ОДИССЕЯ
Реконструкция подлинного Гомеровского текста
Предисловие
Пой, моя шизофрения!
Пой, ори, моя родная!
Ох, ты жизнь моя такая!
Ох, ты, Русь моя большая!
Это в качестве вступленья –
Для патетики и мощи,
Чтоб звучало все нехило,
Чтоб звучало даже круто:
Сильно, звучно, благородно –
Вот как чтобы все звучало!
А не так, как очень часто
Все бывает даже вяло,
И совсем не впечатляет,
И потомству для примера
Ни на хрен не остается,
Потому, что забывают
То, что вяло изложили,
Что не звучно и не сильно,
И совсем не благородно,
И не так, как было выше:
Гой, мол, Русь моя большая!
Здесь-то начато как нужно –
Очень профессионально,
Потому что здесь старались,
А не фиги воробьишкам,
Рукава спустя, крутили,
И не ботали по фене,
И баклуши здесь не били,
И в носу не ковыряли,
И придурка не ломали,
А сидели и писали,
И старались, чтобы вышло
Сильно, звучно, благородно –
Сообразно прилежанью.
А еще отметить надо
Краткость, лаконичность мысли
И отсутствие повторов
В предлагаемом творенье.
Между прочим, очень часто
Наблюдаются повторы
В зарубежной и российской
(Здесь у нас, вот, исключенье!)
В современной и старинной –
В общем – во литературе!
Как начнут, бывало, люди,
Не имеющие вкуса,
Повторять одно и тоже:
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
А порой, и даже хуже,
Даже чаще и противней,
Даже суше и бездарней!
В общем, можно оттянуться
Здесь, на этой лаконичной,
Очень краткой, очень емкой,
Динамичной, искрометной,
Без словечек-паразитов,
И без этих тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри, -
В общем – этой скромной книге!
Кстати, скромность не мешает
Глубине проникновенья
Во абстрактные системы,
В философию морали,
В отрицанье отрицанья,
В эйдосы и во монады
(Отсылаю я к Платону,
и на Лейбница ссылаюсь,
если термин непонятный
вас смущает строчкой выше)
То есть, если, одним словом,
Здесь не встретится явленье,
Очень частое в искусстве,
Где количество повторов,
И возможных повторений
Совмещается с ужасной
Нищетой полета мысли
И с убожеством рассудка,
Где помимо тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Тыри-пыри, тыри-пыри,
Никогда не встретишь новой,
Остроумной и глубокой,
Свежей, легкой, интересной,
И оригинальной мысли!
Здесь у нас, как раз, напротив:
Здесь все мысли остроумны,
Здесь они свежи, глубоки,
Здесь легки и интересны,
Здесь весьма оригинальны,
При отсутствии повторов
И ненужных повторений,
И занудных отступлений –
Таковы здесь будут мысли.
И не только даже будут,
А как раз таки и были!
И являются как раз то,
Что, я думаю, заметил
Умный, въедливый читатель.
Разумеется, не всякий –
Не поверхностный и плоский,
Ограниченный и грубый –
Повторяю: очень умный,
Умный, въедливый читатель.
А читатель, что не умный,
Что поверхностный и грубый,
Ограниченный и плоский,
Тот конечно не заметил,
И не дал труду оценки
Положительной, высокой,
С самого его начала!
А еще необходимо
Указать на основное
Положительное свойство:
Утонченность лексикона.
Есть еще такие люди,
Что употребляют часто
Неприличные словечки
И словечек сочетанья,
Вроде: «жопа» и «какашка»,
И «пердун» и «хрен моржовый»,
И «подсрачник»и «засранец»,
И «писюн» и «****орезка»!
Заслужили осужденья
Представители искусства,
Что подобное писали!
И без преувеличенья
Мы, со всей отвагой, скажем:
Эти люди о---ли!
Здесь мы не употребляем
Нецензурных выражений,
И не просто типа «матка»,
Или одиозный «клитор»,
Но и даже слова «жопа»,
И не только слова «жопа»,
Но и даже слова «попа»,
Даже «попка», «зад» и «задник»
Мы здесь не употребляем!
Здесь слова у нас потоньше,
Типа: «лобзик» и «барокко»,
«Менуэт» и «Маяковский»,
«Пер-Лашез» и «Сан-Марино».
Вот, о чем сказать хотелось,
Прежде чем сказать другое –
Вещи глубже и острее,
Тех, что сказаны повыше,
Тех, что говорились раньше,
В мировой литературе.
Потому, что ну их в лобзик –
Мировых авторитетов!
Песнь первая
Гнев воспой, о Муза, мужа!
«Муза мужа» - это круто.
Это сказано солидно,
И для дикции непросто,
Потому что это можно,
Если так – без подготовки,
Если вдруг со сцены громко
И задорно зычным басом
Произнесть без тренировки,
Это может быть невнятно:
«Гнев воспой о мужа, Муза!»,
Или так: «О, жума, зума!»
Или даже: «Зюма, зяма!»,
Если дикция плохая.
(Это мы про Одиссея,
не про дикцию со сцены.
Это подразумевали
Мы его под словом «мужа»)
Пой, о Муза, Одиссея!
(так для дикции полегче)
Он в погроме Илиона
Принимал свое участье
И отмечен был наградой,
Как герой-руководитель
Всяких греков конеборных,
А потом по возвращенье
Натерпелся, настрадался,
В общем – перепонтовался
Он по воле Посейдона.
Тот его топил и мучил,
И женил на злой Калипсо
(что всегда пренеприятно),
И кормил им Полифема,
И в Аид в командировку
За собраньем материалов
Посылал с площадным матом.
От подобного давленья
На свободную натуру
Начал чахнуть хитроумный
Одиссей, что конеборным
В стане греков признавался.
И когда у злой Калипсо –
Похотливой, нехорошей,
Он на острове томился,
Подняла гевалт Афина
На вершине Олимпийской.
К Лаэртиду благосклонной
Завсегда была Паллада.
Лаэртид – заметим кстати –
Это отчество героя,
Вроде как «Ильич», иль «Палыч»,
Иль «Иваныч», иль «Пафнутьич» -
Одиссея Лаэртидом
Фамильярно называли.
Вот, короче, на Олимпе
Так Афина голосила:
«Это, Зевс, какого ляда
позабыл ты Одиссея?
По волнам, по буеракам
уж квартал его таскаешь!
А теперь еще вдобавок
Подложил его Калипсе –
На постель бесстыдной бабе,
На позор и поруганье!
Иль забыл ты гекатомбы,
Что сжигал тебе могучий
Одиссей в земле Итаки?!
Это ведь не фигли-мигли!»
«Что ты, право, кипятишься? -
Отвечал тогда Кронион
(это – отчество Зевеса) –
Не забыл я гекатомбы!
Это, знаешь кто, лютует?
Это подлый Посейдаон,
Водовласый полудурок,
Одиссея обижает!»
«А-а! - Афина протянула
С явным пониманьем дела, –
«Ну, тогда, раз ты не против,
То пускай приказ напишут
Сей бессовестной Калипсе,
Не неволить Лаэртида.
Я, меж тем, лечу в Итаку,
Чтобы с сыном Одиссея,
Благородным Телемахом
Побеседовать серьезно
О текущем о моменте.
Там ведь, знаешь что, творится?
Женихи со всей округи
Обступили Пенелопу –
Одиссееву супругу,
И марьяж ей предлагают
Недвусмысленным макаром.
В доме, гады, Одиссея
Безо спросу поселились
И запасы пожирают
В ожидании ответа!»
Так сказав, копье схватила
И со скоростью приличной
Полетела на Итаку
Благородная Афина.
По прибытье же богиня
Образ странника прияла
И поближе к Телемаху
Тотчас начала вертеться,
Чтобы на глаза попасться
И затеять с ним беседу.
Хоть и был весьма печален
И довольно озабочен
Телемах, сын Одиссеев,
Не глаза ему попался
Незнакомый ране странник,
И приветливо рукою
Помахал он незнакомцу:
Заходи, мол, выпей пива!
Незнакомец улыбнулся.
С тем зашли они в палаты
И порядком нагрузились
Всяким мясом и картошкой,
Что им принесли с заботой
Хлопотливые служанки.
Только вышел первый ящик –
Ящик пива золотого,
Как ворвались прямо в залу
Женихи с ужасным шумом,
На плечах неся довольно
Горы мяса и паштетов,
И иных закусок к пиву,
И само златое пиво,
И горелку для прицепа.
Принеся всю снедь в палаты
Из амбаров Одиссея,
Принялись они за дело:
Выпивали и жевали,
Нецензурно матерились,
Не стесняясь выражений,
Перечисленных в прологе,
И позорили служанок,
И мочились на обои.
Выпучив глаза, Афина
С удивлением глядела.
Телемах же благородный,
К этому уже привыкший,
Произнес: «Почтенный странник!
Ничему не удивляйся!
Не шурши, сиди спокойно!
Сам ведь видишь, что по морде
Получить здесь не проблема,
Без резона и причины.
А когда бы сын Лаэртов
Воротился, то порядок
Он навел бы… Кстати, странник,
Ты знаком ли с Одиссеем?»
И пошла чесать Афина,
Не моргнувши честным глазом:
«Милый принц, my name is Ментос!
(вам понятен мой английский?)
Путешествую я долго,
И не раз видал доселе
Я героя Лаэртида,
Миль пардон за фамильярность,
Знал и самого Лаэрта
(a propos, по слухам болен
старичок Лаэрт могучий…
Выражаю вам участье!)
И хотя я Одиссея,
Как ни странно, здесь не вижу,
Я уверен: он вернется!
Не погиб он, и не сгинул.
Дело здесь, сынок, мужское:
Загулял с какой гетерой,
Вот домой и не стремится!
Нагудится и вернется,
Помяни мое ты слово!
Но скажи мне: это правда,
Что я вижу Телемаха,
А не Федора какого,
Иль какого Ферапонта?
Ты ли отрок Одиссеев?»
Телемах ему ответил:
«Кабы, Ментос благородный,
Был уверен я, что мама
На сторонке от папаши
Жизнь мою не нагуляла,
Я б тебе ответил прямо,
Что я отпрыск Одиссея,
Но поскольку эти вещи
От живущих всех сокрыты,
Я скажу, что вероятно,
Что я правда Одиссеев
Сын, и гордый внук Лаэрта,
Что я принц родной Итаки,
И наследник… вероятно…»
«Круто, - молвила Афина, -
На вопрос ты мой нелегкий
Дал ответ весьма искусный!
Permettez еще вопросик!
Что за люди здесь бушуют,
Кто здесь чрево набивает,
Кто площадно матерится,
Кто позорит здесь служанок,
И блюет здесь на обои?»
Телемах «Увы мне, Ментос! –
Отвечал – то ухажеры,
Женихи – сказать точнее -
Моей мамы Пенелопы!
Ох уж как они не любы
Ей, соломенной вдовице
Сгинувшего Одиссея!
Но закон у нас суровый,
И от брака отвертеться
Честной женщине непросто
В нашем обществе прогнившем!
Вот и грабят нам поместье
Женихи сии лихие!
А потом и нас погубят –
Мне подсказывает сердце!»
Так и крякнула Афина:
«Это ж, мать их, так и эдак!
Кабы Одиссей вернулся,
Он бы их в кровавой бане
Искупал за три минуты!
Но и мы не лыком шиты!
Так что, нос, сынок, не вешай!
Созывай народ скорее
И проси его совета,
Ибо волеизъявленье
Представителей народа –
Это крепче, чем законы,
Это круче, чем циклопы!
(Хоть и может выйти боком,
если рассчитать неверно.)
Так что, созывай народец,
И иди к нему с вопросом
О текущем, о моменте,
Обо всех своих проблемах!
И еще совет послушай:
Набери себе команду
Из гребцов упруговеслых
И в ближайшем зарубежье
(Далеко то с непривычки
не пристало забираться)
Поищи о папе слухов,
Всяких сплетен и заметок.
Коль услышишь, что родитель
Жив и скоро к вам прибудет,
Возвращайся и готовься
Женихам по шее съездить!
Коли нет – так что уж – ладно!
Отдавай им Пенелопу!
Вот совет. А мне, пожалуй,
Навострять отсюда лыжи
Воспитанье подсказало.
Потому – гудбай, мой мальчик!»
Телемах, вскочив со стула,
Заорал: «Гудбай, о Ментос!
За совет тебе спасибо,
За твое во мне участье!
Может, впрочем, пару суток
Ты у нас остановишься?
Нам еще достанет пива,
И вкуснейшей всякой жрачки!
Ну, а коли отплываешь,
Одарю тебя подарком,
Как диктует то обычай
Здесь у нас распространенный!»
Ничего не отвечая,
Прямо в нос поцеловала
Принца юного Афина,
И, оборотившись птицей,
Восвояси улетела.
Телемах, остолбеневши,
«Вона как оно… - подумал, -
Дядя, видно, не простецкий…
Дядя, видно, из бессмертных!
Из богов, из олимпийских!»
Той порою пировали
Женихи под звуки песен.
К ним отважно подошедши,
Телемах презычно крикнул:
«Эй вы, пьяные скотины!
Порешил я, что к народу
Надлежит мне обратиться,
Ибо эта штука лучше,
Много лучше чем законы,
Хоть и может выйти боком,
Если рассчитать неверно.
Так что, я прошу на площадь
Вас по моему сигналу
Совокупно всех явиться
Завтра утром! Непременно!»
Антиной – жених всех злейший –
Заорал: «Какие боги,
Или мухи укусили,
Телемах, тебя надменный?!»
«Замолчи, альфонс поганый!
В моем доме я хозяин!
Говорю, что пожелаю!» -
Телемах в ответ воскликнул.
Женихи остолбенели:
В первый раз явил характер
Сын властителя Итаки.
Телемах, чело поднявши,
Гордо молча удалился
Во свою опочивальню
И заснул там сном спокойным.
Женихи же, долго стоя,
Рот открывши, и поднявши
С удивленьем свои брови,
Все молчали и сопели,
Пораженные словами
Одиссеева потомка.
Песнь вторая
Зорька красная младая
Изо мрака поднялася,
И, как будто по команде,
Телемах покинул ложе,
И не брившись, и не евши,
Как попало приодевшись,
Побежал на главну площадь,
И давай долбить по рельсе,
Созывая населенье.
Итакийцы запрудили
Площадь лишь за две минуты –
Неумытые, в пижамах,
И, конечно, очень злые.
Заорал старик Египтий:
«Ты, сынок, какого ляда
Здесь трезвон поутру поднял?!
Не идет ли неприятель
На наш славный град войною?
Не с ума ли ты поехал?»
Телемах ему ответил:
«Нет, дедуля, успокойся!
Не идут на нас с войною.
Тут причиной неприятность,
Приключившаяся в доме
Конеборца Лаэртида!
Женихи то, паразиты,
Жрут отцовское богатство,
И смущают Пенелопу.
Тут пора конец покласть бы!»
Антиной, жених всех злейший,
Вмиг вперед толпы подался:
«Ничего себе, заявка! –
Молвил он с негодованьем, -
Наши древние законы
Требуют в подобном разе
Избеганья проволочки
В выбираньи кандидата!
Ну, а что же Пенелопа?
Закупила стан прядильный,
И, собравши нас, сказала:
«Женихи! Большая просьба!
Болен папа Одиссея.
Что, когда копыта старец
Вдруг откинет от хворобы,
А во всей большой Итаке
Не найдется покрывала
Для обряда погребенья?
Вывод: выткать мне придется
Для Лаэрта покрывало.
А покуда не закончу
Я священной сей работы,
Ни словечка о женитьбе
Я прошу вас мне не молвить!
По рукам?» Согласны были
Я и все мои коллеги.
Пенелопа же, лисица,
Целый день вела в работе
Над священным покрывалом,
А в полночь, зажегши факел,
Хитро, подло распускала
Все, наделанное за день.
И три года нас водила
За нос эдаким Макаром.
На четвертый – настучала
На проказницу служанка.
Мы контроль установили,
И под строгим под контролем
Пенелопа за неделю
Все соткала в лучшем виде.
«Ну, - сказали мы, - и что же?
Было времени немало
У тебя, чтоб сделать выбор!
Кто жених?» Она отверзла
С удивленьем ясны очи,
И глаголет: «Я чего-то
Не пойму, о чем тут дело!
Разъясните поподробней!»
Тут я сам вперед подался:
«По закону, - говорю я, -
Жениха должна ты выбрать
Из присутствующих кадров!
Мы и так уже отсрочку
Тебе дали по знакомству!»
Пенелопа заморгала:
«Так бы сразу и сказали!
Я то с горя о супруге
Отупела, да и память
Каждый день меня подводит!...
Так, о чем, бишь, вы просили?
Хоть убейте, я не помню!»
Вот, короче, и валяет
Дурака уж третий месяц!
Так что, люди из народа,
Строгие примите меры,
И чертовку принудите
Свой священный долг исполнить!»
Старый Ментор встрепенулся –
Одиссеев друг старинный
И наставник Теламаха
(Просьба с Ментосом не путать!)
И промолвил: «Итакийцы!
Иль царем вы недовольны
Были все во время оно?
Что же сына Одиссея
И прекрасну Пенелопу
Вы, козлы, в обиду дали?!
Я по случаю такому
Говорю официально…»
Тут на три часа с полтиной
Затянул он выступленье.
Той порою итакийцы
На совет рукой махнули,
И, зевая, воротились
Досыпать зарю спокойно.
Ментор в гневе благородном
Сразу даже не заметил,
Что, один у храма стоя,
Он вещает бесполезно.
Как заметил – грустно сплюнул
И поперся восвояси.
Телемах меж тем печальный
Руки воздевал у моря,
Пламенно молясь Афине:
Мол, вчера никак не Ментос,
Ты сама, благая дева,
Мне совет давала мудрый!
Помоги, мол, и сегодня!
В виде Ментора явилась
(С Ментосом – того – не путать!)
Перед ним тогда богиня,
И промолвила: «Недурно
Проявил себя, мой мальчик,
Ты всем прошлым поведеньем!
И (тем более что гены
У тебя благоприятны),
Я надеюсь, что успеха
В правом деле ты добьешься!
Женихи пускай гуляют!
Им неведома судьбина!
Ты же в дом иди спокойно,
И жратвою запасайся
Втихаря и незаметно!
Я же снаряжу корабль
И гребцов найму немедля.
Так мы дело быстро справим!
Лучше рук двоих четыре!»
Телемах, совет запомнив,
Побежал в свое именье,
А Афина сотворила
(Из чего – известно Зевсу)
Превосходнейший корабль,
Самый клевый в местном порте,
И команду в одночасье
Собрала из самых лучших
Грёбарей – мужей могучих,
Соблазнив запасом дринка
И приличным содержаньем.
Женихов же усыпила
Сладким сном на всякий случай
(ясно, что, посредством чуда),
И, довольно ухмыляясь,
Встала вновь пред Телемахом
И дала понять, что медлить,
Мол, с отплытием не стоит.
И, на посошок приявши,
Телемах пошел к причалу,
Где уже гребцы собрались,
И, на бочку взгромоздившись,
Он толкнул им спич короткий:
«По местам, вперед, ребята!
Вдоволь есть у нас запасов –
И водяры, и закуски,
Так что, медлить нам здесь неча!»
Тут взошли они на судно,
И пошли тянуть канаты,
И грести, и подгребая,
Загребать веслом гребучим.
И, поймав попутный ветер,
Резво парус водрузили.
Опосля же за попойку
Принялися всей командой.
Песнь третья
Так, гребя и загребая,
Пригребли они к Пилосу -
Это к острову, где Нестор
(Просьба с Ментором не путать!)
Управлял своим народом.
Там, как раз по воле рока
Пилосяне (ну и слово!)
Закатили шумный праздник
Шефу моря Посейдону –
Одиссея лиходею.
Выйдя на берег, герои
Присмотрелись, и, помысля,
Прямо ко дворцу владыки
Поперлись по указаньям
Встречных на пути прохожих,
Тех, что пальцами им прямо
Все казали на дорогу –
Мол, туда, туда идите!
Потому без приключений
До дворца они добрались.
Телемах поправил галстук,
И давай долбить по двери
Кулаком своим могучим!
Дверь со скрипом отворилась
И явился на пороге
Непричесанный, небритый,
С воспаленными глазами,
И зевающий, и злющий,
И разящий перегаром –
Нестор, Пилоса владыка.
«Н-ну?...» - спросил он Телемаха.
Телемах слегка помялся
И промолвил с почитаньем:
«Здравствуй, царь! Прости, конечно,
За внезапную побудку,
Но у нас особый случай…»
«Н-ну!...» - опять промолвил Нестор.
Телемах тогда продолжил:
«Государь, пардон, опять же,
За внезапное вторженье,
Но, еще раз повторяю,
Что случай у нас особый!
Да и я, сказать по чести –
Не хухры-мухры какое,
А царевич, хоть и юный,
Я – отродье Одиссея!»
«Мать твою! – воскликнул Нестор, -
Телемах! Твою ж такую!
Это ж сколько, блин, водицы
Утекло с тех пор счастливых,
Когда я - твою налево! –
Гостем будучи в Итаке,
На своей тебя коленке
(Блин, на левой, или правой,
Я конкретно, блин, не помню!)
Покачать любил, играя!
Как там батя? Как там мамка?
Как старик Лаэрт могучий?
Расскажи, сынок, поведай!»
Телемах ему ответил:
«Потому, о Нестор славный,
Я приплыл к тебе поспешно,
Что отец мой конеборный
После битвы в Илионе
Запропал, и не вернулся
К нам домой, в свою Итаку!
Знать хочу, могучий Нестор,
Не слыхал ли ты доселе,
Где пропал отец мой милый?»
Нестор почесал затылок:
«Эка дело приключилось!
Впрочем, это я чего же
На пороге, блин, болтаю!
Заходите, дорогие!
Я в момент кликну прислугу;
За столом мы поболтаем
О волнующей проблеме!»
Вмиг застолье закатили…
Утолив поспешно голод,
Телемах замолвил просьбу:
«Расскажи, могучий Нестор,
Что последнего ты слышал
О судьбе мужей великих,
Покоривших город Трою?»
Нестор отложил колбаску,
И, отерши рот салфеткой,
Рассказал: «Сынок, послушай!
Я конкретно, блин, немного
Знаю о судьбах героев.
Этот… Как бишь?... Агамемнон!
(Ты спроси отца – он знает!)
Тот, я слышал, плохо кончил.
Им тогда с твоим папашей
Довелось закинуть жребий
На ахилловы доспехи,
Что достались им нежданно.
Твой папаша хитроумный
Был тогда любим Фортуной,
И по жребию благому
Он прибрал себе доспехи.
Агамемнон, я прослышал,
Опосля с шаров поехал,
И в смирительной рубашке
Привезен он был в отчизну.
Там он всех кусал, и плакал,
Клал в штаны, плясал лезгинку,
Пел «Дубинушку» фальцетом,
Видел розовых медведей,
И писал стихи о тапках.
Так и помер, бедолага,
Подавившись канделябром,
Заглотить его пытаясь…
Зевс покой его, однако!
Знаю я про Менелая.
Тот удачно воротился
В дом со множеством подарков.
В общем, были все довольны:
И жена его, и дети,
И сноха его, и теща,
Дядя Лёва, тетя Голда,
Мойшеле, старик веселый –
Весь кагал – сказать короче…»
Телемах слегка покашлял:
«Ну, а что про Одиссея
Знаешь, Нестор, ты могучий?»
«Ни хрена, сынок, не знаю!» -
Нестор тут слегка помялся, -
«Как покинули мы Трою,
Так вестей не подавал он…»
Телемах склонился долу.
Тут со скрипом дверь открылась,
И вошел в большую залу
Писистрат – царя наследник.
«Вот и славно! Познакомьтесь, -
Нестор явно оживился, -
Это сын мой Писистратко!
Подойди сюда, голубчик!
Не стесняйся! Это, знаешь –
Телемахушко любезный,
Сын героя Одиссея!»
Молодежь рукопожатьем
Без смущенья обменялась.
Тут зевать затеял Нестор,
И, поняв намек прекрасно,
Гости и семья царева
Разошлись по почивальням,
И забылись сном тотчас же.
Заутра поднялись гости.
Телемах к реке подался,
И свершил у брега жертву
Он Афине благородной.
После во дворец вернулся
Попрощаться с государем.
Нестор выпустил слезинку:
«Прощевай, сынок любезный!
Береги себя в дороге!
Или, знаешь, блин, что лучше?
Поезжай-ка с Писистратом!
Он, хотя и не подмога,
Но хороший собеседник,
И, никак, тебе ровесник.
По рукам?» - старик с надеждой
Посмотрел на Телемаха.
«По рукам!» - сказал царевич.
Писистрат рюкзак готовый
На плечо себе взваливши,
Встал поближе к Телемаху.
«Вот тебе, сынок, конкретно
Я совет хочу промолвить, -
Произнес с улыбкой Нестор, -
Ты не шастай, где попало,
А плыви, блин, к Менелаю!
Это будет недалече:
Прямо, а потом направо,
А потом чуток налево,
И прямком четыре мили.
Доплывешь за пару суток!
Менелай, должно быть, слышал
Что-нибудь про Одиссея!»
Телемах со Писистратом
Старца ласково обняли,
И пошли скорей к причалу,
Где их ожидало судно.
Нестор же махал рукою,
И слезу стирал скупую.
И пока они не скрылись
С виду, он махал и плакал.
Как сокрылись, бросил плакать,
И, усердно просморкавшись,
Молвил: «Это, блин, конкретно…
Это, блин, не фигли-мигли…»,
И еще сказал чего-то
Неразборчиво и глухо,
Возвращаясь во покои
Тихой старческой походкой.
Песнь четвертая
Телемах со Писистратом
У причала клич подняли,
И сбежались из борделей
И трактиров припортовых
Загулявшие матросы,
Подкрепленные досугом,
И общеньем с женским полом.
Все взошли они на судно,
Чтоб опять тянуть канаты,
И грести, и, подгребая,
Загребать веслом гребучим.
День прошел в пути, и ночью
Путь свой странники держали…
Зорька красная младая
Изо мрака поднялася,
И в лучах багряной зорьки
Увидал бывалый лоцман
Вожделенный берег Спарты.
Подоплывши, и забросив
Возле побережья якорь,
Странники, сойдя на сушу,
Сразу уши навострили.
Тут послышалось им пенье
Гимнов свадебных веселых:
«Ах, мол, девки, лели-лёли!
Воспоем, мол, Афродите,
Купидону и Минерве
Гимн, достойный положенья!
Молодым накличем счастья!»
Тут же танцев звуки разных
С бубенцами и без оных,
И с притопом, и с прихлопом,
По округе раздавались.
Что еще немаловажно,
Это то, что звуки танцев
И веселых брачных песен
Всё по мере приближенья
Ко дворцу владыки Спарты
Громче слышались прибывшим.
У дворца же Менелая
(То бишь – лидера спартанцев)
Телемаху с Писистратом
Стало шествие заметно:
Со жрецами и со свитой,
С корешами, с шаферами,
И с гостями новобрачных –
Все в парадных во прикидах.
И средь всей толпы кричащей
Выделялася фигура
Конеборца Менелая
Красотой и царской статью.
И без страха обознаться
Телемах, к нему подшедши,
Прокричал (чтоб слышно было,
Несмотря на шум окрестный):
«Здравствуй, здравствуй, благородный
Менелай, страны владыка!»
Осовевший от веселья
И спартанского винища,
Менелай ему ответил:
«Погоди, братан, не суйся!
Видишь – радуюсь, танцую,
В общем, занят я по горло!
Свадьба! Свадьба – понимаешь?!
Приходи-ка лучше завтра,
Где-то опосля полудня!
Я тогда, опохмелившись,
Деловито потолкую
Обо всех твоих проблемах!
Без понтов! Не обижайся!»
Телемах завыл от горя:
«Это что ж оно такое?!
Это видел Одиссей бы,
Как его родного сына
Боевой его товарищ
Встретил сразу по прибытьи!»
Менелай в лице сменился,
Побледнел, слегка помялся.
Впрочем, очень быстро в руки
Взял себя и, улыбаясь,
Шум толпы перекрывая,
Пробасил на всю столицу:
«Это ж надо, Мать честная!
Это радость, так уж радость!
Это в день такой счастливый,
Это в день такой приятный,
Ко всему цареву счастью
Счастья боги прибавляют!
Посмотрите, горожане!
Гляньте, кто сюда приехал!
Одиссеев сын! Ребята!
Мужики!!! Вот это чудо!»
Возглас радостный ответом
Прозвучал цареву крику.
Менелай же наклонился
К Телемаху, и тихонько
На ухо ему промолвил:
«Слушай, парень, ну а кто тут
Рядом тут второй с тобою?
Может, знаю его папу
Папы твоего не хуже?»
Телемах ему негромко
Отвечал: «То – Писистратко,
Дяди Нестора отродье!»
Менелай добавил крику:
«Это ж прям такое дело!
Это ж счастье прям какое!
Поглядите – Писистратко!!!
Это ж как подрос, мерзавец!»
Вновь спартанцы поддержали
Криками цареву радость.
И тотчас широким жестом
Менелай сынов Итаки
Пригласил к столу радушно,
Дабы те могли в веселье
Со спартанцами отметить
Свадьбу дочери и сына
Царственного Менелая
(Ну, женились брат с сестрою!
Ну и что? Обычай греков
Дозволял тогда такое!)
Телемах со Писистратом
И со всей своей командой
Жадно кинулись на яства,
Ибо, хоть и был заполнен
Их корабль обильной снедью,
Но в хорошем настроеньи,
И с устатку после моря,
Бегемота можно слопать
(Греки так всегда считали).
Основательно поевши,
Телемах откинул тело
На пуховые подушки,
И чесать живот затеял.
Менелай же благородный,
В пятерню слегка покашляв,
Произнес: «Послушай, парень,
Я все жду, когда расскажешь,
Как там папа поживает
У себя в дому, в Итаке!»
Телемах тихонько всхлипнул,
И ответил: «О, державный!
Сгинул к чертовой мамаше
Лаэртид в пути обратном!
И никто, никто не знает,
Где его там носят черти!
Да и жив ли мой родитель
Толком ни один не слышал
Из увиденных в дороге
Мной при поисках папаши…»
Менелай вздохнул презычно
И промолвил: «Вот ведь как то!
Запропал… А был могучим
И хитрейшим всех героев,
Покоривших город Трою!
Я то помню: было дело –
Раз сидели мы в окопе.
Вдруг, как бахнет!!!...» Тут открылась
Дверь для всех гостей нежданно,
И вошла походкой легкой
Менелаева супруга –
Всех красой своею краше –
Легендарная Елена,
Илионской эпопеи,
Незабвенная причина.
Мужики так и застыли.
Телемах залился краской.
Писистрат же обмочился
В свой хитон, задел рукою
На краю кастрюлю с супом,
И, опять же, опрокинул
На хитон уж пострадавший,
И, побагровев, как вишня,
Он уполз под стол накрытый.
Между тем, Елена села
Рядом с мужем Менелаем
И, пощекотавши пузо
У державного супруга,
Изрекла: «Послушай, пупсик,
Новые я вижу лица
Молодые. Это кто же?
Вот, к примеру этот парень –
Очень красный, но смазливый?»
Менелай, ей чмокнув ручку,
Отвечал: «А это, зайка,
Сын героя Одиссея,
Телемах, что ищет папу,
Запропавшего в дороге!»
«Ой! – воскликнула Елена, -
Телемахушко! Голубчик!»
Менелай на Писистрата
Показавши толстым ногтем,
Пробасил: «А это, душка,
Нестора сынок достойный –
Писистратко. Помнишь зайка,
Как у них в гостях мы были?
И какой он был козявка?
А ещё, супруга, помнишь,
Как тебя, едва увидев,
Он уссался от восторга?…
Да… Совсем не изменился».
С восхищением Елена
На младых гостей смотрела,
Ясных глаз не отрывая,
И умильно причитая:
«Ой, а как на пап похожи!
Как похожи, прям аж очень!
Прямо сильно и заметно,
Прям аж копии сплошные!
Писистрат аж прямо Нестор,
Помоложе, но, блин – прямо!
Прям вот если бы побрить бы
Прямо Нестору брадищу,
Прям совсем похоже будет!
Но и щас прям так похоже,
Что я прям аж обалдела,
Прям взглянула и аж ужас –
Как он прям похож на папу!
Прям совсем как клон какой то!
Даже уши прям похожи…
Ну а этот – полюбуйтесь –
Телемах – ну прям аж очень,
Прям легко и перепутать
С конеборным Одиссеем!
Откормить бы и в качалку –
И совсем прям будет папа!
Или, если Одиссея
Подержать чуток без пищи
И одеть в младые шорты –
Телемаху он подобен
Станет, прям как…» - Зарыдала
Тут Елена с умиленьем
И своей рукой прелестной,
С носика, что всю Элладу
Восхищал своею формой,
Вытерла соплю изящно.
Телемах, что о папаше
Снова вспомнил после воплей,
Воплей вышеприведённых
Охренительной Елены,
Зарыдал, что бык на бойне,
И пустил слезу обильно,
Вторя хлюпаньям Елены.
И пошли они дуэтом
Разводить густые нюни.
«Прям аж папа, прям аж папа!» -
Истерит навзрыд Елена.
«Где ты, папа?! Вот, блин, горе!» -
Вопль слышен Телемаха.
Эти слушая рулады,
Писистрат в лице сменился,
Задрожал губою нижней,
Шмыгнул носом, смял фуражку,
И как вставит третий голос
В спевшийся уже ансамбль:
«Ой не можно, мол, без вопля
И взглянуть на вас, родные!!!
Сердце рвётся, как бумага,
И слезу глаза не держат!
В общем… Аааааааа!!!» - и охреневший
Менелай на это трио
Уж взирал через минуту,
Помышляя, не позвать ли
Лекаря под это дело,
И пытаясь въехать в тему,
Что за день такой хреновый,
Если начался со свадьбы,
А заканчивался плачем…
И расстроилося сердце
У крутого Менелая,
Потому что не железный,
Потому что тоже нервы,
Потому что рядом плачет
Драгоценная супруга,
И такой издал сам вопль,
Что на кухне поварята
Стали истово креститься,
Хоть до Рождества Христова
Тыща двести лет осталось.
Вот как сильно сотрясали
Менелаевы рыданья
В доме все сердца и стены!
Вот, как горло рвал бедняга!
Долго все они рыдали.
И казалось, что предела
Плачу этому не будет,
Как вдруг милая Елена
Поняла скоропостижно,
Что вся тушь у ней потёкла,
Угрожая лик прекрасный
Превратить банально в харю.
И, мгновенно прекративши
Плач, и диск доставши ватный,
Принялась стирать Елена
С щёк следы истерикоза.
А, поскольку муж державный,
Как и оба юных гостя,
Продолжали лить ручьями
Свои мужеские слёзы,
То Елена порешила
Потихоньку всем добавить
Сок волшебный, что там в Спарте
Из какой то редкой хрени
Испокон веков цедили.
Если этого нектару
На стакан вина добавить
Граммов десять или двадцать,
То любой больной истерик,
Накануне схоронивший
И отца и мать родную,
Станет словно слон спокоен
И блаженно улыбаться
Будет три часа с полтиной.
Под влиянием напитка
Менелай и мальчуганы
Прыснули весёлым смехом,
И друг друга называя
Чуваками и кентами,
Стали гоготать над кошкой,
Что в покои заглянула.
«Передоз…» - сообразила
Несравненная Елена,
И, сложив скептично руки,
До заката наблюдала
За припадками веселья,
Уворачиваясь ловко
От летящего салата…
Зорька красная младая
Изо мрака поднялася.
У стола валялись вяло
Царь и оба его гостя.
Первыми открылись вежды
Венценосца Менелая.
Разведя побольше мёда
В кубке со водой студёной,
Жадно кадыком задвигал
Царь, питьё в себя вливая.
Повторив такое дело
Раза три, или четыре,
Царь обличьем прояснился,
Сел на стул, насупил брови,
И почал чесать затылок,
Думу думая глубоко.
Вдруг себя по лбу он хлопнул,
И стремительно склонился
Над дремавшим Телемахом.
«Друг, вставай, разинь-ка очи!» -
Заорал на ухо гостю
Менелай, и кулачищем
По спине его бабахнул,
Чтобы разбудить вернее.
Телемах вскочил с испугом.
Не давая передышки
Пробудившемуся гостю,
Менелай его за плечи
Ухватил и нахлобучил
На один из ближних стульев.
«Просыпайся! Я тут вспомнил»! –
Заорал он снова гостю,
Что моргал глазами сонно.
«Слушай, тут такое дело…
Я из Трои возращался
Тоже не без приключений.
Как отплыть не собирался –
Так, то штиль, а то вдруг буря.
Хоть, блин, вешайся, ей-богу!
Я не знал, блин, что и делать!
И вот – бац! – счастливый случай:
Рассказал один знакомый
Мне про старца про Протея,
Что пасёт тюленей мирно,
И, брадатая скотина,
Знает всё-превсё на свете,
В том числе, и если кто-то
Прогневил богов нечайно,
Сам того и не приметив,
Вмиг расскажет мудрый старец,
В чём косяк и чем загладить.
Только вона в чём загвоздка:
Если старца не изловишь,
Да за бороду не схватишь,
Фиг расскажет добровольно
О твоих дедок проблемах.
Я придумал план хитрющий –
Ободрать пяток тюленей,
В шкуры их переодеться
И проникнуть к деду в стадо
Втихаря и незаметно.
Ободрали, приоделись
Я и четверо отважных,
Примостились, значит, к стаду
И почали ждать Протея.
Эх, сынок, такое дело!
Мне неловко и поведать…
Разве что, заради дружбы
С твоим папой конеборным…
Слушай: шкуры, что надели,
Я и четверо героев
Видно, с самок мы содрали…
Не смотри так! Сам краснею,
Лишь последствия припомню…
До утра морские гады
Нас невинности лишали
Всех! Во всех тюленьих позах!
А под утро смех раздался –
Смех дедовский и противный.
Это – ты уж догадался –
Был Протей… «Здорово, парни!» -
Просипел он, - «Что, проблемы?»
Деду дружно мы кивнули.
И Протей, противно лыбясь,
Продолжал: «А я ведь знаю,
Для чего сюда пробрались
Вы, несчастные из греков.
Позабавили дедулю!
Так что, окромя спасибо,
Я скажу вам добровольно,
В чём проблема Менелая».
Навострил я быстро уши,
А старик продолжил вот как:
«Помнишь, жмот и недотёпа,
Как, идя войной на Трою,
Обещал ты жертву Зевсу,
В случае благой победы?
Где откат? Теперь допёрло,
Почему проблемы всплыли?»
Я, себя ударяя по лбу,
Заорал: «Ну, что за жопа!
Как я мог забыть такое?!
Я же мигом! Я ведь тотчас
Принести согласен жертву!»
Замахал старик руками:
«Брось! Не то, что я, любезный,
Хохотал сейчас от пуза,
Глядючи на Менелая,
Что тюленю полюбился!
Верь мне – боги на Олимпе
Так тряслись сейчас от ржачки,
Что на радостях простили
И тебя, и всю команду.
Так что ты, мужик, не мешкай,
А плыви к себе в отчизну!
Хватит! Вас и так немало
Сволочей-богопрогневцев!
Вот один тут твой соратник,
Посейдона прогневивший –
Одиссей – второй придурок –
Срок мотает у Калипсо!».
Вот что… Хорошо, что вспомнил!».
Телемах вскочил со стула
И промолвил: «Царь державный!
Я тебя за весть о папе,
Пусть и, вроде как, дурную,
Лобызать готов сердечно!».
Менелай ему ответил:
«Видишь, что? Короче, действуй!
И, как только сыщешь папу,
Объясни ему толково,
Что богов задобрить надо!
Так что, пусть приносит жертвы.
Или, если издержался
Бедолага по дороге,
Пусть подставит зад тюленю –
Вроде как, проверен способ!».
Телемах в восторге диком
Обнял жарко Менелая,
И в порыве том горячем
Угадал спартанский лидер
И большую благодарность,
И желанье распрощаться
Поскорей, чтоб плыть по делу,
Не теряя ни минуты.
И с добрейшею улыбкой
Менелай потопал к шкафу,
Из которого, порывшись,
Он извлёк громадный кубок.
«Вот тебе, сынок, подарок!» -
Проорал он благодушно, -
«В этот кубок литр с полтиной
Помещается, не меньше!
Если ты ещё не понял,
Эт, сынок тебе в знак дружбы.
Грех держать тебя здесь долго,
Медлить в поисках папаши
Этим самым заставляя.
Только задержись минуту
И испробуй кубок в деле,
Чтобы я тут был уверен,
Что с подарком не скосячил!».
Телемах, охотно взявши
Кубок дареный, наполнил
До краёв его винищем
И единым бодрым махом
Осушил его, не морщась.
Тут в глазах его решимость
Засветилась, и подшедши
К дремлющему Писистрату,
Он ему отвесил пендель,
И, опомниться не давши,
Сонному рюкзак дорожный
В руки с криком: «Собирайся!»
Кинул, и опять отвесил
Пендель дружеский и братский.
Песнь пятая
Отдохнём от Телемаха!
Надоел он мне немного.
Я ведь вам не Тредиаковский,
Чтоб писать «Телемахиду»!
Здесь мы пишем «Одиссею».
Это значит, что пора бы
Вспомнить главного героя
И поведать книгочею,
Где он был и как скитался
Опосля того, как Трою
Батальон его разрушил
И поклал конец осаде.
В общем, хроника такая:
По разгроме Илиона
Наш герой с его командой
Путь держал в свою отчизну
Тёплым морем Средиземным.
По пути, на всякий случай,
Посещая мимоходом
Острова и островочки
Для запаса провианта
И случайной для наживы.
Где-то всё благополучно
Проходило, и добычу,
Отплывая, в изобилье
Наши странники делили.
Где-то местные ребята,
Что не робкого десятка,
Одиссею со командой
Умудрялись дать по мордам,
И тогда отплытье судна
Не делёжкой отмечалось,
А компрессами и йодом,
И накладываньем гипса
На поломанные руки.
Вот в таком режиме парни
Жизнь вели не первый месяц
К дню тому, когда корабль
К острову пришвартовался,
Где циклопы обитали –
Дети бога Посейдона.
Это был народ особый:
Дикие сыны природы
Отличались злобным нравом,
Также и громадным ростом
И притом, что характерно,
На законы и устои,
На обычаи и нравы,
Что по всей Элладе древней
Соблюдались непреложно,
Клали радостно циклопы
Свои мощные приборы.
Но, конечно, самым главным,
Отличительнейшим свойством
Было то, что от природы
Одноглазыми рождались
Полудикие циклопы,
Что, конечно, им мешало
Оценить все спецэффекты
При просмотре «Аватара»,
Но зато им придавало
Страшный и свирепый облик,
Что порой весьма полезно
В отношениях с людями.
В десяти шагах от бухты,
Где причалился корабль
Конеборца Одиссея,
Находилася пещера,
Где влачил весьма убогий
И простецкий образ жизни
Полифем, что неизменно
Место в рейтинге мерзейших,
Самых злобных и коварных,
Самых грязных и вонючих,
Самых пакостных циклопов
Занимал, чуть не с рожденья.
Несмотря на нрав суровый
И чудную образину,
Полифем своим занятьем
Выбрал мирное искусство
Пастуха, и пас баранов
И овечек, и ягняток.
(Пастушок с такою рожей –
Ни хрена се пасторалька!!!)
И в пещере Полифема
Как в простом российском ВУЗе
Беззаботно дни влачили
Многи овцы и бараны.
Одиссей же по прибытье,
Оглядевшись по сторонкам,
И увидевши пещеру,
Из которой раздавалось
Блеянье на всю округу,
Заорал: «Ура, о други!
Здесь, я вижу, непременно
Ждёт нас знатная добыча!
Там, по ходу, бродит мясо,
Что бараниной зовётся!
Так что ждёт нас плов отменный,
Шашлыки и пирожочки!
А ещё люблю я с луком
Потушить барашку долго!»
Радостно слюну сглотнула
Одиссеева команда,
Ну а шеф её продолжил:
«А ещё – не позабудьте –
Там овечий нежный творог,
Белый сыр, и всё такое!»
И, услышав это дело,
С криком: «Хавчик!!!» вся команда
Понеслась гуртом в пещеру,
Пир чудесный предвкушая.
Ой, маман, чтоб мы так жили!
Целых три часа с полтиной
Дружно пузо набивали
Одиссеевы солдаты.
И когда уже, икая,
И, поглаживая брюхи,
Разлеглись они на шкурах
И сигары закурили,
От шагов тряхнулись стены,
И явился на пороге,
Застилая свет небесный,
Полифем, и с удивленьем
На непрошенных гурманов
Он единственную зенку
Вылупил… И офигели
Обожравшиеся греки,
Созерцая страшный облик
Обитателя пещеры.
Одиссей, отерши губы,
Вмиг поднялся, и с поклоном
К Полифему обратился:
«Здравствуй добрый наш хозяин!
От души тебе спасибо
За вкуснятину такую,
Что в твоей благой пещере
Для гостей странноприимно
Ты припас!». Циклоп спокойно
Привалил огромный камень
К входу в тёмную пещеру,
И, присевши у камина,
Пробасил: «Да, не проблема!
Вы похавали? Отрадно!
Щас с великим наслажденьем
Разделю я с вами ужин!»
Тут схватил он двух здоровых
И упитанных капралов
Из отряда Одиссея,
И, глазищем не моргнувши,
О своей пещеры стенку
Размозжил им мигом бошки.
А затем он без приправы,
И, не пользуяся вилкой,
Смачно слопал их с костями
И рыгнул… Тут обосрались
Одиссеевцы от страха,
Понимая, что накрылся
Жизни розовый период
Женским органом известным,
И теперь пойдёт чернуха…
Опасенья оправдались:
Трое следующих суток
Проводили бедолаги
В крайне страшном ожиданье –
Кто в обед, а кто на ужин
Станет снедью людоеда
По персту Судьбы нещадной.
На четвёртые же сутки
К Одиссею, что Афиной
Был храним от пасти гада,
Начала соображалка
Потихоньку возвращаться,
И припомнил хитроумный
Одиссей, что средь запасов
У него была бутылка
С офигительным абсентом.
И, мгновенно смозговавши,
Как решить возникший кризис,
Одиссей ко Полифему
Обратился с умной речью:
«Миль пардон, могучий пастор,
Что своё тупое мненье
Я спешу тебе промямлить
Недостойными устами…
Но заметил я, что мясо
Ты здесь кушаешь всухую,
Что, конечно, на желудок
Неприятственно влияет,
И, как следствие, в пещере,
Скажем это между нами,
Запашок стоит прегадкий,
Если газы ты пускаешь.
А вот, если бы ты мясо
Потреблял с разумной дозой
Алкоголя, да покрепче,
То жиры бы растворялись
Равномерно, и желудок
Заработал бы корректней.
И тогда, не то, что розой,
А французскими духами
Твои газы б отдавали!».
Полифем в энтузиазме
Глаз расширил, и коварный
Одиссей, бутыль доставши,
Уломал легко циклопа
Дегустацию напитка
Совершить без промедленья.
После третьего абсента
Полифем развеселился,
И в блаженном настроенье
Брудершафт решил он выпить
И свести знакомство с гостем.
«Полифем! – орал он громко, -
Ты запомнил?! Вот визитка!
Полифем! А как зовёшься
Ты, весёлый чужестранец,
Ты, чувак без предрассудков,
Что со мной устроил пьянку,
Несмотря на то, что другов
Я твоих тут жру с охотой?».
Одиссей ему с улыбкой
Отвечал: «Тебе представлюсь!
Я зовусь Никто. Запомнил?».
Полифем кивнул башкою
И за новое знакомство
Так абсента припечатал,
Что через минуту где-то
Рухнул посреди пещеры
И храпеть затеял громко.
Одиссей потёр ладони
И мигнул хитрющим глазом
Сотоварищам, что было
Думали, уже не предатель
Командир ли их любимый.
Заглушая храп циклопа,
Громко, чётко и доступно
Изложил он им задумку,
И с восторгом закивали
Обнадёженные греки.
Дело сладилось прекрасно:
Не теряя ни минуты,
Заточили кол солидный,
И, конец его обжегши
На костре, схватились вместе,
И давай сверлить циклопу
Глаз единственный поспешно!
Лишь успело гулко лопнуть
Гада яблоко глазное,
Как вскочил пастух ужасный,
И округа содрогнулась
От отчаянного крика:
«Мать твою!!! Какого ляда?!!
Что за хэ?!! Что за приколы?!!
Помогите, блин! Тревога!!!
Суки! Зрения лишают!!!».
И пошёл циклоп метаться
По пещере, как скаженный,
Опрокидывая утварь,
И размазывая в плюхи
Зазевавшихся баранов.
Опосля же он ко входу
Подошёл, идя на ощупь,
И поспешно отодвинув
От него тяжёлый камень
У порога в отупенье
Кислород втянул ноздрями
И присел, держась за сердце,
Опасаясь, что инфаркта
Вслед за травмой ждать придётся.
Одиссей же благородный,
Хохоча, ему промолвил:
«Что, козёл? Открасовался?
Будешь знать теперь, придурок,
Как гостей со смаком кушать!».
И, его услышав голос,
Полифем с досадой топнул,
И вскричал: «Никто! Собака!
Ты, Никто, дебил коварный!
Ты – хомяк свиноподобный!
Ты – никто, Никто! И бошку
Щас тебе я размозгую,
И сожру тебя, скотина,
В виде мести за подлянку!».
А пока циклоп со вкусом
Монолог читал свой страшный,
Долго в нём живописуя,
Как, в какое время суток,
На число кусков какое,
И с каким приятным чувством
Разорвёт он гостю попу,
Одиссеева бригада
Втихаря сошла на берег,
И, поднявшись на корабль,
Загребла веслами дружно.
Полифем, услышав всплески
Крепких корабельных вёсел,
От скалы к нему ближайшей
Отломил громадный камень
И на слух метнул в пучину,
В недругов попасть надеясь.
Тут бултых раздался громкий,
А затем – весёлый хохот
Одиссеевой команды.
«Вот так раз! – кричали парни,
Тыча пальцами в циклопа, -
Ты ещё и косолгазый,
Наш безглазый одноглазый!».
И, за вёсла ухватившись,
Загребли они быстрее,
Не считая сообразным
Ждать тут новых приключений
На замученные попы…
Ну, а мы мораль прибавим:
Не к лицу животноводам
Заниматься людоедством!
Их задача – на просторах
Родины своей великой
Помышлять о поголовье,
О надоях и отёлах,
Собирать почётных грамот
Тяжелеющие стопки,
И ходить в конце недели
В клуб на фильмы и на танцы.
Песнь 10
Плот под парусом по морю
Вдаль плывёт, гонимый ветром,
Как говно, непотопимый,
Прочный, как… Короче, прочный.
На плоту герой могучий
Машет дланью мускулистой
Потрясающе красивой
Бабе, что на побережье
Машет беленьким платочком.
То Калипсо на рассвете
Одиссея провожает.
Накануне получила
Предписанье от Зевеса
Одиссея не неволить
Похотливая богиня.
Накануне были слёзы,
И истерики и вопли,
Бурный секс и снова слёзы
И подарки на прощанье,
Снова секс и снова слёзы…
Вскоре стал невидим остров
Одиссею, что в отчизну
Наконец-то отправлялся.
Море ласково воняло
Рыбой и полезным йодом.
Одиссей повёл ноздрями,
Закурил табак ядрёный
И прищурился довольно,
Возвращенье в край любимый
Предвкушая с наслажденьем.
Чайки радостно кричали,
Яркое вздымалось солнце,
Весело плескались рыбки,
Одиссею было клёво.
Незаметно для героя
Вдалеке в морской пучине
Показалась образина
Бога моря Посейдона –
Бородатая такая,
Увенчанная короной.
«Это что за?!... Это что, блин?!» -
Удивлённый бог воскликнул, -
«Только я тут отлучился
На денёк всего на пьянку,
Полюбуйтесь – отпустили
Одиссея полудурки!
Это что там, на Олимпе
Все нектара пережрали
На вчерашнем заседанье?
Нет уж, дудки! Щас, голубчик!
Щас тебе устроим шоу –
Аквапарк и всё такое!»
И как долбанёт трезубцем
О морскую гладь, что гладью
Сразу, вследствие удара,
Перестала быть, и волны
Поднялись на ней крутые.
Одиссей, увидев тут же
Изменение погоды,
Так и крякнул в удивленье,
Широко раскрывши очи…
Началось… Играли волны
С Одиссеем, как котёнок
Что забытую бумажку
Лапой весело гоняет.
Целых три часа с полтиной
Плот кидало и бросало
И вертело и крутило.
Одиссей блевал от страха,
Из последних сил кормило
Всё ворочая напрасно.
Наконец ослабли клёпы,
Разошлись узлы тугие
И распался плот под попой
Доблестного Одиссея.
Воду горькую глотая,
Он поплыл, пути не видя.
И ещё часа четыре
Со стихиею боролся,
Проклиная море, Зевса,
Посейдона и Калипсо,
Жизнь, судьбу, здоровье, деньги…
Так он плыл и матерился
До тех пор, пока волною
Не был выброшен на берег
И ударен головою
О ближайший дуб прибрежный,
Что мгновенно прекратило
Рук могучих загребанье
И движенье губ, из коих
Мат и страшные проклятья
Раздавались непрестанно.
И в беспамятстве забылся
Одиссей, что конеборным
В стане греков признавался.
Так лежал он без движенья
На песке, пока в затылок
Резвый мяч его не стукнул,
И, упруго отскочивши,
Рядом с ним не приземлился.
В волейбол играли пляжный
Рядом девицы младые.
Мяч же, чувства возвративший
Одиссею, от подачи
Прилетел, что Навсикая –
Дочка местного владыки –
Запорола, как обычно.
И в волнующем бикини
Загорелая красотка,
В поисках мяча отшедши
От подруг упругобёдрых,
Увидала Одиссея,
Что, то лоб, а то затылок
Потирал со слабым стоном.
Тот, увидевши царевну,
Поклонился церемонно,
И, прикрывши срам руками,
Ибо сорвало одежду
У него во время бури,
Обратился к ней учтиво:
«О, прекрасная малышка!
Извиняюся, что голый
Я лежу у вас на пляже,
Но тут дело в форс-мажоре:
Жертва я плотокрушенья.
Без еды, без документов,
Без одежды и без денег
Яростной волной морскою
Я к вам выброшен недавно.
В общем, типа, я не местный,
И просить тебя о крове,
О приюте, угощенье,
Об одежде и о прочей
Обязательной халяве,
Что обычай всей Эллады
Страннику предоставляет,
Мне придётся непременно».
Навсикая отвечала:
«Без проблем, учтивый странник!
И, тем более что, к счастью,
Я дочурка местной шишки,
В изобилье предоставлю
Всё, что путнику потребно.
Обернись-ка полотенцем –
Вот, лови! – и вслед за мною
Путь держи поспешно в терем
Моих предков венценосных!».
Говорит, и всё глазами
Пожирает Одиссея.
Дело в том, что незамужней,
Несмотря на лик прелестный,
Сексуальную фигурку
И на неплохой характер,
Оставалась, к сожаленью,
Уж давно царёва дочка,
А хотелось замуж очень.
Так что, мигом приглянулся
Ей солидный иностранец,
Что изяществом манеры,
Благородством, крепкой попой
И красивыми зубами
На себя всех баб вниманье
Обращал по всей Элладе.
Алкиной же венценосный –
Папа милой Навсикаи –
Со своей женой Аретой
И с ближайшими друзьями
В это самое во время
Поглощал обильный ужин.
И к державному застолью
Привела царёва дочка
Неожиданного гостя.
Алкиной всплеснул руками:
«Это что я вижу, доча!
Ты с мужчиной полуголым
Что слегка-слегка обёрнут
Во твоё же полотенце!
Он жених?!!! Ура! Ляляськи!
Услыхали, видно, боги
Наши с матерью молитвы!».
Одиссей ему ответил:
«Царь, не радуйся поспешно!
Я всего лишь бедный странник,
Грозной бурею прибитый
Ко брегам твоей державы.
С твоей дочерью симпотной
Мы едва-едва знакомы».
Алкиной вздохнул презычно.
«Жаль…» - Арета простонала.
Наш герой свой спич продолжил:
«Одиссеем я зовуся…».
«Вот бы нам такого зятя –
С именем таким красивым!» -
Сразу вставила Арета.
«Был в числе я тех героев,
Что осадой многолетней
Покоряли город Трою…» -
Одиссей поведал дальше.
«Он герой войны, ты слышишь?!
Вот бы нам такого зятя!» -
Перебил владыко местный,
Речь к Арете обращая.
Одиссей тогда продолжил:
«После славной я победы
Много лет уже пытаюсь
Возвратиться я в отчизну.
Только рок меня гоняет
По различным направленьям
И чинит мне всюду бяки…».
«Папа, слышишь? Многолетний
Путешественник пред нами!
Он же Конюхова круче!» -
Закричала Навсикая, -
«Вот бы мне такого мужа!!!».
Видя мыслей направленье
Собеседников державных,
Хитроумный наш приятель
Поспешил тогда добавить:
«Ох, скорее бы вернуться
В милую мою отчизну!
Я сто лет жену не видел!».
«Он женат! Какая прелесть!
Семьянин должно быть добрый!
Вот бы нам такого зятя!» -
Алкиной воскликнул тут же.
Видя явную опасность,
Одиссей тогда напрягся
И пустил, что мочи, газы,
Чтоб конец покласть восторгам
Предков дочки перезрелой.
«Ой, как громко, как прикольно!
Он и сильный и весёлый!
И без комплексов мужчина!
Вот бы нам такого зятя!» -
Лыбясь, молвила Арета.
Одиссей, рукой махнувши,
Сел за стол и молча начал
Набивать свой рот паштетом,
Мимо уха пропуская
Мнение хозяев дома,
Что с таким бы аппетитом
Вот бы им такого зятя.
Час-другой застолье длилось.
Рассыпая комплименты,
Алкиной пообещался
Снарядить корабль отменный
И на родину доставить
Горемыку Одиссея,
И с руками не пустыми,
А желательно с супругой
Молодой и аппетитной,
Потому что лучше зятя
И представить невозможно.
Опосля в опочивальню
Проводили Одиссея
Расторопные служанки.
И забылся сном тревожным
Он, мотая головою,
И суть слышно повторяя:
«Я женат, идите в жопу!...».
…..
…..
«Симпатичный, хитрожопый…
Вот бы мне такого зятя!...» -
Прошептал он, провожая
Утомлёнными глазами
Удаляющийся парус.