А у нас во дворе есть девчонка… Ну как девчонка? Очередная приблуда нелёгкой судьбы. Вован, по старой памяти, ей с нашего кичмана маляву писнул - дескать, так мол, и так, драгоценная Варвара Степановна, здесь фраера кучеряво живут, так что подхрамывайте.
Вот и прихромала она к нам, на запахи.
И тут же принялась хозяйничать. Под лесенкой, где у нас стройматериалы, особняк себе отгрохала, украсила его декоративненько в стиле помойного минимализма – ну там, гнильё всякое, требуха, рыбьи головы... Словом, уютненько.
А по вечерам с Вованом через дверку камеры взялась перестукиваться. Перетирать, так сказать, за жизнь скорбную. Он ей про будни барака мяукает, про паханов местных люто беспредельничающих, а она ему весточки с воли шлёт, с женскими приветиками.
Ну а мы с утра всю эту перепись с крыльца и с дверей смахиваем, предварительно, конечно, Вована в записное мордой макнув. Поскольку он у нас слабовидящий, и только носом читать может.
А Варвара только и знает, что христарадничает.
«Подайте на пропитание, горемыке-сиротке!». А потом хряп – и чана объедков, как не было.
Я говорю:
- Может она с братвой делится? В общак скидывает? Ну не может столько жрать кошка, не реально это!
А жена говорит:
- Она ж беремена.
- Где?! – кричу. - Это у неё просто шкурка отвисшая!
Потому как понимаю - дело на вселение идёт, ибо беременным у нас даже в половых прихотях не отказывают.
А жена:
- Это у тебя, - говорит, - шкурка отвисшая. А тут, к гинекологу не ходи, на сносях баба.
- Тогда пусть, - кричу, - на палочку пописает! Хочу видеть полосочки!
- Какие тебе ещё полосочки?! Она сама - в полосочку! Где ей рожать, бедной? Как на помойке вынашивать?
- Ещё одну прихожанку, - ору, - Боливар не вывезет! В пастве и так уже пастей не счесть!
- Но ведь она же жертва! - приканчивает меня жена контрольным в голову. - Её ж изнасиловали!
А у меня как раз пролактин повысился - слёзы лью, молоком капаю. Ну и потёк я.
- Да идите вы все, - говорю, - в гинекологию! Только на корм и работаю.
И ушёл, хлопнув дверью… аккуратненько.
А Варвара встала у нас на довольствие. Хоть хрящи, хоть копыта, хоть косточки - всё вчистую грызёт - чёрная дыра, только в полосочку.
А недельки через две вдруг бац! – и снова хоть на подиум - изящная, подтянутая…
Я говорю:
- Видишь, отжиралась она, а ты про какую-то беременность выдумала…
- Так родила, - говорит.
- Кто родила? Когда? Где акушеры? Где «скорая»?... Или я родов не видел?.. Где послед? Где – «тужься, дыши!»? Где эпизиотомия?!
- Так это же кошка.
- И что? Она их выблёвывает?! Или - сумчатая, и по кармашкам распихала своих выбля... деточек?.. Кстати, где они? Где эти плоды свального греха и группового насилия?!
В общем, отверг я версию Варвариного размножения. А жена всё ходит и изумляется:
- Что ж она за мать? Неужели детей бросила?!
Я говорю:
- Что ты, мать, какая мать, она же сама ещё несовершеннолетняя?!
А Варвара знай себе попрошайничает, изводя своими аппетитами весь наш приют и его обитателей.
Видя, как жратва мешками из дома выносится, Байрон опять стал обжираться до блевотины, а Бомжиха воет, как душегуб: «у-у-убью-ю-ю-ю!», и на стены кидается.
Только косой Вован с Варварой через дверь любезничают.
Я жене говорю:
- У нас и так ситуация революционная, а ты смотри какую бочку пороха ещё сюда привадила. Вован с Варварой спелись, ночами «Марсельезу» на два голоса орут, того и гляди на буржуев этих кинутся с вилами!
А она меня и не слышит будто. Всё ходит настороженная, прислушивается.
«Где же детки? Где детки?»
А однажды врывается.
- Нашла! – кричит. - Эврика!
Ну думаю – всё, кранты вселенной. Архимеду не удалось, так эта её уделает.
А то, оказывается, она гнездо обнаружила. Гнездилище!
Пошебуршала волшебной палочкой. Приказала всем выйти из сумрака. И поползли из под лестницы исчадия – пятнистые, полосатые, в ромбик, в треугольник, в крапинку… Словно Варвару приезжий цирк изнасиловал, включая клоунов!
Так что мне теперь хоть кровь, хоть что сдавай, чтоб прокормить пятёрку этих цирковых выбля… наследничков.