Междусловье:
Друзья начали уже было беспокоиться и расспрашивать о дальнейших злоключениях несчастного матроса Шпоньки, покинутого и брошенного всеми на произвол судьбы где-то на крайнем севере.
Смех смехом, но всё дело в том, что в дальнейшем нашем повествовании тяжело найти хоть зернышко или крупинку, чего-то весёлого или смешного.
При одном только воспоминании про те далёкие времена, автору становится не по себе.
Иногда приходит по ночам навязчивый сон, в котором снится, что опять забирают меня на два года в мою любимую армию.
На все объяснения, что отслужил-мол уже положенный срок, какой-то очень строгий генерал с усами, очень напоминающими усы капитана Емельникова, глядящий на меня сузившимися от ехидства глазами, замечает, что пришла разнарядка с военкомата и появилась возможность снова отличиться перед родной страной.
И просыпаясь от ужаса в холодном поту, осознавая, что слава Богу всё находится по прежнему на своих местах, мысленно возвращаюсь, хочу я того или нет, в свою родную караулку, чей порог тогда и переступил Миша Шпанько в первый раз.
Пост принял.
Картина, которая открылась перед Мишиными глазами по прибытию к цели назначения, напоминала скорее маленькую тюрьму.
Ощетинившуюся со всех сторон по периметру колючей проволокой территорию караульного помещения видно было уже издалека.
Подъехавшая машина выгрузила всю караульную смену, и после обмена любезностями с нынешними хозяевами всех запустили во двор.
Двор и внутренности караулки особых эмоций или радости тоже не вызывали.
Обескураживал вид деревянных нар в спальном помещении. Не мог Миша ещё окончательно примериться с тем, что спать придётся на самых обычных деревянных струганных досках.
По всем углам маленького наружного дворика, на всякий случай, были выкопаны окопы для отражения атак условного противника.
Случай нырнуть в них представился сразу по приезду, не успев ещё толком расставить по местам личное оружие.
Называется всё это учебной тревогой. Отлёживаясь, в относительно сухом, по случаю короткого полярного лета, окопчике, Мишин музыкальный слух уловил какую-то новую звуковую квинтэссенцию над своей головой. Приподняв голову и вглядевшись повнимательнее в низкое ярко-синее северное небо над собой, он был неприятно удивлён видом огромного столба насекомых, вьющихся над его головой.
Это был настоящий живой смерч.
Звук тоже был соответствующий смерчу. Казалось, что над головой зависли тысячи маленьких истребителей. Или бомбардировщиков.
Туча насекомых висевшая над головой, разделялась на два вида: комары и гнус. Противные были оба, но комара хоть можно прихлопнуть. С гнусом такие номера не проходят и это всё не так просто. Бей его или не бей, он всё равно пролезет и сквозь портянки, и через рукава, и под бескозырку.
Препротивнейшая штука: поделились опытом старослужащие с новобранцами.
Стало понятно, что отдавать кровный долг государству придётся не только патетически, а надо будет ещё и конкретно подкармливать кровью местных кровососов.
Только сыграли отбой учебной тревоги, пришла пора выдвигаться на посты.
Мише на этот раз крупно повезло. Это был единственный пост, на который можно было добраться пешком за пять минут. Разводящим, правда, оказался любимый сержант Атенбаев, но это был тот случай, когда нужно иметь терпение, ведь ещё эти долгие пять минут и он на целые два часа оставит Мишу в покое.
И вот она, хрупкая и обманчивая иллюзия свободы!!!
Впервые, со дня призыва, более чем в трёх тысячах километров от родного дома, находясь на главной рулёжке военного аэродрома, он наконец-то остался в гордом одиночестве.
Авиационный парк был предоставлен во всём своём широком ассортименте, начиная со старенького ИЛ-14 и заканчивая новыми, как с иголочки, ТУ-22.
Обходя свои новые владения Миша сразу присмотрел неплохое место для отдыха.
Переднее шасси ИЛ-14 очень напоминало удобное стоматологическое кресло с подлокотниками. Никто и ничто на ближайшие два часа больше не интересовало и не беспокоило его. Можно было вспомнить беззаботное прошлое и поразмышлять о неизвестном будущем.
Удобно расположившись на переднем колесе самолёта, как в личном офисе, Миша не заметил, как пролетело оставшееся время.
Далее противный разводящий привёл его в караулку и началась вторая часть марлезонского балета.
Для начала вновь объявили тревогу и личный состав караула вновь кинулся по окопам кормить гнус.
Далее, после нервного и непродолжительного ужина, начали наводить порядок в помещении. Шпоньке, его лучший друг Атенбаев, выделил для уборки помещение сушилки.
Вообще-то, изначальное предназначение этой комнаты: место для просушки обмундирования. Любезный командир отделения не поленился и персонально вбухал в комнату, размеров примерно эдак в шесть квадратных метров, добрых десять полных вёдер ледяной воды.
Зачем в сушилке нужно столько воды было понятно только ему. Тут вероятнее всего идет разговор о самоутверждении, а также присутствует ещё и главный фактор: командирско-воспитательный.
За этими хлопотами по ликвидации наводнения в сушилке, остаток времени до следующего выдвижения на пост пролетел незаметно.
На часах была полночь.
Следующие два часа были потрачены на подробную экскурсию о всех достижениях авиационной техники.
Оказывается, что если подпрыгнуть и дёрнуть за одно крыло громадный ТУ-95 или ещё хуже ТУ- 126, то несмотря на свою громадную массу и габариты, он раскачивается, как игрушечный, ещё очень долгое время. Все экспонаты были интересны, но вскоре сильно потянуло на сон.
Пришёл в голову Мише анекдот про Вовочку и постового милиционера, который круглосуточно охранял порядок в родном городе.
Как обычно, Вовочка зашёл издалека и стал расспрашивать служивого о том, как часто он покидает свой государственный пост.
На все каверзные вопросы ребёнка милиционер гордо отвечал: «Что и в снег, и в дождь, и в мороз, и даже когда землетрясение, я всегда стою на своём, вверенном мне посту.»
Вовочка подумал и сказал постовому, что было-бы намного лучше, если бы у него в штанах так стояло, как он тут на посту стоит. Горько ухмыльнувшись глупому сравнению Миша уныло поплёлся к уже обжитому переднему колесу от ИЛ-14.
Далее, после Мишиного возвращения в караульные пенаты, цирковая программа под названием «дрессировка новобранцев» перешла в новую фазу ещё более утончённых форм издевательства.
Не успел он прикрыть утомлённые глаза, как опять громко заверещала тревога и на этот раз одними окопчиками дело уже не обошлось.
Прапорщик Пуньчук решил поближе ознакомить личный состав караула с одним из главных армейских правил, гласившим, что если не доходит через голову то будет объяснять через ноги. Что он имел в виду было не совсем понятно, и мы побежали.
На улице, несмотря на позднюю ночь, было светло и солнечно, но на душе было не спокойно и появился внутренний протест. Это ведь что получается, мало того, что воруют у людей эти несчастные пару минут законного сна, так ещё гонят, как стадо баранов, непонятно куда и непонятно зачем. Весёлая ночная пробежка всем караулом была осуществлена в честь условного нападения на десятый пост.
Пробегали полтора часа, в аккурат всё положенное для отдыха время.
Хочеться ещё заметить, что одно дело бегать в своё удовольствие вдоль тихой речки и совсем другое, бежать в три часа ночи и по полной выкладке (для непосвящённых: в тяжёлых армейских сапогах, с карабином и противогазом за одним плечом и комплектом хим. защиты за другим).
Таким образом, если учесть, что спал Миша последний раз сутки назад, то и не удивительно, что к моменту, когда «любимый» поводырь-разводящий привёл его на пост, как собаку на поводке, силы того были уже на исходе.
По устоявшейся привычке, пристроившись на передней стойке самолёта и зажав карабин между ног, он и не заметил, как глаза сами собой закрылись, и он очутился на берегу любимой речки Рось.
Мише снилась тарзанка.
Она выкидывала его за каждым новым подходом, всё дальше и дальше от берега. Тело складывалось в воздухе в сложнейшие пируэты, которые раньше ему никогда не удавались.
Во время заключительного сальто трос от тарзанки вдруг до боли вдавился в Мишино плечо.
Боль была ощутимая, он почувствовал её даже сквозь сон.
Нехотя приоткрыв глаза, он обмер от ужаса!!
В попытке отобрать карабин, зажатый между коленями славного защитника отечества, над ним склонился гроза всего гарнизона, Его Величество, капитан Емельников, собственной персоной. Из за его спины выглядывало радостное луноподобное лицо сержанта Атенбаева, на котором от рождения узкие прорези глаз от удовольствия слились в одну линию.
Когда выяснилось, что незаметно отобрать личное оружие уже не получится, то вслух грозный капитан произнёс одно единственное слово-"охламон".