторону леса. Из своих только двое легко ранены. А главное, полковник живехонек, обезоружен и связан по рукам. Довольные разведчики бегом обратно к своим. Задание почти что выполнили, осталось доставить гостинец штабным.
Но радовались разведчики рано - полковник оказался птицей высокого полета, и немчура устроила за ними такую охоту, что небо показалось с овчинку. Бежали, петляли, как могли запутывали следы…
За километр до линии фронта, нарвались на вражескую пехоту- отстреливаясь, уходили оврагами. Потом был жуткий минометный обстрел, спасаясь от которого ползли, вжимаясь в холодную землю.
Недалеко от нейтральной полосы полковника зацепило осколком мины. Он выл и катался по снегу, оставляя кровавые следы. К тому моменту два разведчика, включая лейтенанта, были убиты- трое ранены.
Кац протащил немца еще пару сотен метров, пока тот окончательно не затих. Пришлось бросить коченеющий труп и переключиться на своих ребят…
Когда особисты и штабные ознакомились с документами погибшего полковника, то сказали Василькову следующее:
- Если б твой еврей дотащил его живым, то комдив лично заполнил бы документы на Славу 1-й степени.
Ордена Славы 3-й и 2-й степени у Каца к тому времени уже были. Жаль, конечно, что сотни раз рискуя своей жизнью, 1-ю степень он так и не получил. Но разве в орденах дело? Мишку любила и уважала вся разведка - и полковая, и дивизионная. А после той вылазки он по своему авторитету встал вровень с Васильковым и Старцевым.
 
* * *
 
В Управление на Петровке вернулись под вечер, страстно желая, чтоб комиссар оказался на месте.
- У себя, - кивнул секретарь, - но пока нельзя. Приказано не беспокоить.
- Совещание? - направился к ряду стульев Старцев.
- Гости из Горкома, - шепотом оповестил Борисов.
- Давно?
- Недавно зашли. Так что придется подождать…
Васильков присел на соседний стул и обвел усталым взглядом приемную. Ему изначально не понравилась идея Ивана вместе отправиться на доклад к Урусову. Не любил он штабных и кабинетных посиделок. Но товарищ настоял: дескать, твоя версия выстрелила, ты и именинник.
Приготовились ждать долго, а всего четверть часа Урусов вышел из кабинета вместе с двумя представительными мужчинами и тепло распрощался с ними. Увидев подчиненных, поздоровался с каждым за руку и сразу пригласил в кабинет.
- Как съездили, товарищи? - гудел он приятным низким голосом. - Может, чаю с дороги?
- Спасибо, Александр Михайлович. Мы по-быстрому отчитаемся, да по домам, - ответил за двоих Старцев. И, улыбнувшись, кивнул на друга: - Его знаменитая интуиция нас снова не подвела.
- Да? Интересно.
- Мы встретились в Ивановской тюрьме с бывшим генералом Пфеффером. Беседовали пятьдесят пять минут с глазу на глаз, и он раскрыл нам одну тайну, возможно, имеющую отношение к происшествиям возле товарных станций.
- Так-так. Я весь во внимании.
- Оказывается незадолго до неудачного прорыва из осажденного Будапешта, по приказу генерала его личный водитель оборудовал под днищем Хорьха хитрый тайник. В ночь на 12-е февраля в тайник было помещено три золотых слитка по четыреста тройских унций каждый. В общей сложности - больше тридцати семи килограмм.
- Ого! - воскликнул Урусов. - Получается, не простой был автомобиль-то?!
- Совсем не простой, товарищ комиссар. Когда возвращались с Александром в Москву, только и говорили о тайнике Пфеффера. И знаете, не исключено, что вся эта катавасия с убийствами железнодорожников имеет прямое отношению к «золотому» Хорьху.
Просияв лицом, Урусов в волнении поднялся со своего стула и, заложив руки за спину, подошел к распахнутому окну.
- Интересно… Интересно… - повторял он, глядя в темнеющее московское небо. - Тридцать семь килограммов чистого золота… Сейчас нашей обескровленной стране не помешало бы пополнить золотые запасы. Так что же дальше? - обернулся он к подчиненным. - У вас имеется план дальнейших действий?
Слово взял Васильков.
- Нам, конечно, очень хотелось бы найти пропавший Хорьх, и чтобы золото при этом оставалось в тайнике. Но, согласитесь, шансов на такой исход крайне мало.
- Мизер, - кивнул комиссар.
- Автомобиль ремонтировали механики погибшего командира полка Стародубцева. Потом неизвестные лица угнали его от штаба дивизии Кононова, и на какое-то время он исчез из поля зрения, пока не всплыл на железнодорожной станции венгерского городка Веспрем. Там его погрузили на платформу и отправили в Советский Союз. Неделю, а то и две он путешествовал по железной дороге. В Москве его пару месяцев эксплуатировал инвалид войны Хлынов.
- Пока его не угнали и у Хлынова, - вставил Старцев.
- Верно. Поэтому золота в машине мы, скорее всего не найдем, - заключил Васильков. - Значит, нужно искать того, кто все время охотился за Хорьком.
- Кажется, я догадываюсь, о ком идет речь.
- Вы правы, товарищ комиссар. Из всей этой долгой и запутан-ной истории с Хорьхом, странным образом выпадает один человек - личный водитель генерала Пфеффера.
- Вы правы. Вы тысячу раз правы, Александр Иванович! Разыщите его, - распорядился Урусов. - Если понадобиться моя помощь - звоните или приходите в любое время суток.
 
* ОРУД-ГАИ - подразделение советской милиции, отвечавшее за регулирование и безопасность дорожного движения
** RSHA (нем.) - Главное управление имперской безопасности Третьего рейха
*** Богородск - город на востоке Московской области. В 1930 году переименован в Ногинск в честь известного большевика Виктора Ногина. Однако местными жителями новое название было принято не сразу, долгое время народ продолжал называть город «Богородск».
 
 
Глава тринадцатая
Венгрия, район озера Балатон; февраля-март 1945 года
 
Смена к дежурившему возле развилки посту подоспела вовремя.
Пока капитан информировал прибывшего с командой бойцов поручика о недавнем инциденте, подофицеру Захари обработали и перевязали рану. Она оказалась неопасной - пуля повредила мягкие ткани плеча, не задев кость. Крови он потерял немного, чув-ствовал себя нормально и страстно желал найти проклятого водителя, убившего двух его товарищей.
Тела погибших погрузили в кузов машины и отправили в расположение батальона, после чего грузовик должен был вернуться на пост. А капитан, Захари и еще два свободных бойца отправились вдоль пустынной дороги в том направлении, куда умчался гражданский легковой автомобиль…
Прошлой ночью на берега Балатона опустился легкий морозец, с рассветом потеплело, а поднимавшееся все выше солнце и вовсе растопило иней и стало припекать в спины.
Шли долго, всматриваясь в размокшую обочину, в траву, в прошлогодние листья. Проехать здесь, не оставив следов колес, не получилось бы даже у велосипедиста. Но покуда съехать с дороги было невозможно. По левую сторону торчали бетонные столбики, за ними зиял невысокий обрыв, а дальше в темной озерной воде покачивались серо-зеленые пятна льда. Справа почти вплотную к асфальту подступал густой лес с кустарником.
Протопали больше двух километров.
- Проклет да си, негоднико*, - едва слышно ругался Захари, понося убийцу молодого Христо. - Той просто искаше да повярва на документите ти, а ти го уби. Бясно куче**…
Наконец, шагавший впереди капитан заметил впереди и справа нырнувший в лес проселок. Подошли ближе.
- Следы, - указал он на свежие отпечатки автомобильных колес. - Похоже, это он.
Бойцы на всякий случай сняли с плеч винтовки, поправили поясные ремни с кирзовыми подсумками для патронов. Офицер вынул из кобуры пистолет и скомандовал:
- Внимательно смотреть по сторонам. За мной…
Листву деревья обронили в конце ноябре, но из-за отсутствия снега, из-за высоты стволов, а также из-за плотного кустарника лес все равно казался темным, пугающе мрачным.
Старая пожухлая листва лежала повсюду. Там, где ее было много, следы колес пропадали. Однако потерять их полностью капитан болгарской армии не боялся - автомобиль ехал, не разбирая дороги, задевая и калеча мелкие деревца, подминая кусты. Не заметить последствий его грубого вторжения в нетронутую природу было трудно.
Метров через пятьсот офицер остановился и вскинул руку.
Следы автомобиля вильнули влево-вправо и оборвались у кустарника, за которым что-то темнело.
Развернувшись в цепь, бойцы осторожно двинулись вперед…
Высокий Захари первым узрел поверх кустарника матерчатую крышу стоявшего автомобиля и просигналил об этом офицеру.
Двое обошли кусты с одной стороны, двое - с другой. Держа наготове оружие, приблизились.
Машина остановилась, врезавшись бампером в толстое основание дерева. Об этом свидетельствовали и мелкие сухие ветви, в изобилии покрывавшие крышу, капот, передние крылья. Задние колеса автомобиля увязли в грязной слипшейся листве, левая дверка была распахнута.
В кабине было пусто.
 
* * *
 
Впервые сознание мужчины прояснилось, когда его со всего маху бросили на что-то твердое. До того момента он находился далеко и лишь изредка приближался к той прозрачной стене, из-за которой доносился равномерный шелест листвы, собачий лай, низкий грудной голос, тяжелые шаги. Порой он ощущал рывки, острую боль в спине, пояснице и волочившихся по земле ногах… Звуки и ощущения перемешивались с тягучей пеленой, с резавшим глаза ярким светом, с собственными стонами.
Грохнувшись на твердое спиной и затылком, мужчина вскрикнул и открыл глаза. Вокруг было темно. Рядом спиной к нему, сгорбившись и бессильно опустив руки, сидел незнакомый старик. Поверх его одежды был накинут сюр***, на седой голове плотно сидела старая войлочная шляпа с закрученными кверху полями. Старик тяжело дышал, в груди его клокотало и хрипело.
- Где я? - прошептал мужчина.
Старик не шелохнулся и не ответил.
«Чертовщина. Верно, мерещится… Куда я попал? Ничего не понимаю…»
Старик понемногу отдышался, пошевелил рукой, поддернул плечом. Затем снял с головы шляпу и сел вполоборота.
- Ты кто? - спросил на немецком языке мужчина.
- Можешь называть меня Иштван, - ответил тот на венгерском.
- Что со мной произошло?
- А я почем знаю? Охотился я. С ружьишком бродил по округе. Наткнулся на легковую машину под могучим деревом. В машине нашел тебя на переднем сиденье. В крови и без сознания. Вот и вся история…
Мужчина хотел задать еще несколько вопросов, да старик поднялся и решительно приказал:
- Молчи и не трать зря силы. В твоем положении не до пустой болтовни. Сейчас схожу в дом, переоденусь, подберу необходимые медикаменты, перевязочные материала. И займусь твоими ранами…
 
* * *
 
- Я же говорил, что попал в него, - пробасил Захари, удовлетворенно показывая на залитое кровью переднее сиденье.
Впрочем, крови хватало везде. Ее пятна были и под сиденьем, и на рулевом колесе, и на красивой приборной панели. Ею была перепачкана даже листва под распахнутой левой дверцей.
- Куда ж он подевался, если ты попал? - с ехидцей спросил капитан.
- А бес его знает. Мож уполз куда. Сейчас поищем, - весело сказал подофицер и предложил: - Вы пока машину осмотрите, а мы вокруг обойдем…
Искали долго. Снова встав цепью, прошли кругом.
Никого. Трижды наткнулись на потревоженную листву, но таковых развороченных до голой земли местечек в лесу попадалось много. То дикие кабаны и олени, в изобилии встречавшиеся в лесах Венгрии, искали себе пропитание.
Отошли дальше, сделали второй круг.
И опять пусто.
Ничего не дал и третий круг, радиус которого от застывшего автомобиля составил метров четыреста.
Время подходило к полудню. Вернулись. Капитан сидел справа на переднем сиденье Хорьха и рассматривал развернутую на коленках карту.
- Я так и понял, что вы никого не нашли, - тихо сказал он. - Думаю, сидевший за рулем бандит потерял много крови, но мог передвигаться. Направился он, вернее всего, в ближайший венгерский город Веспрем.
Захари мало смыслил в топографических картах и кивнул.
- Должно быть, так и есть.
- Но Веспрем пока занят немцами, и мы, между прочим, находимся недалеко от их позиций, - капитан со значением поглядел на Захари и выбрался из кабины. - Я осмотрел машину, - показал он на приоткрытый моторный капот. - Своим ходом она из леса не выберется - поврежден радиатор и бензопровод. Поступим так. Ты с бойцом Гешевым останешься здесь сторожить автомобиль. Мы с Крайновым пойдем на пост и вернемся сюда с грузовиком.
- Зачем, капитан? - не понял подофицер.
- Приказ был сверху: собирать всю брошенную и сломанную технику и отправлять на ближайшие железнодорожные станции.
 
* * *
 
Сидевшему за рулем Хорьха мужчине здорово повезло, потому что старый венгр Иштван Гера оказался земским врачом. Он был едва ли не единственным практикующим медиком на довольно большом участке от северо-восточной оконечности озера Балатон до южной окраины города Веспрем.
Иштван был стар и сед - без единого темного волоса на голове. Лишнего веса он не имел, а сознание оставалось столь же светлым, как и волосы, потому что выкуривал он только одну сигару по субботам, и под нее же выпивал две рюмки палинки.
До начала Второй мировой войны специалистов с медицинским образованием в этих краях проживало достаточно - каждый мало-мальски приличный населенный пункт имел своего доктора, фельдшера или акушера. Война привнесла хаос и навела свои порядки. Молодых медиков мобилизовали в венгерскую армию, кто-то уехал, другие завершили практику. Иштван остался на своем посту по двум причинам. Во-первых, он не имел накоплений, и жить было попросту не на что. Во-вторых, кроме него помогать больным стало некому.
Проживал он в собственном доме, построенном на выкупленном тридцать лет назад лесном участке. Участок находился на отшибе от цивилизации, в полукилометре от крайней улицы маленького городка Фельшоорш. Иштван любил иногда поохотиться на птицу, но больше всего ценил тишину и покой. В глухом лесу этого добра было с избытком. И птиц, и тишины, и покоя. Порой ему казалось, будто он остался на планете в полном одиночестве. Будто в Европе нет никакой войны с грохочущей и стреляющей техникой, нет политики с постоянными спорами, конфликтами. Нет ничего и никого, кроме двух породистых собак, обожавших своего хозяина. Проезжая дорога от берега озера до Веспрема пробивала лес довольно далеко- луга, пастбища и посевные поля - раскинулись еще дальше. Лишь пару раз в неделю он позволял себе включать радио. Четверть часа он слушал новости, потом полчаса наслаждался классической музыкой.
Из городка Фельшоорш до имения петляла тропинка, по которой в строго определенное время к доктору шли пациенты. В другое строго определенное время он сам ходил этой тропкой в городок, чтоб проведать и осмотреть тяжелобольных. Раз в неделю его навещала пожилая женщина по имени Дора. Она приносила с рынка продукты, стирала белье, прибиралась в доме. Готовил Иштван самостоятельно.
Утром этого дня он накинул поверх теплой одежды шерстяной сюр, водрузил на голову видавшую виды войлочную шляпу с закрученными кверху полями, повесил на плечо охотничье ружьишко, кликнул собак и отправился побродить вокруг своего небольшого имения.
По весне птица активно размножалась, с охотой требовалось повременить. А в феврале еще можно было без вреда поднять фазана, и старый Иштван намеревался обойти ближайший к участку кустарник - вдруг собачки кого потревожат. Впрочем, если охота не задастся, то он горевать не станет. Ему нравилось просто и безо всякой цели побродить по хорошо знакомому лесу, подышать чистым воздухом, поглядеть на довольных питомцев, носившихся меж кустов и деревьев…
Фазана поднять не получилось. Задумавшись, доктор так и не снял с плеча свое ружьишко, отойдя от имения на километр, а то и дальше.
Внезапно он остановился- подняв голову, прислушался.
Бегавшие неподалеку собаки исчезли, а теперь призывно залаяли далеко по левую руку. Повернув на лай, он ускорил шаг и на всякий случай приготовил оружие…
Собак он нашел у обширного кустарника.
Что за леший? Уж если и подняли фазана, так он давно был таков. Чего ж брехать-то попусту?..
Не прекращая лаять, собаки бегали вокруг зарослей и всем своим видом давали понять, что нашли нечто необычное.
Иштван был озадачен и даже слегка напуган. Никогда доселе его питомцы так себя не вели. Он сделал несколько шагов, обходя кусты…
Сначала обозначились следы автомобильных колес и смятые ветки. Затем уж взгляд нащупал блестевший бампер легковой машины, красно-желтые задние фонари на изогнутых кронштейнах, гофрированную крышку багажника и черный матерчатый тент крыши.
Это был Хорьх 830. Иштван Гера не разбирался в автомобилях, но регулярно слушал радио и столь же регулярно беседовал со своими пациентами. А потому знал, что среди высших чинов Третьего рейха Хорьх пользовался особенной популярностью. Какая именно марка Хорьха, он подзабыл. Но этот тоже был красив и статен. Правда в корпусе виднелось много пулевых отверстий, стекла и фары были разбиты, крылья и бамперы пострадали от ударов, аварий.
Перешагнув поломанный и примятый куст, доктор подошел к левому борту автомобиля. И только теперь заметил лежащего на переднем диване человека.
Приоткрыв тяжелую дверцу, он окликнул незнакомца.
Тот не ответил и даже не шевельнулся.
По бледности рук и лица Иштван понял, что мужчина ранен и потерял много крови. Да и кабина внутри была прилично перепачкана кровью.
Цыкнув на лаявших собак, он положил ружье на крышу машины и принялся вытаскивать незнакомца…
Наскоро осмотрев раны и остановив кровотечение, доктор соорудил из своего плотного сюра подстилку, уложил на нее раненого и, ухватившись за полу, потащил его к дому…
Это была самая тяжелая и изнурительная работа, которой Иштвану довелось заниматься за последние лет двадцать. Тщательно выбирая дорогу, он обходил лесные приямки, взгорки, вздыбленные из земли корневища. И отвлекая себя, силился припомнить, когда же так уставал. Не получалось…
Чем ближе он подходил к своему участку, тем чаще приходилось останавливаться для отдыха. Наконец, доктор толкнул бедром заднюю калитку и втащил бездвижное тело на территорию имения.
Он не знал, кто этот человек, каковы его убеждения. Не знал, от кого он удирал на машине, и кто стрелял ему вслед. Посему размещать его в доме не решился. А вдруг будут искать? Вдруг заявятся незваные гости? Время было непростым, а ситуация в Венгрии, судя по новостям, балансировала на краю пропасти.
Иштван приволок незнакомца к небольшому сараю, построенному в глубине участка за платаном и миндальными деревьями. Когда-то в этом сарае была обустроена скромная мастерская для работы по дереву: верстак, инструменты, струбцины, заготовки… Мастерская давно пустовала, хотя часть инструментов так и висела над пылившимся верстаком.
На него он, поднатужившись, и уложил мужчину, предварительно расстелив имевшееся в сарае тряпье.
 
* * *
 
Ждать тягач пришлось более часа. Видать, пока он отвез на позиции батальона тела двух убиенных, пока разгрузился и вернулся к посту, пока капитан указал путь до лесной чащи…
В это время Захари и второй боец вели себя тихо, помятуя о том, что сказал перед уходом капитан: «Веспрем пока занят немцами, и мы, между прочим, находимся недалеко от их позиций…» Встречаться с неприятелем, имея при себе две винтовки, да по тридцать пять патронов, не хотелось.
От нечего делать Захари облазил всю машину: изучил кабину, заглянул под капоты мотора, под крышку багажника и даже под низкое днище. Не обнаружив ничего интересного, он уселся на мягкую листву, смастерил самокрутку из домашнего табачка, закурил…
Боец Гешев едва умел читать, и все это время корпел над полученным из родной деревни письмом. Он то повторял с трудом прочитанные фразы, то улыбался, то хмурил лоб над узкой переносицей…
Наконец со стороны дороги послышался натужный гул мотора.
- Едут, - поднялся Захари и пошел навстречу.
Они встретили грузовик в сотне шагах от застывшего под могучим деревом Хорьха. Указывая удобный путь, сопроводили его до поломанных кустов. Капитан высочил из кабины, держа в руках крепкий трос. Грузовик в несколько приемов развернулся, подставил край кузова и толстый крюк под ним.
Хорьх зацепили тросом. Капитан уселся за руль легковушки. Сцепка медленно двинулась в сторону от могучего дерева…
Выбрались из цепкого кустарника. Освободив Хорьх от троса, вручную растолкали его и развернули на сто восемьдесят. Снова подцепили.
И потихоньку тронулись к асфальтовой дороге…
 
* * *
 
Иштван вернулся в сарай совершенно другим человеком. Во всем чистом, без головного убора, с медицинским саквояжем в одной руке и стопкой чистых простыней в другой. Сняв с себя старую охотничью одежку, он словно помолодел и стал выше ростом.
Раненый мужчина лежал в забытьи. Иной раз он подергивал конечностями, словно продолжал управлять Хорьхом, шевелил губами, издавал непонятные звуки. Но в сознание больше не приходил и глаз не открывал.
- Плохо дело, - поморщился доктор, обнажив ровные зубы.
Сарай не был приспособлен под врачевание. Пришлось засучить рукава и поработать.
Через полчаса в углу бывшей столярной мастерской гудела печка, на ней стояла чугунная посудина с закипавшей водой. Пол был подметен, помещение проветрено и нагрето. На верстаке под раненым белела свежая простынь, рядом на приспособленном под «стол» ящике лежала стерильная салфетка, поверх нее блестели медицинской сталью хирургические инструменты. Сам незнакомец, совершенно раздетый и обработанный спиртовым раствором, лежал на животе. На спине его под правой лопаткой зияло красными припухлыми краями пулевое ранение.
Иштван поправил принесенные из дома керосиновые лампы, натянул на руки резиновые перчатки, вооружился скальпелем и склонился над внеочередным пациентом.
- С Богом…
 
* * *
 
Тащить израненный автомобиль до расположения батальона пришлось долго. Грузовик тужился, ползя и раздвигая узким носом высокие кусты. Ведомый капитаном Хорьх вилял и норовил пойти юзом на скользкой листве, но, повинуясь рывкам длинного и крепкого троса, выравнивался и послушно следовал за тягачом.
Захари сидел рядом с капитаном, вцепившись обеими руками в торчащую из передней панели ручку. Он впервые в жизни ехал на легковом автомобиле, и временами ему действительно становилось страшно. Уж слишком низкая у него была посадка - того и гляди навернешься задницей о надвигавшуюся спереди кочку.
Хорьх здорово пострадал от выстрелов и от удара об основание могучего дерева. Перед отправкой из леса капитан предупредил водителя грузовика, чтоб тот не гнал и поглядывал в единственное зеркало заднего вида. И он оказался прав. Левое переднее колесо легкового автомобиля при движении моталось из стороны в сторону - того и гляди оторвется. Правое катилось ровнее, но задевало загнутое вовнутрь крыло, отчего рождался однообразный хрюкающий звук. Помимо этого в кабине стоял сильный запах бензина, так как под капотом рядом с мотором перебило бензопровод.
Кое-как выбрались из леса, вывернули с жидкой обочины на асфальт. Оставляя за собой жирные грязные полосы, поехали в сторону поста.
У сломанного шлагбаума на пару минут притормозили, чтоб забрать уставших и сонных бойцов сменившегося караула. Злобно и недоверчиво посматривая на Хорьх, те залезли в кузов грузовика, расселись, улеглись. И поехали…
Прибыв в свой батальон, капитан тотчас побежал докладывать полковому командиру о происшествии на посту и причинах задержки. Подполковник Владков угрюмо выслушал доклад, задал несколько уточняющих вопрос и приказал похоронить погибших с почестями.
- Что делать с Хорьхом? - спросил капитан.
- Отбуксируйте за здание школы, пусть стоит там.
- А как же приказ об отправке собранной техники поближе к железной дороге?
- Где я тебе возьму железную дорогу? - недовольно буркнул подполковник. - Нет поблизости ни дороги, ни станций. Вот возьмем совместно с югославскими и русскими войсками город Веспрем, тогда и…
- Большой город?
- Приличный. Как наш Казанлык. Там и вокзал, и товарная станция, и несколько заводов в промышленной зоне, и почта, и даже аэродром поблизости…
Уже днем на палатках, где коротали длинные зимние ночи молодой Христо и фельдфебель, появились поминальные листы - приколотые сообразно традиции листочки с именем, фамилией, возрастом, местом гибели. Фотографий трагически погибших мужчин, конечно же, не было, зато имелось написанное от руки четверостишье с отношением к умершим оставшихся товарищей.
В церковь при ближайшем селении не пошли. Виделась она чуждой, со странным крестом на высокой и угловатой колокольне, не спасительной для православной души. Похороны назначили на завтра - по болгарским традициям хоронили быстро, без проволочек- в теплом климате по-другому нельзя.
К вечеру запалили многочисленные костры, расселись вокруг. Невесть откуда появились глиняные бутылки с красным вином и ракией. Бойцы поминали добрым словом погибших, пили и пели «Будь навек благословенны - те, кто долг исполнил свой…»
 
* * *
 
В столярной мастерской, как и в доме, было тихо. Разве что иногда высоко в небе пролетали военные самолеты- маршрут у них всегда был один и тот же: на восток и обратно. Иштван давно привык к далекому гулу и воспринимал его как естественный природный фон - как завывания ветра, шелест листвы или птичий гвалт.
Работать в мастерской ему не понравилось. Все ж таки за многолетнюю практику он привык проводить хирургические операции в несколько иных условиях. На первом этаже дома, сразу за небольшой прихожей были оборудованы три кабинета: смотровой, хирургический, рабочий. В первом он принимал пациентов, во второй приглашал тех, кому требовалась хирургическая помощь. В третьем проводил большую часть дня: читал медицинские журналы, делал записи, собственноручно составлял и смешивал некоторые снадобья и готовился к предстоящим операциям… Помещения обустраивались по строгим медицинским нормам и правилам. Комфортная температура, вентиляция, освещение, вода и канализация, простота уборки. Все необходимое всегда под рукой: инструменты, препараты и перевязочный материал.
Столярная мастерская имела другое предназначение, потому и сердиться было не на кого. Тем более что с первой раной долго возиться не пришлось.
Пуля, застрявшая у незнакомца в спине, растеряла большую часть энергии, пробив металлическую крышку автомобильного багажника и толстые спинки двух диванов - заднего и переднего. Запустив внутрь раны специальные тонкие щипцы, доктор нащупал пулю на глубине пяти сантиметров. Она застряла между ребер под правой лопаткой. Опасности для жизни незнакомца рана не представляла.
Вынув пулю, Иштван повторно обработал отверстие и зашил его.
Зато вторая рана ему не понравилась. Тщательно осматривая ее, он мрачнел с каждой минутой. Затем сходил в дом, откуда принес пузырек дорогого и очень редкого лекарства, к помощи которого прибегал в крайних случаях.
Тщательно обработав вторую рану, доктор принялся вычищать ее, выскабливая ненужную больше плоть - ту, что не приживется и никогда не восстановится. Закончив с этим занятием, наложил мазь собственного приготовления, плотно забинтовал ногу и снова отправился в дом, чтобы приготовить жидкую кашу на мясном бульоне и сладкий чай. Следовало дождаться, когда к незнакомому мужчине вернется сознание и накормить его. Силенок и крови у того изрядно поубавилось.
- Видно ночевать мне придется в мастерской, - вздохнул Иштван. - Вот так поохотился…
 
* Проклет да си, негоднико - будь ты проклят, негодяй
** Той просто искаше да повярва на документите ти, а ти го уби. Бясно куче… - он просто хотел проверить твои документы, а ты его убил. Бешеная псина…
*** Сюр - плащ, накидка из плотной ткани (для зимы - из шерсти) с зашитыми рукавами-карманами. Элемент венгерской национальной одежды
 
 
Глава четырнадцатая 
Москва; июль 1945 года
 
После неожиданного признания генерала Пфеффера вся оперативно-розыскная группа Старцева переключилась на разработку версии Василькова. Отныне даже самые опытные сотрудники, включая вечно сомневающегося Бойко, понимали, что Хорьх с золотым тайником под днищем занимает отнюдь не последнее место в запутанной истории с чередой убийств.
Из трех спутников генерала, пытавшихся вместе с ним вырваться из окруженного Будапешта, в живых оставался один. Личный адъютант Пфеффера - штурмбанфюрер СС Бруно Хоффман погиб непосредственно в автомобиле. Исполняющий обязанности начальника штаба корпуса оберфюрер СС Хельмут Дёрнер скончался чуть позже в госпитале от полученных пулевых ранений. Водитель генерала - шарфюрер СС Франц Фишер - был контужен взрывом гранаты и в бессознательном состоянии отправлен в тот же госпиталь.
Этот человек как раз и представлял наибольший интерес для дальнейшей разработки. Ведь именно он оборудовал под днищем Хорьха тайник, а в ночь на 12-е февраля по приказу Карла Пфеффера заложил в него три увесистых золотых слитка. И по заявлению того же генерала СС, о золоте знал только он.
Понимая, насколько может пригодиться описание внешности водителя, сыщики во время свидания с Пфеффером постарались вытянуть из него максимум. Но так уж вышло, что информации оказалось немного.
- Невысок, неказист, сер лицом. Волосы темные. Сутулая спина, и довольно сильные, цепкие руки, - перечислил генерал. 
- И это все? - удивленно спросил тогда Васильков.
Пфеффер пожал плечами.
- Он всего лишь шофер. Кучер. Вы разве склонны рассматривать водителей, с которыми ездите по делам?..
В чем-то он был прав. Тем более что последний водитель - шарфюрер СС Франц Фишер - обслуживал генерала всего несколько месяцев. Он принял роскошный Хорьх после внезапной кончины от язвы желудка предыдущего водителя - молоденького оберштуце СС.
Закусив удила, сыщики взялись выяснять, что случилось с Францем Фишером в госпитале, и где он находится в данный момент.
Неразлучная пара Егоров-Горшеня отправилась в одну из структур НКВД - Управление по делам военнопленных и интернированных. Вторая пара Бойко-Баранец умчалась в Главное военно-санитарное управление (ГВСУ), чтоб покопаться в тамошних архивах и разузнать о госпитале, находившемся в 1945-м году на восточной окраине Будапешта. Вдруг там окажутся фамилии поступивших раненых? Вдруг будут копии медицинских карточек с пометками «когда и куда направлен после выздоровления»?..
Костя Ким тоже рвался в бой, но Старцев осадил, оставив молодого человека в кабинете «на телефоне».
- Обещаю прицепить тебя в следующем деле к нашей паре, - сказал он на прощание расстроенному парню.
И поехал с Васильковым в отдел «А» НКГБ.
 
* * *
 
После суетного рабочего дня встретились в рабочем кабинете ближе  вечеру - в начале седьмого. Костя знал, что коллеги, скорее всего, останутся без обеда и расстарался, сгоняв в коммерческий магазин и приготовив ужин.
- В документах только две даты. Сам лично прочитал и трижды перепроверил, - отчитывался с набитым ртом Егоров. В одной руке он держал вареную картофелину, в другой кусок ржаного хлеба. - Напротив «Шарфюрер СС Ф.Фишер» стоит дата пленения - 12-е февраля 1945 года. Потом напротив «выбыл» дата 13-е февраля. И все. Я спрашиваю архивариуса, что значит «выбыл»? Отпущен, расстрелян, переведен в другое ведомство? Он пожимает плечами: не знаю- все что угодно, если нет конкретной отметки…
Пока Василий чистил сваренное вкрутую яйцо и посыпал его крупной солью, Горшеня дополнил:
- Обошли все структурные подразделения архива Управления по делам военнопленных. В двух ответы получили сразу, в одном приняли заявку и предложили приехать за ответом завтра.
- Как расцениваете шансы? - спросил Старцев.
- Небольшие, - вернулся к разговору Егоров. - Миллионы военнопленных, Иван. Одних офицеров - несколько сотен тысяч. Вряд ли в Управлении способны выяснить местонахождения эсэсовского унтера.
Следующими докладывали Бойко и Баранец.
- У нас с хорошими вестями еще хуже, - признался Олесь, похрустывая свежим огурчиком. - 3-го Украинского фронта, как известно, больше не существует. На его базе недавно создана «Южная группа войск» на территории Болгарии и Румынии. Мы с Игнатом рванули в архив госпитальной базы фронта. Там нашли ГБА - госпитальную базу армии. Потом в другом подъезде здания отыскались архивы эвакоприемников (ЭП) и армейских подвижных госпиталей. Короче, на поиски ушло каких-то шесть часов, и у нас на руках оказалась эта карточка.
Бойко потряс тонкой книжечкой и передал ее Старцеву.
Схватив ее, тот быстро пролистал несколько полупустых страничек.
- И все? - недовольно-растерянно спросил он.
- Чем богаты, Иван Харитонович. И ту надо будет вернуть в архив - под роспись отдали.
- Ни фотографии, ни роста, ни веса… Ничего.
- «Поступил 12-го февраля со средней степенью контузии. На голове в районе правой височной области имеется заживающий шрам старого ранения. Других видимых повреждений не имеет», - процитировал Олесь заученные фразы из карточки. - А даты и причины убытия нет вообще.
- Да уж… с медиками всегда было непросто - по себе знаю, - проворчал Старцев. - Значит, остались только мы с Александром?
- Выходит, так, - кивнул Егоров.
- Тогда слушайте. Проторчали мы с Саней в учетно-архивном отделе «А» НКГБ. Пропуск добыли быстро, да потом застряли - там у них какие-то внутренние совещания или занятия проходили. В общем, принять нас было некому, - невесело доложил Старцев, занимаясь заваркой чая.
- Организация серьезная, ведет полный учет своих кадров, - продолжил Васильков. - Изложили суть, назвали фронт, армию, дивизию и сроки. Майор с нами беседовал. Выслушал, все записал, и обещал в течение нескольких часов выяснить, кто из сотрудников СМЕРША 12-го февраля принимал плененных генералов с водителем и переправлял их в госпиталь.
- Тю-ю, несколько часов, - протянул Бойко. - Неделя это тоже несколько часов. А нам срочно надо.
Иван не ответил. Он до того был недоволен результатами прошедшего рабочего дня, что молча уселся на любимый подоконник, забыв о только что налитом в кружку чае.
 
* * *
 
Благая весть пришла на Петровку ранним утром. Стоило Старцеву войти в парадный подъезд Управления и подняться по ступенькам до уровня первого этажа, как его радостно окликнул дежурный:
- Иван Харитонович, приветствую! Наконец-то! До тебя тут телефон разрывался.
- Кому же я понадобился в такую рань?
- Так из отдела «А» НКГБ.
- Ах, черт! - воскликнул Старцев, вспомнив о главном. - Что сказали? Еще позвонят?
- Обещались. Спишь долго, Харитоныч!
- Да ладно тебе! Я сегодня на час раньше положенного приперся…
Повторный звонок раздался через десять минут. Дежурный переключил его на рабочий кабинет группы Старцева.
Вчерашний майор сухо поздоровался и попросил записать те данные, которые удалось раздобыть за ночь. Иван схватил карандаш, раскрыл рабочий блокнот и записал: майор Седой Николай Николаевич, служил начальником военной контрразведки «СМЕРШ» при стрелковой дивизии, подразделения которой осуществили захват генерала СС Карла Пфеффера и с ним еще двух военнослужащих СС. В настоящее время подполковник Седой Н.Н. проходит службу во 2-м Управлении НКГБ.
Поблагодарив майора, Иван положил трубку.
- 2-е Управление… 2-е Управление… - повторял он. - Это ж контрразведка. Никого не знаю из контрразведки. Никого…
Докурив папиросу, он бросил ее в пепельницу, схватил трость и быстрым шагом покинул кабинет…
Старцев мог самостоятельно отправиться во 2-е Управление НКГБ, да опасался, что без высокой помощи дело затянется. А времени и так в обрез. Того и гляди при железной дороге снова кого-нибудь убьют.
- Твоя правда, - согласился на его объяснение комиссар.
И взялся помочь самым решительным образом. Не телефонными переговорами, а личным присутствием и контактом. Все ж с человеком при генеральском чине в наших кабинетах говорят по-другому.
- Поехали, - вышел он из-за стола, прихватив фуражку.
 
* * *
 
С Урусовым и впрямь дело складывалось быстро. Охрана на входе в здание 2-го Управления была серьезной - не то, что в МУРе. На входе встретил один офицер, провел к другому. Ответственный за пропускной режим дежурный проверил документы, выслушал цель визита, куда-то позвонил.
К счастью нужный человек оказался на месте. Не в отпуске, не в командировке, а в своем кабинете, расположенном выше этажом. Буквально через минуту по широкой центральной лестнице спустился поджарый подполковник в новеньком, ладно сидящем мундире.
«Экий красавчик, черт бы его подрал, - невольно залюбовался им Иван. - Если меня когда-нибудь попросят описать советского чекиста - сразу вспомню о нем». 
- Седой Николай Николаевич, - представился тот. - Чем могу быть полезен?
Узнав, что интересует сотрудников уголовного розыска, пригласил в кабинет.
- Да, хорошо помню те зимние дни в Венгрии, - кивнул он и даже позволил своему каменному лицу растянуться в легкой улыбке. - Потери были большие, но у дивизии полковника Кононова неплохо получалось: полностью окружили остатки 9-го корпуса, а в ночь на 12-е февраля, можно сказать, его добили. Рота старшего лейтенанта Скрипкина обстреляла и тормознула легковой автомобиль с двумя генералами. Адъютанта убило взрывом гранаты, генералов задело пулями, а водитель отделался контузией. Короче говоря, взяли их тепленькими. Зато позже начались неприятности.
- Какие же? - спросил Урусов.
- Всех троих пленных под усиленной охраной мы отправили в госпиталь на восточную окраину Будапешта. На рассвете умер один из них - оберфюрер СС Дёрнер. А к вечеру мне доложили о побеге водителя. Как же его звали?.. Какой-то младший чин.
Старцев решил помочь:
- Шарфюрер СС Франц Фишер?
- Точно! - подтвердил Седой. - Сам бы не вспомнил, а с вашей подсказкой - само на язык навернулось.
- На этом неприятности закончились?
- Скорее, только начались. Через несколько дней погиб командир полка майор Стародубцев. Он возвращался из штаба дивизии в полк, ехал на генеральском Хорьхе по бульвару, и из придорожных кустов его и водителя расстреляли неизвестные лица. А в ночь на 16-е февраля от штаба дивизии кто-то этот Хорьх угнал. По обоим случаям мы провели расследование, но так ничего и не выяснили.
- Про эти события мы наслышаны от полковника Кононова, - заметил Урусов.
Седой радостно вскинул брови.
- Он в Москве?
- В Краснодаре.
- Хороший мужик. И комдивом был толковым.
- Значит, не зря назначили начальником штаба округа. Николай Николаевич, - комиссар вернул беседу в нужное русло, - а об этом Фишере что-нибудь известно? Не всплывал больше ни в каких делах контрразведки?
- Как в воду канул. Будапешт - огромный город и затеряться там несложно.
- Внешность его не запомнили?
Подполковник развел руками. Однако желая хоть чем-то помочь сыщикам, припомнил:
- А, знаете, ведь мой помощник успел оформить карточки военнопленных.
- Карточки военнопленных?
- Это такой первичный документ, сопровождающий пленного по этапам до оформления личного дела. В карточке указываются все имеющиеся данные о человеке, за исключением характеристик и данных по родственникам. Фамилия, имя, национальность. Дата и место рождения. Звание, должность, род войск, часть, в которой служил. Где и при каких обстоятельствах попал в плен.
- А фотография? - спросил Старцев и в ожидании ответа затаил дыхание.
- Само собой. Помощник личного сфотографировал в госпитале Пфеффера и его водителя. Второй генерал к тому моменту скончался.
Урусов понимал, насколько значимым и важным будет факт получения фотографии исчезнувшего водителя. Однако сохранял спокойствие.
- Мы могли бы на них взглянуть? - произнес он так буднично, словно спрашивал меню в ресторане у официанта.
- Думаю, они сохранились в нашем архиве. Минутку…
Седой поднял трубку телефона, набрал номер.
Вскоре в кабинет вошел старший лейтенант, которому подполковник объяснил задачу.
Кивнув, помощник удалился…
 
* * *
 
В Управление вернулись в одиннадцатом часу утра.
Поблагодарив Александра Михайловича за оказанную помощь, Старцев направился в рабочий кабинет. Сам же комиссар побежал на совещание, которое пришлось перенести из-за поездки во 2-е Управление НКГБ.
Все сотрудники группы находились на месте, ждали Ивана.
- Ну, как? - встретил вопросом Васильков.
На улице стояла жара, в кабинете было душно. Иван первым делом повесил свой пиджак на спинку стула, напился воды из чайника, подошел к окну закурил.
- Встретились с подполковником контрразведки, которому 12 февраля в Будапеште передали раненых эсэсовцев, - начал он. - Нормальный мужик, деловой. И память неплохая - все события хорошо помнит. По его приказу в архиве нашли карточки военнопленных: Пфеффера и Фишера. Вот данные водителя - он разрешил их переписать…
Старцев вынул из кармана широких гражданских брюк блокнот, раскрыл последний исписанный лист, протянул товарищу.
Повернувшись к свету, тот начал читать:
- Франц Фишер, из поволжских немцев. Родился 1 марта 1909 года в Екатериненштадте Саратовской губернии…
Место рождения водителя тотчас вызвало недовольный гул.
- С-сука!
- Ну, ни хрена себе!
- Взрастили гадину!
- Гнида продажная!.. - роптали сыщики.
Васильков продолжил:
- Шарфюрер СС, водитель легковых и грузовых автомобилей при штабе 9-го хорватского горного корпуса СС. Взят в плен в ночь на 12-е февраля 1945 года в Будапеште при попытке прорыва из окружения.
В этой части карточки ничего нового не содержалось.
- И последнее, - объявил с подоконника Старцев. - Там к кар-точке была приклеена фотография этого подлеца.
- Где же она?! - воскликнул Егоров.
- Не гони лошадей, сейчас все объясню, - поморщился Иван, ломая окурок в жестяной банке. - Во-первых, фотография очень маленькая - хрен чего разберешь. Во-вторых, эти карточки военнопленных, как и все остальные документы архива контрразведки, выносить за пределы Управления строжайше запрещено. Не дали. Даже погоны и авторитет Урусова не сработали. В общем, подполковник и в этом вопросе помог: отправил карточку в фотолабораторию и заказал дубликат фотографии большого формата, который по их внутренней инструкции уже не будет носить гриф секретности.
- Молоток! Вот это я понимаю! - не удержался от похвалы Егоров.
- Когда фото будет готово, он своим посыльным переправит его в наше Управление. Так что, братцы-товарищи, ждем…
 
* * *
 
Посыльного Управления контрразведки никто из группы Старцева так и не увидел. Минут через пятьдесят в рабочий кабинет позвонил дежурный и сказал, что расписался за какой-то пакет, доставленный незнакомым лейтенантом. Позабыв о больной ноге, Иван Харитонович сам сорвался из кабинета в коридор…
Вернулся он, сильно хромая и неся в руке опечатанный сургучом пакет серо-коричневого цвета. На ходу разломав печати, майор вскрыл конверт и достал содержимое.
- О, неплохо сделали. Осветлили немного – оригинальное фото потемневшим было. Вот, полюбуйтесь, - положил он на свой стол фотографию и для верности включил настольную лампу.
С фотокарточки размером двадцать на тридцать сантиметров спокойно взирал кряжистый, крепко сложенный мужчина в форме немецкого унтер-офицера СС. На круглой голове белела бинтовая повязка, однако сверху пробивалась копна темных волос. Спереди повязка ложилась на высокий покатый лоб. Лицо было обычным, невыразительным, без запоминающихся особенностей. Разве что тяжелый слегка раздвоенный подбородок намекал на волевой характер водителя генерала Пфеффера.
- Ё… твою мать, - выдавил кто-то из-за спины Старцева.
- Это ж Хлынов! - выдохнул Васильков.
- Точно, он, - подытожил Егоров. - Собственной персоной.
И тут Старцев, узнав «инвалида-фронтовика», грозно зарычал:
- Как?! Как мы вчетвером могли так облажаться?!
Подчиненные притихли. Это действительно было странным. Старцев с Васильковым, а днем позже Егоров с Горшеней побывали в гостях у изменника Родины, беседовали с ним и не смогли отличить его рожу от фотографии настоящего капитана Хлынова. 
- Бойко!
- Я здесь.
- Дело настоящего Хлынова еще у тебя?
- Так точно. Сегодня собирался отвезти и сдать военкому.
- Тащи сюда!
Бойко ринулся к своему столу, достал из ящика личное дело капитана Хлынова, которое взял у военкома под роспись. Отыскав страницу с фотографией, положил рядом с большим фото Фишера.
Если не вглядываться в детали, то лица двух мужчин и впрямь имели большое сходство. И, тем не менее, на фотографиях были запечатлены разные люди.
Егоров обладал самым большим сыскным опытом, поэтому и вступился за остальных:
- Извиняй, Иван, но тут нужно быть криминалистом, физиономистом и еще черти кем, чтоб обнаружить разницу.
- И потом снимку настоящего Хлынова лет пять не меньше, - добавил Васильков. - Наверняка в сорок первом делали. Вон погляди, у него еще петлицы с кубарями.
На эти замечание ответить было нечем. Старцев тоже не смог отыскать различия между живым инвалидом-оборотнем и настоящим участником войны Хлыновым, глядевшим с черно-белой фотокарточки личного дела. Да и чего теперь брызгать слюной и сотрясать звуками стены? Надо что-то предпринимать, исправлять положение.
Взяв себя в руки и, разогнав мыслительный процесс, Иван принялся по-деловому суетиться.
- Вася, срочно заказывай машину. А лучше две или автобус. Олесь, тебе и Ефиму отдельное задание.
- Слушаем.
- Раскопайте всю информацию по настоящему Федору Хлынову. Идите к Урусову, снова поезжайте к военкому… Делайте, что хотите, но выясните, что произошло с капитаном, и где находится в данный момент. Если он живой, конечно.
- Ясно. Сделаем…
 
* * *
 
Спустя десять минут на север столицы, в сторону Красностуденческого проезда, мчались два служебных муровских автомобиля. В первом помимо водителя ехали Старцев, Васильков и Ким. Во втором - Егоров и Горшеня.
Торопились и скоростной режим, конечно, не соблюдали. Летели на полных газах, порой проскакивая светофоры на красный. Благо, движение в этот час было слабым. Пару раз на перехват выбегали постовые милиционеры и пытались взмахами жезлов остановить нарушителей. Но водитель первой «эмки» истошно сигналил и требовать уступить дорогу. Завидев номерные знаки МУРа, те покорно уступали…
Старцев опять вращал свою тросточку, зажатую меж коленок. Влево-вправо. Влево-вправо. Васильков не лез в душу, понимал - переживает. Но тот, как оказалось, переживал о другом.
- Черт… Знаешь, Саня, я все-таки надеюсь, что настоящий Хлынов жив.
Тот качнул головой.
- Не знаю. Не уверен.
- Но он же до конца сорок четвертого воевал в разведке! Столько лет ходил под пулями и ничего!
Помолчав, Васильков негромко сказал:
- В нашу дивизию перевели одного молодого комбата. Ты не застал его, это случилось после твоего ранения. Так вот этого парня все считали заговоренным от пуль. Ей Богу. Из любой смертельной передряги выходил живым. Ни пулям, ни осколкам не кланялся, а ни разу не задело. Помню уже в Германии брали городок на возвышенности. Он прямо на моих глазах встал во весь рост и в начищенных до блеска сапогах пошел на противника под сильнейшим артиллерийским и пулеметным огнем. Батальон, естественно, за ним. Рядом разорвался снаряд, его взрывной волной отшвырнуло на несколько метров. Он поднялся, отряхнулся и с улыбкой сказал: «Вот, сволочи, попадать начали!» И снова пошел вперед… Я тогда охренел. А в следующем бою его зацепило, и рана оказалась смертельной. Так вот, Ваня…
За пару кварталов до цели машины разделились и подъехали к дому №4 с разных сторон. Остановились на некотором удалении. Приготовив оружие, сыщики покинули автомобили и осторожно подошли к калитке.
Сразу насторожила тишина. В прошлый раз огромная нервная псина за забором моментально почуяла чужих и принялась лаять и греметь цепью. Сейчас подавали голос только соседские собаки.
Ухватившись за верхний обрез калитки, Васильков подтянулся, заглянул внутрь участка.
- Никого.
- А псина?
- Не видать. И конец цепи на тропинке валяется. Или сбежала, или хозяин куда увел…
Егоров с Горшеней помогли товарищу перебраться через забор. Отомкнув тяжелый крюк на калитке, тот запустил во двор остальных…
Старцев оставался у входа в дом, остальные быстро проверили сарай и баню.
Пусто.
Дверь в дом оказалась запертой. Трое держали на прицеле окна, Иван Харитонович сделал шаг в сторону и постучал раз. Затем повторил попытку.
Тишина.
- Ломаем…
С хлипким замком справились мигом. Аккуратно проникли в сени. Дав глазам привыкнуть к полумраку, двинулись в горницу…
Сыщикам хватило беглого взгляда, чтобы сразу сделать вывод: хозяин спешно собрался и покинул жилище, прихватив с собой самые необходимые вещи.
На кухонном столе в беспорядке лежали кастрюли, тарелки, кружки, несколько полусгнивших картофелин, заплесневелая корка хлеба, сломанная деревянная ложка… На полу белела просыпанная соль.
Такой же бардак обнаружился и в маленькой спальне, где на не застеленной кровати валялись различные вещи: ватные штаны, офицерская шинель, форменная шапка-ушанка, порванная рубаха, носки… На старом, потерявшем цвет половике были разбросаны валенки, старые ботинки, еще какая-то обувь.
Васильков облазил все углы. Встав на стул и заглянув на шифоньер, сделал вывод:
- Ни одного чемодана, ни одной сумки и вещмешка.
Из горницы в спаленку заглянул Егоров:
- Я не нашел запасов продуктов. Прихватил все, что имелось в наличии.
- И здесь похожая картина, - мрачно ответил Старцев. - Стало быть, собрал вещички и утек в неизвестном направлении.
Костя Ким вертелся возле Василькова.
- И где же его теперь искать, Александр Иванович? - шепотом спросил он.
- Надо поразмыслить, - ответил тот.
 
* * *
 
Через полчаса, оставив в доме Хлынова Егорова и Горшеню, Старцев с двумя коллегами возвращался на Петровку. Теперь для нарушения правил дорожного движения повода не было, и служебная «эмка» ехала по Дмитровскому шоссе с нормальной скоростью.
Настроение у Старцева окончательно испортилось. Получалось, что матерый преступник обстряпывал свои черные делишки и преспокойно проживал на севере Москвы под видом несчастного инвалида войны. Более того, сам Старцев приезжал к нему в гости, сиживал вместе с ним на лавочке под яблонькой, угощал папиросками, говорил за жизнь… И не распознал проклятую вражину.
- Вот же сволочь! - негромко выругался Иван. Зажатая меж коленок тросточка не прекращала вращаться влево-вправо. - И ведь как замаскировался, а? И с документиками полный порядок, и легенду себе состряпал, что надо - не подкопаешься…
Сидевший справа от водителя Ким молчал. Васильков оторвал взгляд от окна:
- Я думаю, что все фокусы с Хорьхом в Венгрии - дело рук Фишера.
Иван нахмурился, пытаясь погасить ненужные сейчас порывы злости и сообразить, о чем говорит товарищ.
- То есть ты хочешь сказать, что убийство командира полка Стародубцева и угон Хорьха от штаба дивизии Кононова совершил Фишер? - уточнил он.
- Уверен. Почти на сто процентов уверен.
- Принимается. И что нам это дает?
- Знаешь, Иван, кажется, я начинаю понимать его логику и что на самом деле происходило на московских товарных станциях.
Тот с интересом глянул на товарища.
- Давай, Саня, выкладывай. С тех пор как в этом деле выстрелила твоя версия, я готов прислушиваться к каждому твоему слову.
- Представь себя на месте этого… Фишера.
- Трудно, но попробую.
- После всех перипетий (о некоторых мы пока не знаем), разбитый Хорьх оказался на железнодорожной станции города Веспрем. Ты с трудом отыскал его, осмотрел и убедился, что золотишко на месте. Подкатил с бутылкой палинки к коменданту, расположил его к себе и уговорил отдать тебе машину. Более того, комендант помог погрузить Хорьх на платформу и посадил тебя в теплушку эшелона, следующего в Москву.
Старцев уверено кивнул:
- Пока я все это легко представляю.
- А твои трудности начнутся позже, когда эшелон прибудет в Москву. Здесь внезапно выяснится, что из-за бюрократических формальностей машину с платформы ты сразу не получишь. Проверки, разрешения, согласования, подписи… Автомобиль из-за границы! Это ж понимать надо!
- И тут согласен. Даже если он выглядел грудой металлолома - все равно изволь заполнить документики.
- Именно! Тебе говорят, что в лучшем случае ты получишь свой Хорьх через неделю. А то и через две. Более того, тебя вместе с остальными попутчиками высаживают из теплушки, а эшелон загоняют в дальний охраняемый тупик, куда путь простым смертным заказан. Ты в отчаянии, ведь любопытные железнодорожники могут залезть на платформу чтоб «потрогать и изучить» интересный экземпляр немецкой автомобильной промышленности и случайно обнаружить тайник. Но поделать с этим ты ничего не можешь.
- Так-так-так, - оживился Иван. - И, получив через какое-то время свой разбитый Хорьх, я не нахожу под днищем золота, верно?
- Истину глаголешь. Ты кипишь от негодования и готов выпустить кишки кому угодно. Однако поостыв, придумываешь план действий, благодаря которым золото должно снова вернуться к тебе. Начинается твоя жатва. Сначала ты даешь ремонт машине, потом окольными путями выясняешь, кто из железнодорожников имел отношение к эшелону и к платформе с Хорьхом…
- Постой, а почему Фишер убивал служащих двух станций, а не одной?
- Вероятно, сначала эшелон прибыл на станцию Лихоборы, а потом его перевели на Владыкино. Или расформировали и во Владыкино перекатили одну платформу с Хорьхом - это легко выяснить.
- Справная версия, - оценил Старцев. Настроение его заметно улучшилось, глаза загорелись. - А дальше он, стало быть, выслеживал конкретных работяг, допрашивал, убивал и устраивал форменный обыск по домам, сараям и складам, где те работали.
- Точно. Он был уверен, что они украли его золотишко и где-то припрятали.
- Здорово вы все расписали, Александр Иванович! - похвалил с переднего сиденья Костя Ким. - Как думаете: нашел он все-таки золото или нет?
- А сам-то как считаешь?
- Нашел, раз смылся в неизвестном направлении. Ведь Хорьх, скорее всего, никто не угонял. Сам заныкал каком-нибудь лесочке. Вот на нем и уехал.
- По поводу Хорьха ты прав, - достал из кармана папиросы Старцев. - Угнать свою машину он никому и никогда бы не позволил - сам большой специалист в этом деле, к тому же до предела острожный. Это раз. И колеса ему по любому нужны - это два. На костылях далеко не убежишь, да и золото на себе таскать - сомнительное удовольствие. Там тридцать семь кило, а с его ногой это непосильная ноша… Ну а ты, Саня, что скажешь: взял он золото?
Секунду подумав, Васильков твердо ответил:
- Нет.
 
* * *
 
- …В ночь на 15-е декабря 1944 года по приказу штаба 3-го Украинского фронта в немецкий тыл в район озера Балатон было отправлено несколько групп дивизионных разведок, - заглядывая в блокнот, докладывал Олесь Бойко. - В их числе была группа майора Павлова Петра Николаевича. Всего в группе по штабным документам числилось не то девять, не десять человек, включая командира, его заместителя - капитана Хлынова Федора Поликарповича, старшины Савина, связиста сержанта Яковенко, ефрейтора Рябинина… и пятерых рядовых бойцов…
Понурив головы, сыщики слушали раздобытую информацию о разведчиках, среди которых служил настоящий капитан Хлынов. Интуиция подсказывала, что финал у этой истории счастливым не будет.
Разве что Васильков, уловив некую странность, переспросил:
- Постой, что значит: не то девять, не то десять?
- Там в документе сначала стояла цифра «9». После ее зачеркнули, а рядом написали «10». Полагаю, кого-то включили в группу в последний момент.
Васильков кивнул. Бойко продолжил:
- Масштабное наступление на Будапешт силами 3-го Украинского фронта было назначено на 20-е декабря, и штаб фронта нуждался в свежих данных о количестве и дислокации немецких, а также венгерских воинских частей. Группа майора Павлова должна была вскрыть обстановку между северным берегом озера Балатон и венгерским городом Веспрем. В этом промежутке располагался большой военный аэродром с немецкими бомбардировщиками, штурмовиками и подразделениями охраны. Ночью группа удачно перешла линию фронта и, обойдя опасный северо-восточный берег озера, углубилась в густые леса. Первый и последний сеанс радиосвязи с группой состоялся 15 декабря в районе одиннадцати часов утра. Вот текст доклада радиста: «Легенда», я - «Иволга»! Группа атакована противником в лесу в семи километрах к югу от города Веспрем!..» Больше о группе ничего не известно.
Сыщики молчали. В тишине словно выстрел щелкнул сломанный Васильковым карандаш.
- И все? - спросил Александр.
- Внизу только заключение.
- Читай.
- С 15 декабря 1944 года по настоящее время все разведчики группы майора Павлова числятся пропавшими без вести. Ни об одном из них данных нет.
Закончив доклад, Бойко закрыл блокнот.
- Все, товарищи, - негромко сказал он. - Это все, что удалось выяснить по пропавшей разведгруппе.
- Вот и заполнилось еще одно белое пятно, - вздохнул Старцев. - Предатель и мерзавец по фамилии Фишер каким-то образом завладел документами погибшего капитана Хлынова. Это его и спасло. Отлежался в советском госпитале и преспокойно отправился на станцию Веспрема, где нашел свой Хорьх.
- Хрен его знает, как обстояло дело в Венгрии, - проворчал Бойко.
Васильков резонно заметил:
- Точную картину мы узнаем только от Фишера. Да и то, если возьмем этого гада живым…
 
 
Глава пятнадцатая
Москва; июль 1945 года
Венгрия, район озера Балатон- февраль-апрель 1945 года
 
В эту важную поездку Франц Фишер решил костыли не брать, но от палочки не отказался. Все ж таки далековато. Самодельный протез, над которым он две недели корпел у верстака в дальнем углу сарая, неплохо притерся к культе и не беспокоил. Это в первые дни, приступая к тренировкам, он мучился до стонов и жгучих слез. Мучился, но расхаживал по двору на костылях и самую малость - чтобы затея не вышла боком - касался земли искалеченной ногой. Не желала культя принимать узкой полости протеза. Ни в какую не хотела! Далее последовали регулярные тренировки. Каждый день: сначала по пятнадцать минут, потом по тридцать, по пятьдесят… Иной
раз после ходьбы культю приходилось отмачивать в теплой воде, а на ночь ставить водочные компрессы, чтоб не подыхать от ноющей боли. Но постепенно привык, расходился. И вот уж несколько дней не пользовался костылями и ощущал себя полноценным человеком.
Из автобуса он вышел на остановке «Большой Харитоньевский переулок». В центральных районах Москвы Франц бывал не часто, совершенно их не знал и путался. Скоро он понял, что идет не туда. Остановив белобрысого паренька-старшеклассника, спросил, как пройти до улицы Машкова. Орденские планки на легком пиджачке и палочка свою роль исправно играли - паренек отрапортовал с таким рвением и задором, что «ветеран» невольно улыбнулся, поблагодарил. И зашагал в нужном направлении, слегка опираясь на палку…
Серьезным экзаменом протезу стала вылазка ранним утром в Михалковский тупик, где проживал последний подозреваемый в краже золотых слитков. Грузин Георгий Чиковани. Всех, имевших отношение к прибывшему из Венгрии эшелону, к тому дню Франц допросил и отправил в иной мир. Оставался Чиковани. Протез оказался удобным и ни разу не подвел. Зато чуть не подвела дикая случайность, когда пара залетных идиотов выросла навстречу спешащему на работу грузину. До рассвета оставалось около часа. Франц шел по неосвещенной улице следом за жертвой. Глаза привыкли к темноте, правая ладонь сжимала наточенный эсэсовский кинжал. План в голове созрел: он нагонял тщедушного мужичка, готовясь ударить рукояткой в затылок. Не сильно. Так чтобы тот не потерял сознания и был способен отвечать на вопросы, но при этом не сопротивлялся. И вдруг впереди выросли тени двух здоровяков. Согнувшись пополам, Франц нырнул к ближайшим кустам и только через секунду вспомнил о протезе. «Ого! - молнией прошибла радостная мысль, - а ведь я снова стал быстр и подвижен! Как раньше! Как до ранения!..» Убрав кинжал в ножны, он вынул из кармана свой парабеллум, подвинул пальцем флажок предохранителя и замер… Эти двое оказались типичными бандитами, одетыми в полувоенную форму. Их разговор
длился всего полминуты, после чего один ударил Чиковани по голове, другой несколько раз сунул в грудь длинным ножом или кин-жалом. Грузин вскрикнул и упал замертво. Бандиты поспешно его обыскали и смылись в противоположную сторону Михалковского тупика. Франц слышал, как звякнула связка ключей. Здоровяки подпортили его планы - допросить Чиковани не удалось, но ключами от дома и от склада №9 он без труда разжился…
 
* * *
 
Улица Машкова поначалу виделась бесконечно длинной, а вышла всего в один изогнутый квартал. Нечетная сторона была застроена в основном небольшими одно- и двухэтажными домами. По четной высились красивые добротные строения, закрывавшие собой половину московского неба. Франца интересовал старый пятиэтажный дом под номером четырнадцать. Постукивая палочкой по асфальту, он неспешно ковылял по тротуару, поглядывая на высокие дома и стараясь не привлекать к себе внимания прохожих.
- Вот он, - прошептал инвалид, поравнявшись с парадным и табличкой с четырнадцатым номером.
Парадный вход был заколочен, пришлось вернуться идти кругом через длинную арку и мрачный двор.
Ситуация благоволила - ни во дворе, ни в подъезде жильцы дома не повстречались. Нужная квартира под номером «13» оказалась на пятом этаже. Поднявшись на площадку и успокоив дыхание, Франц вынул из-за пояса пистолет, обернул его несколько раз прихваченным из дома пустым вещмешком с маленькой дыркой от пули. После чего нажал кнопку электрического звонка…
За дверью было тихо - ни шагов, ни шорохов.
Он позвонил еще раз. Подождал.
Никого.
Спрятав оружия, достал из кармана несколько отмычек раз-личной формы. Выбрав подходящую, сунул ее в замочную скважину, нащупал сувальдные пластины… Через две минуты механизм замка хрустнул, провернулся. Дверь бесшумно отварилась внутрь полутемной прихожей.
Фишер перешагнул порог, прикрыл за собой дверь, осмотрелся.
По обстановке быстро понял, что хозяева въехали в квартиру недавно. В прихожей вдоль стен и дальше в коридоре стояли коробки, узлы, пара чемоданов, связки книг…
Заперев дверной замок при помощи той же отмычки, инвалид прошелся по квартире. Самой обустроенной выглядела кухня: почти новые рабочий и обеденный столы, три стула, на стенах против большого окна два деревянных шкафчика, на самом окне свежие занавески. Из двух комнат жилой выглядела одна, с широкой кроватью, шифоньером, трюмо и выходом на балкон. Во второй хозяева делали ремонт - она пустовала, стены начали обклеивать старыми газетами, на полу валялись инструменты, гнутые гвозди. В углу стояла помятая кастрюлька с клейстером и двумя кистями.
Франц удовлетворенно потирал руки - в необжитой квартире долго искать не придется. Вещей мало, мебели и того меньше.
Начал он с кухни: быстро прошелся по шкафчикам, открыл дверки и заглянул внутрь рабочего стола. Слитков там не было. В углу темнел узел из старой скатерти. Приподняв его, Франц определил: внутри кастрюли, сковородки.
Следующим объектом обыска стали туалет и ванная комната. На них ушло не более двух минут.
В жилой комнате он перерыл шифоньер, наполовину заполненный женскими платьями, мужскими костюмами и военной формой. В двух нижних ящиках хранилась обувь, в третьем разная мелочевка: ремни, подтяжки, чулки, носки…
Под кроватью валялись мужские тапочки, пустая бутылка из-под вина, не первой свежести носовой платок.
Фишер подошел к трюмо, сработанному хорошим мастером в начале века. Оно выглядело как солидный письменный стол с двумя массивными тумбами, узкой столешницей, выдвижными ящиками. Разве что сверху посередке размещалось большое стационарное зеркало, а по бокам - два узких поворотных. Проверка трюмо тоже много времени не отняла. Но одарила надеждой: в левом ящике сыскался черный бархатный мешочек с золотыми монетами, кольцами и всякими побрякушками, среди которых попадались и по-настоящему дорогие с вкраплениями брильянтов.
- А ты не так прост, как казался, - заулыбался Франц. - Кажись, я на верном пути…
Проверка вещей, громоздившихся вдоль стен коридора и прихожей, также ничего не дала. В чемоданах была утрамбована обувь: женские туфли, босоножки, пара новых хромовых сапог, ботинки большого размера. Имелись и всевозможные предметы, необходимые в быту: замотанные в платки и салфетки столовые приборы, чайный сервиз, солонки, вазочки, статуэтки… Оставшиеся пустоты заполняли перевязанные бечевкой пачки писем и фотографий.
В узлах он обнаружил женское пальто, скатерти, покрывало, гобелен ручной работы и большое количество постельного белья.
Золотых слитков нигде не было.
- Verdammtes Arschloch! Wo hast du mein Gold versteckt?!* - тихо выругался немец.
Он поднялся с колен, отряхнул брюки и еще раз прошелся по квартире. В ее пределах он проверил и осмотрел все.
- Балкон! - вспомнил он про жилую комнату.
Постукивая палкой, проковылял к распахнутой двери. Балкон выходил в небольшой двор, где стояло две лавочки и росло единственное дерево. Прежде чем выйти на огороженное каменным парапетом пространство, он осторожно зыркнул по окнам соседних домов - свидетели обыска ему были ни к чему.
На балконе Фишер нашел лишь слой голубиного помета и пустой проржавевший бак, в котором бывшие хозяева квартиры когда-то кипятили белое постельное белье.
 - Du gehst mir auf die Eier!** - зло процедил немец и вернулся в квартиру.
Далеко он не ушел. Присев на подоконник, достал папиросы- задумавшись, закурил, выгоняя дым на улицу, чтоб в квартире не оставалось запаха…
Насладившись дымком, он бросил окурок за парапет. Потом дошел до кухни, взял стул, поставил его в коридоре недалеко от прихожей, сел.
Прислонив к стене свою палку, достал парабеллум, снова обмотал его вещмешком. И принялся терпеливо ждать возвращения хозяина квартиры. Другого варианта отыскать золотые слитки у Франца не было.
Распрямив ногу с протезом, он устроил ее поудобнее, откинулся на спинку стула, прикрыл глаза. Путешествие в один из центральных районов Москвы утомило его, и сейчас он отдыхал. Лишь один слух оставался настороже, вылавливая каждый звук, доносившийся со двора и подъезда…
 
* * *
 
Франц Фишер родился и вырос в небольшом городке Екатериненштадт, раскидавшем свои ровные кварталы на левом берегу Волги между Самарой и Саратовом. Словно издеваясь над жителями, власти постоянно меняли название города: Баронск, Екатериноград, Марксштадт… Жители ворчали, не успевая их запоминать и предупреждать далеких родственников об изменениях почтового адреса.
Франц рос, учился в мужской гимназии, дружил с такими же мальчишками из немецких семей, едва не умер от голода в двадцатом. По выходным дням ходил в евангелическо-лютеранскую церковь, покуда в двадцать девятом году большевики ее не прикрыли и не устроили в ней дом культуры завода «Коммунист». В дом культуры он тоже захаживал, но в голове уже зрело недовольство, замешанное на непонимании происходящего.
В середине 30-х годов отношения СССР и Германии стали сложными, это моментально отразилось на поволжских немцах. Начались аресты, репрессии и повальная депортация из автономии. Тысячи семей принудительно переселялись сотрудниками НКВД в Сибирь, Казахстан, Среднюю Азию.
Отец Франца занимал должность главного инженера в единственной МТС Марксштадта. Станция имела полторы сотни тракторов, около трехсот водителей и механиков, и обслуживала более десятка близлежащих колхозов.
Юный Франц постоянно крутился возле техники и прекрасно ее изучил. Когда подошел срок, поступил на работу в МТС младшим механиком, позже выучился на водителя грузовика.
Отец никогда не интересовался политикой, отдавая всего себя работе. Но даже он почувствовал сгущавшиеся над ним тучи. Не дожидаясь ареста или принудительной высылки, он выхлопотал командировку на Харьковский тракторный завод, забрал сына и уехал.
В Харькове отца все-таки арестовали. Однако до ареста старший Фишер успел снабдить Франца небольшой суммой денег и посадить на поезд, идущий в недавно присоединенную Западную Украину. Там лиц германского происхождения пока не трогали…
Путешествие до Галичины вышло трудным и долгим. Однажды им заинтересовалась милиция, и его ссадили с поезда. Он сумел выкрутиться, сбежав из отделения через окно. Еще труднее пришлось в Галичине, когда он искал нужных людей, готовых практически бесплатно переправить его в Польшу. Такие люди, слава Всевышнему, нашлись, и вскоре он оказался в польском Жешуве.
В этой стране тоже было неспокойно. На присоединенных к Германии польских землях полыхали «расовая политика» с принудительным переселением. И здесь судьба одарила молодого Франца приветливым взглядом: лица немецкой национальности считались привилегированной социальной группой. Их не трогали, им помогали, трудоустраивали, некоторым в качестве поощрения разрешалось въехать в Германию.
Францу здорово повезло. Его отправили в Краков - столицу генерал-губернаторства, где требовались надежные работники, желательно немцы. Там он прошел двухнедельную проверку и месячные курсы ускоренной армейской подготовки.
Он с детства знал, что такое дисциплина, работать умел, автомобиль водил уверенно, а благодаря отцу прекрасно разбирался в моторах. Начальство оценило багаж его знаний и старание, и к концу сорокового года он отправился на службу в Германию, где сменил грузовик на легковой автомобиль, а серо-зеленые погоны вермахта на черные погоны СС.
 
* * *
 
Фишер очнулся от воспоминаний. Культя немного затекла и начала беспокоить. Задрав брючину, он ослабил застегнутые на голени ремни, удерживавшие не только протез, но и длинный эсэсовский кинжал. Расправив брюки, прислушался…
Во дворе и за входной дверью в подъезде было тихо.
Хотелось курить. Поднявшись, он опять подошел к двери балкона, снова пробежал взглядом по окнам дома напротив, достал пачку Беломора, спички… Прикуривая от огонька, вдруг усмехнулся и посмотрел на стоявшую у стены палочку.
Да, он все чаще забывал о проклятых приспособлениях для инвалидов.
- Еще бы вернуть пропавшее золотишко, - выпустил он тонкую струйку дыма на улицу. Задумавшись, процедил: - Вернуть… Этого будет мало. Надо еще сбежать из этой сумасшедшей и злобной страны. Ничего… однажды получилось. Получится и во второй раз…
Не договорив, он замер. Внизу во дворе хлопнула дверь подъезда. Кто-то, громко разговаривая, поднимался по лестнице.
Затянувшись в последний раз, Франц выбросил папиросу и быстро вернулся к стулу, на котором лежал пистолет и вещмешок. Через три секунды он стоял во всеоружии за углом прихожей.
Прошло пять секунд, десять, пятнадцать…
Нет, тревога была напрасной. Теперь уже в подъезде - этажом или двумя ниже - хлопнула входная дверь, голоса стихли.
- Ф-фух, - выдохнул Фишер и упал на стул.
Предстояло запастись терпением и ждать дальше…
 
* * *
 
Сознание он потерял в лесу. Память не зафиксировала, как Хорьх подпрыгнул на корневище, подмял кусты и врезался в огромное дерево. Дальше был сплошной сумбур: удивленный мужской голос, боль в спине и ноге, стоны, лай собак, размеренный шорох листвы…
Вспышки света и проблески сознания появились в незнакомом  сарае, обустроенном под столярную мастерскую. Зрение фиксировало картинку прокопченного потолка, падающего сбоку света, на плоских стеллажах и боксах со столярного инструмента. Зрение плохо фокусировалось, через несколько секунд картинку отдаляло, растворяя в вязком тумане.
В моменты прояснения Франц замечал рядом с собой незнакомого старика. Сначала он был в теплой накидке и войлочной шляпе с закрученными кверху полями, позже появился в другой одежде. Он назвался Иштваном и объяснил, что нашел Франца в машине, во время охоты.
Трижды, вырываясь из липкого сна, водитель генерала СС лицезрел над собой низкий потолок из потемневших от времени и печного дыма досок. Затем очнулся, лежа на животе. Он был полностью раздет, в спине - куда ударила пуля - ковырялся тот же старик. По запахам, по инструментам, по ловким движениям он догадался, что старик Иштван имеет отношение к медицине.
Францу хотелось спросить, что с Хорьхом и где он брошен. Но не было ни сил, ни возможности - жуткая боль под правой лопаткой, отдающая до правой ноги, выдавливала из него лишь хрипы да протяжные стоны.
Закончив со спиной, Иштван накрыл его теплым пледом и переключился на простреленную ногу: снял наложенный в лесу жгут, обмыл от запекшейся крови, продезинфицировал. Затем тщательно ощупал кости и суставы, вызывая порой неимоверную боль. Ворча что-то по-венгерски, он принялся скоблить рану скальпелем…
Вероятно, те пытки, которые применялись к врагам рейха, были сродни этой. Перед тем, как снова потерять сознание, Франц чувствовал, как трескаются от скрежета его зубы. Это было очень больно, но венгр постоянно приговаривал:
- Не дергайся! Хочешь остаться с ногой - терпи…
Пытка закончилась. Доктор наложил на вычищенную рану зловонную мазь и плотно забинтовал ногу. Через полчаса он заставил Франца поесть и надолго пропал из его сознания…
Немец проспал почти двое суток.
Изредка сон отпускал его и в такие моменты он чувствовал, как старик колдует над его ногой: снимает повязки, ощупывает, ковыряет рану металлическими инструментами- снова накладывает холодную мазь и плотно бинтует…
Балансировать между забытьем и явью пришлось довольно долго. Когда он выспался и окончательно пришел в себя, Иштван с беспощадной уверенностью сказал:
- Рана на твоей спине меня больше не беспокоит, скоро ты о ней забудешь. А с раздробленной ступней придется расстаться…
Фишер был категорически против ампутации и не соглашался даже тогда, когда доктор, сомкнув над переносицей кустистые брови, стращал летальным исходом. Впрочем, сопротивление теплилось ровно до того, как плоть начала чернеть. Вспыхнувший жар снова лишил Франца сознания, и старик Иштван, не теряя ни минуты, приступил к операции…
- Was hast du getan Arschloch?!*** - простонал немец, придя в сознание на следующий день.
- Не следует ругаться, - ответил старик, поставив перед пациентом завтрак. - Ты лишился ступни, но жизни твоей отныне ничего не угрожает.
Франц был взбешен, раздавлен. И ничего не ответил. Молчал и отказывался от пищи он ровно сутки. Потом, едва доктор появился в сарае, схватил его за руку:
- Иштван, где мой Хорьх?
- Не знаю, - качнул тот седой головой. - Уволок его кто-то из тех кустов. Вчера прогулялся с ружьишком до того места. Все вокруг истоптано, видны следы тяжелого грузовика.
Это известие окончательно добило Франца.
- Что ж мне теперь делать? - тихо спросил он. Слезы душили его. - Без ноги… Без машины… Без будущего…
Правая ладонь его рывками двинулась по верстаку. Иштван догадался, что он ищет свой пистолет. И поспешил успокоить:
- Раз уж я вытащил тебя с того свет, то помогу устроиться и на этом. Только поговорим на эту тему позже, когда ты наберешься сил и будешь готов покинуть мой дом…
Ждать пришлось довольно долго. Боль уходила из ноги нехотя, раны подживали медленно. Иштван дважды в день менял повязки, придирчиво осматривал швы, смазывал их чем-то. Над имением все чаще пролетали самолеты; с востока, с юга, а иной раз и с севера доносились отголоски канонады. В ночь на 6-е марта немецкие войска начали наступление - об этом торжественно твердили все венгерские радиостанции. Несколько дней рядом с лесом и в небе над ним шли бои. Однако, понеся огромные потери, немцы прекратили наступать, и тут же - 15 марта советские бомбардировщики осуществили массированный налет на промышленный район Веспрема и расположенный к юго-востоку от города военный аэродром. По завершении налета советские войска перешли в наступление. 23 марта город Веспрем был взят, вокруг все стихло. Ни взрывов, ни стрельбы, ни самолетов.
Удивительнее всего стало то, что за восемнадцать дней жуткой мясорубки у северных берегов Балатона, возле имения Иштвана не появилось ни одного солдата. Ни русского, ни немецкого, ни венгерского.
- Сегодня по радио передавали новости, - шепотом сообщил Иштван, словно кто-то мог подслушать их разговор. - Несколько русских армий, 1-я болгарская и 3-я югославская армии стремительно продвигаются на северо-запад Венгрии. Немецкие и венгерские войска отступают.
Франц заметил в глазах доктора страх. Он был растерян и не знал, чего ждать от новой власти. Пока его имение и маленький городок Фельшоорш находились в нейтральной зоне - между подразделениями болгарской армии и немецкими пехотными частями, охранявшими военный аэродром, ему было спокойнее. Большой и довольно густой лес предпочитали обходить стороной и те, и другие. Теперь огромным районом, охватывающим озеро Балатон, завладели войска неприятеля. И кто знал, что за интерес приведет их в глухую чащу. Ведь рано или поздно, этот интерес появится.
- Иштван, ты боишься, что тебя расстреляют за то, что приютил и выходил немца? - напрямую спросил Фишер.
- Полагаю, нас расстреляют обоих, - ответил тот и тут же сам озадачил пациента вопросом: - Послушай, в забытьи ты говорил не только на немецком. Ты выкрикивал фразы на каком-то славянском языке.
Франц улыбнулся.
- Я родился и вырос в России.
- Вот как?! - вскинул брови старик. - Значит, ты в совершенстве владеешь русским языком?
- В моем родном Екатериненштадте мы свободно общались на двух языках.
- Это меняет дело! Это совершенно меняет дело!.. - подхватился венгр и на несколько минут исчез из мастерской.
Вернулся он с небольшим узлом из суконной шинели. Положив его рядом с Францем, он развернул шинель и показал выстиранную, выглаженную и идеально сложенную гимнастерку с погонами капитана Красной Армии. Ниже находилась пилотка, галифе и начищенные хромовые сапоги.
- Откуда это у тебя? - подивился немец.
Иштван снова присел рядом.
- Как-то в середине декабря прошлого года, утром, услышал я истошную стрельбу в лесу. Тогда фронт далековато был, а стреляли метрах в пятистах к юго-западу от моего дома. Через час-полтора страх поутих, а любопытство взыграло. Взял я собак и ружьишко, пошел прогуляться в ту сторону. Нашел. Небольшая поляна, усеянная трупами русских солдат. Десять их было. Вокруг поляны тоже все в крови, но тех убитых и раненых унесли. А русских попросту добили и бросили, забрав все, что при них имелось. Один лежал с погонами. Простреленная голова, пулей разбита кость ноги повыше щиколотки. Форма новенькая, чистенькая, словно вчера получил. Решил я их похоронить - не дело это, когда мертвых людей оставляют на растерзание диким животным. Сходил в имение за лопатой, вернулся. До вечера копал на краю поляны общую могилу- всех перенес, уложил рядком, плечом к плечу. А этот последний… жалко мне стало его форму. Снял шинель, гимнастерку. Стал стягивать сапоги, а в голенище пачка бумаг припрятана. Удостоверение личности, расчетная книжка, наградные документы, старые письма, какой-то документ по продовольствию, медицинская справка…
Старик достал из кармана тонкую пачку документов и писем, передал Фишеру.
- Посмотри. Тот офицер даже внешне походил на тебя. И роста был такого же, и сложения.
Немец к середине рассказа осмыслил идею доктора, приободрился и изучал бумаги с явным интересом. Особенно долго и пристально он разглядывал фотографию капитана на первой странице небольшой книжицы с надписью «Удостоверении личности начальствующего состава РККА». В других документах фотографий владельца он не нашел.
- Да, сходство есть, - кивнул он. - Правда, он постарше на пару лет.
- Забери эти документы и хорошенько их изучи. Они теперь твои.
- Благодарю, Иштван. Я остался без документов, потому что побывал в русском плену. Теперь другое дело. Ты оказал мне огромную услугу.
- Поблагодаришь, когда будем прощаться.
- Когда это произойдет?
- Скоро, - ответил доктор. - Во второй половине апреля. К тому времени позабудем о морозце, о ночных холодах. Воздух будет свеж, но станет теплее. Вот тогда и тронешься в путь…
 
* * *
 
- Воздух будет свеж, но станет теплее, - повторил Фишер и вдруг приободрился. - Вентиляция! Verdammte scheisse!**** Как же я забыл про вентиляцию?!
Он так резко вскочил со стула, что задел стоявшую у стены палку. Она упала и с грохотом поскакала по деревянному полу.
Немец подхватил ее, замер, прислушался…
Нет, реакции на шум не последовало, вокруг было тихо.
Пройдя на кухню, он подвинул стул под вентиляцию, встал на него. Выдернув замазанную алебастром решетку, пошарил ладонью в образовавшемся отверстии. Ничего. Только смешанная с жиром десятилетняя пыль.
Чертыхнувшись, он отправился в туалет, затем в ванную…
В ванной комнате пальцы уперлись во что-то твердое. Сердце едва не выпрыгнуло из груди. Неужели нашел?! Но… нет. Это был кирпич. Всего-лишь выступающий из кладки в вентиляционное пространство кирпич.
Сплюнув, Фишер поплелся к стоящему в коридоре стулу…
 
* * *
 
Прошло несколько недель. Раны на спине и нижней конечности Фишера затянулись, поджили. Доктор сдержал слово, и двадцатого апреля они прощались. Посидев за столом в хозяйском доме, выпили по рюмке крепкой палинки, перекусили. Иштван Гера намеревался проводить новоявленного Федора Хлынова до дороги, ведущей через Фельшоорш в Веспрем. Ведь именно там он посоветовал ему искать пропавший Хорьх. Ну, а где же еще? Только в Веспреме сновали по хорошим мощеным дорогам легковые и грузовые автомобили, имелись автомастерские и магазины, где продавались запасные части для разнообразной техники.
Франц собрался первым и ждал Иштвана в просторной прихожей. Он был одет в форму капитана Красной Армии, которая пришлась впору. На одной ноге сиял начищенный хромовый сапог, на другой нижняя часть галифе была подвязана. Он стоял, опираясь на костыли, в руке покачивался почти пустой вещмешок. В кармане шинели лежал парабеллум с запасным магазином и россыпью запасных патронов.
- Я иду, Франц! - крикнул со второго этажа старик. - Решил надеть под сюр шерстяной свитер. Прохладно сегодня…
Он спустился по деревянной лестнице, направился к выходу.
Едва он завернул в прихожей, как раздался глухой выстрел- старик охнул, осел, неловко повалился на бок. С ближайшего дерева вспорхнула птица, в небольшом вольере слева от дома разом залаяли две собаки.
Фишер развернул вещмешок, в котором дымилась маленькая дырка от пули, сунул пистолет в карман. Пройдясь до столовой, вынул из буфета бутылку палинки и заковылял обратно к двери. На костылях он начал ходить недавно, быстро и уверенно перемещаться пока не получалось.
По дороге Франц не пошел, опасаясь встретить кого-нибудь из жителей Фельшоорша. С этой минуты ни один человек в мире не знал о перевоплощении Франца Фишера в Федора Хлынова. «Но лучше не рисковать и не встречаться с пациентами доктора, - решил бывший эсэсовец. - Все должно быть чисто. Абсолютно чисто».
Покинув имение, он сразу свернул в лес и кружными путями двинулся в Веспрем…
 
* * *
 
Со двора донеслись детские голоса: спорили два мальчугана- хлопнула подъездная дверь. Звуки вернули Фишера из воспоминаний весны сорок пятого года.
Он прислушался. Мальчишки продолжали кричать, заглушая происходящее в подъезде. Пришлось встать, прикрыть балконную дверь и подойти поближе к прихожей.
Все верно, по лестнице кто-то поднимался. Шаги были размеренными, неторопливыми.
Фишер встал к стене, чтобы оказаться за дверью, когда кто-то войдет в квартиру.
Шаги приближались. Человек миновал четвертый этаж и стал подниматься на пятый. Франц перехватил поудобнее обмотанный вещмешком пистолет и приготовился к встрече.
Впрочем, на площадке каждого этажа располагалось по три квартиры - поднимавшийся мог запросто войти в соседнее жилище. Тогда придется опять устраиваться на стуле и ждать…
Человек поднялся до площадки, на пару секунд задержался у ступенек, роясь в кармане в поисках ключей.
Звякнула связка. Неизвестный подошел к двери тринадцатой квартиры и вставил ключ в замочную скважину.
«Наконец-то!» - затаив дыхание, возрадовался бывший генеральский водитель.
 
* Verdammtes arschloch! Wo hast du mein gold versteckt?! (нем.) - Чертов мудак! Где ты спрятал мое золото?!
** Du gehst mir auf die eier! (нем.) - ты меня достал! Ты наступаешь мне на яйца!
*** Was hast du getan arschloch (нем.) - что ты наделал, говнюк?!
**** Verdammte scheisse! (нем.) - чертово дерьмо!
 
 
Глава шестнадцатая
Москва; июль 1945 года
 
Информация, добытая Бойко и Баранцом, отняла у сыщиков всего четверть часа, после чего Иван Харитонович взгромоздился на любимый подоконник и повторил версию событий вокруг московских товарных станций, услышанную из уст Александра.
В свете последних событий версия больших возражений не вызвала. И даже понравилась.
Один вопрос, уперев руки в боки, задал умница Егоров:
- Все шелково, гладенько. Но объясни, Саня, почему Фишер сосредоточился на складских работниках железной дороги?
- Полагаю, он рассуждал примерно так, - ответил бывший разведчик, - золото мог найти любой из любопытных трудяг - обходчик, мастер, стрелочник, диспетчер… Но ради сохранения ценной находки, он наверняка обратился бы за помощью к знакомому кладовщику.
- С какого рожна?
- Дома или где-то в лесу прятать золото опасно - могут найти. Если домашние - начнутся расспросы, что да как. За пределами дома - боязно. А на складе - в самый раз. Все склады охраняются (ключи только у заведующего), на ночь запираются, опечатываются. Чем не надежное хранилище?
Позабыв подпалить папироску, Василий размышлял, жуя край бумажного мундштука. В конце концов, с логикой он согласился, зато Бойко как всегда пошел в наступление.
- Ну-у, не знаю… - протянул он. - Там помимо работников «железки» вокруг поступающих с запада эшелонов трутся десятки охранников. И они запросто могли сковырнуть тайник. Что ж он их трясти не начал?
- Теоретически да, тайник могла оприходовать и охрана, - ответил за друга Старцев. - Только практически не совсем понятно, как и куда они вынесут с охраняемой территории тридцать семь килограммов золота. Это непросто сделать, даже по одному слитку. Двенадцать килограммов! Куда ты его спрячешь? Трусы такой слиток не выдержат, в голенище сапога он не влезет.
- К тому же трудно было бы скрыть от других весть о такой находке, - резонно заметил Горшеня.
- Точно, - поддержал Баранец. - Через неделю об этом знало бы пол-Москвы. 
- Нет, железнодорожников я сразу исключаю, - отрезал Егоров. - На «железке» за время войны наладили такой пропускной режим и такую охрану, что мама не горюй.
- А по дороге?! - не унимался Олесь. - Почему вы решили, что золото приехало в Москву под днищем Хорьха?! Чертов эшелон пропыхтел по «железке» из далекой Венгрии! Это две тысячи километров пути! И неизвестно где и сколько он простоял, заправляя котлы водой и загружая тендеры углем! Да за это время ваш Хорьх могли обчистить раз двадцать!..
Не удержавшись, в жаркий спор вмешался самый младший сыщик - Костя Ким.
- Все воинские эшелоны на стоянках подлежат усиленной охране. Я лично читал в газете приказ Верховного.
И тут Васильков, не принимавший участия в дебатах, внезапно встал на сторону Бойко.
- Олесь прав. До Москвы на этом эшелоне золото, вероятнее всего, не доехало.
Коллеги разом уставились на майора, сызнова огорошевшего странным выводом.
- Поглядите, мужики, какое дело, - взялся спокойно объяснять тот. - Как мы поняли, Фишер вовсе не дурак и тщательно выбирал из работников товарных станций тех, кто мог либо сам обнаружить тайник, либо припрятать золотишко на складе или дома. И что же в итоге? А в итоге золота он у них не нашел. Мы ведь с вами побывали в домах всех его жертв и хорошо видели, как они жили. Разве их дома походили на жилища тех, кто сорвал заветный куш?
Тут возмутился всецело доверявший мнению друга Иван.
- Эк, хватил! Что ж они, по-твоему, найдя слитки, сразу побежали бы в ближайший ломбард?
- Нет, конечно, - усмехнулся Александр. - Но и глубоко закапывать их они не стали бы. Тут важно понимать психологию простых людей, уставших от войны, от лишений, от жизни впроголодь. И внезапно получивших от судьбы царский подарок. Если допустить, что кто-то из жертв Фишера нашел золото Хорьха и утаил его от государства, то, согласитесь, мы заметили бы это. По обстановке в доме, по одежде, по продуктам, по скарбу, по общему достатку.
- Полагаешь, они отпиливали бы от слитка по крохе и шныряли бы к скупщику или прямиком на базар? - прищурился Старцев.
- Так или примерно так. Но обязательно воспользовались бы свалившимся богатством.
- Не соглашусь, - мотнул головой Иван. - Люди разные, и психология у них тоже разнится. У меня давеча соседка по подъезду отдала богу душу. Высохшая, тощая как жердина - не понятно, в чем жизнь теплилась. Мы, помниться, и копеечки ей собирали в помощь, и продуктами делились. Так у нее опосля смерти зашитыми в подушку двенадцать с половиной тысяч целковых обнаружили. Вот так. Ни родственников, ни друзей - все для себя берегла-собирала. Фантик к фантику. Нет, чтоб пожить последние годы по-человечески, а излишки снести сиротам в ближайший детдом. А ты - психология.
- Сколько было соседке? - терпеливо отреагировал Васильков.
- А черт ее знает… Лет семьдесят пять, а то и поболе.
- В таком возрасте, Ваня, в голове не психология, а Альцгеймер. Она могла попросту забыть о накоплениях, потому что исчезла цель в жизни. Мы же говорим о сравнительно молодых людях. Всем убитым железнодорожникам от двадцати восьми до сорока с небольшим. В таком возрасте люди еще радуются жизни, чего-то хотят, строят планы…
Иван никогда не заморачивал свою буйную головушку сложными вещами, к коим относил и психологию. Будучи по природе своей человеком прямолинейным, он недолюбливал бесконечную палитру серых оттенков, находящуюся между абсолютно черным и абсолютно белым. Население Земли он делил на пять примерно равных категорий. «Вот мы, вот наши союзники, - говаривал он. - Посередине нейтралы, на которых никакой надежи. Дальше союзники наших врагов и в конце списка самая последняя сволочь».
- Ладно, убедил, - махнул рукой Старцев. - И ну их к черту, эти заумные рассуждения. Признаюсь, меня больше заинтересовала твоя фраза о не доехавшем до Москвы золоте. Давай лучше об этом. Где же оно, по-твоему, затерялось?
- Объясняю. Смотрите внимательно, - плеснул Александр в кружку глоток остывшего чая и поставил ее в начало ближайшего стола. - Представьте, что это Хорьх на товарном дворе станции города Веспрем. Фишер обнаружил его там и, осматривая, наверняка убедился в сохранности тайника и золота. Верно?
- Ну, да. Иначе, за каким чертом он полез бы с уговорами к коменданту, - ответил за всех Егоров.
- А потом, судя по признанию самого Фишера, комендант снабдил его бумагой и отправил в мэрию к представителю Советской военной администрации. Припоминаешь, Иван?
- Да-да, было дело.
- То есть он не мог знать, что в это время происходило с Хорьхом. Согласны, мужики?
Стоявшие вокруг товарищи дружно закивали.
Александр демонстративно выпил чай из кружки, вернул ее на стол и накрыл картонной папкой.
- Поход в мэрию к представителю Советской администрации занял несколько часов и, вернувшись на вокзал, Фишер едва успел сесть в теплушку, - продолжил он.
Иван снова подтвердил:
- Точно, и про это он говорил.
- Значит, Фишер не имел возможности убедиться в сохранности тайника, и поэтому, - Васильков протащил накрытую кружку через весть стол, - не исключен вариант, что Хорьх ехал из Венгрии в Москву пустым - без золота в тайнике под днищем.
Сбросив со стоящей в конце стола кружки папку, он закончил показательный урок:
- О пропаже Фишер узнал уже здесь, получив свою машину с большим опозданием. Это опоздание и сыграло роковую роль: он всерьез полагал, что тайник обнаружили железнодорожники, пока платформу с Хорьхом гоняли из Лихоборов во Владыкино и обратно. Исходя из этого, он стал выслеживать ни в чем неповинных людей, допрашивать их и убивать.
- Так кто же очистил тайник? - не выдержал Бойко.
- А кто, по-твоему, выпал из нашего расследования, на этапе Веспрем - Москва?
Старцев, Егоров, Бойко переглянулись.
- Комендант, что ли? - первым догадался Иван.
- Именно, - кивнул Васильков. - Мы настолько проигнорировали данный персонаж, что даже не выяснили его звание, фамилию и где он проходит в настоящее время службу…
Василий закусил губу, обдумывая свежую и весьма неожиданную информацию.
Не вышел за привычные рамки и Олесь, тут же вставив любимое словечко:
- Сомнительно. Но проверить эту версию стоит…
 
* * *
 
На выяснение личности человека, занимавшего должность коменданта железнодорожной станции венгерского городка Веспрем весной сорок пятого года, ушло не более часа. Хотя поначалу задача казалась непростой и в решении довольно долгой.
В разные ведомства из Управления на Петровке были отправлены Горшеня, Баранец и Ким.
- Хватит, отсиживаться за нашими спинами! - с наигранной строгостью вдарил по столу тростью Старцев. - Вперед, салаги! И без сведений о коменданте не возвращаться!
Минут через сорок пять зазвонил телефон.
- Майор Павел Иванович Судаков, - отрапортовал посланный в Управление комендантской службы Горшеня. - Служил на станции города Веспрем с момента его взятиями войсками 3-го Украинского фронта по 8-е мая 1945 года.
- Молоток, - улыбнулся Иван Харитонович, записывая информацию. - Диктуй дальше.
- Приказом за номером 62-20, от 8.05.1945 переведен в Москву на должность дежурного помощника коменданта Московского гарнизона. Приступил к исполнению обязанностей 12-го мая. Далее адрес проживания. Это надо?
- Ты обалдел, что ли, Ефим?! Это самое главное!
- Записывайте: Москва…
В трубке послышался треск, забивающий голос Ефима.
- Алло! Алло, Горшня! Ты меня слышишь?!
- …Москва. Иван Харитонович! Москва…
- Да понял я, что Москва! Улицу давай!
- Улица Машкова…
- Так-так! Записал: улица Машкова! Что дальше?
Внезапно треск стих, и старлей гаркнул в ухо майора:
- Дом четырнадцать, квартира тринадцать!
Отодвинув подальше трубку, Старцев быстро записал данные в блокнот. И приказал:
- Свяжись с Баранцом, Кимом и подъезжайте по этому адресу. Встретимся на месте…
Свободных служебных машин в гараже как назло не оказалось. Прыгнули в старый разбитый автобус, служивший на фронте санитарным. И, рассевшись вблизи молодого водителя, поторапливали:
- Давай, братишка, гони!
- А чего там, пожар что ли? - неистово крутил тот баранку.
- Хуже! При пожаре есть шанс выжить, - перекрикивал Александр надрывный гул мотора. - А тут вся надежа только на нас…
Прокатившись по запруженному автомобилями Садовому кольцу, автобус доехал до Машкова и свернул вправо.
- Тормози и жди здесь, - приказал Старев. - Оружие есть?
- Да, наган имеется.
- Если заметишь быстро идущего и прихрамывающего мужика лет тридцати пять - задерживай.
- Понял. 
Муровцы по очереди спрыгнули на асфальт, огляделись и скорым шагом направились в сторону Чистых Прудов. Дом под номером «четырнадцать» находился где-то в середине квартала…
 
 
Глава семнадцатая 
Москва; июль 1945 года
 
Кто-то пошерудил ключом в замке, толкнул дверь и переступил порог. По тяжести шагов стало понятно: мужчина. Но этого мужчину, одетого в летнюю офицерскую форму, Фишер увидел, когда тот закрыл за собой дверь.
Стоя спиной, он тяжело дышал от долго подъема по лестнице. Затем снял фуражку, вытер рукавом лоб…
И тут Франц после двух или трех секунд сомнений узнал его. Это был комендант железнодорожной станции городка Веспрем майор Судаков. Только на плечах вместо майорских погон поблескивали новенькие подполковничьи.
Шагнув вперед, он ткнул стволом пистолета ему вбок.
От неожиданности подполковник шарахнулся к противоположной стене.
- Кто здесь?! - испуганно выкрикнул он.
- Не ори, - прижимал его к стене Фишер.
- Ты кто?! Что тебе нужно?..
- Не узнал?
- Н-нет.
- Сейчас напомню…
Франц дернул его свободной рукой за китель, развернул лицом к стене и с силой долбанул ладонью по затылку. Ударившись лбом о стену, бывший комендант замычал.
- У меня к тебе единственный вопрос, Судаков, - прошептал Франц ему на ухо. - Где мое золото?
- Какое еще золото?
- То, которое ты забрал из тайника под днищем Хорьха.
- Я ничего не брал.
- Врешь!
- Не брал я никакого золота!..
Фишер пришел в ярость.
Если этот тип действительно ничего не знал о золоте, то следовало забыть о мечте когда-либо его разыскать. Он просто не понимал, где искать дальше. Прежде чем перерезать глотки железнодорожникам товарных станций, он допрашивал их с таким пристрастием, что любой из них рассказал бы все. Если слышал бы о золоте хотя бы краем уха. Но они не слышали, потому что тайник под днищем Хорьха кто-то вскрыл раньше - до прибытия эшелона в Москву. Поначалу Франц был чертовски расстроен из-за того, что не успел допросить последнего подозреваемого - Чиковани. Однако завладев ключами и побывав у него дома, понял: этот субъект тоже не при делах. Уж слишком бедно он жил в своем крохотном деревянном доме. Оставалась надежда на склад №9, коим заведовал убитый грузин. Но и тот оказался небольшим помещением, предназначенным для хранения оконного стекла. В нем не было ничего, кроме нескольких специальных наклонных стеллажей с листами самого простого оконного стекла. Там и тайник-то устроить невозможно.
- Говори, сука! - прорычал Фишер и со всего маха ударил подполковника рукояткой пистолета по голове.
Застонав, тот повалился на пол, но оставался в сознании.
Отбросив в сторону пистолет, немец достал из-под ремней протеза кинжал и приставил мужчине к горлу.
- Говори, Судаков. Даю последний шанс. Или скажешь, куда спрятал мое золото или умрешь. Здесь и прямо сейчас!
Закатив глаза и хватая ртом воздух, тот прохрипел:
- Ты меня все равно убьешь.
- Всяко может случиться. Я ведь и добрым иногда бываю. А ежели не скажешь, кишки тебе стану выпускать по сантиметру. Ты маму свою проклинать будешь за то, что родила. Понял?
Для пущей убедительности он надавил клинком на горло так, что немного рассек его кожу. Из разреза брызнула кровь.
Бывший комендант едва дышал, глаза его испуганно вращались.
- Под полом… - выдавил он из себя остатки воздуха.
- Где? Под каким полом?!
- В комнате… где ремонт… Под первой половицей от окна…
Франц на секунду потерял дар речи.
Неужели это правда?! Неужели он его нашел?!
Судаков больше был не нужен. Зажав ему ладонью рот, он вогнал в его грудь кинжал по самую рукоятку. Несколько секунд пришлось подождать, навалившись всем телом, пока подполковник мычал, хрипел, дергался и возил ногами по полу.
Затих. Грудь не вздымалась, мышцы расслабились, конечности навсегда распрямились.
Выдернув кинжал, Фишер привычным движением вытер об одежду жертвы его лезвие. И направился в комнату, где хозяева намеревались клеить обои…
 
* * *
 
С проклятой половицей пришлось повозиться.
При помощи кинжала и найденных среди инструментов клещей он зачищал пространство вокруг шляпок и поочередно выдергивал гвозди из ближайшей к окну половой доски. Работа шла медленно. От того, что он нервничал, кончик кинжала норовил сорваться, а клещи не желали подцеплять проклятые шляпки. Доска была толстой - согнуть ее, не смотря на усилия Фишера, не получалось. Сплюнув, он приступил к извлечению очередного гвоздя…
Наконец, и он, со скрежетом изгибаясь, вылез из сухой древесины. Доска поддалась, издавая жуткие звуки, пошла вверх, обнажая неглубокое пространство между полом и деревянным межэтажным перекрытием.
На окне не было занавесок, и в косом луче солнца закружили пылевые вихри, пахнуло влажной плесенью.
В образовавшемся проеме, прямо под окном, Франц заметил три газетных свертка. Бросив инструменты, он упал перед ними на колени, с трепетом прикоснулся к ближайшему.
Слиток! Даже через несколько слоев газеты он узнал заветные грани и форму!
Ощущая приятную тяжесть, Фишер поднял двумя руками один из них. Торопливо развернул. Благородный металл заблестел, заиграл в солнечных лучах.
- Они! Будь я проклят, если это не они! - восторженно пробормотал он.
Это был длинный брусок со стандартной формой прямоугольной усеченной пирамиды. В верхней части красовался оттиск герба Третьего рейха - орла со свастикой. В средней части значилось: «DEUTSCHE REICHSBANK». Чуть ниже - 12 441g FEINGOLD 999,9. И в самом низу был выбит серийный номер слитка. С 16 октября 1944 по 8 мая 1945 года Венгрия находилась под прямым управлением Германии- большая часть золота Венгерского национального банка была переплавлена с целью нанесения новой немецкой маркировки.
Фишер бросился в прихожую. Подняв пистолет, сунул его в карман. Пустой вещмешок он нашел в дальнем темном углу. Вернувшись в комнату, принялся паковать свои слитки. Чтоб они не бились друг о друга и не звенели при ходьбе, он использовал газеты, стопки которых лежали здесь же в комнате… 
 
* * *
 
Закончив подготовку к транспортировке своей добычи, он поднялся с колен, отряхнул брюки. И с трудом оторвал от пола нагруженный золотом вещмешок.
- Miststueck* - простонал Франц, пытаясь закинуть мешок на спину.
И вздрогнул - в прихожей, будто в ответ на ругательство,  раздался короткий звонок.
Проглотив вставший в горле ком, он зашарил правой рукой по одежде в поисках пистолета. Больше всего испугало то, что звонку не предшествовали звуки из подъезда: ни шаги тех, кто поднимался на пятый этаж, ни разговоры, ни хлопки подъездной двери. Вообще ничего! И вдруг оказалось, что за входной дверью кто-то стоит.
«Соседи снизу? - нащупал немец спасительную мысль. - А что? Это запросто! Услышали, как я канителюсь с половицей, как она скрипит и трещит. И пришли. Не понравился шум или что-то другое…»
В любом случае дверь он решил не открывать. Плевать! Пусть думают, что хозяин куда-то ушел. Занялся ремонтом, потом бросил и отлучился по неотложным делам.
Но не тут-то было. Звонки становились все настойчивее. А спустя несколько секунд и вовсе в дверь стали тарабанить кулаком.
Придерживая лямки висящего на плече вещмешка, Фишер осторожно приблизился к двери. В эту минуту он просто желал понять, кто так надрывается, требуя, чтоб ему открыли? Если ненормальная бабка или сосед-забулдыга, то проще открыть, перерезать глотку и побыстрее смыться, пока на шум не сбежалось полдома.
Но в следующую секунду произошло то, отчего он чуть не выронил драгоценную добычу.
- Фишер, немедленно открывай! - скомандовал решительный мужской голос. - Открывай! Мы знаем, что ты в квартире!
Попятившись назад, он уперся вещмешком в стену. Губы сами собой принялись шептать почти забытую молитву из тех давних времен, когда он ходил на службы в евангелическо-лютеранскую церковь.
Взяв себя в руки, Франц постоял, нервно оглядывая квартиру: комнаты, кухню, коридор, ванную с туалетом… Нужно было что-то предпринять. Ведь должен же отыскаться выход!
Бить в дверь стали реже, но сильнее.
- Пытаются выставить, - прошептал немец и вынул из кармана парабеллум.
Дверь и внутренний замок казались довольно хлипкими - десяток ударов плечом и путь свободен. Хотелось выиграть немного времени. Если затаиться, то через минуту последний бастион падет. За минуту он ничего не успеет придумать.
Трижды выстрелив во входную дверь, он быстро прошел в спальню к балкону. Гулкие удары в дверное полотно стихли. И покуда они не возобновились, он полоснул взглядом по окнам и балконам соседнего дома.
Никого. И ничего подозрительного.
Наступив на слой голубиного помета, Фишер осторожно выглянул за каменный парапет балкона. Взгляд его тотчас выцепил мужскую фигуру, прячущуюся за стволом единственного дерева. Второй мужик с пистолетом в руке дежурил под аркой, ведущей на улицу Машкова.
«Не достану, - скривился в отчаянии Франц. - Только патроны зря потрачу. И переполошатся от стрельбы все так, что через пять минут во дворе будет рота автоматчиков НКВД…»
Подняв голову, он поглядел на край крыши, нависавший над балконом пятого этажа. Высоковато. Дом старой довоенной постройки - каждый этаж метра по три с половиной. Да еще чердак. Был бы со здоровой ногой, непременно попытал бы счастья, а так… Только напрасно тужится.
Окна и балконы соседних квартир тоже находились не близко. Тут не спасла бы ни веревка, ни лестница. Да и где их взять?..
Пока он раздумывал, стоя на балконе, во входную дверь снова стали долбить.
«Не задел, - с горечью подумал Фишер. - Знать, опытные за мной пожаловали. Знать, не уйти мне отсюда…»
Скинув с плеча вещмешок, он поставил его на широкий каменный парапет. Еще раз, словно прощаясь, ощупал через брезент и газеты твердые золотые бруски. Сколько было сделано ради их поиска! Сколько потрачено сил! И все зазря. Где же та проклятая справедливость, о которой красивым голосом распевал пастор евангелическо-лютеранской церкви?..
Позади в квартире дверь уже трещала под ударами. Вот-вот и распахнется.
- Seien Sie verdammt, uners-ttliche Kreaturen!** - шептал Фишер, обвязывая лямку вещмешка вокруг левой руки.
Последние секунды он стоял на балконе ровно, ни от кого не прячась и глядя вдаль - туда, где синевшее над головой небо опускалось к горизонту.
Когда входная дверь после очередного удара слетела с петель и с грохотом рухнула в прихожей, он поднял пистолет, сунул ствол в рот и нажал на спусковой крючок.
По двору-колодцу разнеслось эхо выстрела.
Безжизненное тело Фишера свесилось через парапет, да так бы на нем и задержалось. Но тяжеленный вещмешок с тридцатью семью килограммами золота качнулся, завалился наружу и, потянув за собой за руку хозяина, полетел вместе с ним вниз.
Через пар секунд во дворе послышался сдвоенный гулкий удар. К лежащему на асфальте телу Фишера и вещмешку устремились двое мужчин.
- Что там, Василий? - первым появился на балконе Старцев.
- Готов!
Рядом у парапета пристроился Васильков.
- А слитки?
- Здесь! Все три! - крикнул Бойко. - И оружие.
- Ну и слава Богу, - буркнул Иван, возвращаясь в комнату. - Мне комиссар иной раз выговаривает, за то, что такие гады не доживают до суда. А по мне так даже лучше. Чего эту сволочь еще месяц кормить за счет трудового народа, если за все художества его все одно поставят к стенке?..
- Может и так, - не стал спорить Васильков.
И, перешагнув мертвого Судакова, направился к выходу…
 
* Miststueck (нем.) - сука
** Seien Sie verdammt, uners-ttliche Kreaturen! (нем.) - будьте вы прокляты, ненасытные твари!
 
 
Эпилог
Ближнее Подмосковье, лесной массив восточнее Ярославского шоссе; август 1945 года
 
По густому смешанному лесу, раскинувшемуся на многие километры северо-восточнее Московской окружной железной дороги, медленно брели двое мужчин лет тридцати - тридцати пяти. Впрочем, точно их возраст определить
сейчас не взялся бы никто. Оба были небриты, грязны, неопрятны.
Несмотря на жаркий день, на голове первого был коричневый кожаный шлемофон с завернутыми наверх «ушами». Темный поношенный пиджак, надетый на голое тело. Черные широкие брюки, легкие тряпичные туфли непонятного цвета. На плече его болтался немецкий MP-40, а на поясном ремне висел брезентовый подсумок с запасными магазинами.
Второй - широкоплечий здоровяк - был одет в добротную офицерскую форму: расстегнутый зеленый китель без погон, галифе, давно не чищенные хромовые сапоги. Кителек и галифе, видно, достались с чужого плеча, так как были слегка маловаты. Он также имел оружие: слева кожаный ремень оттягивала большая кобура с армейским Вальтером, справа болтался эсэсовский кинжал в черных ножнах. За спиной покачивался брезентовый вещмешок с остатками провианта и нехитрыми пожитками.
Огромный лес служил пристанищем для двух бандитов. В здешних речках и прудах, разлившихся от Мытищ до Оболдино, они ловили рыбу, в ложках и оврагах готовили на кострах пищу, спали, планировали свои вылазки. Сюда же возвращались после грабежей и налетов, отдыхали после «ратных дел» и зализывали раны.
- А помнишь в мае сидели возле озер, рыбку жарили? - неприятным басом спросил тот, что шел в шлемофоне.
- Мы с тобой каждую неделю к озерам шастаем. Чего ж я буду помнить? - неохотно откликнулся здоровяк.
- Не-е… мы тогда планы на осень строили. На юга собирались. Забыл, что ли?
- А, ты про это… Помню. Не срослось у нас разжиться агрегатом. Пробовали ж.
- Это да. Еле ноги от той падлы унесли. Не стрелять же посередки города.
- Кто ж знал, что он не спит и в окно бдит, сучара… Ты это, Игнат, возьми левее, а то в дорогу упремся. Слышишь, грузовик справа прогудел.
Дружок подвернул влево и, пройдя с десяток метров остановился.
- Ты чего? - прошептал здоровяк.
- Гляди-ка, Паша, - указал Игнат на темневшее впереди пятно.
Шагах в двадцати в зарослях орешника и в самом деле находи-лось что-то странное. С месяц назад или чуть раньше они проходили этой же тропой и не заметили ничего необычного. А теперь…
Осторожно приблизившись, Игнат отодвинул в сторону сломанную ветку с высохшей листвой.
- Машина, - выдохнул он. - Машина, Паша! Провалиться мне на этом месте!
Вдвоем они принялись раскидывать маскирующие автомобиль ветви. Скоро перед их взорами предстал немецкий красавец - черный Хорьх 830.
Обоим настолько не верилось в свалившуюся удачу, что пяток секунд они стояли и воровато оглядывались по сторонам. Казалось, прямо сейчас из-за деревьев появятся хозяева машины и, направив на них ружья, попросят отойти подальше.
Но вокруг было тихо. Никто не вышел, и даже не шевельнулся ни один кустик.
Первым опомнился здоровяк Павел.
- Давненько стоит, - уверенно заявил он. - Недели три, а то и месяц. Видал, как ветки усохли?
Игнат же, прищурившись и скребя пятерней грязные волосы, вдруг припомнил:
- Слухай, Паша! А не та ли это колымага, что стояла в Михалковских тупиках, когда мы грузина порешили и чистили?
Кореш задумался, оглядывая сбоку Хорьх.
- Может и та. Темно тогда было. Не запомнил…
Разошлись по кустам. Один заглянул в кабину, второй полез в багажник.
- Живем, Паша! - донеслось из-под открытой крышки.
- Чего там?
- А иди, глянь…
Сбоку в багажнике стояла канистра с бензином. Рядом - два набитых под завязку вещмешка. В одном аккуратной стопкой лежали мужские теплые вещи, офицерская форма с погонами капитана и длинный темный плащ, в другом - рыбные и мясные консервы, три бутылки водки, сухари, две плитки шоколада, чай, сахар. В глубине довольно просторного багажника нашлись две пары новых ботинок.
- Даже скафандр* имеется! - возрадовался Игнат. 
- Пригодится. Похоже, кто-то ноги делать мылился, да не вы-шло, - резонно заметил здоровяк. - Ну-ка, погодь…
Сев за руль, он поискал ключ зажигания. Не найдя, полез под приборную панель.
- Дай-ка скобу**, а то мой свинокол*** здесь не помещается.
Игнат подал ему свой небольшой нож.
Через некоторое время Паша чертыхнулся, выскочил из кабины, поднял капот моторного отсека…
Электро-система и стартер ожили, когда он подключил к аккумулятору клеммы. Мощный восьмицилиндровый мотор работал ровно, тихо.
- Деловитый у него был хозяин! Рябушник****, или по жизни маклевый*****! - показав в широкой улыбке два золотых зуба, Паша включил заднюю передачу. - Чего рот разявил?! Занимай место - билеты куплены!
Игнат запрыгнул на правое сиденье, захлопнул длинную дверцу.
- Куда мы?
- За реку******, а может и дальше. Одно знаю, что мечта наша стала ближе. На этом агрегате и ювелирку зараз обнесем, и на юга с добытым рыжьем смотаемся. Держись крепче!..
Хорьх выбрался задним ходом из зарослей орешника, развернулся и, выбирая путь меж деревьев, неспешно покатил к шумевшей неподалеку дороге…
 
* Скафандр - военная форма
** Скоба - нож
*** Свинокол - кинжал или нож большого размера
**** Рябушник - таксист
***** Маклевый - сообразительный, умелый, мастеровой человек
****** За реку - далеко от дома, другой конец страны