Болезнь любви

Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей…

«Признание» А.С. Пушкин
1821 г.



29 ноября 1815 года Пушкин записывает в свой дневник:
«Я счастлив был!... нет, я вчера не был счастлив; поутру я мучился ожиданьем, с неописанным волненьем стоя под окошком, смотрел на снежную дорогу - ее не видно было! - наконец я потерял надежду, вдруг нечаянно встречаюсь с нею на лестнице, сладкая минута!... [1]
Как она мила была! Как черное платье пристало к милой Б(акуниной)! Но я не видел ее 18 часов - ах! какое положенье, какая мука. Но я был счастлив 5 минут».
И чувства его изливались в поэтических строках:

Итак, я счастлив был, итак я наслаждался,
Отрадой тихою, восторгом упивался...
И где веселья быстрый день?
Промчались сновиденья,
Увяла прелесть наслажденья,
И снова вкруг меня угрюмой скуки тень!

И год спустя любовь к Екатерине Бакуниной, которая на четыре года была старше поэта, не утихала:

Как мало я любовь и сердце знал!
Часы идут, за ними дни проходят,
Но горестям отрады не приводят
И не несут забвения фиал.
О, милая, повсюду ты со мною:
Но я уныл и в тайне я грущу.
Блеснет ли день за синею горою,
Взойдет ли ночь с осеннею луною -
Я все тебя, прелестный друг ищу;
Засну ли я, лишь о тебе мечтаю, -
Одну тебя в неверном вижу сне;
Задумаюсь - невольно призываю,
Заслушаюсь - твой голос слышен мне.
Рассеянный сижу между друзьями,
Невнятен мне их шумный разговор,
Гляжу на них недвижными глазами,
Не узнает уж их мой хладный взор!

…И ты теперь со мной, о Лира, приуныла,
Наперсница души моей больной! -
Твоей струны печален звон глухой,
И лишь любви ты голос не забыла!...[2]


9 июня 1817 года он заканчивает обучение в Царскосельском лицее в чине коллежского секретаря (10-го класса, по Табели о рангах).
13 июня высочайшим указом был определён в Коллегию иностранных дел и 15 июня принёс присягу, подписав бланк клятвенного обещания императору.
Он становится постоянным посетителем театров, принимает участие в заседаниях «Арзамаса» (принят он был туда заочно, ещё учеником Лицея, и получил кличку «Сверчок») [3], в 1819 году вступает в литературно-театральное общество «Зелёная лампа» [4].

Как член литературного общества, в январе 1819 г. Пушкин приглашён на вечер в усадьбу под Петербургом Е.М. Олениной (Полторацкая, 1768 – 1838) Приютино. На вечере, где читал свои басни И.А. Крылов, присутствовала её племянница Анна Петровна Керн (Полторацкая, 1800 - 1879) [5]. Позже она вспоминала:
«На одном из вечеров у Олениных я встретила Пушкина и не заметила его: мое внимание было поглощено шарадами, которые тогда разыгрывались и в которых участвовали Крылов, Плещеев и другие… В чаду... такого очарования (Крыловым) мудрено было видеть кого бы то ни было, кроме виновника поэтического наслаждения, и вот почему я не заметила Пушкина».

В одной из шарад Керн исполняла роль Клеопатры. Пушкин подошел к ней с ее двоюродным братом Александром Полторацким, посмотрел на корзину с цветами, которую держала красавица, и сказал, указывая на Полторацкого:
– А роль аспида, конечно, будет играть этот господин?

Вопрос был двусмысленный (ядовитую змею Клеопатра заставила укусить себя в грудь). Анна Петровна справедливо нашла вопрос дерзким, ничего не ответила и отошла от Пушкина. Ужинали за маленькими столиками. Пушкин уселся с Полторацким позади г-жи Керн и старался обратить на себя ее внимание комплиментами по ее адресу:

– Позволительно ли быть до того прелестною!

Потом он завязал с Полторацким шутливый разговор – кто грешник и кто нет, кто будет в аду и кто попадет в рай. Пушкин сказал:

– Во всяком случае, в аду будет много хорошеньких, там можно будет играть в шарады. Спроси у m-me Керн, хотела ли бы она попасть в ад.

Керн сухо ответила, что в ад она не желает. Полторацкий спросил:

– Ну, как же ты теперь, Пушкин?
– Я раздумал. Я в ад не хочу, хотя там и будут хорошенькие женщины.

Из воспоминаний А.П. Керн:
«Когда я уезжала, и брат (Алексей Вульф) сел со мною в экипаж, Пушкин стоял на крыльце и провожал меня глазами».
Позднее двоюродная сестра А.Н. Вульф писала ей: «Ты произвела сильное впечатление на Пушкина во время вашей встречи у Олениных; он всюду говорит: «Она была ослепительна»».

Их следующая встреча состоялась в 1825 г. в соседнем от Михайловского имении его родственницы по материнской линии Прасковье Александровны Осиповой Тригорское. В своих воспоминаниях Керн писала:
«Мы сидели за обедом и смеялись… вдруг вошел Пушкин с большою толстою палкой в руках. Моя тетушка, подле которой я сидела, мне его представила. Он очень низко поклонился, но не сказал ни слова: робость видна была в его движениях. Я тоже не нашлась что-то ему сказать, и мы не скоро ознакомились и заговорили».
Эта встреча всколыхнула воспоминания об их первой встрече, и Пушкин написал одно их самых пронзительных своих стихотворений [6]:

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.

В отличие от влюблённости к Екатерине Буниной, болезнь любви к Анне Керн, переросла в бурный плотский роман лета 1825 г., после которого он называл её не иначе как «вавилонская блудница» [7].

То, что, со слов Анны Керн, листок со стихом (Я помню чудное мгновенье...) находился между листов второй главы «Евгения Онегина», даёт основание предполагать, что источником его вдохновения была другая женщина.

Во второй главе романа Пушкин знакомит читателя с Ольгой (гл. 2, XXIII):

Всегда скромна, всегда послушна,
Всегда как утро весела,
Как жизнь поэта простодушна,
Как поцелуй любви мила;
Глаза, как небо, голубые,
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, легкий стан,
Всё в Ольге... но любой роман
Возьмите и найдете верно
Ее портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
Но надоел он мне безмерно.

Пушкин писал портрет Ольги с Ольги Станиславовны Потоцкой (1802 – 1861) [8], в сестру которой, Софию (1801 – 1875), был страстно и безнадёжно влюблён.

В 1824 году вышла поэма о Зареме («Бахчисарайский фонтан»), в связи с этим Пушкин писал брату:
«…Дело в том, что я прочел ему [Ф. Туманскому] отрывки из «Бахчисарайского фонтана» (новой моей поэмы), сказав, что я не желал бы ее напечатать, потому что многие места относятся к одной женщине, в которую я был очень долго и очень глупо влюблен».

В письме А. Бестужеву в феврале 1824 года он писал:
«Радуюсь, что мой «фонтан» шумит… Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины».
Ему же 29 июня:
«…Черт дернул меня написать еще, кстати, о «Бахчисарайском фонтане» какие-то чувствительные строчки и припомнить тут же элегическую мою красавицу. Вообрази мое отчаяние, когда увидел их напечатанными. Журнал может попасть в ее руки. Что же она подумает, видя, с какой охотою беседую о ней с одним из петербургских моих приятелей. Обязана ли она знать, что она мною не названа, что письмо распечатано и напечатано Булгариным. Признаюсь, одною мыслию этой женщины дорожу я более, чем мнением всех журналов на свете и всей нашей публики».

В зимний сезон 1818 - 1819 года семнадцатилетняя Софья Станиславовна впервые стала выезжать на петербургские балы. Её красота, знатность и богатство родителей вызвали всеобщее восхищение. Пушкин, всегда ценивший, по его собственному свидетельству, законченную красоту женских лиц, не мог пройти без внимания мимо молодой Потоцкой, уже вызвавшей поклонение его друга Вяземского. Они встретились на одном из таких балов, где Софья рассказала трагическую историю о своей тётке Марии Потоцкой, известную ей со слов своей матери Софьи Константиновны (как вольная интерпретация её собственной жизни). Под впечатлением её рассказа он написал поэму «Бахчисарайский фонтан».
Судьба их развела, но болезнь любви не покидала Пушкина, и он постоянно возвращался к любимому образу, например, 26 сентября 1824 года в «Разговоре с книгопродавцем»:

…Докучный стон любви,
Слова покажутся мои
Безумца диким лепетаньем.
Там сердце их поймет одно,
И то с печальным содроганьем:
Судьбою так уж решено.
Ах, мысль о той души завялой
Могла бы юность оживить
И сны поэзии бывалой
Толпою снова возмутить!..
Она одна бы разумела
Стихи неясные мои;
Одна бы в сердце пламенела
Лампадой чистою любви!
Увы, напрасные желанья!
Она отвергла заклинанья,
Мольбы, тоску души моей:
Земных восторгов излиянья,
Как божеству, не нужно ей!..

И ещё раньше в декабре 1819 г. в стихотворенье «Платоническая любовь»:
…
Я понял слабый жар очей,
Я понял взор полузакрытый,
И побледневшие ланиты,
И томность поступи твоей....
Твой бог не полною отрадой
Своих поклонников дарит.
…

Вяземский после прочтения этих строк, в письме к А.И. Тургеневу проницательно спрашивал: «Не моей ли Минерве похотливой он их написал?», а ранее, 11 октября 1819 г., он писал ему же: «Ещё несколько дней погостит с нами Потоцкая с Софьею, которая хороша как Минерва в час похоти». [9]

Таким образом, работая над второй главой «Евгения Онегина» Пушкин постоянно возвращался к образу Софьи Потоцкой (в замужестве Киселёвой). Учитывая его реакцию на недоразумение с передачей листка со стихотворением «Я помню чудное мгновение», можно с высокой степенью вероятности предположить, что оно было обращено не к Анне Керн, а к Софье Потоцкой:

Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

Очевидно, Пушкин получил какое-либо известие о Софии [10], которое всколыхнуло воспоминание уже почти забытого образа, и он вспыхнул перед ним так неожиданно и ярко, что строки сами лились на бумагу.


9 августа 1824 г. Пушкин прибыл в ссылку в родовое имение матери. «Бешенство скуки пожирает мое глупое существование», - пишет он, приехав в Михайловское.

Почти все свободное от поэтических трудов время он проводил в Тригорском, где, как отмечал Анненков П.В.  «находил и строгий ум, и расцветающую молодость, и резвость детского возраста» (Жизнь и труды Пушкина. Лучшая биография поэта).

Упоминая «расцветающую молодость», Анненков П.В. (1813 – 1887), кроме дочерей, Анны и Евпраксии, Прасковьи Александровны Осиповой, хозяйки Тригорского, имел ввиду и её падчерицу, дочь её второго мужа от первого брака, Алину (Сашу, Александру Ивановну Осипову, 1807 - 1864), которая нанесла Пушкину ещё одну сердечную рану. Ей он посвящает следующие строки:

Я вас люблю, хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам…
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
Без вас мне скучно, – я зеваю;
При вас мне грустно, – я терплю;
И мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
Когда я слышу из гостиной
Ваш легкий шаг, иль платья шум,
Иль голос девственный, невинный,
Я вдруг теряю весь свой ум.
Вы улыбнетесь – мне отрада;
Вы отвернетесь – мне тоска;
За день мучения – награда
Мне ваша бледная рука.
Когда за пяльцами прилежно
Сидите вы, склонясь небрежно,
Глаза и кудри опустя, –
Я в умиленье, молча, нежно
Любуюсь вами, как дитя!..
Сказать ли вам мое несчастье,
Мою ревнивую печаль,
Когда гулять, порой, в ненастье,
Вы собираетеся вдаль?
И ваши слезы в одиночку,
И речи в уголку вдвоем,
И путешествие в Опочку,
И фортепьяно вечерком?..
Алина, сжальтесь надо мною!
Не смею требовать любви:
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд
Все может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня нетрудно!..
Я сам обманываться рад!

В 1825 г, перед отъездом Анны Вульф в Ригу вместе с семьёй и А.П. Керн, Пушкин записал в её альбом, со слов, всё той же, Керн в 1858 г., следующие строки:

Увы! напрасно деве гордой
Я предлагал свою любовь!
Ни наша жизнь, ни наша кровь
Ее души не тронет твердой.
Слезами только буду сыт,
Хоть сердце мне печаль расколет.
……………………………………
……………………………………

Считается, что Пушкин их посветил Анне Вульф. Но, каких-либо данных о романе Пушкина и Анны Вульф в настоящее время нет, так же как нет и других стихов, посвященных ей.

В 1861 г. со слов второго мужа Анны Керн, появляются ещё две строчки, пристёгнутые к первым, как корове седло:

Она на щепочку <нассыт>,
Но и <понюхать> не позволит.

В тоже время с первыми шестью строчками коррелируются строки из стихотворения «Посвящение:

Увы! напрасно деве гордой
Я предлагал свою любовь!
Ни наша жизнь, ни наша кровь
Ее души не тронет твердой.
Слезами только буду сыт,
Хоть сердце мне печаль расколет.

Алина, сжальтесь надо мною!
Не смею требовать любви:
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!

Возможно, именно поэтому Пушкин не стал повторять эти строки, а заменил их многоточием (альбом то ведь был не адресата). А.В. Марков-Виноградский (1820 – 1879), второй муж Анны Керн, очевидно не мог простить Пушкину его связь с Анной, поэтому воспользовался удобным случаем, чтобы очернить его память, таким изощрённым способом.

Бурный роман с Александрой Ивановной Осиповой, бывшей к тому времени любовницей своего сводного брата и приятеля Пушкина А.Н. Вульфа, быстро перерос в плотские отношения [11], о чем Пушкин напоминал ей в письме от 1835 г.:
«Мой ангел, как мне жаль, что я вас уже не застал, и как обрадовала меня Евпраксия Николаевна, сказав, что вы опять собираетесь приехать в наши края. Приезжайте, ради бога, хоть к 23-му [12]. У меня для вас три короба признаний, объяснений и всякой всячины. Можно будет на досуге и влюбиться. Я пишу к вам, а наискось от меня сидите вы сама в образе Марии Ивановны. Вы не поверите, как она напоминает прежнее время,
И путешествие в Опочку,
и прочая. Простите мне мою дружескую болтовню. Целую ваши ручки».

Евпраксия Николаевна, после приезда Пушкина в 1835 г. в Тригорское писала брату А.Н. Вульфу:
«Поэт по приезде сюда был очень весел, хохотал и прыгал по-прежнему, но теперь, кажется, впал опять в хандру. Он ждал Сашеньку с нетерпением, надеясь, кажется, что пылкость ее чувств и отсутствие ее мужа разогреет его состарившие физические и моральные силы».

Но она не приехала, а в 1937 г. Пушкина не стало.








[1] Возможно в это время он сравнивал себя с Певцом Жуковского: «Он пел любовь - но был печален глас./Увы! Он знал любви одну лишь муку!» (1811).

[2] Спустя 12 лет, в 1828 году, Бакунина встретилась с Пушкиным в Приютино на праздновании дня рождения Екатерины Марковны Олениной (Ивелич, 1795–1838). Но он к этому времени уже забыл о своей лицейской любви среди множества своих любовных болезней.

[3] «Арзамасское общество безвестных людей» – клуб, объединивший молодых людей, боровшихся со старыми литературными вкусами и взглядами. Просуществовал всего три года (1815 – 1818). Все участники «Арзамаса» получили псевдонимы. Это было и формой игры, и средством анонимно и более смело бичевать общественные пороки. В то время была очень популярна баллада Василия Андреевича Жуковского «Светлана» с такими словами: «С треском пыхнул огонёк, крикнул жалобно сверчок, вестник полуночи» и Пушкин получил прозвище Сверчком. Сам Жуковский стал Светланой, Вяземский – Асмодеем (из баллады Жуковского «Громобой»: «Но всем бедам найти конец/Я способы имею;/К тебе нежалостлив Творец —/Прибегни к Асмодею»).

[4] «Зелёная лампа» - общество петербургской дворянской, преимущественно военной, молодёжи в 1819 - 1820 годах. Название общество получило по зелёному абажуру на лампе в комнате заседаний; символизировало «свет и надежду». Собрания (не менее 22) с весны 1819 года до осени 1820 года проходили в квартире Н. В. Всеволожского (1799 - 1862) .

[5] В своём дневнике («Дневник для отдохновения» написан в основном на французском языке, адресован родственнице Анне Феодосии Полторацкой) Анна Петровна, спустя три года после замужества, писала о муже: «Его невозможно любить - мне даже не дано утешения уважать его; скажу прямо - я почти ненавижу его». Позже это выразилось и в отношении к детям от совместного с генералом брака - Анна была к ним достаточно холодна: «Господь прогневался на меня, и я осуждена вновь стать матерью, не испытывая при этом ни радости, ни материнских чувств».

[6] Считается, что стихотворение было написано в июне - июле 1825 года. В это время Пушкин был в ссылке в своём родовом имении Михайловское. Впервые стихотворение «К***» было напечатано в известном альманахе «Северные цветы», издателем которого был лицейский товарищ Пушкина Антон Антонович Дельвиг, в 1827 году.
Сегодня ряд исследователей сомневается в том, что музой этого стихотворения была Анна Керн, основываясь на её воспоминаниях и последующих событиях, связанных с ним:
«На другой день (20 июля) я должна была уехать в Ригу вместе с сестрою А.Н. Вульф. Он пришел утром и на прощанье принес мне экземпляр II главы „Онегина“, в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами: „Я помню чудное мгновенье…“ Когда я собиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло тогда в голове, не знаю».
Вскоре после возвращения из Тригорского в Ригу она послала его своему другу поэту Антону Дельвигу (лицейский товарищ Пушкина), который в то время издавал альманах «Северные цветы». Без согласия Пушкина это стихотворение было в нем опубликовано. Анна сделала все возможное, чтобы в общественном мнении утвердилась мысль, что посвящение «К***» означает «К Анне Керн». Окончательно это мнение укрепилось после того, как композитор Михаил Глинка, влюбившись в дочь Анны Петровны Екатерину, в 1840 году положил эти стихи на музыку, посвятив этот романс Екатерине Керн.
Пикантность истории этого стихотворения ещё и в том, что эксклюзивный беловой вариант его был безвозвратно утерян, возможно, во время многочисленных переездов семьи по военным гарнизонам, где служил муж Анны Керн.
И ещё интересная деталь. Из воспоминаний А.П. Керн:
«Глинка был несчастлив. Семейная жизнь скоро ему надоела; грустнее прежнего он искал отрады в музыке и дивных ее вдохновениях. Тяжелая пора страданий сменилась порою любви к одной близкой мне особе (дочь Екатерина), и Глинка снова ожил. Он бывал у меня опять почти каждый день; поставил у меня фортепиано и тут же сочинил музыку на 12 романсов Кукольника, своего приятеля».
Возможно, воспользовавшись влюблённостью Глинки в её дочь, Анна Керн, подсказала композитору идею романса «Я помню чудное мгновенье…», строки которого полностью отвечали его тогдашнему настроению.
Из письма Пушкина к жене 29 сентября 1835 г.:
«Ты мне переслала записку от M-me Kern; дура вздумала переводить Занда (Жорж Санд), и просит, чтоб я сосводничал ее со Смирдиным. Черт побери их обоих! Я поручил Анне Николаевне отвечать ей за меня, что если перевод ее будет так же верен, как она сама верный список с M-me Sand (Амандина Аврора Люсиль Дюпен), то успех ее несомнителен* (намёк на «Письма Марси»), а что со Смирдиным дела я никакого не имею.»
* Намёк на её размышления о равенстве полов в любовном союзе, о разводе и возможности счастья для девушки без замужества, о роли страсти в жизни женщины, которые она в 1837 г. изложила в «Письмах Марси». Газета «Монд», где впервые печатались эти письма, сняла их с публикации. Такой откровенный разговор о женской чувственности и равноправии был в то время неприемлем.
Из письма Тургенева к Полине Виардо, 3 февраля 1864 года:
«Вечер провел у некой мадам Виноградской (Анна Керн), в которую когда-то был влюблен Пушкин. Он написал в честь ее много стихотворений, признанных одними из лучших в нашей литературе. В молодости, должно быть, она была очень хороша собой, и теперь еще при всем своем добродушии (она не умна), сохранила повадки женщины, привыкшей нравиться. Письма, которые писал ей Пушкин, она хранит как святыню. Мне она показала полувыцветшую пастель, изображающую ее в 28 лет - беленькая, белокурая, с кротким личиком, с наивной грацией, с удивительным простодушием во взгляде и улыбке... немного смахивает на русскую горничную а-ля Параша. На месте Пушкина я бы не писал ей стихов.»

[7] 7 мая 1826 г. Пушкин из Пскова (или Острова) пишет в Дерпт Алексею Вульф: «…что делает Вавилонская блудница Анна Петровна?».
(В современном языке выражение «вавилонская блудница» употребляется не в его буквальном значении, а в ироничной форме применяется к женщинам лёгкого поведения, порочность которых приобрела небывалые масштабы)
 Во второй половине февраля 1828 г. Пушкин пишет из Петербурга в Москву С.А. Соболевскому (1803 – 1870): «Безалаберный! Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь мне о M-me Kern, которую с помощию божией я на днях <уёб>…».
Вспоминая Пушкина в 1859 г. А.П. Керн писала:
«Когда я имела несчастие лишиться матери (1832) и была в очень затруднительном положении, то Пушкин приехал ко мне и, отыскивая мою квартиру, бегал, со свойственною ему живостью, по всем соседним дворам, пока наконец нашел меня. В этот приезд он употребил все свое красноречие, чтобы утешить меня, и я увидела его таким же, каким он бывал прежде. Он предлагал мне свою карету, чтобы съездить к одной даме, которая принимала во мне участие (Е.М. Хитрово); …вообще был так трогательно внимателен, что я забыла о своей печали и восхищалась им, как гением добра. Пусть этим словом окончатся мои воспоминания о великом поэте.»

[8] Поэт В.И. Туманский (1800 – 1860) писал своей кузине:
«Ах, милый друг, если бы ты знала, как мила, как пленительна Ольга! Сколько удовольствий, ею изобретённых и ею украшенных; сколько милой приветливости, притом же сколько ума и сколько скромности. Я ничего не видел очаровательнее её лица в турецкой чалме. В голубом, как туман, прозрачном платье, когда она танцует вальс, без стыда можно встать перед нею на колени. Прибавь к этому необыкновенную живость в речах, взглядах, улыбок...».
Ф.Ф. Вигель (мемуарист, знакомый Пушкина, член Арзамасского кружка, 1786 - 1856), так описывал Ольгу:
«Еще летом в Одессе я увидел столь известную Ольгу Потоцкую. Красота её была во всем блеске, но в ней не было ничего девственного, трогательного; я подивился, но не восхитился ею. Она была довольно молчалива, не горда, но и невнимательна с теми, к кому не имела нужды, не столько задумчива, как рассеянна, и в самой первой молодости казалась уже вооружённою большою опытностью. Все было разочтено, и стрелы кокетства берегла она для поражения сильных...».

[9] 4 ноября 1823 г. Пушкин пишет П.А. Вяземскому: «…еще просьба: припиши к «Бахчисараю» предисловие или послесловие, если не ради меня, то ради твоей похотливой Минервы, Софьи Киселевой (Потоцкой)…
16 октября 1829 г. в письме к А.Н. Вульфу Пушкин писал:
«…В Бернове (усадьба Вульфов в Тверской губернии, где первые годы жизни провела Анна Керн) я не застал уже толсто<жопую> Минерву. Она с своим ревнивцем отправилась в Саратов.»

[10] Возможно, о смерти её двухлетнего сына Владимира.

[11] 16 октября 1829 г. Пушкин пишет А.Н. Вульфу:
«…по крайней мере честь имею представить Вам подробный отчет о делах наших и чужих.
b) Александра Ивановна заняла свое воображение отчасти талией и задней частию Кусовникова, отчасти бакенбардами и картавым выговором Юргенева…».
Кусовников Алексей Михайлович (1792 - 1853) - с 1827 полковник.
Юргенев Александр Тихонович, подполковник (1848), помещик сельца Подсосенья, Старицкого уезда, знакомец Алексея Николаевича Вульфа.

[12] 23-го сентября день рождения А.И. Беклешовой (Осиповой)