Смотрим сериал «Вертинский» и, честно говоря, пока мне совсем не нравится. Это притом, что выбор исполнителя главной роли - большая удача, он как раз играет очень здорово и внешне похож. Ну, на мой вкус Вертинский должен быть более хулиганским, что ли, с учетом его детства и всего того, через что он прошёл - но это и правда дело вкуса. Если не читали, обязательно прочтите его мемуары «Дорогой длинною» - это одна из лучших книг, которые встретились мне за последние годы. Я здесь на неё ещё сошлюсь. Вообще ведь непонятно, как он выжил - не то, что как стал тем, кем стал.
Главное, и другие актёры-то играют все хорошо, в том числе (как всегда) и присутствующий у меня в фейсбучных друзьях Геннадий Смирнов, а Авдотья Смирнова - одна из любимых режиссёров, и мизансцены красивые, но… Получилось какое-то мельтешение картинок и персонажей - ни духа времени, ни духа места (ну, задержитесь вы в Константинополе, дайте людям просто посмотреть на то, как на площади Тюннель вчерашние князья продают последнее; или покажите атмосферу какой- нибудь «Бродячей собаки»), ни, главное, эволюции самого главного героя.
Нет, я понимаю, что легко критиковать. Но ведь можно было просто побольше взять из упомянутых мемуаров - благо, они очень визуальны. Там есть что взять. Мы вот в нашем «Господине оформителе» воспроизвели только три монолога - но они стали ключевыми для показа перехода от богемного декаданса к войне и революции. Первый - про то, как санитар Вертинский пел колыбельную Бальмонта умирающему солдату. Второй - про мир богемы, третий - про погубивший его кокаин. Здесь вообще наши актёры сыграли потрясающий спектакль в спектакле. Но речь не об этом. Нам ещё не удалось втиснуть удивительное описание Вертинским «прихода», когда Пушкин сходит с пьедестала и садится вслед за ним в трамвай и он вдыхает запах его крылатки, или из детства - когда в Киево-Печерской Лавре детьми они как бы прикладывались к мощам и ртом собирали медяки. Ну почему не показать это? Куда как выигрышнее.
А с чего эти мемуары начинаются? С его первого детского воспоминания: мертвой матери. Это практически невозможно читать; задаёт тон всему, что последовало в его жизни. А тут две реплики. Сестра: «Ты помнишь маму?» Вертинский: «Да. Мёгтвую». Ну ребят, ну камон. То же самое и про кокаин: единственное, что осталось - это крыша, усеянная склянками из-под него, но за этим же целая история! Как говорится в анекдоте, ни хрена себе басню сократили.
К сожалению, приходится вынести вердикт, что в нынешней массовой культуре (да и в жизни, наверно) полностью выхолащивается содержание в угоду внешней оболочке - тоже, кстати, не больно тщательно сделанной. Вот другой пример: недавно смотрели сериал «Пищеблок» по Иванову про пионерлагерь: не зря, видать, писатель опять убрал своё имя из титров. Люди, снимавшие его (режиссёр 1985-го, кажется, года рождения) понятия не имеют об этой субкультуре - им, видимо, что Вертинский, что брежневский СССР. Ну не говорили тогда «по ходу». Ну не могло быть у входа в лагерь статуи горниста с торчащей арматурой вместо руки. И так далее. А превращение главного вампира Шакурова в конце в на коленке сделанного компьютерного монстра - это в самом дешёвом Болливуде уже не делают, просто ржать хочется. Ау, Цекало, ты, вроде, умный мужик? Сделал бы дракона о трёх головах - с Богатыревым и Пороховщиковым, а рядом чтоб Кайдановский кричал: «Убей его, Шилов!»
А Цекало мне тут в ответ: «Сам ты дурак. Твой «Чужой среди своих» никто из моей таргет-груп не смотрел, пионерлагерь для них, действительно, примерно то же, что Ледовое побоище (про которое, впрочем, они тоже ничего не знают), и вообще, ты в курсе, что набирает миллионы просмотров в Инстаграме?»
Ладно, что-то я разбрюзжался. Хотел поговорить еще собственно про героя. А вернее, про мое восприятие Вертинского. Должен сказать, что во второй половине жизни он стал мне гораздо интересней и дороже, чем в первой - хотя пластинку его (по-моему, единственную в СССР) я слушал с детства. Но мне все это в юности казалось каким-то исключительно салонным маньеризмом, а уж выходы в костюме Пьеро, интонации и все прочее - так вообще дешевым кичем.
В книжке «Детали и дали» есть заметка о преимуществах старения, но я, кажется, забыл одно: способность прорваться через внешнюю форму. А если это сделать, то понимаешь, что ариетки Вертинского, в каждой из которых - целая история и пласты, которые не высказаны словами, заложили основу много чему, но прежде всего, конечно, авторской песне, как бы сами авторские певцы это ни отрицали. А открещивались они от Вертинского (как, например, Окуджава в своих интервью), думаю, потому, что советской власти удалось вбить в умы населения: Вертинский - это пошлость и мещанство. Что, конечно, неправда.
Ну, Окуджава-то действительно не очень близок к Вертинскому, у Булата Шалвовича все больше библейского типа многозначительные притчи (это ужасное упрощение, но (у)простите), а у Александра Николаевича, как было сказано, баллады, истории. Кто реально многое унаследовал от Вертинского, так это - при всей разности формы - Высоцкий. На этом мы сошлись с профессором Георгием Хазагеровым, с которым эпистолярно общаемся хоть редко, но метко.
Недаром в «Месте встрече» Жеглов, в смысле, Высоцкий, которому Говорухин запретил там петь собственные песни, сев за пианино, затянул про китайчонка Ли.
Кстати, когда в нашем спектакле режиссёр Сергей Крайнев сказал мне насчёт одной из сцен: «Не надо музыки. Напой, выходя, что-нибудь сам», у меня непроизвольно вырвалось «Матросы мне пели про остров…» и далее: «Я больше не буду поэтом, я в море хочу уплыть». Наверно, потому, что Вертинский - это дух времени, что перед революцией, что по его возвращении после войны, когда, говорят, при полном отсутствии рекламы люди штурмом брали залы на его концертах. (Нет, не бойтесь, я не сравниваю себя с Высоцким - я вообще, как правило, нормальный.)
А с Георгием Георгиевичем мы всегда в посланиях друг другу обсуждаем вопросы, крайне важные для судеб отечества и текущего момента. В последний раз такой: почему мелодия припева песни Высоцкого «Если друг оказался вдруг» почти полностью повторяет рефрен песни Вертинского на стихи Георгия Иванова «Над розовым морем»? Не мог же Высоцкий просто украсть мелодию - он никогда этого не делал? Процитировать или стилизовать как раз мог: знаменитые «Привередливые кони», а тем более «Эх, раз..» - это, конечно, не что иное, как цыганочка с выходом.
Так вот, я рад, что мэтр согласился с моей логикой. Вроде совершенно разная эстетика - там «влюблённые пары под рокот гавайской гитары», здесь бородатые мужики с ледорубами. Но ключевая строчка Иванова: «мы жили тогда на планете другой», именно к ней Высоцкий делает зашифрованную мелодией рефрена отсылку. Бесконечная горная свобода для свинцовой беспросветности Советского Союза - такая же другая планета, как утонченность «розового моря» - для 1925 года, где с одной стороны границы красный террор, с другой эмигрантские скитания. Георгий Георгиевич дополнил, что и у Иванова речь идёт про «друга дорогого», а у Высоцкого в некоторых песнях роль другой планеты выполняет именно море. Цитирую: «Ведь у Высоцкого "вот и исчезла дрожь в руках" есть и в морском и в горном вариантах».
А по поводу границы - чем дальше, тем больше меня поражает истинный, а не показной патриотизм Вертинского, его многолетняя тяга вернуться на родину, несмотря ни на огромный успех в эмиграции, ни даже на вполне возможные арест и расстрел. Он раз за разом писал прошения - они то отклонялись, то оставались без ответа. И только после войны пустили и не арестовали, а просто перекрыли кислород. Потому он вскоре и умер, наверно.
Вообще, поразительные жизнь и личность.
На фото: сцена не из сериала, нет - из нашего спектакля.