Волшебные пальцы. Зубы

Евгений Белкин
Волшебные пальцы.




        Гульбен Какагазов - высокий, холёный красавец, по внешности - не чета Собачкевичу, как любой участник «Плюсового контракта» за   съёмки платил сам.  Он, как Собачкевич, был очень богатым человеком. Единственный наследник вице президента нефтегазовой компании «АГАЗАГА», и его миллиардного состояния. Баловень бесконечных возможностей, владелец всего что только можно пожелать. Самый-самый богатый и красивый! Но, было одно «но», которое омрачало жизнь сказочного наследника. Это отсутствие таланта! Отсутствие творческих способностей не позволяло Гульбену Какагазову сделать что-нибудь заметное на эстраде. Как Собачкевич, он держал музыкальную группу. Даже танцевальную! Но все это оставались не замеченным.  А так хотелось оглушительной славы и публичной любви. Всем не хватает любви! И Гульбен её искал. Не брезговал ничем. Пробовал всё. Особенно ему нравилось, как он выражался, «опущение». Не путать с отпущением!  Люди без денег и связей, для него были нищим никчемным сбродом. Он их презирал. И, чтобы показать свое превосходство, и самоутвердится, держал видеоканал, где выкладывал «доказательства» этой никчемности, а конкретно, измывался над бедными людьми, показывая их покорную реакцию на унижения, а также, гонки по городу на своих дорогих автомобилях, всевозможные пирушки и непотребства.      
       В Сети Гульбена знали, как беспредельщика и садиста. У его видеоканала, как у любой другой запредельности, были свои поклонники и подписчики. Вот где Гульбен по-настоящему преуспел. Но видеоканала было мало, хотелось пробиться на главные телевизионные площадки. Страсть как хотелось оглушительной славы и любви! Но даже за деньги это не удавалось. И вот сейчас совершенно случайно, хоть и по «Плюсовому контракту», представилась возможность.
          
        Папа Гульбена - Нурлан Папчхичхеевич Какагазов, поведение сына не осуждал. Даже наоборот. Он считал, что мужчина должен быть беспощадным, богатым и успешным. А как это достигается, не важно!   
      «Главное, - говорил Нурлан Папчхичхеевич, -  чтобы мальчик мог любого взять за глотку и ни дрогнув, задавить. Тогда это настоящий мужчина, а не нищеброд!»      
        Сам Нурлан Папчхичхеевич уже давно был богатым и успешным. Ещё до развала Союза. Денег у него было так много, что любые материальные желания его уже давно сильно не волновали, - потому что не могли удовлетворить неуёмных страстей. Душа требовала чего-то запредельного, неземного, божественного, и изводила Нурлана Папчхичхеевича запретным, для любого капиталиста, желанием дать что-нибудь людям, чем-нибудь с ними поделиться.   
       Делиться деньгами и повышать зарплаты в своей корпорации Какагазов не мог, он считал это слишком приземлённым. Поэтому рабочие в его отрасли получали самые низкие из всей нефтегазовой отрасли зарплаты. И даже здесь, чтобы меньше платить налоги, большую часть зарплаты он платил в чёрную. Но душа требовала. И он не мог ей отказать.  И делился чем мог. 
          Сначала, для страны, он открыл музей своего имени - «Галерею Какагазова», в которой размещал произведения искусств из личной коллекции. Он мечтал о славе Третьякова. Поэтому по телевидению без остановки шла реклама «Какагазовской галереи»:   
«Достояние народа – галерея Достояний, Нурлан Какагазов всегда рядом с вами!»,
«Как газ страны – даёт природа, так Какагазов - АРТ - народу!».
           И так далее. До ста вариантов! Но чувствовал, что этого мало, и решил преподнести стране своё поэтическое творчество. Итогом стало издание дюжины поэтических сборников.
         Нурлан Папчхичхеевич стал модным поэтом классиком. За деньги такой статус, как звание профессора, или кандидата наук приобрести было не сложно. Помимо «Какагазовской галереи», несколько миллионов, тратилось на рекламу сборников, которые должны были приобретать сотрудники Нурлана Папчхичхеевича. Был даже создан отдел по работе со словом и менеджеры по слову. Нурлан Папчхичхеевич следил, чтобы каждый в компании приобщался к прекрасному и обогащался его искусством.   
         Разумеется, Нурлан Папчхичхеевич, как любой модный поэт, а тем более классик, работал с известными композиторами и исполнителями. Не было в России русского радио, которое периодически ни крутило бы песни на стихи Нурлана Папчхичхеевича Какагазова. Перед включением таких песен всегда объявляли автора стихов. Про композитора и исполнителя могли забыть, но про поэта - никогда. За вклад бизнесмена в российскую культуру и российское слово правительство периодически вручало Нурлану Папчхичхеевичу ордена и медали и даже звезду Героя.  Он был облит дождём почестей и регалий, но никак не мог успокоиться и остановиться. Душа требовала давать людям запредельное, и делиться, делиться, делиться! Духовно. Исключительно духовно. Без всякой материальной пошлятины. Никаких денег! Только искусство! Только надежды и обещания!   
         Вообще в Стране, с недавних пор, ко множеству напастей добавилась ещё одна -   миллионеры потянулись к искусству, как только могли. Одни хотели приобретать и иметь его в виде: картин, скульптур, посуды, яиц Фаберже. А другие, такие как папа Гульбена, помимо галерей, иметь в сердце и отдавать людям. И, к несчастью других, творить! Им не давала покоя слава и народная любовь великих творцов. О, Небо!
     Про кризис в рекламе уже говорилось, но с искусством ситуация была ещё хуже. Как только твАРТцы – миллионеры, приватизировали искусство, оно стало загибаться, как всё, к чему бы они ни прикасались, и ни увлажняли. Хотя внешне всё блестело и искрилось. Армия нераскрытых талантов по заказу твАРТцов день и ночь творила произведения под заказ. Это было профессионально, но без души. Красиво, но мёртво, без чего-то главного, что делает произведение искусством!  Сплошная иллюзия искусства и симуляция творчества!  Натужная  с не приятным запахом.
       У сына Какагазова с искусством отношения были ещё более сложными, чем у Нурлана Папчхичхеевича. Гульбен как папа, хотел быть поэтом. Или ещё кем-то. Но отсутствие воображения позволяло Гульбену делать только «то что вижу». Как уже было сказано, он имел музыкальную группу. Читал реп. Но его разговорно-музыкальное творчество, не пользовалось успехом, не смотря ни на какие технические ухищрения, увлажняющие звук. Что нельзя было сказать про видеоканал.  Это подсказывало Гульбену, что надо идти в сторону кино, а также пробовать себя в актёрстве. И вот он попал на «Первый Коммерческий Канал». Мечтал и попал! Хотя, чувствовал себя здесь не до конца востребованным.
      
   ***
        Гульбен считал, что режиссёры халтурят, и не раскрывают полностью его актёрский потенциал, а съёмки проходят формально, «без огонька». Он заплатил за «Плюсовой контракт» больше двадцати миллионов, а толку от этого пока не видел – все сюжеты, в которых он снимался, на его взгляд, были не интересными. А куча свободного времени, которое оставалось от двух сюжетов в день, отсутствие алкоголя, гонок, личного автотранспорта, извращений и непотребств, вводили его чуть-ли ни в депрессию. Но покидать территорию «Первого Коммерческого Канала» раньше времени и разрывать контракт он не собирался. Здесь было столько интересного и непонятного! Например, съёмки в параллельных пространствах, удаление зубов. Да и попасть сюда было так сложно, что Гульбен терпел скуку и убивал свободное время в транснациональных Ё-ресторанах.
          Снявшись сегодня в сюжете про банк «Закрытие», пиво «ЛЕСО ОСЕЛ» и средство «Едорило» в роли отца - синяка, Гульбен заехал в гостиницу чтобы переодеться.  Он уже собирался выйти из номера, как услышал за дверью непривычный шум. Не то крик, не то плач. Когда дверь открылась - на пороге появилось что-то невообразимое.
      
        Это был сосед по номеру Валентин Собачкевич в костюме Красной шапочки, в сопровождении кучи людей и специфического запаха. Здесь были медики в белых халатах, сотрудники службы безопасности и самое странное, режиссёр и продюсер Адольф Адольфович Гной!
       Адольф Адольфович, зайдя в номер как к себе домой, показал Гульбену поднятый к небу, указательный палец левой руки, сообщая тем самым, без слов, что: «ничего не надо говорить! И лучше вообще помолчать!», а другой рукой - указал сопровождающим куда нести Красную шапочку Собачкевича. В ванную комнату. 
       Гульбен ожил и зарумянился, - наконец-то что-то стало происходить! В ответ Гною он помотал головой, сообщая, что он мол: «всё понимает, молчит, и готов выполнять любые распоряжения!» Медики проводили Собачкевича в ванную. Ни о каком ресторане теперь не могло идти и речи. Гульбен Какагазов так ждал непотребств, и вот они наконец появились! И этот необыкновенный, благоухающий запах! Как собака, Гульбен принюхивался и наслаждался сложным букетом собачкеевских увлажнений. 
       Через минуту из ванной появился Адольф Адольфович, он отозвал Гульбена в столовую и настойчиво посоветовал ему помалкивать о том, что он сейчас увидел.
      
      - Сегодня на съёмках с Валентином Валентиновичем случился   конфуз, – сказал Гной. - Мы знаем, Гульбен Нурланович, как вы любите «шутить» над бедными людьми на воле. А потом, ещё, выкладывать всё это на своём канале. Только здесь не тот случай. По контракту, если вы хоть что-нибудь передадите на волю, у вас откроется рак чипового пространства. Поверьте, это очень больно и страшно!  И ещё, мы вам отрежем ноги. Обе! И язык. Петь и ходить не сможете!
        Поэтому, не трогайте Валентина Валентиновича. Не надо! У него нервный срыв, ему грезится, что его преследуют, хотят убить. Осторожней с тем, что он будет предлагать. А главное, поаккуратней со своим языком. Это главный враг, не только ваш, но и всего человечества!
        Вы умный человек!  - Адольф Адольфович раскрыл Гульбену пальцем губы и осмотрев его зубы, подытожил - Хорошие зубы! Наши.  Надо беречь. Надеюсь, вы меня поняли -
         Гульбен был циничным, самовлюблённым человеком. Но точно, не глупым. Он всё понял, и ответил Гною жестом, приложив к своим губам один из оставшихся на руке пальцев. И в знак согласия ещё раз помотал головой.   
          - Ну вот и славно, – ответил Гной и отправился в ванну к Собачкевичу. 
       С Собачкевичем Адольф Адольфович говорил, как обычно, нежно и мягко. С Валентина сняли и убрали костюм Красной шапочки, а самого поместили в ванну. Он лежал в пене и нервно сопел. Адольф Адольфович сел рядом с Собачкевичем в кресло и нежно поглаживая его по ладошке, сообщил:
          -  Всё хорошо, Валентин Валентинович! Всё нормально. Осталась последняя ночь, ещё одно увлажнение, и вы суперзвезда российской эстрады. С Какагазовым поговорили, предупредили, что бы не лез, куда не просят. Палец подонка в ваших штанах. Сегодня слетаете последний раз, и вуа-ля-ля, дело сделано! Россия будет у ваших ног!
        Собачкевич ещё сильней засопел и готов был снова расплакаться. Но Гной опережая Собачкевича стал его как ребёнка успокаивать:
     - Ну-ну-ну! Ай-я-яй. Как не хорошо! Надо поберечь силы, а то на увлажнение не останется.  Давайте, парочку раз мне в лицо, и всё, отдыхать перед полётом -
        Воспользовавшись служебным положением, Гной упросил Собачкевича плюнуть в него. С наслаждением, как волшебным бальзамом, растёрся. Потом приказал медикам помочь Собачкевичу одеться, проверить пульс, давление, и оставить для выполнения задания.  Глянул исподлобья на Какагазова, пригрозив ему пальцем, и распрощался.
      Гульбен был в замешательстве. Он не мог понять и объяснить такого внимания к Собачкевичу со стороны самого Адольфа Адольфовича Гноя. И действительно, почему вокруг этого невзрачного Собачкевича столько охраны, медиков и весь этот ажиотаж?
         Когда все ушли, и Собачкевич с Какагазовым остались вдвоём, Гульбен, помня об инструкциях Гноя, лишь изредка поглядывал в сторону героя сегодняшнего переполоха. Но не пытался с ним заговорить. Собачкевич насупившись сидел в кресле возле своей кровати.
      Несмотря на то что Собачкевич был великим Увлажнителем и абсолютным подонком, хоть и без титула, он всё-таки был живым человеком и тоже что-то чувствовал. Сейчас он чувствовал страх. Даже ужас. Он настолько испугался Рафаэля, что мысль о том, что скоро снова придётся лететь на задание и снова рисковать здоровьем, а возможно даже жизнью, приводила его в трепет. Он снова заплакал.    
        Гульбен смотрел на Собачкевича, который плакал, и чувствовал, как в него входит что-то необъяснимо приятное и опять начинается эйфория, как при первых минутах, когда Собачкевича только внесли. Опять этот аромат, как запах волшебных духов Теста. Не выдержав, Гульбен всё-таки спросил своего соседа:
     - Да что с тобой, Собачкевич?  Почему ты плачешь? … А мне так хорошо! Что за переполох здесь был?
      Собачкевич похныкал как девочка и сквозь сопли промямлил:
   - Ты представляешь, я на съёмках сегодня встретился с Орловским! И эта сволочь меня узнал, и чуть не убил!
    - Да ты что? Не может быть! -  искренне удивился Гульбен, не понимая, что к чему. Почему какой-то Орловский, ни с того ни с сего захотел убить этого маленького и тщедушного Собачкевича, который постоянно, если не читал свой «дебильный реп», плакал и писался? Что он такое мог сделать этому Орловскому?
    - Я больше не могу к ним летать! – всхлипывал Собачкевич. - Хочешь, я раскрою тебе страшную тайну, - сказал он, вытирая кулаком сопли. -  Я великий Увлажнитель и будущая звезда российской эстрады, даже круче Вагинова, в будущем.  А сейчас, я должен к ним лететь по просранственному каналу и увлажнять там всё с помощью соплей - 
       
          Гульбен Какагазов был человеком без комплексов, сам мог рассказать что угодно, но то, что он услышал от Собачкевича, не вписывалось ни в какие рамки по своему безумию. Да, Собачкевич - был странным, но не безумным!  Понимая это, Гульбен настолько был заинтригован ответом соседа, что, позабыв о предупреждениях Гноя, всё-таки не удержался и переспросил:
       - Ё!   По какому-какому каналу, ты должен лететь, брат? Ё! 
       - По-просранственному – сказал Собачкевич, от волнения путаясь в буквах, и ещё больше забавляя Гульбена.
       -  Вот смотри, -  сказал Собачкевич, и вынул из кармана палец. – Это палец главного под-д-д-донка прошлого года, самого ... Приложишь его к себе...бе… бе… и сразу всё поймёшь.  Только давай сначала слетаем тут-да вдвоём … -      
        Какагазов в замешательстве несколько отстранился от Собачкевича, и на мгновенье задумался. Он слышал про волшебные пальцы главного подонка прошлого года, который вышиб себе мозги год назад из ружья. И не знал, как поступить. Такие пальцы точно на дороге не валялись. Если правда то, о чём говорит Собачкевич, - такой палец, как святые мощи, может многое. Это фактически - волшебная палочка, дорога в параллельное пространство! Но и опасная вещь, если не знать, как с ней обращаться.   
         - Откуда ты его взял, если это, правда, он?   
         - Я же говорю тебе, у меня задание, - не переставая хныкать отвечал Собачкевич. - Сегодня последний день увлажнения. Давай слетаем, ты меня подстраху-ху-***шь. И я поделюсь с тобой пальце-цем. -
       Собачкевич плакал, а Гульбену было так хорошо от жидкостей Увлажнителя.  Он наслаждался бы слезами Собачкевича бесконечно, но желание завладеть волшебным пальцем и впитать в себя его силу, взяло верх.   Да и всё что было связанно с чудесами   манило Гульбена больше других обычных наслаждений. Он даже подумал о том, что палец может открыть призвание. Не может же он всю жизнь заниматься реп - музыкой. А может быть, даже, палец даст талант. В чём у него настоящий талант? У любого он должен быть!  Палец - это должен показать! 
       - А когда лететь-то, и кто этот который тебя узнал? – спросил Какагазов.
       - Летим ночью. В двенадцать.  А узнал меня как раз тот, к кому мы должны лететь. Он Товарищ Ключа.  И их номер я должен увлажнять!
       - Да, Собачкевич, как у тебя всё зашифровано! «Товарищ Ключа» - это сильно! Ну, как скажешь. Мне плевать. Замочим и Ключа, и Замка, и Задвижку, всех, если это правда тот палец, и ты поделишься.
      Сейчас начало двенадцатого. Времени много!  Давай я его испробую?  Куда тут приставлять – сказал Гульбен и потянулся за пальцем. Это был посиневший с чёрными пятнами, узловатый забальзамированный предмет, напоминающий сучок.
        Собачкевич отдёрнул руку с пальцем и тут-же спрятал его в карман.
     - Ты что, обалдел? – сказал он Какагазову. – Жить надоело?
     - А что такого?
    - Надо установить маячок!  А то тебя разорвёт от неясности желаний и обратно не соберёшься. Надо чётко понимать, что хочешь! Ты знаешь, куда хочешь попасть?
     - Туда, где будущее, хочу узнать, кем я буду через десяток лет!
     - Ты смелый. А я бы не рискнул это узнать, – сказал Собачкевич.  – Вдруг его нет? И попадёшь прямо в ад. Досрочно. А оттуда ещё никто не возвращался. Окочуришься прямо здесь на коврике!
     -  Да ты чего? Будущего нет у тех, кто живёт в этой стране. А у нас с тобой всё нормально.  Ты свои зубы видел?  И какой ад, может ты ещё - в бога веришь?   
     -  Ни в какого бога я не верю, а вот в чёрта, - да. Ты что, думаешь, все эти пространственные полёты, учёные придумали? А этот палец - мощи святого академика?
      - Да мне плевать – ответил Гульбен, -  я не знаю, кто делает всякую там технику, как она устроена, и что у неё внутри.  Знаю, что она работает. И пользуюсь! Я не верующий, я пользующий! 
      - Пожалуйста, если ты такой смелый, сейчас расскажу, как ставить маячок. Но учти, за последствия, отвечаешь сам. Если обратно не вернёшься, скажу, что ты у меня взял палец и с ним скрылся в пространстве. Рак тебе будет и на том свете обеспечен!   
         
        Во время разговора с Гульбеном Собачкевич почти успокоился. Немного всхлипывал от потрясения, но уже мог членораздельно объяснить, не путая слов, что к чему. И рассказал товарищу, как ставить маячок на разные объекты.
         Если объект из настоящего, и известно какой, то фаланги правой руки, а если неопределённый, из будущего, то - левой. Обратил внимание на несколько деталей полёта по пространственному каналу. И, как драгоценность, в ладонях, передал Гульбену палец главного подонка прошлого года.
      
        Гульбен взял палец, и недолго думая приложил его к одной из своих отрезанных недавно левых фаланг, и как пуля усвистел в Союз Федерации.  Сам полёт оставил фантастическое впечатление. Ни какие гонки на автомобилях не могли с ним сравнится по куражу.
       И вот он находится на заседании Союза Федерации в качестве депутатора Ямамало-Няняцкого округа.  И что удивительно, чувствует себя как тот будущий чиновник. Любовь ни любовь, но власть - слаще любой любви.  «Ого – подумал Гульбен, - круто! Такого я никогда ещё не ощущал. Секс по сравнению с этим, просто фигня!» И тут к нему обращается спикер Союза Федерации Аделаида Абрамовна Рубинштейн пожилая девушка с разными по длине ногами:
       - А что скажет Гульбен Нурланович, по поводу передачи пяти миллионов гектаров территории его округа в аренду нашим партнёрам? -
       Гульбен не стал отвечать, оставив на будущее этот вопрос и, отняв палец главного подонка от своей фаланги, вернулся обратно в номер. В его голове проснулся ворох сокровенных желаний, но главное сейчас было укрепить доверие Собачкевича, чтобы в будущем снова воспользоваться этим необыкновенным пальцем.
     Позже он ни раз вспоминал этот полёт и этот волшебный палец. Сколько он потом перепробовал пальцев, такого больше уже никогда не встречал! С виду сучок и сучок, а какую имеет силу! От куда только она?





 
Повесть «Зубы». © Белкин Евгений. 2014.
Глава 20. Волшебные пальцы.  © Белкин Евгений 21.09.2021.



Иллюстрация Автора.
фрагмент рисунка «Волшебные пальцы»


Назад
Глава 5. «Кредиты-леденцы»  http://proza.ru/2017/01/16/1629