Среди женщин порой встречаются колоритнейшие особы. Они свято верят, что своим появлением на свет осчастливили человечество. Царицы мира, они ждут восторгов и аплодисментов, забывая, что Золушка, прежде чем стать принцессой, была трудягой-замарашкой.
Люська с первым же криком была вознесена на пьедестал – не по своей воле, а в силу жизненных обстоятельств. В семье она была вторым ребенком. Первая же, трехлетняя Любаша, в отсутствие взрослых залезла в шкаф и напилась уксуса. Спасти ее не удалось. Родители долго не могли прийти в себя после этой трагедии, и, когда, наконец, родилась Люсенька, всю мощь нерастраченной любви сосредоточили на ней – мелкой, писклявой, с непропорционально большой головой и широко расставленными глазами. Для них она была красавицей, каких не видывал свет. Отец, военный летчик, придя со службы, садился на корточки – чтобы малышка могла собственноручно дотянуться до его карманов, в каждом ее ждал сюрприз – шоколадка, пряник или красивая баночка с карамелью. Мать, ничуть не сомневаясь, кроила и перекраивала свои платья из панбархата, привезенные в свое время из заграничной командировки, - принцесса должна быть нарядной. Все, что было в доме, Люська считала своей личной собственностью. Снимала с подушек кружевные накидки, чтобы смастерить очередной маскарадный костюм, брала в игрушки посуду из дорогих сервизов, могла без зазрения совести отрезать рукав от материнского платья, если на урок труда требовался лоскут ткани. «Ну что с нее взять, - заступался отец, - она еще маленькая. Вот вырастит, тогда и будем требовать».
Люська росла, а вместе с ней росла и виртуозная способность перекладывать свою работу на чужие плечи. «Давайте будем есть свекольник из одной тарелки,» - предлагала она многочисленным двоюродным братьям и сестрам, которые съезжались со всех сторон к ним на лето.- Кто съест последнюю ложку, тот и моет посуду». За таким занятием как мытье посуды Люську застать было невозможно. «А что у меня есть! - Люська вертела перед носом очередной жертвы блестящие щипчики для прореживания бровей. – Хочешь подарю?» Еще бы! «Тогда с тебя пятилитровый бидон крыжовника. Иди-иди в сад, сейчас там как раз не жарко, управишься быстро. А потом к нам приходи, на речку, я тебя со своими друзьями познакомлю». А когда исцарапанная крыжовником любительница необыкновенных щипчиков появлялась на берегу, красная и вспотевшая, Люська на глазах у всей компании протягивала ей обещанный подарок, сочувственно приговаривая: «Цуцик, ах ты цуцик!» Цуциком Люська называла любого, кто вызывал в ней жалость. Друзья изумлялись доброте и щедрости своей подруги. Глаза Люськи при этом смотрели холодно и отстраненно: цуцик он и есть цуцик, сплошное недоразумение, что с него взять.
Училась Люська ни шатко ни валко, с тройки на четверку. К десятому классу все ее мысли сосредоточились на мечтаниях об ослепительном будущем. Каким конкретно оно будет, ее особенно не волновало. Главное – найти состоятельного мужчину, который сумеет рассмотреть в ней тонкую душевную организацию и широту взглядов, подхватит на руки и будет нести ее через все невзгоды к счастью. Получив свидетельство о среднем образовании, Люська отправилась расширять кругозор в столицу. Не без помощи отца она все же ухитрилась поступить на вечернее отделение филфака университета. Вопрос о работе с повестки был категорически снят родителями: у девочки слабое здоровье, неужели не прокормим свое единственное дитя? Они развернули невиданную активность: на своем участке стали разводить модных тогда нутрий. Дело оказалось прибыльным, если не считать некоторых неудобств: плавая в эмалированных ваннах, водяные крысы имели дурную привычку с ночи до утра, когда все добрые люди спят, вопить младенческими голосами, отчего соседи хватались за сердце. Взамен вынужденного сокращения нутриевого поголовья неутомимые родители начали наращивать производство кроличьего мяса. В ход пошли и необыкновенной красоты георгины, в изобилии украшавшие участок. В базарный день букеты пестрых расцветок шли на ура. Одним словом, Люськины студенческие годы оказались на удивление безболезненными и даже комфортными. Однако ближе к финишу Люська все чаще стала ловить себя на мысли, что перспектива погубить себя в школе за проверкой тетрадей ей не улыбается. Поэтому, получив диплом, она прошла ускоренные курсы косметологов – с женщинами, знающими себе цену, общаться куда приятнее, чем со школьниками-тугодумами. Правда, и клиентки ей скоро надоели – чересчур капризны. Массаж оказался делом еще более сложным. Бизнес требовал нешуточных усилий, а что это такое, Люська не знала. С замужеством тоже не клеилось. Люська была в отчаянии.
И тут появился Он. Витя, инженер из Гомеля. С лысой, как бильярдный шар, головой и робкими близорукими глазами. Зато со своей комнатой в коммунальной двушке. Сыграли свадьбу. Не успели оглянуться, как Люська оказалась в «интересном» положении. Она взяла за правило каждые выходные ездить к родителям - жаловаться, каким черствым и даже жестоким оказался этот Витя: требует от нее, в ее-то положении, готовить, стирать, таскать сумки с продуктами. «Гони его к черту!» - поддержал отец. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стал стакан кефира, который она приготовила себе на ночь. Муж, придя с работы, не дождавшись ужина, этот кефир выпил. Выпей он стакан крови – шума, наверно, было бы меньше. Витя, хоть и был близоруким, все же увидел, что с Люськой каши не сваришь, и, оставив комнату ей и будущему ребенку, ретировался в неизвестном направлении со свидетельством о разводе в кармане.
Из роддома счастливую мать встречали бабушка и дедушка. Впрочем, счастливую, сказано слишком крепко. Скорее обескураженную и озадаченную. Что будет с ней, Люськой, дальше? Как подступиться к этому орущему, чего-то требующему существу? И зачем вообще появилось оно в ее жизни? Перспективы рисовались Люське самые страшные: замотанная, истерзанная бытом, она смотрит на себя в зеркало: вот они, предательские морщины, увядает, пропадает ни за грош, никто ее не любит - не жалеет. С надеждой она взглянула на уже немолодых родителей и не ошиблась. «Едем домой, - решительно заявил отец, - на воздух, на молоко. Как-нибудь воспитаем». «Как-нибудь» не получилось. Вопреки общим усилиям внучка Танюшка выросла вполне жизнеспособным человеком. «В нашу породу пошла, » - гордились дед с бабкой. О том, что белобрысая, как лен, голубоглазая девчушка, лицом и повадками была Витиной копией, никто и не заикался. Как отец, решения она принимала быстро и с их выполнением не затягивала. Школа, юрфак института, вечерние подработки, красный диплом, должность юриста в солидном учреждении - все шло по плану. Свои проблемы Танюшка предпочитала решать самостоятельно и за советом к матери не обращалась.
Люська тем временем длительно восстанавливала здоровье, подорванное жизненными невзгодами. Ее затянувшаяся ипохондрия, готовность разразиться плачем по любому пустяку воспринимались родителями как симптомы серьезного заболевания, исцелить которое могла только их неугасимая любовь. В один прекрасный день Люська возвращалась из магазина, перекладывая из одной руки в другую авоську, набитую буханками черного хлеба (в те благословенные времена в корм домашней живности подмешивали размоченный хлеб). Юбка солнце-клеш, туфельки-шпильки, едва ковыляет. Рядом шагал военный. Он и вызвался помочь. Николай оказался прапорщиком из летной части, стоявшей на окраине города. Проводил до калитки. Постояли. Поговорили. Люська успела рассмотреть: ниже ее ростом, какой-то квадратный, кряжисый. Кожаная портупея при каждом движении тихонько поскрипывает на широких плечах. Говорит спокойно. Смотрит открыто. Вроде симпатичный. Глаза карие. Волосы красивые, волнистые. Договорились встретиться. Завязалось знакомство.
Люська стала оживать. Прихорашивалась, смеялась. В Николае она почувствовала родственную душу. Ему хотелось семью. Хотелось дарить избраннице свою преданность, заботу, любовь. А Люське этого так не хватало. К концу лета заговорили о свадьбе. Люська пригласила Николая посмотреть свою комнату в столичной коммуналке. Пока она накрывала на стол, соседка по квартире шепнула гостю: «Беги, сынок. Не девка – безделица». Николай и убежал – назавтра утром. А спустя положенный срок у Люськи родился сынок Евгений. Танюшка с мужем на тот момент уже воспитывали троих детей, и младший сын был почти ровесником ее новоиспеченному брату. Несмотря на солидное имя, Евгений рос чахлым, болезненным. Института не закончил, в армию не взяли. Пытался подрабатывать массажистом – не вышло, для этого требовалось хотя бы желание, а его у Евгения не наблюдалось. «Эх, цуцик, цуцик! В кого ж ты такой?» - сокрушалась мать. Помаявшись, они решили нагрянуть к деду с бабкой – помогать по хозяйству. От такой помощи у бабушки отнялись ноги, вскоре она умерла. А деда к девяноста годам настигла онкология. Танюшка билась за него на смерть и вырвала из лап болезни. Но через два года вслед за женой ушел и он. Люська и Евгений на хозяйстве остались одни. Чтобы не возиться с цветами, некогда благоухающие аллеи засадили папоротником. Стало темно и грустно. Нутрии без видимых причин передохли. Кролики разбежались. Куры, гуси и утки постепенно сошли на нет. Дом стоял пустой, ожидая своей кончины. И только нарядные занавески развевались на сквозняке у распахнутых окон, напоминая Люське о красивой, беспечальной жизни. Вскоре продали и дом – за бесценок, чужим людям. Соседи качали головами, глядя вслед удаляющимся фигурам. С легкими чемоданчиками в руках мать и сын решительно шагали вперед. Говорят, где-то в Польше у них обнаружились дальние родственники. На родной земле не нашли себе применения, неужто на чужбине пригодятся? Со временем следы их и вовсе затерялись. Впрочем, Танюшка не очень-то и усердствовала в поисках. Что за зверь – цуцик? Ни рыба, ни мясо. Так, пустой звук…