Старуха с косой

Георгий Жаркой
Прожигать жизнь – романтично. И поэтично. Будет, что вспомнить. Вот доживет мужик до старости. И что? На работу ходил. Семью кормил. Ремонт делал и мебель покупал. А еще немного попискивал под каблуком у жены.
И вот старость. Как жил? Для чего жил? Ни одного удовольствия не попробовал. А живем – между прочим – раз.
Посмотрите на лицо мужика, который под каблуком попискивал! Кислая капуста, а не лицо. Уголки рта внизу, все черты – унылые. И сам мрачный, будто чем-то нехорошим объелся.
А сейчас взгляните на гулену! Руки как крылья. В глазах огонь.  Жизнь в нем плещется, краски играют.
Разве можно сравнить моль серую и южную бабочку?  Пугливый покорный подкаблучник – это и есть моль. Которую прихлопнуть надо, чтобы радость не заедала – чужую. И не мешала жить. Надо иначе жить, все иначе.
Вечером выйдешь из дома. Часов в девять. С компанией веселых друзей. И пошел! Можно, например, в ночной клуб, чтобы плясать до упаду. Там все свои. По энергетике.  Нет нытиков. И критиканов.
Можно и просто у друга посидеть – всей компанией. Заправиться плотненько горючим – и приключения искать. Например, девочек самых разных  – в центре города.
А утром поскрипишь немного. Но это ничего. Потому что за все платить необходимо.
Есть очарование -  забуриться куда-нибудь. Неважно, квартира, дача или просто берег озера. И гулять, гулять, гулять. Искрами – остроумие, фантазия, шутки. Все очень подвижны и радостны. Смех столбом стоит. Все щедры и на юмор, и на разные выдумки. Деньги – в общую кучу. Сколько у кого есть – на бочку. И пошла писать губерния!
Улетит последний рубль, всей компанией думают, где достать.  Можно в долг взять у кого-нибудь. Или заложить какую-нибудь вещь. Разное можно придумать.
Сидит компания, ищет выход. Все серьезны и  сосредоточенны. Придумали! Затем усилие, чтобы воплотить в реальность гениальный план. И снова веселье, остроумие, юмор.
Вот это жизнь!
Посмотришь на унылых людей – и плюнешь. Идут, например, муж и жена. Будто их побили. Несут из магазина рулоны туалетной бумаги.  И коробочки, в которых  будущая еда. Или выносят что-нибудь на помойку.  Вот взглянешь на них и подумаешь:  две серые моли летят. Ни мысли, ни чувства, одна только туалетная бумага, которую они, видимо, заслужили.
Вкалывает человек. Вкалывает. Днями – с утра до вечера. А зачем? Для чего? Чтобы через какое-то время кони двинуть?
Понимаю, там разные Пушкины и Моцарты. Они гении.  А простой человек? Для каторжной работы  в мир пришел? 
Веселиться надо – без  границ. А деньги только для этого и созданы.  Не для пошлых деревяшек, что у стены расставляются, чтобы жена радовалась, а для того, чтобы на каждый рубль радость покупать.
Когда вдруг попадаешь под власть настоящего загула – жизнь карнавально  летит. А не ползет. И нет печали, не сомнения, нет неудовлетворенности. Ты поднимаешься над серой скучной действительностью. Свобода и радость. Никому ни слова отчета. Воля!
Поехали компанией на берег озера. Рядом небольшой поселок. Гуляли всю ночь. Потому что сорок лет отмечали – ему, который на южную бабочку похож.
Костер горел, замечательно было. Затем все попадали от усталости. Поспали чуток – и снова – к костру. Чтобы смеяться.
Пришло утро. День начал подниматься. Вся компания отправилась в местный магазинчик. А он, кому сорок лет, вдруг почувствовал что-то тупое в груди. Неприятное. Немного пугающее. Когда такое – тупое – появляется вдруг, то шутить не можешь. Напротив, хочется куда-то забиться, чтобы прислушиваться: ушло это тупое из груди? Или нет?
И шаришь в сумке какую-нибудь таблетку. И панически решаешь, что делать.
Испуганно встал на ноги. Решил пройтись, чтобы это что-то тупое в груди разогнать. Шел по берегу в сторону леса. Там еще  есть потрясающая поляна. На ней трава высокая.
Вдруг увидел старуху. Худую и черную. Она шла в каком-то черном балахоне. Наверное, это старинный непромокаемый плащ. А в руках у нее – коса. На поляну пошла. Видимо, траву косить.
Жуткий образ! Жуткий! Старуха с косой – в плаще. Что может быть ужаснее?
Испугался. Подумал: вдруг намек?  Вернулся к костру. Ребята пришли. Принесли пакеты, из которых выглядывали горлышки.
Он сказал, что не может. Что у него что-то тупое в груди. Лег в палатке. Лежит. И вдруг понял, что он неинтересен тем – кто у костра. Он как бы выпал. Дружба, которая требует, чтобы ее «подпаивали».
Отлежался. А у потухшего костра веселье на всю округу. Сказал – наврал – мать будто бы позвонила. Зовет. И пошел на автобусную остановку.  Ребята руками помахали. Задерживать не стали: пошел – иди.