Евразийские степи. Переход при древних тюрках от охотничье-рыболовческой экономики к земледелию и скотоводству.
Процессы эти знаменовали начало нового периода древнейшей истории, принципиально отличного от сотен тысячелетий предшествующего развития. Они вызвали подлинный перелом как в области производства, так и во всех сферах жизни древнего общества.
Огромное накопление археологических материалов за последующие десятилетия, в особенности после второй мировой войны, полностью подтвердило справедливость этой периодизации и заставило ряд крупных западных исследователей обратить самое серьезное внимание на ее принцип. Вир Гордон Чайлд особо подчеркнул историческое значение перехода от присваивающей экономики к производящей. Он дал этому переходу наименование «неолитической революции». Роберт Брейдвуд разделил древнейшую историю на эпоху присвоения пищи и эпоху производства пищи, выделив в последней ряд этапов. В. М. Массон справедливо считает этот факт «...одним из ярких проявлений того, что подлинно научное развитие исторической науки возможно лишь на основе исторического материализма — этого краеугольного камня марксизма-ленинизма» .
Община собирателей, охотников и рыболовов даже при условии, оптимального естественного окружения твердо лимитирована в своей численности и возможностях природными ресурсами. Она может совернствоваться в использовании этих ресурсов. Но умножить их, добиться качественного их изменения, привести их в соответствие с потребностями численно возрастающих коллективов она не может. Этим объясняется весьма медленный темп роста численности населения в эпоху присваивающего хозяйства. Человек мог жить лишь в областях естественного распространения необходимых ему животных и растений. Искусственно воздействовать на них, вызывая распространение их на Новых территориях и «акклиматизацию» в новых, первоначально необычных условиях, он не мог. Это, естественно, заметно ограничивало и возможности расселения самого человека. Примитивность и однообразие форм хозяйства при необходимости повседневного участия значительной части коллектива в добывании («присвоении») пищи обусловливали ограниченность не только возможностей, но и потребностей человека. А с этим связаны медленный темп технического и культурного развития, замкнутость коллективов, случайный характер связей. Узость производственной базы, полная зависимость от естественных условий и их превратностей резко лимитировали развитие общества в целом, во всех его проявлениях.
И во всех проявлениях развития общества наступили резкие изменения с переходом к производящему хозяйству. Мы вправе говорить о революционном характере этого процесса, вправе согласиться с В. Г. Чайлдом, определившим его как «первую революцию, которая трансформировала человеческую экономику, дала человеку контроль над его собственным запасом пищи. Человек стал не только добывать, но и производить пищу, непрестанно совершенствуя это производство и расширяя его масштаб. В этих принципиально новых условиях неизмеримо возросли возможности человека и сфера его деятельности, одно за другим исчезали отмеченные выше ограничения предшествующего периода.
Резко изменился темп роста народонаселения. Весьма показательны здесь направление некоторых демографических исследований и их ориентировочные заключения. С наибольшей определенностью они суммированы американским биологом Эдуардом Дивеем. Этот исследователь с должной осторожностью подчеркнул условность демографических заключений для древнейших, предшествующих началу производящего хозяйства периодов человеческой истории («От палеолитического времени не сохранились свидетельства для обоснования таких подсчетов»). Здесь необходим допуск, и Э.Дивей предполагает для нижнего палеолита среднюю цифру населения в полмиллиона человек, для верхнего—до трех миллионов человек. Для определения численности населения ойкумены мезолитической эпохи Дивей использовал некоторые подсчеты, произведенные Р. Брейдвудом и Ч. Ридом и касающиеся современных охотничьих племен, а также сохранившиеся данные о плотности населения восточных территорий Северной Америки в период, непосредственно предшествующий появлению здесь европейцев. Эти материалы позволили ему ориентировочно, но уже с определенными фактическими основаниями предложить для мезолитической эпохи цифру возможной численности населения несколько более пяти миллионов человек. «Население нигде не было многочисленным,— отмечает Дивей,— но по всей ойкумене оно достигало довольно значительной общей цифры в
1ООО ООО, в среднем 0,04 человека на 1 кв. км».
Данные Р. Брейдвуда и Ч. Рида использованы и при подсчетах населения в период первоначального распространения производящего хозяйства
Скотоводство в древнейших центрах производящего хозяйства развивалось наряду с земледелием и в тесной связи с ним. В комплексном хозяйстве этого периода оно играло весьма значительную роль. Более того, специфика природного окружения даже в пределах единой зоны с самого начала «неолитической революции» предопределяла формирование, с одной стороны, групп с преимущественным развитием земледелия, с другой — групп с преимущественным развитием скотоводства . Но резкой дифференциации еще не было. Осваивались прилегающие к раннеземледельческим областям участки степей и горные пастбища. И те и другие группы находились в постоянном тесном взаимодействии, составляя по сути дела единую хозяйственную систему.
В этом аспекте особый интерес приобретает древнейшая история Каспийско-Черноморских степей, где формирование специфически скотоводческих групп, их развитие, взаимодействие с земледельцами и роль в историческом процессе проявились в весьма значительном масштабе и с определенной четкостью.
Степная полоса, на тысячи километров протянувшаяся вдоль северных берегов Каспийского и Черного морей, охватившая значительные территории Поднестровья, Поднепровья, Подонья, Предкавказья и Поволжья, уходящая далеко на восток, в пределы Средней Азии, и на запад, в Подунавье и на Балканы, начиная с глубокой древности играла огромную роль в истории Восточной Европы. Она связывала самые отдаленные области, глубоко различные как по климатическим и ландшафтным особенностям, так и по характеру и уровню развития их населения. Степная полоса непосредственно соприкасалась со всеми тремя раннеземледельческими очагами, возникшими на территории СССР в ходе распространения «неолитической революции»—с югом Средней Азии, Кавказом и Северо-Западным Причерноморьем. Она создавала возможность для определенного «фокусирования» их культурных воздействий. В таком же отношении находилась она и к древнейшим очагам металлургии и металлообработки, возникшим несколько позднее в Южном Приуралье, на Кавказе, в Дунайско-Балканском районе.
Условия ковыльных и полынных степей, переходящих в Прикаспии в полупустыню, резко ограничивали возможности земледелия, которое могло практиковаться лишь на ограниченных участках речных пойм да у кромки лесов. Что же касается скотоводства, то необходимая для его развития кормовая база была здесь практически беспредельной, причем наиболее «качественные» участки находились в открытых степных просторах, вдали от рек: там большая насыщенность солью придает кормам особую ценность.
Однако использование этих возможностей требовало широкого освоения степей. В предшествующий период были заселены лишь поймы пересекающих степи рек и то крайне неравномерно. Основные территории степей — их внутренние открытые участки — не были практически заселены совсем. Широкое их освоение могло начаться лишь с возникновением подвижных форм скотоводства, когда появилась потребность в таком освоении и возможность осуществления его. С этого времени степные пространства из фактора разделяющего превратились в фактор связывающий. Они способствовали значительным перемещениям больших групп, сложным процессам смешения и ассимиляции, а также широкому и быстрому распространению экономических и культурных достижений человечества. И само заселение значительных участков степей носило спонтанный характер, отмеченный выше как одна из особенностей распространения скотоводческих групп.
Наиболее древней в степной полосе является древнеямная культурно-историческая область, охватившая в период своего расцвета огромную территорию от Южного Приуралья на востоке до Днестра на западе. Формирование этой области знаменовало первую ступень широкого освоения степей и распространения в них производящих видов хозяйства, прежде всего подвижного скотоводства. История ее была длительной и сложной. Начавшись в позднем неолите, она охватила весь переходный энеолитический период и продолжалась на ранних ступенях бронзового века. На протяжении этой длительной эпохи внутри области неоднократно происходили значительные изменения, периоды культурной нивелировки сменялись периодами дифференциации, роль конкретных племенных групп в общем процессе развития области изменялась, а на позднем этапе исторические судьбы их заметно разошлись.
Древнеямная культурно-историческая область объединяла ряд локальных вариантов, каждый из которых отмечен безусловным своеобразием и требует особого исследования, прежде всего — особого источниковедческого анализа. Лишь сопоставление таких исследований позволит сделать достаточно обоснованные заключения по основным вопросам истории конкретных группировок древнеямных племен.
Уже в эпоху бронзы Волга превратилась в важнейший путь, связующий различные и разделенные тысячами километров земли, ландшафтные зоны, культурные области, этнические группы. Возможность широких связей, богатейшие степные пастбища, мягкие пойменные почвы и благоприятные условия для подсечно-огневого земледелия превратили Волгу в гигантский магнит, притягивавший к ее берегам многочисленные племена как с запада, так и с востока. И в Нижнем Поволжье, расположенном в основном в степной, а на крайнем юге в полупустынной зоне, распространилось прежде всего скотоводческое население. Именно скотоводство лежало в основе экономики сруб- ных и андроновских групп и определило их быстрый рост и активную экспансию. Да и в дальнейшем все значительные племенные образования Волжско-Уральского междуречья, все крупные расселения и перемещения их обусловливались прежде всего приоритетом скотоводства в экономике и особенностями развития его в степной полосе.
Но срубные и андроновские племена не были древнейшими скотоводами этой территории. Начало скотоводства уходит здесь в еще большую древность и является весьма своеобразным по форме и значительным по последствиям проявлением «неолитической революции». Оно обусловило резкий рост возможностей человека во взаимодействии его с природой, освоение новых территорий, подлинный скачок в численности населения.
В мезолите и раннем неолите глубинные районы степи были практически необитаемы. Немногочисленное население рассматриваемой территории редкими и небольшими группами располагалось на берегах рек, где рыбные богатства и фауна небольших пойменных лесов создавали определенные возможности для присваивающего хозяйства. Памятниками этого населения являются остатки редких временных поселков — так называемые дюнные стоянки, ограниченные как по размерам, так и по мощности и насыщенности культурного слоя, в подавляющем большинстве случаев нерегулярного и перемешанного. Да и эти немногочисленные памятники далеко не во всех случаях могут быть связаны со столь ранними периодами.
Положение заметно изменилось в конце неолита. Число памятников этого и непосредственно следующих за ним периодов резко возросло. Изменилась и территория их распространения. Появились древнейшие стедные курганы, и многочисленные группы их не только вытянулись вдоль пойм Волги и ее притоков, но и вклинились глубоко в степные пространства. Редкие разрозненные памятники уступили место регулярному распределению их на значительных территориях. Заметно выросли и сама ойкумена и степень ее заселенности, что могло быть обусловлено лишь появлением производящего хозяйства, а в конкретных условиях рассматриваемой территории — развитием скотоводства. По' сути дела начался новый этап заселения Нижнего Поволжья и Волжско-Уральского междуречья. Лишь начиная с указанных периодов это' заселение приняло регулярный характер. Лишь с этого времени археологические материалы дают возможность проследить связную и последовательную историю больших племенных и культурных общностей Волжско-Уральского междуречья, развивавшихся и сменявших одна другую более трех тысячелетий, на протяжении энеолитического периода, бронзового и раннего железного веков. Сама возможность формирования таких общностей в условиях степной полосы появилась, повторяю, лишь с распространением производящего хозяйства.
Древнейшей же из этих общностей явилась древнеямная. Она начала формироваться на грани позднего неолита и энеолита и явилась основой всего дальнейшего развития населения и культуры бронзового- (а в определенном аспекте и раннего железного) века рассматриваемой территории. Археологически она представлена памятниками волжско-уральского варианта древнеямной культурно-исторической области.
Самые основные, обобщенные факторы, обусловившие формирование древнеямной культурно-исторической области. Упомяну еще два из них, представляющихся мне достаточно значительными.
Первым было определенное единство, объединявшее значительную часть степной полосы еще в мезолите. Это единство качественно отличалось от древнеямного, не носило столь многостороннего внутреннего характера и не отражало указанных выше экономических и социальных факторов, позволяющих рассматривать древнеямную эпоху как принципиально новый этап в заселении и истории степной полосы. И все же исследования многочисленных мезолитических стоянок показали, что в мезолите Левобережная Украина, Приазовье, Крым, Кавказ, Волжско-Уральское междуречье и Прикаспий входили в зону распространения «геометрических микролитов», отличаясь этим от более западных областей Восточной Европы и от лесной зоны, где подобные формы микролитов либо не представлены совсем, либо крайне редки и являются результатом проникновений с юга. Наиболее ранними районами распространения «геометрических микролитов» в свете известных сейчас данных можно считать Южный и Восточный Прикаспий и Кавказ. Это заставляет с особым вниманием отнестись к очень ранним связям степных племен с югом и юго- востоком, к возможности как влияний и диффузий, так и прямых передвижений значительных человеческих групп в степь из районов Кавказа и Прикаспия. В основе отмеченного для мезолита относительного единства могли лежать единые исходные территории и единые пути движения этих групп, а также определенные связи, не столь активные в условиях неосвоенных еще степных пространств, но все же довольно регулярные, особенно в речных долинах. Трудно пока конкретно судить о внутреннем содержании и прежде всего об этническом содержании этого единства, охватившего огромную территорию, различные ландшафтные зоны и, безусловно, различные человеческие группы. Но само единство (при всей своей относительности) сомнений не вызывает, а следовательно, не вызывают сомнений и внутренние связи, определившие это единство и отличающие зону «геометрических микролитов» от смежных зон.
Выше была показана неразрывная связь формирования культурноисторической области и специфики ее развития с развитием производящего хозяйства при преимущественном значении подвижных форм скотоводства. Какие же связи могли способствовать выработке и развитию этой формы хозяйства?
Среди палеозоологов нет согласия по вопросу о возможности местного одомашнивания основных видов скота, прежде всего овец, в Каспийско-Черноморских степях. Если исключить лошадь, свидетельства одомашнивания других животных известны здесь лишь в западных районах, они единичны и касаются лишь крупного рогатого скота. Мне представляются наиболее обоснованными доводы В. И. Цалкина и других сторонников негативного решения этого вопроса. Скотоводство появляется в основных районах степной полосы не ранее второй половины IV тысячелетия до н. э., причем появляется уже сложившимся и настолько развитым, что именно потребностями его было обусловлено начало освоения степей. И уж при всех условиях следует иметь в виду, что подлинное развитие скотоводства в наших степях началось, безусловно, позднее, чем в древнейших центрах производящей экономики Ближнего Востока и Восточного Средиземноморья, а также в первых производящих центрах на территории СССР (Джейтун-Анау I на юге Средней Азии, культура типа Кюль-Тепе I в Закавказье, Буго-Днестровская культура в Северо-Западном Причерноморье). С последними степная полоса была постоянно связана, и исключение влияния их при распространении в степях скотоводства и прежде всего овцеводства представляется абсолютно незакономерным . Полагаю, что в этом процессе значительную роль сыграла естественная диффузия из культурных очагов, уже знавших домашних овец задолго до распространения их в степной полосе.
Трипольская культура не может рассматриваться как очаг, оказавший решающее воздействие на процесс выделения наиболее ранних групп древнеямных племен.
Воздействия же двух других центров, безусловно, должны быть приняты во внимание. Волжско-Уральское междуречье было связано открытыми степными пространствами как с Кавказом, так и со Средней Азией. Оба эти центра входили в зону распространения диких предков домашних животных и были в свою очередь связаны с древнейшими цивилизациями Передней Азии, где доместикация животных, прежде всего овцы и козы, засвидетельствована для VI, а скорее всего и для VII тысячелетия до н. э. В V—IV тысячелетиях до н. э. основные виды домашних животных были известны и на Кавказе и на юге Средней Азии. Обе эти области оказывали весьма заметное воздействие на Волжско-Уральское междуречье на протяжении ряда исторических эпох. Уже в истории древнеямных племен воздействия обеих областей прослеживаются достаточно четко и в ряде случаев представляют сложные сочетания. Обе области в равной мере могли сыграть значительную роль в становлении степного скотоводства вообще. И для определения конкретной роли каждого из этих центров необходимо учитывать всю сумму археологических данных.
Древнейшая неолитическая культура с производящим хозяйством в Закавказье представлена прежде всего раннеземледельческими долговременными поселениями (типа Кюль-Тепе у Нахичевани) с соответствующими формами отгонного скотоводства, заметно отличного от степного. Ни в инвентаре своем, ни в погребальном обряде ни эта, ни последовавшая за ней куро-аракская культура никаких связей с культурой древнеямных племен не имеют.
Сложнее вопрос о Северном Кавказе. Он, как уже отмечалось, входил в одну культурную общность со степью уже в мезолите, судьбы населения и культур обеих территорий тесно переплетались и в дальнейшие периоды. Северный Кавказ оказал, безусловно, весьма значительные влияния на конкретные варианты древнеямной культурно-исторической области, и не только смежные (Предкавказский, Донской, Крымский), но и более отдаленные (Приазовский, Нижне-Днепровский и пр.). Но эти влияния всегда достаточно хорошо заметны в древнеямной культурной среде. Они четко отличны от нее. Это дало повод
В. Н. Даниленко говорить о второй — отличной от древнеямной линии развития степного энеолита, связанной с прямыми северокавказскими воздействиями. Здесь вновь следует подчеркнуть изначальные различия и в материальной культуре, и в обряде, и в характере самого скотоводства. Неолит Северного Кавказа изучен пока далеко не полно. Но среди известных материалов его мы не находим прообразов ни форм, ни орнаментов наиболее ранних древнеямных сосудов. Древнейшие курганы появились на Северном Кавказе с майкопской культурой, которая сама испытывала заметные степные воздействия, в том числе и в погребальном обряде, и уж ни в коем случае ни по материалу своему, ни хронологически не может рассматриваться в качестве компонента или основного источника воздействий в процессе выделения ранних групп древнеямных племен. Что касается характера скотоводства стационарных майкопских поселений (типа Мешоко) с характерным для него преобладанием свиней в стаде, то и он заметно отличается от древнеямного. Следует подчеркнуть, что по всем отмеченным линиям различия наиболее рельефны на ранних этапах, позднее же — в результате все тех же исторических (но никак не генетических) связей — намечается известное сближение и формируются смешанные варианты. Это касается и скотоводства: если в наиболее ранних слоях майкопских поселений кости мелкого рогатого скота составляют лишь 18% (при 50% костей свиньи), то позднее — под явным воздействием самих степных племен — число их возрастает до 48%. Нет на Северном Кавказе и исходных форм для обряда и инвентаря наиболее ранних древнеямных погребений.
Все это в полной мере относится и к основному центру древнейшего производящего хозяйства в Средней Азии — Южно-Туркменскому. Здесь полностью сохраняются в силе все отмеченные для других центров линии различий (прочная оседлость, безусловный приоритет земледелия, абсолютно иная материальная культура), что усугубляется заметной территориальной удаленностью от основной территории древнеямной культурно-исторической области.
Но в этой связи особого внимания заслуживает более западная территория Средней Азии — Восточный и Южный Прикаспий. Территория эта непосредственно соприкасалась с древнейшими центрами производящего хозяйства Переднего Востока и Средней Азии. На севере же открытые пространства соединяли ее с евразийской степной полосой.
В силу особенностей естественных условий перспектив сколько-нибудь значительного собственного земледельческого развития здесь не было. Для скотоводства же имелись и необходимый биологический фон (расселение здесь диких козлов и баранов безусловно) и прочие природные условия. И совершенно закономерны как раннее развитие в этом районе производящей экономики, так и особый путь этого развития: основная роль здесь принадлежала скотоводству, а основной потенциальной кормовой базой являлись северные степные территории.
Особо следует отметить наличие в ранненеолитических слоях пещер Южного Прикаспия костей овцы. Ныне не вызывает сомнений, что- именно мелкий рогатый скот подвергся наиболее раннему одомашнению . Но сравнительно немногочисленные находки, документирующие древнейший этап этого процесса, представляют почти исключительно кости козы, найденные на ряде поселений Передней Азии (натуфийские поселения Палестины, Иерихон, Зави-Чеми-Шанидар, Джармо и др.). Доместикация овцы документирована значительно хуже. Совсем недавно В. М. Массон отмечал, что «...палеозоологические материалы, связанные с одомашненной овцой, которая, видимо, была доместицирована почти одновременно с козой, восходят лишь к сравнительно позднему периоду». Однако некоторые материалы все же есть. Ф. Цейнер предполагает наличие доместицированной овцы уже в Иерихоне и, что важнее для нас, наряду с ним в пещерах Южного Прикаспия. Эти пещеры он считает древнейшими из известных пока местонахождений со следами безусловной доместикации овцы. При этом он ссылается на Куна, который в свою очередь отмечает, что подобные следы появляются уже в мезолитическом слое пещеры Белт, в докерамическом неолите овцы занимают третье место среди всех представителей фауны, а в керамическом им принадлежит уже прочный доминант. При всей относительности хронологических заключений Куна сомневаться в его ' стратиграфии оснований нет и можно считать установленным появление здесь доместицированной овцы по меньшей мере с VII тысячелетия до н. э. Вместе с тем в хозяйстве пещерных поселков еще долгое время заметную роль играла охота . Севернее же, на восточном побережье Каспийского моря влияния южных центров производящего хозяйства чувствуются меньше, охота и рыболовство сохраняют там свои позиции' примерно до IV тысячелетия до н. э., в других же проявлениях культуры очень многое сближает эту область с Южным Прикаспием.
Но весьма характерно, что появление скотоводства в Восточном Прикаспии, как и в Южном, было выражено прежде всего распространением мелкого рогатого скота. Характеризуя хозяйственные перемены,, отраженные материалами верхних трех слоев пещеры, А. П. Окладников пишет: «Теперь впервые с полной определенностью в слоях пещеры обнаруживаются следы скотоводства в виде костей мелкого рогатого скота — овцы или козы. Косвенным, но достаточно отчетливым свидетельством того, что жители пещеры во время образования трех верхних слоев ее заполнения разводили мелкий рогатый скот, служит и сам по себе характер этого заполнения — рыхлая зола, образовавшаяся из сгоревшего овечьего или козьего помета» .
Все вышеизложенное заставляет при разработке вопроса о распространении производящего хозяйства, и прежде всего скотоводства, в степной полосе обратить особое внимание на зону контакта ее с форпостами переднеазиатских центров производящего хозяйства в Южном и Восточном Прикаспии. Зона такого контакта, характеризуемая прямыми следами взаимодействия северных и южных групп, лишь начинает выявляться.
К этому следует добавить, что традиция индивидуальных скорченных погребений, не характерная для степной полосы до появления древнеямных памятников, широко распространена на Ближнем Востоке — в том числе в Южном Прикаспии и в раннеземледельческих центрах Средней Азии начиная с VI тысячелетия до н. э.
Ни на одной другой территории стыка степной зоны с древнейши- ми центрами производящего хозяйства нет столь четких и комплексных признаков изначального и решающего взаимодействия.
Н. Я. Мерперт
ДРЕВНЕЙШИЕ СКОТОВОДЫ ВОЛЖСКО-УРАЛЬСКОГО МЕЖДУРЕЧЬЯ
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА» Москва 1974