ахинестически-поэмическая эклект-стимпанк фэнтэзи
(о т р ы в к и и з р о м а н а в 3-х к н и г а х )
...Анж Дуда присутствовал на встрече, будя всему тому непосредственным свидетелем. Стороны прибыли на стратегических стимпанк-дирижаблях. Сталин – со Власиком, а Гитлер с пилотицей в сапогах и в кожаном лётном купальнике. Дуде, стоявшему поодаль Гитлера и свиты, пилотица приглянулась. И, когда Гитлер удалился беседовать со Сталиным, Дуда негромко, но галантно предложил пилотице:
– А пойдемте-ка, покажу вам Кагановича.
– Я предана кагану фюрера! – холодно ответила пилотица, презрительно сделав тонкие губы, чем обескуражила Дуду, у которого даже, казалось, и его синий твидовый пиджак покраснел. Поправив складки купальника, летчица, направилась, было, к Гитлеру, но ее жестом остановил Рудольф, дав понять, что мешать фюреру именно сейчас не следует: как раз решается судьба Польши. Оставшийся не у дел Дуда, нервно засеменил к фуршетному столу и жадно набросился на келбас в подливке из хрена. «Тоже мне ухажер, – подумала о нем пилотица, хоть бы шнапса или пива попробовал. Жрет – и не пьет! У такого не вредно будет страну забрать и поделить между Рейхом и Россией. Такому – не нужна никакая Польша». Поняв, что в данной ситуации Гесс ей не помощник, пилотица устремилась на стоянку искать личный дирижабль Геринга, помня, что там внутри был паровой аппарат прямой радиосвязи с фюрером, который сейчас увлеченно поведывал Сталину рецепт вегетарианской шаурмы со спаржей «По-берлински».
Несмотря на то, что встреча проходила тайно, в обстановке повышенной секретности, все же, материал «для репортажа» собирали, завербованные людьми Абакумова Ольга Скобеива, под псевдонимом «Урсула Пфайфер», одетая в форму эсэсовского фотографа, и ее будущий муж Евген Попов под именем Ганса Рихтера, помогавший сервировать и переодетый, ради замкового колорита, в костюм, как бы, наполовину шутовской – фрак с колпаком. Первоначально Советская развед-ставка планировала командировать на сбор информации по встрече товарищей Районного и Губерниева, до которых уже были доведены задания с адресами и явками, …но в последний момент все поменялось. Товарища Губерниева нашли не достаточно спортивным и нестойким к крепким напиткам. У товарища Районного же – была тугоподвижность указательного пальца, а пятизарядный перстень-револьвер, который специально для него, на всякий непредвиденный случай, изготовили в одной из секретных лабораторий – имел недостаточную силу убоя.
Ольга с «Лейкой» на груди явно проигрывала лощеному блеску модной пилотицы, и ущерблённая в самолюбии, пыталась придать себе уверенности, живописно ставя ступни своих ног – в положение свастики.
Встреча Гитлера со Сталиным – своим чередом, мерно и без эксцессов проходила в интерьере чехословацкого замка, незаметно охраняемого, бывшими в штатском – людьми из СД и Гестапо.
…А, в это время, сквозь белые пузатые тучи по направлению из Рублевки в сторону Берлина – летел неприметный, обтянутый джинсовой тканью – дирижабль, с развивающимся ЛГБТ-флажком на кабине, подвешенной к раздутой, цвета джинсов, сигаре .
Одетая в модный мышиный комбинезон пассажирка джинсового дирижабля – Ксения Сыпчак, склонившись над планшетом, спешила подготовить подлежавший изъятию из интернета – список компрометирующих ее роликов, о чем она хотела просить фюрера. Ведь было известно, что только фюрер и его Великий Рейх способны оплатить за весь мир «7-ю винду» и убрать из довоенного паронасосного инета компрометирующие Ксению ролики. В предстоящих переговорах с фюрером у Ксении – был в рукаве козырь! Кроме того, что она натренировалась перед зеркалом безукоризненно встрепывать руку в приветствии – она была уверена, что это ей идет, как никому, – она имела нечто еще, что могла предложить Адольфу Алоизовичу взамен. Это были компроматные ролики на – хватившую лишнего и ставшую разговорчивой – на одной из пикантных вечеринок – Настасью Валочкову. Откуда было знать наивной Ксении, что Гитлер находился не в Берлине, куда она направлялась, а на территории Чехословакии. Ее знакомые Агенты Поповы-Скобеивы, с кем могла бы связаться проворная Ксюша – также были – по известной причине, – не в Берлине, и из Праги планировали сразу же – на миниатюрной подводной лодке качественной нидерландской ручной клёпки – отправиться в Албанию – на роспись.
Сталин с Гитлером заседали, деля Польшу, в Пражском замке. Бил Гейц, озабоченый перенаселенностью планеты, – отсчитывал наличные для передачи разработчикам вируса «горбатой анорексии», свежесработанная вакцина от которой – была ему привита накануне…
Ксения – летела в Берлин. Анастасия разминалась перед тайной встречей с Николаем – восседала в шпагате на тихом безлюдном участке на трубе газопровода, идущего из России в Катар и оттуда дальше – в Соединенные Штаты. А, тем временем мл. лейтенант Путен наклеивал изображение панды на лобовое стекло своего, сверкающего на солнце медно коваными боками, изрядно потрепанного в шпионских переделках, – «Ауриса».
Преданная Гитлеру пилотица Марта Брюгге – не зарекомендовала себя злой, или доброй, или недотрогой. Будучи неглупа и недурна собой она в большинстве случаев – и на земле и в небе – была способна возвышаться над ситуациями и принимать верные решения. Оставив Фюрера делить Польшу и, идя по незнакомым улочкам Праги, пилотица дышала полной грудью, наслаждаясь, сей раз, жизнью в – особенности. Причиной тому были «сталинские соколы», недавно потрепавшие ее в небе Испании. В последнем бою один из них, приблизившись с тыла, повредил пропеллером хвост ее машины, надеясь, что, выпрыгнув с парашютами, они приземляться вместе, и он, уже на земле – поступит с нею должным образом, – два …или три – раза. Но спускавшихся на парашютах враждующих пилотов, к счастью, или к сожалению, разнесло на километры порывами ветра и каждому из них собственным путем пришлось пробираться к своим. Скорее всего – «ивану», притворявшемуся испанским ассом – повезло: пилотица неплохо стреляла из вальтера и блестяще могла метать сюррикены. …Наконец, напротив одного из пивных подвальчиков пилотица заметила дирижабль своего экселенца. «Масса Геринг» – так Марта, про себя, величала своего прямого начальника, любившего с детства – как и Лейба Бронштейн – бросать в топку войны «живую силу».
…Сталин рассказывал Гитлеру свежий анекдот про издевательства Черчилля и Рузвельта над Шендыровичем. Красный агент Путен, сидя за рулем медно-«Ауриса», проносился мимо Констандина Эрнста, мечтательно прогуливавшегося с сыном Мезулиной по Большому Арбату. А блюстителю порядка Авакову – уже третью ночь являлся во сне Сашко Билый и, душевно заглядывая тому в глаза, спрашивал – «Арсене, – чого ти менi не купив краснодарського чаю?..»
При виде Марты два рослых эсэсовца охранявшие дирижабль Геринга, чуть отойдя, индифферентно встали в пол-оборота к пилотице. Они знали о ее негласном праве – в любое время входить в кабину дирижабля командующего авиацией Рейха. Многострадального рейха, какой после обид, нанесенных маршалом Фошем, начинал вставать с колен – стремительно и победоносно. Пилотица простучала каблуками сапог по четырехступенчатой лесенке и оказалась внутри дирижабля. Марта набрала ей известную комбинацию цифр замка и крышка паро-коммуникатора поднялась вверх, обеспечивая доступ пользователю.
Уксусно-спиртовые усилители клавиатуры срабатывали бесперебойно и Марта, не обращая внимания на струи горячего пара, то и дело вырывавшегося между ее пальцев из множественных клапанов передатчика, – многократно и настойчиво отстукивала своему фюреру депешу: «Срочно прекратите переговоры со Сталиным о разделе Польши тчк. Официант русский шпион тчк». Парофонограмма должна была быть доставлена – прямо в карманный приемник адъютанта Гитлера. …Но Марта не могла и подумать, что разработанный лучшими умами рейха безотказный прибор фюрерового адъютанта майора Куртца, был испорчен, – заблаговременно – был залит вязким нигролом посредством умелых манипуляций официанта Ганса Рихтера, на деле бывшего русским агентом. Евген, закончивший свою миссию, уже мчался на пароцикле, заранее приготовленым для него сподвижницей Ольгой. Под мясистым афедроном Евгена два сверкающих лаком лиственничных колеса его паромото в пронизанном сыростью воздухе весенней Праги – нервно поскрипывали деревянными спицами.
Марта, расстроенная нерабочим состоянием приемника Куртца, покинула дирижабль массы Геринга. Идя уже в сумерках – она заметила: там и сям, а еще и вон там – мелькала тень опытного держателя» «дули в кармане» Андрэ Пальчевского. Зачем этот Пальчевский нужен вообще? – думала про него Марта – ведь столь же непотребен и излишне шумлив, как и эта русская певица, бывшая эмигрантка. Ведь не может этот Пальчевский – ни победить вирус, ни убить одной пулей всех причастных к убийствам на майдане. Любые эмигранты, не желающие оставаться на родине, были Марте – весьма не милы. А еще в мэры желает! Сама Марта могла – летать, истреблять… и еще – любить своего фюрера и курить. Замахиваться на иные виды деятельности ей было несвойственно. «Зачем люди безответственно говорят о том, чего никогда не сделают» – размышляла Марта, – вот, – что ему здесь надо, на стоянке дирижаблей?» Рука Марты непроизвольно потянулась к кобуре…
Среди пушистых туч, в небе над полями Советской России плыл корпоративный дирижабль светло-агрономического цвета. И, пока Гитлер со Сталиным трудились над разделом Польши, Евген Попов «давал – как говорится – копоти» на пароцикле, удирая от гестаповских ищеек. И, пока рука Марты, тем временем, – тянулась к кобуре с «вальтером»… …Главный пассажир агрономического дирижабля Дерипраска, сквозь наполненную водой полую линзу, ревниво всматривался в бесконечные, серебристые ковры из, давших всходы, озимых – богатых магнием алюминиевых огурцов и витамином В307 – ЦАМовых помидоров.
Сделав кувырок и, изящно приземлившись на ноги, Анастасия покинула хребет газовой трубы, на которой восседала в шпагате на протяжении беспощадно установленного ею для себя – отрезка времени. Место для тренировки и медитации было выбрано – не совсем удачно: время от времени внутри трубы шелестели какие-то твердые фракции, заставляя отвлекаться и вздрагивать во время медитации. Но все равно, будучи по жизни труженицей и здоровой оптимисткой – она чувствовала себя вполне готовой к пикантным ролевым играм с Николаем. «Да, – надо будет не забыть слетать в Прагу, чтобы помочь Ксюше встретиться с Гитлером, – я же ей обещала» – вспомнила Настасья, уже садясь за руль перламутрового пароавтомобиля, подаренного ей последним любовником – богатым и обожавшим «длинноногастеньких».
Никто бы – и не подумал, что Баксков, никогда не державший в руках механизм сложнее и тяжелее варгана или микрофона – мог выделывать на своем фотонно-паровом дирижабле «мертвые петли» и крутить «восьмерки». Все началось с того, что однажды, после выступления Николая в Дрезденской опере, к нему подошел, восхитившийся его легчайше-пренебрежительной манерой исполнения сам Вернер фон Браун и, выразив свое восхищение, преподнес ему в дар фотонный, квантово-механический преобразователь на быстрых углеводах. Известный колоратурный сопран тут же отогнал свой дирижабль в сервис и попросил специалистов установить на него подаренный преобразователь Вернера. И тут началось: равных – на земле и в небе – Николаю – почти не стало. Дирижабль Николая первым прыгал со светофоров, обгоняя всякие другие, сверкающие разноцветной лакировкой аппараты известных фирм, что по маневренным и тех. характеристикам – в сравнении с его «Таисией», – на деле оказывались жалкими поделками. Удобно утонув в анатомическом сидении фирмы «Икея и внук Эдиты», Николай, шевеля ногами и держась за штурвал – привычно вел свой дирижабль, именно в сей момент – на тяге педальной. Этим он не столько экономил топливные фотоны, сколько поддерживал физическую форму. Постоянно сверяясь с картой, Николай держал путь в направлении чешской деревушки Калиште, – родины его любимого композитора – симфониста и песенника – Малера. …Именно там должна была состояться его встреча с вожделенной, желанной и такой неповторимой и божественно-гуттаперчевой – Настасьей. Николай и Анастасия – как и весь мир – не знали о временном бункере Гитлера, скрытно находящемся в тех местах и обустроенном на время переговоров о разделе Польши. Не знали они и о приказе, полученном пилотицей Мартой – сбивать без предупреждения все дирижабли, на бортах которых не имеется секретной условной подсветки. Откуда простым практикующим артистическим натурам было знать о шпионских условностях жестокого беспринципного грязнополитического мира, который дуче и фюрер постепенно скатывали к явлению, с еще небывалыми в стимпанк-мире – последствиями.
Пальчевскей, крепко любивший абсолютно всякую свою жизнь во всяческих ее проявлениях, гипертрофированно развитым своим – 6-м чувством, почуяв опасность – неподвижно распластался на кабине дирижабля доктора Геббельса. Он помнил совет Берл Лазера, какой тот дал ему на одном из субботних Шаббаттов: «Если, вдруг, – что – замри и не шевелись!» …Всматриваясь в пространство между дирижаблями, Марта, с «вальтером» наготове, прошла мимо абсолютно недвижного, распластанного на стенке кабины, Андрея, слившегося, казалось, со всей неподвижной материей, что имела место быть на необъятной стоянке дирижаблей. …Когда шаги Марты совсем затихли, Пальчевеский зашевелился и, верхними альвеолами легких, осмелился вдохнуть немного воздуха.
Лже-Ганс Рихтер, блестяще проведший операцию по выведению из строя вражеского коммутационного имущества, заглушил свой паро-мото на перекрестке улиц Чапека и Ежа-с-бажен. Дымок от перегретых колес щекотал ему ноздри. Он думал о своей лже-Урсуле-Ольге, что на данный момент оставалась в самом логове врага. Оставалась – в полном одиночестве. Но – что поделать. Таковы суровые будни практикующего по контракту разведчика. Да ведь и Ольга-то – сама виновата. Именно она беспрестанно клевала ему мозги: «Давай, поработаем на Абакумова – и виллу на Кипре приобретем!» …«И с кем теперь жить на этой вилле, если с Ольгой что случится?» – роились мысли в голове разведчика. Да и самому Евгену надо было выжить; весь город был наводнен ищейками Мюллера. Настанет день – и ему конец. Евген был не наивен, – он знал, что его фото утром будет в городе на всех остановках пародилижансов. Весь внутренний мир в теле Евгена – вдруг запаниковал от мыслей, что о нем не помнят, забыли! Он почувствовал, как сердце заполняется досадой на сидящее в Москве, в уютных кабинетах, начальство. От холода, Евгена, который забыл снять с лацкана фрака бейдж с надписью «официант» – бил озноб. Ко всему, – он чувствовал жуткий голод. Непрошенные капельки слезинок напрашивались вытечь из его глаз. Тело мозг и желудок разведчика, какого – наверняка предало начальство – уже впадали в депрессию, …как вдруг послышались звуки несущегося по Ежа-с-бажен – мощного паромобиля, уже прорезающего светом фонарей предутренний сумрак улицы. Дверца автомобиля, едва сделавшего «полицеский» разворот, открылась как раз напротив трясущегося от холода агента Евгена, в голове которого тут же пронеслась мысль: «Вот – и конец». …Но, вместо пули в живот, до агента Попова-Скобеива из открывшейся дверцы донесся уверенный и спокойный голос лейтенанта безопасности Путена: «Быстро сюда!». Прежде, чем утопить в пол педаль пароакселератора, Путен сорвал с груди Евгения и бросил поверх опущенного стекла наружу – бэйджик, с надписью – «официант».
Cоветский резидент лейтенант Путен – уже дал, более везучему, чем талантливому, агенту Евгену Попову-Скобеиву – новое секретное задание. И оно состояло в том, чтобы, независимо от Вайса, сделать свои альтернативные замеры черноземных Прибалтийских земель и вывести средний размер, еще не попавших в банки, шпрот. «Главное, – думал лейтенат Путен, везя в багажнике „ауриса“ агента Скобеива – чтобы Владимир Рудольфович Соловеев-Ульрихт не разбазарил бы, одним воскресным вечером, «истины, рожденные от споров». А, точнее, – некоторые, ему известные обстоятельства, касающиеся операции по скрытным замерам Чухонских земель Поповым-Скобеивым. Повидавший виды опытный спецслужбист лейтенант Путен – как никто понимал, что – ни в одном споре – еще никогда не родилось – ни единой истины. Просто – кто-то из спорящих – ловчее навязывал свое мнение другому.
Настасья, обгоняя редкие пародилижансы, напористо давила на пароакселератор своего перламутрового каучукоколесного аппарата, с легкостью съедающего километры Чешско-Моравской возвышенности. Сделав значительный крюк, ради запутывания следов, которые по ее мнению должны были отслеживать настырные репортеры светской хроники, мнимый биограф Швейка, а на самом деле – сексуальная туристка, – приближалась к условленному месту – со стороны Моравске-Будеёвице. Она несколько устала от верчения баранки и постоянного утомляющего слух посвистывания пара в механизмах аппарата, но знала, что скоро у нее будет время отдохнуть, а заодно и, сперва – насладится растяжкой, перед вожделенным, полным сладких неожиданностей «квестом». Паро-маршрутизатор на приборной блистающей позолотой, доске – показывал, что осталось проехать мост через речку, а там и уютная гостиница, которую через подставных лиц уже на протяжении последних полутора лет полностью оплачивал Бари. …На мосту перед известным местечком оказался полицейский пост с внимательными людьми в форме, какие проверяли вереницу остановленых пародилижансов – интересовались пассажирами мужчинами. Настасью пропустили без лишних формальностей, вероятно, отдав должное эксклюзивности ее аппарата, что – напрочь – исключила подозрительность полицейских. Еще пару поворотов и, к остановившемуся у подъезда гостиницы паро-авто Настасьи – предупредительно приближалась парковочная обслуга. «Я – на месте! Теперь – отдых в предвкушении рая!..» – подумала Настасья пред тем, как снять очки и покинуть кабину остывающего паро-авто.
Через минуту после прерывистого сигнала тревоги дежурная пилотица Марта Брюгге была в кабине своего «хенкеля» и, запустив двигатель – уже выруливала на «взлетку». Мощные паромембранные шумоуловители – одно из выдающихся инженерных достижений рейха – учуяли работу винтов неопознанного дирижабля – за много километров до бесполётной зоны. Брикетно-урановый радар с совершенной паро-стрелочной индикацией безошибочно направлял самолет Марты навстречу летящему выше птиц дирижаблю Николая. Любимец вождя, обладатель самого золотого голоса паромеханической эпохи колоратурный сопран – в полудреме, одев наушники и включив автопилот, слушал пластинку с Каем Метовым и изредка поглядывал на проплывающие облака.
Марта решила использовать пароогнемет и пулемет «спарку», стреляющий игольчатыми патронами – одновременно. Раздумывать было некогда: оператор паро-шумоуловителей немного зевнул, попив накануне шнапсу с крестьянками-чешками, и неопознанный дирижабль – плыл уже почти над Калиште. Сделав круг над непрошеным гостем, Марта разобрала на его борту непонятные ей кириллирические знаки – «ТАИСИЯ». Выполняя свой недвусмысленный приказ, пилотица, зайдя сверху и с тыла и, поймав в прицел кусок раздутой сигары – потянула на себя гашеточную ручку. Из носового пулемета эксклюзивного два ноля девятого хенкеля в неопознанную сигару брызнули светящиеся пунктиры. Огурцеобразный непрошеный гость с непонятным для пилотицы названием – почти в мгновение запылал малиновым пламенем. …Уже, беря обратный курс на свой аэродром, Марта заметила внизу, едва освещенного светом догорающего дирижабля, – пилота, что спускался на аварийном паро-кевларовом шаре, – также подарке Николаю от Вернера фон Брауна.
Марта не имела садистских наклонностей и не стала стрелять по спускающемуся шару; свой приказ – она выполнила. На земле пилотом дирижабля-нарушителя – пусть занимаются люди Мюллера из IV-го Отдела РСХА.
Урсула Пфайфер, – она же Ольга Скобеива, вторые сутки сидела в камышах в прохладных водах Влтавы. Утепленный водолазный костюм немного спасал от длительного соседства с холодной водой. После того, как ее напарник и сожитель Ганс-Евген залил нигролом приемник адъютанта Гитлера – Куртца, Ольга, по предусмотренному ходу операции, – сперва, запершись в туалете, переоделась трубочистом и, вылезши на втором этаже из камина – ушла через окно. Далее ей пришлось откопать в тайнике водолазный костюм и сидеть в воде, пока не успокоятся все агенты Мюллера, со своими собаками, и пока за ней не придет человек с красной удочкой. Человека не было третьи сутки. И с каждым часом ожидание становилось все томительнее. Редкие рыбаки, появлявшиеся время от времени у реки – все были с обыкновенными удочками. Ко второй половине дня, что как раз наступила – рыбаки обычно исчезали. И только один настырный мордастый чех в гуцульской шляпе – тупо не отрывал глаз от поплавков своих удочек. Упоротый рыбак был помехой в осуществлении желания намерзшейся в воде Ольги – хоть немного попрыгать на берегу, чтобы согреться. Рыбак не спеша поднялся с походного табурета, потянулся… Стал, наконец, собирать свои снасти. Собрав все, он неожиданно достал откуда-то красное удилище и воткнул его в прибрежный песок. Рыбак на паро-мото с коляской, это был Владимир Рудольфович Соловеев-Ульрихт, выполнявший, по приказу лейтенанта Путена, свою миссию по переброске на родину агента Скобеивой – бережно встроил в коляску своего паро-мото посиневшую от холода Ольгу. Затем накрыл пледом и, на заранее приспособленные к боковинам коляски кронштейны – приладил площадку с пенопластовым, якобы запасным двигателем, от своего же паро-мото. Ольга стала совсем не видна постороннему глазу. Пенопластовый же – двигатель – был специально изготовлен на заводе «Молот» в секретном отделе с использованием новейшей паро-голографической технологии и его невозможно было визуально отличить он настоящего. Надевши шлем, паро-мотоциклист завел трехколесный аппарат и включил рычажок функции «теплая коляска». Почувствовав тепло, тело спасенной разведчицы расслабилось, и она скоро заснула полностью отрешенным от мира сном. Приснился ей – смущенно улыбающийся укрокреакр Вячьслав Николаич, одетый в красную косоворотку и шаровары. В руке его – был большой деревянный пивной бокал в головном рельефе гоголевского Пацюка.
Выжимая педаль пароакселератора – на полную, порядком уставший, но с чувством наполовину выполненного долга Владимир Соловеев-Ульрихт- уверенно направлял свой паро-триал в сторону венгерской границы.
На подлете к аэродрому базирования Марта просверлила небо двойной «бочкой», давая понять всем, ее видевшим снизу, что задание выполнено. Посадив машину и будучи верной своей, утрамбованной летными буднями привычке, пилотица, достала из пачки пахнущую ментолом тонкую сигарету и, отодвинув фонарь, не снимая шлема, охотно затянулась. …«Наверное, заблудившегося на дирижабле поляка, что спускался на паро-шаро-парашюте, уже догрызают служебные собаки рьяных служак из гестапо» – подумала она. Марта нисколько не сожалела о своей атаке беззащитного – гражданского «ТАИСИЯ». Ведь фюрер, которому она была предана всей своей арийской душой истинно немецкой женщины, – должен был быть предельно огражденным от всяческих рисков со стороны всех этих – коммунистических красных, особенно, не дай гот, коварных польских, молдаванских, или русских. В глубине души Марта, конечно, чувствовала, что она – где-то как-то, и местами – поигрывает роли в этой жизни. Ведь, когда она была вне роли, то допускала в себе сомнение в том, что Гитлер во всем – мог быть – лучше Шиллера, или Гете. Наедине с собой лучшая пилотица рейха даже признавалась сама себе в том, что курит для удобства – быть не во всем – честной. Марта не знала, что корни ее сомнений, возможно, – в ее полностью русском происхождении. Ее приемным родителям, немецким евреям, удалось – бросив в Заволжском разоренное гражданской войной небольшое хозяйство с овцами и зубным кабинетом – уехать с удочеренной полуторагодовалой русской девочкой в Германию. Но Марта этой правды не ведала. А из всего русского любила, только модель самолета «Илья Муромец», висевшую под потолком в ее спальне, и еще, сама не зная почему, – русские романсы. Докурив сигарету, Марта ловко выбросила из кабины на крыло пару своих, как натренированных, так и очаровательных, ног и грациозно соскользнула на землю, предоставив машину тех. службам аэродрома. Ее боевое дежурство закончено. Сейчас она сядет на свой двухколесный паро-мото, отмеченный на паро-баке розово-фиолетовой свастикой, промчится через, такой загадочный – ночной лес… И …окажется – в уютной съемной квартирке, с волнистыми бежевыми занавесками и шикарной белоснежной ванной на львиных чугунных лапах.
Золотой голос Паросиловой эпохи колоратурный сопран – Николай Баксков, находился внутри прозрачно-кевларового – спасибо Вернеру фон Брауну – парашюто-шара, зависшего в верхушках высоких деревьев. Николай был в ступоре. Он никак не мог поверить, что самый, до сих пор, большой ужас в его жизни – вроде как – закончился. «Давно надо было сваливать из этой Рашки, захватив лучшие сценические костюмы! Свои, а то и певщика Филиппа. Что за страна?! – не может построить для народа несгораемый дирижабль!» – в сердцах возмущался Николай, проявляя минутную слабость. Сейчас он даже совсем забыл – куда и зачем летел. В полной темноте он нащупал зеркальце с фонариком и, взглянув в него – ужаснулся! От пережитого страха его блондинистые волосы потемнели и стали цветом – точно как борода у депутата Милонова. «Надеюсь, это временно» – в испуге предположил Николай, не в силах допустить мысль, что Милонов теперь сможет – везде, где ни попадя, срывать часть его аплодисментов. Порывшись в карманах, порядком порыжевший Николай, нащупал прибор ночного видения на микро-паровой оптике и посмотрел вокруг. «О, Го-осподи-и-и!» – впервые в жизни фальшиво – пропел, а не проговорил любимец публики и вождя народов – золотоголосый сопран. Он с ужасом увидел: до земли, где под ним зачем-то, едва различимые в полумраке, целой шеренгой целеустремленно пробежали какие-то господа с собаками – было – не менее 20-ти метров!
Николай схватился за голову. Люди с собаками… «Наверное, деятельные члены Совета Федерации, – какого-нибудь – Богемского или Моравского» – подумал про них Николай – резво скрылись из виду. Значит, – кричать о помощи сквозь почти звуконепроницаемые стенки шара – было глупо. От досады Николай стукнул кулаком по нехитрой приборной доске парашюто-шара. От удара – откуда-то снизу ему прямо на ноги – упал спас-жилет, компактно упакованный в прорезиненную сумку. Удрученный ситуацией Николай – не сразу вспомнил про полиаморфный паро-шаро-спасательный жилет, подаренный ему на гастролях в Бразилии дедушкой Илона Маска. Множественные шары жилета, реагируя на препятствия изменением температуры в смеси гелия с парами текилы, соответственно давлением внутренним и, соответственно, меняя свой размер, – позволяли беспроблемно спускаться с деревьев любой высоты.
Из спиртного – Марта изредка предпочитала лишь светлые вина. Однако, за неимением таковых выпила с коллегами-пилотами «Люфтваффе» из свободной смены – пару фужеров Баварского пива. Пропев, в компании с ними, пару куплетов «Хорста Веселя», Марта поспешно распрощалась с подвыпившими «ястребами Геринга» и, пока не начали рассказывать сальные анекдоты, – направилась к своему паро-мото. …И вот, строенные фонари ее двухколесного – на паросиловой тяге – «железного друга» – уже мчат ее по лесной дороге сквозь стены из сосен, в чешское местечко – к белоснежной ванне, бежевым занавескам и американскому патефону…
Николай Баксков не особо любил рисковать. Сидя в застрявшем на макушках деревьев парашютном шаре Илона Маска, он разгрызал последний сухарь аварийного пайка, и шестой раз проверял надежность застежек-креплений одетого на себя спасательного жилета. Звезды на небе тускнели и исчезали. А темнотищу внизу – начинала постепенно вытеснять предутренняя туманная серость. Николай уже – и привыкал к высоте. Он вспомнил, как пел на корпоративе НКВД, тайно устроенном самим Николаем Ивановичем. Тогда он пел, стоя на балконных перилах, – а это было на предпоследнем этаже московской высотки! «А вы смелы – сказал ему тогда Ежов – я бы не смог стать на перила». «Что вы, вам ли по перилам ходить! Вы щит и меч родины! любимый вы наш, народный комиссар!» Ежов оценил тогда – ту, как оказалось, легкую, своевременную и виртуозную лесть артиста. И, поэтому колоратурный сопран – не фигурировал в «деле врачей». Хотя следователями подшивались к делу сделанные скрытно фотографии Бакскова в моменты приобретения им у зубных докторов золотых заготовок под коронки. Любимец публики хотел тогда заказать себе золотой медальон – чтоб был потяжелее, чем у, так и не полюбившего баскетбол, Керкорова. Вспомня все это, Николай стал уже совсем не бояться, а то и – презирать ее, высоту. Наконец, проверив все застежки жилета, Николай, надел на голову пробковый шлем, поцеловал свой нательный стограммовый палладиевый крестик и, заглянув еще раз в инструкцию, – нажал одновременно две кнопки на пародистанционном пульте. Корпус шаропарашюта тут же выстрелил отлетевшими вверх шестью лепестками, открывая путь в нижнее пространство, и, мгновенно обросший надутыми шарами пилот сгоревшего дирижабля – стал, переваливаясь через толстые ветки деревьев, приближаться к земле. Однако, хотя дедушка Илона Маска изобретший этот шаровый самоспасатель – и знал свое дело, но ленившийся проходить техосмотры, пересыпать тальком и менять, хоть иногда, текилу в самоспасателе, Николай – сам косвенно поспособствовал тому, что один шар вышел из строя. Уже у самой земли – он, этот шар – раздулся до невероятных размеров и, сидя на его верхушке, почти на трехметровой высоте – артист не знал – что предпринять дальше. Но он ничего и не предпринимал. Уставший и осознавший, что большие опасности позади – он просто заснул на мягкой амортизирующей поверхности раздутого предательского шара.
Ночь постепенно превращалась в раннее утро.
Гитлера, заключившего для себя, что Сталина, при разделе Польши –обмануть не удастся – мучила бессонница. Сталин, уверенный, что отхватит от Польши ее самый лакомый кусок под дополнительный аэродром для своих «соколов» – спал спокойно. Ксения на своем дирижабле возвращалась в Рублевку, так и не увидевшись с фюрером, даже, несмотря на все усилия Настасьи, к которой был расположен Йозеф и почти все высшее командование рейха.
А управляющая движущимся аппаратом на лесной дороге пилотица, ощущала прилив сил, от окружающей ее просыпающейся весенней природы. Сейчас, на своем паро-мото, она полностью была самою-собой и нисколько не играла – никакой роли. Ей было – как никогда – хорошо. Она осознавала, что лучше – ей может быть – только в небе, в кабине «хенкеля».
…«Нет, без остановки не обойтись» – почувствовала Марта и направила паробайк с лесной дороги по едва заметной тропинке – прямо в лесную чащу. Выпитое в аэродромном буфете пиво, пройдясь в ее организме по кишечнику и кругам кровообращения – уже давно назойливо просилось наружу. Марта сбросила на сидение перчатки, достала из секретного бардачка своего паро-байка пару мягких салфеток, флягу с водой и, находу расстегивая молнии комбинезона, направилась в, показавшееся ей удобным, место под одной из небольших елей.
Марта ценила полностью принадлежавшие ей свободные минуты и, после остановки не спешила продолжить поездку. Она захотела выкурить сигарету и еще походить по хрустящим веткам, но вспомнила, что сигареты оставила механикам на аэродроме, – она догадывалась, что те, к сигаретам из ее рук, относятся как к артефактам.
Пройдясь еще немного в сторону от дороги, Марта вдруг увидела необычную картину. Почти в трех метрах от земли по огромному шару, ползал человек в шлеме из пробки, вероятно соображая – как ему добраться до земли.
Мгновенно оценив обстановку, Марта левой рукой вынула из кобуры «вальтер» и неслышно сняла с предохранителя. А правой – расстегнула левый наружный боковой карман комбинезона, где находилась сюррикенная обойма и, …почти не размахиваясь, одним отработанным движением кисти – резко метнула сверкнувший, словно молния кусочек металла – в раздутый шар. Из продырявленного шара с громким шипением и свистом вырвался наружу гелий с парами текилы. Николай, накануне переевший от волнения из аварийного сухого пайка, ударившись пятой точкой о мшистую землю, икнул и пукнул – почти одновременно. …Невидимое текиловое облако, покинув пронзенный брошенным сюррикеном и сдувшийся парашютошар, стало обволакивать – и Марту, …подобралось к ее лицу... И, легендарная, некоторым образом – уже при жизни, – пилотица Марта Брюгге, не избегавшая лобовых атак и прочих опасностей на своем истребительном бомбардировщике с победительной бело-черной свастикой на стабилизаторе, – вдохнув паров текилы, выронила пистолет и свалилась наземь, словно скошенная травинка.
«…А в чем видит, герр. Сталин, конечный смысл „мирового пожара“, раздуваемого вашими комиссарами?» – вкрадчиво, и вежливо вдруг поставил рейхсканцлер, как бы – не в тупик – советского вождя, вперив в него свой гипнотический взгляд. Сталин, не заснул под медиумическим взором фюрера. Он, Сталин, – неспешно помял в руках трубку и сказал: «В вашем гэрманском фашизмэ, кромэ – крыка, дэмонстстратывности и заявляемой агрэссыи, – нэт ваабщэ ныкакова смисла!». Гитлер ничего не ответил, но ему польстило, что Сталин сказал – «вашем германском фашизме». Германского фашизма – еще не было, и Адольф только успел взять три урока фашизма у Бенито Муссолини, – дистанционно, по паротелевизионному приемнику.
Стоит сказать, что Сталин и Гитлер на долгих переговорах по разделу Польши сдружились и уже стали, иной раз, понимать друг друга – почти без слов. Этому в достаточной степени поспособствовал и казус с Генадием Зюгановым, который, взявшись неизвестно откуда, проколесил мимо беседовавших мирно вождей, да прямо перед ними, – в кабине старого чумазого паровозика с большой красной звездой на выпуклом паровозном лбу. Такие явления неудивительны в эпоху стимпанка, легко пронизывающего все измерения. Паровозик – остановился. Окатил клубами белого пара, стоявших ближе всего – Риббентропа, Молотова, …да и – всю двустороннюю свиту из генералов. Высунувшись из кабины паровоза, Генадий Ондреевич провозгласил, как всегда, – дело. Генадий Ондреевич – это было известно всем – всегда говорил дело. И он воззвал: «Плодитесь, размножайтесь, заселяйтесь, где хотите! Но только на виду у правительства народного доверия, которому народ разрешает распродавать недра, облигации и паро-циркониевые гаджеты! И не дай бог, чтобы вы притесняли коммунистов Пенсильвании, или поигрывали в либерастические игры! Уж мы, коммунисты, – будьте уверены – отыщем деньги за распроданные – неизвестно куда, наши советские недра! Наш пенсионный фонд единым строем выступает – за военное сотрудничество СССР и Германии!» При этих последних словах у едва не прослезившегося Гитлера возникло желание обнять Сталина. Но, вегетарьянски уважая протокол, фюрер только незаметно и с чувством коротко, рывком – пожал левую руку собеседника. Паровоз, непонятно приехавший при полном присутствии полнейшего отсутствия рельсов, дав свисток, резво умчался. Видимо – на поиск денег, вырученных за проданные недра.
– Что есть – «гаджет», о котором говорил этот взволнованный человек в паровозной будке? – Спросил Гитлер, наклонившись к уху Сталина. Советский вождь коротко мотнул головой и пожал плечами, дав понять, что – тоже не знает, что есть «гаджет». …Но, про себя, – о Гитлере Сталин подумал:
«Гад же ты!».
Марте, на некоторое время заснувшей от паров текилы, приснился один из прекраснейших моментов ее раннего детства. …Она, с родителями, – на пляже озера Штоссензее. Плещется в теплых его водах, …видит, плавающих у самого берега, маленьких юрких, шевелящих плавниками, рыбок…
Пришедший, окончательно в себя, и, испытавший удовлетворение от благополучного спуска с неба, и с дерева, на каком застрял, – Баксков достал из кармана зеркальце и с радостью отметил, что «милоновская» рыжесть – с него спала. Он снова – о счастье! – тот же прежний любимец публики – неподражаемо поющий блондин! Николай, глядясь в зеркальце и поправив челку, – вдохновеннейше, совершенно бесплатно и даже не за аплодисменты, и неожиданно для самого себя, – вдруг, посреди утреннего леса, – запел: «Куба – любовь моя! Остров зари багровой…». …От громкого пения сознание Марты трансформировалось из сновиденческих миражей с теплыми водами детства – в действительность, и она приняла сидячее положение. …Какой-то светлый парень в обрывках от шароспасательного устройства удивительно приятным голосом – пел на непонятном языке песню, берущую за душу. Вдруг Баксков заметил сидящую Марту, уже подобравшую свой «Вальтер» и на него направившую. От такой неожиданности сопран, любимец вождя, –резко перешел на исполнение тирольской песни …и стал глохнуть, как патефон, истощивший энергию пружины. Марта – не могла не отметить, что – некой творческой вдохновленностью и добродушием, написанными на его лице, поющий парень выгодно отличался от всех самодовольных зазнаек из «Люфтваффе». …«Жаль, что он не фюрер» – подумала Марта. По истлевшим ошметкам «Таисия», кое-где валявшимся, Марта догадалась, что перед ней пилот сожженного ею же неизвестного дирижабля. «Мадам, мадам! – запричитал Баксков, не зная чешского – я не маньяк! Карел Готт! Йозеф Швейк! Ян Гус! Отченаш Яношек! Хинди-Русиш пхай-пхай!». …Ствол пистолета стал опускаться. Марта почувствовала, что этот бесхитростный парень ее притягивает, словно некий магнит. «Какой непонятный язык!» – досадливо и чуть слышно произнесла сама себе Марта по-немецки. И тут Баксков, который выучил немецкий раньше, чем русский по немецко-турецкому разговорнику, (разговорник бабушка подкладывала под низкую подушку ребенка в коляске) – воспрял! – Фрау! Фрау, не стреляйте! – заговорил он на вполне понятном немецком – я потерпевший крушение дирижабля путешествующий несчастный русский артист, выигравший в корпоративное лото – сексуальный тур… Здесь, вдруг, он осекся, опомнившись, что сказал лишнее очень красивой женщине с бесстрашным, не умевшим не нравится – лицом.
– Вот так сюрприз – сказала Марта, пряча в кобуру пистолет – я думала, что плохой немецкий здесь знает только Анж Дуда. Но Анж – мне не нравится, по-моему, он обыкновенный торгаш, готовый продать земли Польши, а заодно – и Украины. Прошу прощения, если вас напугала». «Что вы, какие пустяки!» Вспорхнув, Баксков сорвал на ходу пролесок и через секунду коленопреклоненный стоял около сидящей на засохшем мху Марты, картинно и верноподданнически – протягивая ей цветок. «Самой очаровательной девушке Чехословакии!» – сопроводил Баксков жест, пришедшей на ум, своей записной, или только изобретенной – речевкой. Поблагодарив, Марта воткнула пролесок торчать в кармашке с сюррикенной обоймой и, представившись в ответ «Таинственной лесной феей», выразила искреннее сожаление о потере Николаем своего воздушного судна. Николай, схватив руку собеседницы, прильнул к ней поцелуем, (совсем, как не так давно, к руке Настасьи, на Мальдивах, где настойчиво в этом тренировался) и, глядя отнюдь нескромно в глаза Марты, – истово поклялся:
– Я незамедлительно приобрету новейший, современный несгораемый дирижабль на более совершенной паровой тяге и назову его – «Таинственная незнакомка»! – скороговоркой протараторил артист, забыв, что квантово-механического преобразователя на быстрых углеводах, подаренного фон Брауном – больше нет – сгорел вместе с его дижаблем и набором пластинок с оперными ариями и «Каем Метовым».
– Слишком длинно. Назовите проще, – «Марта», загадочно улыбнувшись, предложила пилотица.
Конечно, Марта не могла не предложить доставить на своем паро-байке к гостинице вволю настрадавшегося русского сопрана, его же – секс-туриста. Но Баксков уже не хотел в гостиницу. Он хотел подольше побыть – с очаровательной пилотицей, что ему нравилась – также сильно, как и Анжу Дуде. А, возможно, что и – больше. Он, Николай Баксков, уже значительно меньше думал о таких бесконечных и умеющих иногда пламенеть – ногах Настасьи, с которой у него, как раз программа в рамках романтичного, полного приятных неожиданностей адюльт-тура на чехословацкой земле.
Вместе с Мартой они пошли, под руку, по лесной тропинке. Долго шли молча. Сопран не знал что сказать. Да и говорить не хотелось. Душа Николая пела. Он забыл про усталость и чувствовал себя – на подъеме. И откуда только – брались силы!..
– Слышите! Птичка поет? Вдруг сказала, приостановившись, Марта.
– Я сегодня – эгоист! Слышу только – исключительно себя и свое бьющееся сердце! – отвечал, зачарованный пилотицей, сопран.
– Эгоизм – это плохо – сказала Марта. Любить только себя – некрасиво и бесплодно!
– Разве мы люди знаем, что есть «эгоизм»? Мы просто чувствуем нечто внутри нас, что заставляет – с чем-то считаться, к чему-то прислушиваться – парировал сбитый пилот.
–Эгоизм есть – жадность, зависть и агрессия – просто сказала Марта.
… – Фихте? – уверенно предположил Баксков, прочитавший в отрочестве всего Шопенгауэра и Фейербаха с Кантом.
– Нет, это я нашла в немецком издании «Словаря разумений слов» Палыча, – здорово, правда? Мы, немцы, …то есть – чехи, …опомнившись, исправилась тут же Марта, – предпочитаем, чтобы – все – «по полочкам». Баксков почуял в Марте интеллектуалку-ведунью, и у него пусто засосало под ложечкой.
… – Когда сосет под ложечкой – произнесла, вдруг, Марта, – это в человеке возбуждается гордыня. Такое бывает, когда самооценка индивидуума недостаточна и требуется подпитка похвалой со стороны.
… – Гордыня, эгоизм… – не понимаю разницы – задумчиво сдавленным голосом проговорил сопран.
– Вот из эгоизма – и получается гордыня, когда к жадности, зависти и агрессии в человеке добавляется – страх не оправдать ожидания окружающих. Николай был ошарашен философскими психологизмами умной Марты. Ему на мгновение показалось, что он – уже не сможет запеть – никогда.
Баксков не знал, что умствования Марты – были подсказкой некоему российскому режиссеру Андрону, понаставившему фильмов и теперь осмысливавшему прожитое, пока его брат на фоне мирового коллапса изгонял из страны бесов-юристов. Такое бывает в наполненной паром эпохе стимпанка – элементальная передача информации на скрещении временных измерений.
Николай с Мартой вышли на опушку леса. Пред их взором открылся прекрасный вид на лежащий в низине раскидистый чешский городок, дымящий пароконденсаторами, что накапливали энергию для очередного рывка в чехословацко-немецкий паро-прогресс.
– Что у вас в России – весна в этом году – холодная? – спросила Марта.
– Холодная, …но долгожданная – чуть задумавшись, отвечал Николай, с благоговением и мурашками в спине прикрывая своей пятерней тыльную сторону ладони своей удивительной спутницы. Марта погрустнела. Задумалась: «Бедные танкисты фюрера. Они будут мерзнуть по утрам в своих холодных чехословацких танках, в которых нет отопления. Надо будет – не забыть сказать об этом Рудольфу, чтобы он обязательно передал это Адольфу!». Оригинальный, созданный в единственном экземпляре – ее истребительный бомбардировщик «Хенкель009», в отличие от чехословацких танков, был оборудован паронагревательным кондиционером, с паро-интеллектуальной авторегулировкой новейшей системы – «умный самолет». Самой же главной изюминкой для Марты в пилотской кабине – было наличие встроенного патефона с паро-прижимным адаптером, не прекращающим воспроизведение – даже на самых крутых виражах.
Пройдясь, чуть вниз по склону – по наезженной дороге, идущей вдоль опушки, Марта и Николай – наткнулись на оставленый на обочине паробайк пилотицы. Надо сказать, что Николай, с того времени, как заимел себе дирижабль – технику полюбил, и он хотел попросить Марту, чтобы дала ему порулить ее массивным паро-байком, с розово-фиолетовыми свастиками на сверкающем никелем бензобаке. Однако, подумав о возможности пообнимать обтянутую кожей талию Марты, в предстоящей, их совместной поездке, будучи на месте пассажирском – тут же оставил эту идею. Марта включила запыхтевший парогенератор своего передвижного средства, предложила усаживаться Бакскову, а сама засмотрелась на экран планшета, встроенного на приборной доске паро-байка и понажимала на нем кнопки. Николай усаживался на заднее сидение, думая о том, что самое лучшее в мире – это ехать, крепко держась за талию Марты. «Как поедем – буду петь! Ехать и петь!» – решил сопран Баксков.
Но только Марта, взявшись за руль, перебросила ногу через сиденье, как по обеим сторонам могучего технологичного паробайка, снизу на паро-гидравлическом механизме – выползли поручни с удобными ручками для пассажира, напрочь убившие необходимость прикасаться к водителю для страховки во время движения.
Владимир Рудольфович Соловеев-Ульрихт удачно доставил Ольгу, куда ему и было приказано развед-Ставкой – в секретный санаторий для работников КГБ и внешней разведки, расположенный в соснах, под Мункачем. Владимир, сдавший с рук на руки спасенного агента, принявшим ее товарищам из арендованного у венгров санатория еще пол-дня, циркулем, неуклюже передвигался на широко расставленных ногах – от того, что провел много времени в паро-мотоциклетном седле. Многие прохожие его шарахались, потому, что был похож на Робокопа, боровшегося с собой, чтобы на ходу – прямо в штаны – не отправить естественную надобность.
Ганс Рихтер, красный разведчик – т.е. – Евген Попов-Скобеив, дерзко и рискованно завезенный лейтенантом Путеным в Прибалтийские земли – успешно легализовался. Ему пришлось облачиться в легенду «спекулянта «Рижским бальзамом». К спекулянтам полиция была не столь внимательна, как к честным труженикам консервных заводов и рыбакам, небрежно отмеченным печатью пролетарского происхождения. Так, что Евген – стремительно легализовавшись – уже тайно вершил, по заданию Путена, свою новую разведывательную миссию – замерял шпроты, еще не попавшие в банки и измерял прибалтийские целинные земли. Передвигаться ему приходилось на велосипеде, с раскладным землемерным циркулем в бардачке и пистолетом под мышкой. Евген не любил оружие. Но – на левольвере под мышкой настоял этот требовательный и придирчивый лейтенант с голубым металлическим блеском в глазах. Велосипед Евгену тоже – не очень нравился. Но другого выхода, чтоб не привлекать излишне внимание – не было. Страна Прибалтика, или «Чухония», как ее называли во встающей с колен Германии – была в эпоху довоенного стимпанка – слаборазвита, и из продвинутых транспортных средств – едва ли насчитывала три-четыре сотни на всю страну небольших воздушных шаров на педальной тяге. Любой самодвижущийся механизм в Чухонии привлекал много внимания.
– Ну, что ж, Валдисович, – сказал ему тогда, понимающе, лейтенант Путен, доставая из багажника паро-авто – велосипед – хоть икроножные подкачаешь. Принимая за седло подержанный велик, Попов-Скобеив ревниво косился на, сверкающий лакировкой и хромом, мощный и комфортный паромобиль лейтенанта Путена, которым тот, неизвестно почему, владел, скорее всего, – явно не по рангу. Проведший сутки за рулем, не выспавшийся лейтенант, – на секунду, пожалел агента, забрасываемого в одиночестве в чужую страну, где уже частично орудовала беспощадная рейхсполиция. Путен хотел сказать Евгену, на прощание, – что обязательно через два месяца устроит ему ночное свидание с его женой и соратницей Ольгой, которую с удовольствием доставит сам, лично. Но, все же, прежде чем уехать, чтобы не расхолаживать агента перед заданием – только и сказал
– Местная валюта – корпус велосипедной фары. Ампула с цианистым – каблук левого ботинка. Прощай. Красный паромобиль с Путеным, взревел и тут же взмыл вперед по трассе, выпуская белый пар из шести глушителей. Агент Попов-Скобеив, или Тынис Канчельскис, как теперь его звали по легенде, еще долго стоял, опираясь на велосипед и глядел вслед, исчезающему вдали, паромобилю «Старшего».
… – Резонансная точка в сакральной геометрии – монотонно вещал Гурджиев – оказала влияние на шишковидные железы, связующиеся с эпифизами в процессе распознания временных флуктуаций, что, вероятно, – явили большим полушариям зрительно-звуковые пазлы из будущего, что собенно характерно для эклектической фотоноидально-перверсивной петли эпохи развитого стимпанка…
– Ладно, – потом расскажешь, а то Гитлер этот, панымаешь, услышит и расскажет Ротшильду – несколько нервно перебил Сталин Гурджиева. У Сталина с Гитлером пока – никак не получалось поделить честно Прибалтику – и они пошли к фуршетному столу, который сервировали семь совершенно голых официанток, под бдительным контролем гестаповских наблюдателей. Аналитики из 6-го отдела РСХАА – сделали надлежащие выводы после того, как красные шпионы испортили нигролом дорогостоящую вещь, принадлежавшую адьютанту фюрера – полковнику Куртцу.
В Калиште Марта притормозила паробайк – прямо у входа в гостиницу «Альбац». Эргономичные подлокотники ушли вниз-внутрь, давая Николаю возможность покинуть удобное сидение паромото.
Как же ему не хотелось расставаться с Мартой. Как не хотелось…
– Мы увидимся?.. Я хотел бы отблагодарить вас за оказанную мне помощь! Произнес сопран, с надеждой протягивая обе руки навстречу Марте. Но Марта даже не собиралась заглушать двигатель своего паромото.
– Нет, милейший, – был неожиданный для Николая ответ Марты сквозь цыканье пара вхолостую работающего двигателя – у меня эту неделю много дел …на молочной ферме. …А свой новый дирижабль, который собираетесь приобрести – назовите, лучше – «Настасья». Паробайк Марты взревел, рвонул вперед по улице и скоро скрылся в потоке пародилижансов. …Николай Баксков еще с пол-минуты стоял с протянутыми руками, ничего не понимая и не веря в такое нелогичное завершение своего, казалось бы, многообещающего увлечения. А дело было в том, что пилотица, зная самые секретные пароли паронасосного рейхонета, связалась с помощью паропланшета с соответствующим отделом ведомства Мюллера и получила всю информацию о цели пребывания в Чехословакии путешествующего русского колоратурного сопрана. Получив информацию, Марта в момент прозрела. Когда она на ходу смотрела в экран планшета, то чуть не съехала на обочину, увидя, что вытворял на Мальдивах сопран с этой длинноногой Настасьей… Теперь Марте о новом знакомом – стало известно все, – все его привычки и наклонности. Ей стало известно – и имя его любимого кота, и даже самая необузданная страстишка сопрана – непременно собирать зрительских букетов – хоть на один, но больше, чем певщик Филипп.
«Ведьма… матерая чехословацкая ведьмища…» – шептали губы все еще стоящего с протянутыми руками Николая. В этот момент у него было чувство, как будто бы он, при полном зале, на сцене «Метрополитен Опера» – вдохновенно исполнял – «Я цыганский баро-о-н, у меня много же-е -н!…».. И на слове «жен» – ему, некто, подосланный конкурентом мерзавец, подкравшись сзади, – вдруг ткнул в рот яблоко …да еще и кислейшее… … «Вот же – облом! Обло-ом! …И откуда она знает про Настасью? …Непостижимо!» – думал разочарованный сопран, поднимаясь в номер, кстати, заказанный, как выяснилось, для него – Мартой.
Лейтенат Путен под видом путешествующего по Чехословакии бюргера, якобы между делом интересующегося чешскими рецептами производства безалкогольного пива, сидел за столом одного из Краковских кабачков и думал о своей скромной роли в предстоящих судьбах мира. Абакумов в их последнюю встречу говорил ему об уверенности Сталина в том, что промышленность Германии в назревающей Большой войне будет во многом опираться на чехословацкий промышленный паровой комплекс и, поэтому назрела задача – построения здесь – разветвленной и сильной агентурной сети. Задача была непростая, учитывая то обстоятельство, что более-менее профессиональные агенты Скобеивы – из игры вышли. Ольга, после выполнения сложного задания, набиралась сил в Мункачском ведомственном санатории. Ее муж Евген – был переброшен в Прибалтику. А подающий надежды параллельный резидент Соловеев-Ульрихт – давно просился в отставку, напирая на беременную четвертым ребенком жену и накопившиеся – по субботам – пропуски в синагогу, за какие его нещадно корил – тамошний злой ребе. Хоть сам лейтенант был, можно сказать – железным и работоспособным, но и ему требовалась пауза, для выработки дальнейших планов. Но в этом шумном кабачке один подвыпивший и грузный крестьянин-чех, – уже четвертый раз подряд заказывал музыкантам песню про «Ежа с бажен», что путало мысли и мешало сосредоточиться. …После второго бокала у лейтенанта Путена появилось желание – бросить музыкантам пачку подотчетных крон и заказать им – десятикратно исполнить – «Полковнику никто не пишет». Потом показать толстяку кукиш – и уйти. Но бывалый вышколенный разведчик отогнал от себя эту мысль и стал раздумывать о том, каким образом ему, возможно, будет привлечь к дальнейшей работе Александра Соловеева-Ульрихта, на воспитание которого были затрачены значительные средства и усилия. Соловеев-Ульрихт должен был в преддверии надвигающейся Большой войны противодействовать Геббельсовской пропаганде «Третьего рейха». Но чтобы эффективного пропагандиста не переманили троцкисты и не продали Германии, он был отправлен, для отвлечения внимания, учиться в институт «Сплавов со сталью». Специалистов по сплавам на заводах – чешских и Форда – у Третьего, встающего с колен, рейха – было в достатке.
Николай Баксков отоспался, отъелся устрицами и слегка «отпился» легким первосортным пивом. Из окон его номера стало доноситься частое пение, по утрам сопран тренировал связки, распевался. Умудренный жизнью и сексуальным опытом хозяин отеля – некто Бари, после покупки здания под гостиницу, заказал в рамы некоторых номеров для пущей звукоизоляции – аж по четыре стекла. Но не помогало. И под окном номера Николая, прохожие горожане, любопытствуя, останавливались и задирали головы, слушая великолепное пение сопрана. Поющий Николай часто думал о встреченной им в лесу, управлявшей паробайком необычной таинственной красивой чешке… А может и словачке – с именем – Марта, которая каким-то мистическим образом прознала о существовании в его жизни – длинногой сексуальной партнерши – Настасьи. Досада… «С Настасьей, конечно, встречусь, ведь условия лотереи никуда не денутся – решил, поднабравшийся либидо в отдыхе и изысканном гостиничном меню – Баксков. …Но свой новый дирижабль назову – «Марта». Лучшие стимпанк-дирижабли производились в Голландии, но коммерсанты-поляки шустро торговали ими – и в Польше, где Николай, сделав остановку, запросто мог приобрести новый современный летательный аппарат. Потом же – можно попросить в письме Вернера фон Брауна прислать ему – взамен сгоревшего вместе с дирижаблем – еще один квантово-механический преобразователь на быстрых углеводах. Вернер достаточно самолюбив для того, чтобы позволить дедушке Илона Маска дарить вместо него – ему, Бакскову, фотонный преобразователь на быстрых фелкон-углеводах. И – …тогда полная возможность – шалить в ближних слоях атмосферы! Обгонять тихоходов и показывать им «козу», или «палец»!
«Сатана там правит ба-алл,
там правит балл!!!
Люди гибнут за металл,
да за мета-алл!…» – оптимистично напел, ерничая перед самим собой, Николай, стараясь изобразить громогласнее и побасовитее Федора Шаляпина…
Вошедший в номер на цыпочках, чтобы не мешать пению, посыльный – положил на стол большую коробку и сверху конверт с изображением на печати мало кому понятного лэйбла секс-лотереи – клубничного плода в схематично-невнятных очертаниях женских губ.
Надо сказать, что эта тайно созданная и сразу ставшая популярной среди артистической элиты эпохи стимпанка – лотерея, – не сразу позволяла выиграть себе встречу с желанным партнером, в предпочитаемом для обоих месте. Условия лотереи менялись, пока не усовершенствовались, став такими, чтобы всех устраивали. Поначалу у многих приобретавших билет были накладки. С Николаем тоже была история, где он зря потратился на билет, который забрал у него время и принес только разочарование. Непонятным образом случилось так, что когда в номере Стокгольмской гостиницы, Николай, будучи прихваченным веревкой за кисти рук к спинке кровати – ожидал свою, выигранную в купленный билет, Лолиту – к нему в номер вошел совершенно другой человек. Вошел Гогэн Сонцев в костюме Сержа Зверива, который тоже был удивлен, так как ожидал увидеть в постели – жену – известного на всю стимпанк-эпоху – юмориста Евгения… То есть – совершенно другого обнаженного человека! Тогда Николай в ужасе, вмиг порвав пушистые наручники – сбежал, сверкнув перед Сонцевым незагорелым голым задом. У Гогэна же – с тех пор глаза, на всю дальнейшую жизнь так и остались – круглыми и удивленными.
…Николай начал с коробки, – нетерпеливо открыл и обнаружил там лохматый и козлообразный, словно как карнавальный – костюм сатира – с ногами-копытами и, почему-то, – с когтями на передних конечностях. В сопроводительном письме было указано – время и место. Николаю костюм был не очень по нраву, но всем условиям реализации тура – надо было следовать. Он облачился в лохматое одеяние, оказавшееся ему – стопроцентно по размеру. Неожиданно для себя в костюме Сатира показался сам себе таким сексуальным, что даже почувствовал некоторое возбуждение. Баксков пошевелил когтями, какими зачем-то нелогично заканчивались перчатки-руки Сатира. Единственно, что было несколько неудобно – ходить на больших, громко стучащих, платформах-копытах.
…Но, вот, – время. Туристу настала пора – спуститься этажом ниже и найти комнату под номером «6», – так было указана в послании, что было в конверте.
Бари нравилось его хобби – помогать, иной раз, пуще жизни секса жаждущим. Будучи неузнаваем, в маске Пьеро, он заботливо и, даже с нежностью, – завязал на голой талии Настасьи кожаный шнурок, к какому сзади был прикреплен длинный шлейф из зеленой парчи. Взглянув на шлейф внимательнее, можно было в нем рассмотреть трехметровый русалочий хвост, с продольно вшитой застежкой-«молнией» посредине. «Хвост» был изделием – не из дешевых. И, кстати, – от большого любителя секс-лотереи маэстро Юлдашкина, на заказ им изготовленный. …Когда «Пьеро», продевая кисти рук Настасьи в розовые пушистые наручники – случайно затронул тыльной стороной ладони, сосок Настасьиной груди – по ее телу пробежала резкая полная неудержимой приятности дрожь. Жаркая волна дрожи скатилась вниз и в сладко ноющем ожидании затаилась где-то – чуть ниже талии… Закончив приготовления к предстоящему апофеозу сексуального тура, выигранного анонимно выбравшими друг-друга фигурантами в лотерею – Пьеро удалился, плотно прикрыв за собой боковую дверь.
На большом паро-кластерном экране, что засветился перед глазами Настасьи – никак нельзя было не смотреть на сочную эротику, местами переходящую в откровенные и искусно подобранные, распаляющие по возрастающей желание – порно-кадры. Временами экран затухал, и становился большущим зеркалом, в котором Настасья любовалась на свои, слегка перетянутые розовыми веревками, обнаженные груди. Обе ее ноги также были схвачены за щиколотки тем же розовым вервием и растянуты в стороны. Концы веревок узлами были завязаны на, торчащих прямо из пола, кусках черных металлических швеллеров. Чувствовалось, что мастер «веревочных дел» Бари обладал безукоризненным пониманием самой тонкой сути «клубничных» -садо-мазо-БДСМных нюансов…
Организм Настасьи имел свойство возбуждаться не сразу и каждый раз по-разному, в зависимости от партнера, от ситуации… и мало-ли еще от каких нюансов… Но сегодня она себя не узнавала. Острая жажда невероятной силы возникла, вдруг, в ней – самым взрывным образом. Сердце Настасьи, колотясь медленным молотом, швыряло порции разгоряченной крови …к налившимся соскам, …губам – …большим и малым, …в самое интимное дальше… Обхватив руками в пушистых наручниках кожаные ручки-подлокотники, свисающие сверху на цепях, она судорожно перебирала по ним пальцами, глядя с завистью на, предающихся чувственным манипуляциям, гетер, что были на экране…
Войдя в 6-й номер, Николай увидел перед собой обнаженную спину Настасьи, а дальше в экране-зеркале – твердые соски, перетянутых розовым вервием, грудей и излучающие желание, зовущие глаза хорошо знакомого лица. Живая упругая спина Настасьи переходила в русалочий хвост с молнией. Пара напряженных ног, расставленных от хвоста в стороны и углекислотный туман, стелющийся по полу – подчеркивали характерный для стимпанк-барокко эротизм. Шерсть на костюме Сатира – встала дыбом. От близкой перспективы когтить – сексуально воспаленное спортивное тело длинноногой дивы – Баксков внутренне завибрировал… Громыхая копытами, рогатый и лохматый «Сатир» устремился к обнаженной спине и впился губами и зубом между лопаток Настасьи, тотчас от такой ожидаемой, но неожиданности – издавшей непроизвольный вскрик. …Левая рука сопрана – неумолимо наползала кото-сатирьими когтями на основание перевязанной Настасьиной груди. Правая – рвонула бегунок застежки русалочьего хвоста, …ладонью наткнулась на жаждущий воздействий – живой и теплый увлажнившийся рельеф… Настасья с круглыми глазами и раскрытым ртом замерла на вдохе… Сопран соскользнул коленями на смятую парчу «хвоста» и когтевыми пятернями жадно схватился за упругие загорелые ягодицы… Вверху, под потолком, слышно заскрипели «сковывавшие» руки Настасьи – цепи. Это подсматривавший в глазок Бари-Пьеро, закатив рукава, стал вращать ручку смонтированного в подсобке корабельного брашпиля. Намотавшиеся на барабан цепи, натянулись, оторвали Настасью от пола и она, в полу горизонтальном положении, повисла в воздухе, раскачиваясь и ударяясь промежностью – прямо о сектор бикини Николая…
Марта задумчиво полулежала в теплой чугунной ванне на львиных лапах с бокалом шампанского в руке. Она задумалась об истоках своей – то-ли грусти, то-ли печали… Понимая, что ей нравится …или больше, чем нравится – сопран, как оказалось русский, да еще и любимый артист Вождя, – она не знала как ей поступать дальше. Делая из бокала глотки пузырящегося напитка, Марта почувствовала неутолимое желание видеть его – еще и еще. Видеть даже, несмотря на параллельное существование в его жизни – этой длинноногой и гуттаперчевой Настасьи. Марта сделала очередной глоток и, прикрыв глаза, стала вспоминать лицо и волшебный голос мужчины, с сожженного ею дирижабля… Резкое треньканье телефона полуправительственной связи прервало грезы пилотицы. Звонил оберштурмфюрер-эсэсовец – начальник взвода охраны правительственных дирижаблей рейха.
– Валькирия, это Герман Лютц! Тут этот небритый парень, что хочет в мэры, – снова трется у дирижабля доктора Геббельса. Что прикажете с ним делать?
– Убейте его. Равнодушно ответила Марта и почти положила трубку, …но в последний момент поднесла все же трубку к уху и позвала
– Лютц, вы здесь? Слышите меня?!
– Так точно! Слышу, Валькирия!
– Вообще – …не надо, отставить – сказала Марта – дайте ему уйти. Вижу – он уже понял, что его окастрюленная страна – «идет не туда». …Опечаленная пилотица поймала себя на том, что сделалась – не в меру сентиментальной. …Все из-за этого Nikolaya, сладкоголосого блондина …с таким безукоризненным ликом арийца…
На очередной раунд переговоров, Иосифа Сталина – усталого от этих самых переговоров по разделу Польши и всяких других маленьких гордых, а то и глупых, а то и совсем несуразных – стимпанкических стран, – внесли в паланкине четыре генерала.
Надо сказать, что перед Большой Войной человечество не ведало, что Земля – плоская, что ядерные взрывы средневековья – нечестно и предательски придвинули к России – Арктический шельф. Тогда еще не было обнародовано, что СССР начал вторую мировую, вероломно напав на – мирно евшую брюкву и скромно пившую пиво, встающую с колен – миролюбивую Германию. Тогда еще коварный Сталин – не успел обмануть – Гитлера, США, Польшу, и Черчилля вместе со всей Европой. В силу этих обстоятельств Гитлер со Сталиным общались, как говорится, – «на дружеской ноге».
В этот раз на советско-германских переговорах на фуршетном столе главенствовала кухня немецкая – толстые сардельки с квашеной капустой и бесчисленные бокалы золотистого «Баварского». Вероятно, в силу этого факта Гитлер чувствовал себя хозяином положения. Он начал первым длинную речь, как только Сталин примостил зад на предназначенный для него английский стул, а ассистенты и помощники советского вождя включили тумблер механизма радио-парового синхронного переводчика.
– Уважаемый Сталин! Все присутствующие! – начал Адольф. – Еще совсем недавно, когда многие потеряли смелость, отступили, пошли на компромиссы, – не сломить было – только меня. Я поднял знамя многострадальной Германии! Дух свершений вселен в немецких граждан! Победоносно развевающийся стяг нового рейха, еще увереннее, чем прежде, ведет германский народ – в светлое завтра! Мне, такому же бескорыстному, я знаю, – как и вы, герр. Сталин, – скромному предводителю штурмовых отрядов коричневорубашечников – удалось воззвать к жизни древний дух Нибелунгов и сплотить немецкий народ! Великое германское возрождение – наступило! Как канцлер нового рейха и глава национал социалистической партии возрожденной Германии, позволю себе заверить вас, герр. Сталин, – что наши идеи фашизма – близки вашим идеям коммунизма! Одинаково неисчислимые, перенесенные бедствия наших народов – роднят и наши народы! Многочисленные поселения наших соотечественников в России – честно работают на вашу страну! Бескорыстно данные Германией деньги на революцию – помогли ее свершению! Немецкий коротконогий труженик еврей-Маркс – дал знамя равенства и единства предводителям вашей, невиданной по масштабам созиданий, революции, сплотившей простой народ и преобразившей часть мира!
Мы – представители двух могучих держав – не случайно встретились здесь, – на гостеприимной моравской земле, чтобы, по праву «сильного», – поделить между нашими странами – Польшу, а затем, надеюсь, и уверен – и весь остальной мир!
…Я сердечно благодарю, герр Сталин, дуче фашистов Италии – Бенито Муссолини, тайно передающего вам большой привет, и выражающего решимость – вместе с частями дивизии Антонеску осуществить научную экспедицию: мирно, с вашего позволения, – войти в ваш, советский восточно-украинский город Луганск, чтобы обрести там – в этом, как всем известно, эзотерическом Центре Мира – последний артефакт, так необходимый будущему рейха! Уверен, герр. Сталин, – наша великая цель – станет общей! Мы будем отдавать все силы нашему совместному движению, как это умеем делать мы, и только мы с вами! От имени и по поручению всех членов нашей многочисленной партии национал-социалистов – приглашаю вас, герр. Сталин, вместе с нами двигаться к несомненному триумфу идеи нашего совместного фашизма – во всем мире!
Нам! И только нам с вами – дано священное право – справедливо установить и поддерживать – мировой порядок! Фюрер закончил говорить под дружные, продолжительно не смолкавшие аплодисменты своих генералов.
Сталин сделал рукой знак Власику и тот, незамедлительно склонившись, с готовностью приблизил ухо к вождю.
– Выдыш, как апладыруют. Ат души апладыруют! Нэ ат страха. Завыдна, слюший… Сталин досадливо отмахнулся рукой от Власика. Генерал понял, что может выпрямиться…
После окончательно смолкнувших аплодисментов немецкого генералитета слово взял Сталин. Заговорил – не вставая:
– Гражданын Гитлер! Всэ ынастранные госты этого гастэприимнава чэхаславацкава замка! Нэсматря на наш крэпкий дрюжьба с Гэрманиэй…
…Непредсказуемые, прямо-таки, беспощадно-неисповедимые пути эпохи катаклизмического стимпанка, от критической перенаполненности, этой самой эпохи, паром, – крутнули, на миг, вразнобой колеса пространства и времени, не позволив советскому вождю продолжить свою ответную речь. По полу замка между Сталиным и Гитлером, с их свитами – с треском пробежала трещина. Замок, разделившись на две половины, разъехался в стороны, а из пылящихся глубин неумолимо расползающейся трещины – скорее вылетела, чем выехала – Ксения Сыпчак в кибитке на салазках, запряженной тремя чудовищно гигантскими омарами и шестью – такой же огромности – крабами. Омары и крабы реактивно потянули кибитку Ксении куда-то – вверх и в сторону, видимо – в некий земной рай, где нет плохих дорог, бесплатной медицины, попрошаек, бомжей, и, путающихся под ногами, ветеранов… И, где – все, не умеющие есть омаров – сидят в тюрьме с видом на море и плетут из ротанга для ее, Ксении, нужд – пляжные коврики и шлепки. За плетельщиками шлепок, чтобы не курили «травку» и не спились, – зорко присматривают надежные люди Гила Бейтса, Бермана Трефа и подруга рыжего Чубайсиса – Авдотья Смирная – в кожаных сапогах и с больно бьющейся плеткой в – не по-женски – крепенькой и цепкой руке…
Свойственные природе эпохи стимпанка взаимодиффузные сплавления пространственно-временных флуктуаций, что отличаются непредсказуемостью – имеют свойство мгновенно размножать материальные предметы – тут же телепортируя их в другие – параллельные – миры. Иногда такие флуктуационные сшибки удваивают – не только отдельные объекты, растительного и животного мира, но также и – создания, составляющие двуногую часть мировой биомассы. Притом, – как из разумных, так и совсем безумных ее, двуногой биомассы, представителей. В результате последствий такого природного стимпанкического катаклизма – гитлеров и многих других созданий из числа двуногих млекопитающих – стало по двое. Один Гитлер – курил и часто играл в шахматы, а ненастоящий – производное флуктуационной сшибки, – двойник то есть, – тот, улучив подходящий момент, – застрелил однажды свою собаку, а потом и себя. А нынче, – самый настоящий Адольф, ведший в чехословацком замке переговоры по разделу Польши, аппетитно покуривая вейп, густо пахнущий вестфальским черносливом, объявил Сталину – «шах», передвинув белого «офицера». Играли не просто так, – ставкой в игре – была Варшава с пригородами. Гитлер, после того, как Сталин вызвал его на социалистическое соревнование по разделу мира – стал нервничать и больше курить свою воду. Сталин, переложив в левую руку – пустую трубку, столкнул с доски «офицера» своим черным конем, какого несколько увлеченный Гитлер оказывается, – не заметил…
– Не ссы, Алоизович, – будет и тебе доля от Польши! – дружелюбно произнес удовлетворенный выигрышем Сталин, видя, что Гитлер не в настроении. …Власик, глядевший через закрытую застекленную боковую дверь в бинокль на шахматную доску, обернулся к стоящим позади генералам и показал им большой палец. Генералы радостно, как дети, запрыгали, хлопая, одновременно, в ладоши, …пару раз подпрыгнул даже Буденный, отличавшийся от всех неспешностью в действиях и в принятии решений.
…«Зачем тебе никчемные мозги и «тухлые вены» этих лживых, непостоянных, недалеких созданий – непонимающих всей шедевральности твоего непревзойденного исполнительского искусства?» – интригующе нашептывали Николаю прямо в ухо невидимые уста Князя мира сего, уловившего Бакскова на сиюминутной обиженности на судьбу, лишенную любви ответной, …или – на обиженности на, просто, – гадскую невезуху. «…Плюнь на глупых баб, Николай, – а они все глупые. Ведь «звон свой» – можно спрятать и в – не менее приятные и более тесные укромности мужественных… … – хотя бы защитников европейской демократии» – бубнил расстроенному Бакскову прямо в мозг, некогда подвергнутый небесному остракизму, – многознающий Соблазнитель. «Посмотри – как молод, обаятелен и готов к подвигу Белецкий … …А, – как чарующе мил Гилетей… И он, скажу тебе, – прямо из Лондона может решать и финансовые проблемы, тебе даже не придется писать заявление на выплату «коронавирусной» субсидии!
Но Баксков не захотел названных ему Сотоной «героев». Он думал о Марте. Надежда в нем теплилась, хоть сердце сопрана – от любви и несбывшегося свидания – было исполнено печалью.
/// А Колька-баянист с Донбасса, растягивая на Старом Арбате баянные меха, дико напевал на извращенный мотив – «Я люблю тебя, жизни»:
«…Майдан откалампоцабродил,
Обутый пиндосством страны.
Майданы вертаются к мамке
И будут там – также трудны…» – приходилось слушать прохожим, разносящееся в пространстве московской улицы…
В уютном пивном кабачке, в Кракове, уже знакомый Путену официант – от неожиданности округлил глаза. Капитан Путен, то есть – бюргер-автопаротурист из Германии – Ганс Бользен, попросил его принести – не пиво, как всегда, – а водки. Капитан Путен и в самом деле был – не то, чтобы вне себя, но – весьма и весьма зол. Причиной этому была только что полученная из его засекреченных, надежных источников информация; ему удалось узнать цель архи срочного задания, из-за какого пришлось, на время, отвлечься от важной миссии внедрения Соловеева-Ульрихта на американское телевидение. Из-за внезапно возникшей необходимости фотографировать жилище сопрановой пассии он пропустил важную встречу с чешской любовницей самого начальника отдела кадров «СИНЭЭН». «Что они там! С ума все посходили!» – возмущался, про себя. Путен, хлопнув, не закусывая, две – почти подряд – рюмки. «Словно кто-то в Наркомате разведки перевернул все с ног на голову. …Это же надо! Пойти на поводу у распущенности какого-то артиста! Ради чего?! …Если об этом прознает Николай Иванович, …или, не дай бог, – …товарищ Сталин! –…всем достанется. …Да и я могу поплатиться…»… Капитан налил – и тут же, накатив ее – третью рюмку, …додумал грустную фразу – «…не только карьерой. …К тому же – поддержка государствами низменных устремлений отдельных индивидуумов – противоречит принципам Эпохи Могущественного Стимпанка, и может привести к катаклизму – взаимодиффузной сшибке природных флуктуаций ».
Путен чувствовал накопившуюся – за последнее время – усталость и поэтому – дал себе разрешение захмелеть. Напряжение в голове потихоньку отступало. Капитан прикрыл глаза и запел. Запел мысленно, не шевеля губами: «Спят курганы темные, солнцем опаленные и туманы белые.., …как же теперь объяснить этой Гражине, что не смог прийти на встречу… Какой же изыскать предлог для встречи следующей…». С неких пор, будучи глубоко законспирирован на чужбине, Путен научился думать параллельно мелодиям, которые иногда «напевал» в своей голове. «…Девушки пригожие, на б…й похожие…» – песня в голове капитана – резко замерла на полуслове. Он никак не мог вспомнить оригинальный текст. Путен помассировал виски, но настоящий текст песни – так и не вспомнил. Чтобы не привлекать к себе внимания попросил официанта принести бокал пива и зразы. …«Я – Водя-ной, я Водяно-ой…» – звучала очередная песня в голове отдающегося отдыху – сполна, лже-Ганса Бользена, для виду ковырявшего вилкой в зразе. «…Эх, жизнь моя – мочалка! Да ну ее в болото…» Очередная песня застряла. Капитан с легкой тревогой подумал о том, что уже второй раз за вечер забывается правильное слово в тексте. Путен не помнил, чтобы такое с ним случалось. Он обычно прокручивал в голове песни, которые знал назубок. «…Да, бог с ним, с правильным текстом – решил Путен – раз уж позволил себе расслабиться, то пусть расслабляются – все извилины». …На всякий случай, прикрывшись страницей «Лидове новины» капитан влил в себя, или – опять же – «хлопнул», как в таких случаях обычно говаривалось в скромных застольных кулуарах его ведомства – четвертую рюмку. Пригубил бокал с золотистым напитком. …На родном языке, посреди чужестранного кабацкого гомона – в его голове, продолжило звучать – «…И в забой направился парень молодой…». «Бр-р-р-р! Не дай бог!» При воспоминании о «забое» у капитана по спине пробежали мурашки… Ему, однажды, в ходе давней операции по выявлению тайника-закладки диссидентской литературы – тоже пришлось спускаться пару раз в шахту…, Тогда, в спешном порядке – за два дня – младший лейтенант Путен – был проконсультирован, натренирован и просвещен по всем тонкостям проходческой науки. …В то давнее время одна из бригад «Никанор-Старой» должна была закончить свой встречный план, но накануне у семи проходчиков, после посещения ими буфета случилась жутчайшая диарея. Путен «подвернулся», как шахтер-отпускник со стажем, согласившийся ударно поработать в смене «за два ящика водки»… Лейтенант нашел – и тайник, и его хозяина-бандеровца. На поверхность вышел замусоленным чертом с синяком под глазом, непрестанно кашляя и проклиная на все лады консультанта, забывшего сказать, что пользоваться в забое респираторами – «западло».
«…На работу славную, на дела хорошие…»… Капитан, или Ганс Бользен, успев прикрыться «Лидове новинами» – зевнул, одолевала сонливость. …С тех пор капитан Путин не любил Донбасс. Он любил место, где проводил свой ежегодный отпуск, – где было ласковое море, берег в гладких камешках и «намоленный» его ведомством бар, со всегда прохладным неразведенным «Жигулевским». Он, капитан Путен, любил – Крым.
«Прости, мой фюрер…» Виновато произнесла Марта почти через плечо – портрету, висящему на стене в ее комнате, чувствуя, что русский артист – полностью завладел ее сердцем. «О, майн Гот! Пошли мне, скорее случай его увидеть снова, и дай сил быть достойной при встрече». Марта уже не тянулась к сигаретам. Постоянно чувствовать в себе боль любви – было более желанным, чем вкус дыма. Напрасно прыщавые парни-механики на аэродроме ждали очередной возможности раскурить остатки сигарет из ее пачки. И Марта совершенно забыла, что хотела сказать Гессу о чехословацких танках, в которых может быть холодно танкистам рейха, если вдруг боевые действия будут вестись в зонах низких температур. Проснувшаяся любовь к Бакскову щемила под сердцем, не отпуская девушку ни на минуту. Светлый образ сопрана вел за собой Марту в сверкающую даль, обещающую – нежность и где-то там – счастье на двоих, – большое и бесконечное. Казалось, сладостной бездне, в которую затягивало самую знатную и очаровательную пилотицу рейха – Марту Брюгге, – пределов не было.
Под балконом сопрана собирались зеваки в надежде услышать его волшебный голос. Но напрасно. Теперь с балкона Бакскова, как по утрам, так и по вечерам – изливалась лишь гробовая тишина. …А, что же Баксков? Сопран – грустил. А, может даже – депрессировал. Или, не лучше того – фрустрировал. И в его уме, впервые, рождались поэтические строки, полные самоуничижения:
«Зачем?.. Зачем я полюбил
Под сводом чешских пивоварен?
Ведь я не Тимати. …Не Гуф,
ни Ломоносов, ни Гагарин…
Мое призванье – голосить.
Частотами по перепонкам
Бездельных граждан ублажить,
Поя надрывнее и громко…
Ей не дано меня любить..
Ей – пофигу мое искусство…
Зачем? Зачем я полюбил?
Ведь жил – летая, ел же – вкусно…
Но, – расплескал себя зачем…
Стал пуст и нелюбим, вот, ею…
Вне дирижабля и – ни с чем…
Без Марты
мерзну и
херею…»
Сопран обхватил голову руками …и зарыдал от обиды и неразделенности своей любви. От того, что изо всех сил старался, но так и не смог покорить целомудренную Марту…
Ночами, в позднем отрочестве, Скобеивой иногда снились эротические сны, в которых она, якобы, имея – в соответствующем месте – «достоинство» мужское – пыталась пристроить оное в свою подругу-одноклассницу по десятому классу с разведуклоном, – гиперактивную миниатюрную брюнетку, с часто поблескивающими на занятиях – от желания секса – чернющими глазами.... (наст. редакция не окончательна)