Интересно устроена человеческая память: некоторые очень важные события, которые должны были бы запомниться на всю жизнь, настолько ушли в бездонные глубины, что их ни за что не вспомнишь, а какие-то второстепенные вещи, тебя едва касающиеся, вдруг сами выныривают на поверхность через десятки лет.
Та история была вроде бы случайной в моей жизни, а запомнилась навсегда и часто сама всплывает в памяти.
Впрочем, я преувеличиваю, говоря, что она меня не особенно касалась. Только по конкретным фактам. А по чувствам глубоко задела за самое живое и важное.
Это случилось в самый первый год моей педагогической работы, когда я, студентка вечернего отделения ИНЯЗа (сегодня это Лингвистический университет), вдруг поняла, что хочу стать учительницей. Уже работала, секретарем-стенографисткой в НИИ, меня ценили, но педагогика вдруг настолько завладела моей душой, что я стала искать преподавательскую работу. Разменялся сентябрь, то есть учебный год шел вовсю, учебные заведения были укомплектованы кадрами, однако мама сообразила поговорить с директором одной из двух школ, где я когда-то училась, и рассказать о моем желании. Я всегда была отличницей, человеком исполнительным и деятельным.
Бывшая директриса очень обрадовалась, увидев меня на пороге. Мы долго говорили, вспоминая прежнюю жизнь. Потом перешли к моему решению стать учительницей. Оказалось, свободных ставок нет, кроме группы продленного дня, которые тогда только-только возникали. Директриса сказала, что такой человек им очень нужен, но если появится хоть что-то по моей будущей специальности преподавателя английского языка, она меня тут же использует в этом качестве. Например, для замены заболевших учителей или внеурочных мероприятий. Я согласилась.
Работать начала, едва уволилась с прежнего места. С удовольствием возилась с малышами – даже сейчас, «жизнь спустя», вспоминаю свой самый первый педагогический опыт с самыми теплыми чувствами, даже с нежностью. Кстати продленка помогла мне понять, что выбор я сделала правильный.
И как-то директриса сказала, что одна учительница английского заболела, другая была слишком занята, так что я вполне могу попробовать себя в этом качестве. Излишне говорить, что я обрадовалась. Всё пошло нормально, даже хорошо. Ребята приняли меня, уроки я старалась строить интересно. Никогда ни на кого не кричала, не наказывала. Много играла с ними, что очень нравилось детям. Тогда классы не делились, как потом, пополам на уроках иностранного языка, были огромными – по сорок человек и больше. Конечно, я уставала. Не всех ребятишек разглядела сразу – такое было просто невозможно. И то, что случилось дальше, никто предвидеть не мог.
А произошло вот что. Когда я пришла в один из двух пятых классов на свой третий урок и, как полагалось, сразу проверила отсутствующих, среди них оказался и мальчик по имени Вадим Расторопов. Запомнила его – может быть, потому, что он сидел на прежних уроках очень печальный и ничем не интересовался. Кто-то из учителей успел шепнуть мне, что у него случилось ужасное горе: недавно умерла мама. Узнав о беде мальчика, я сразу взяла его на заметку и решила активно втягивать во все наши игры, увлекать интересными текстами, чтобы он мог хотя бы немного отвлечься от своего горя.
И вот он не пришел в школу… С кем же остался? С папой? Учителя снова подсказали мне: его отец далеко, он капитан дальнего плавания. Но не так давно снова женился, мачеха прекрасно относится к Вадику, так что, вроде бы, волноваться не о чем.
Оказалось, не совсем так: волнения возникли немалые.
В тот день я уже занималась с малышами на продленке (как обычно, после уроков, во второй половине школьного рабочего дня), когда вдруг в нашу комнату вошла незнакомая женщина. Представилась: мама Вадима Расторопова. Понятно: мачеха. Она была чем-то очень взволнована. Спросила, не видела ли я, куда пошел Вадик после уроков. Я удивилась: он же не приходил на занятия. Сказала ей об этом. Женщина потрясенно сообщила мне, что утром он ушел в школу и должен был потом вернуться домой. Где же он? Что с ним случилось?
Учителя в основном уже разошлись по домам, но двух человек мы нашли в учительской. Никто и ничего о Вадиме не знал. Что было делать? Где искать его? Кого попросить помочь?
Самой первой, конечно, была мысль о том, чтобы обойти его одноклассников, может быть, они что-то знают? Оставив своих продлешек на нянечку, я вышла на улицу, вскоре ко мне присоединилась еще одна учительница, не успевшая уйти домой. Какие-то мальчишки гоняли в футбол в школьном дворе. Одного из них я узнала, и мы тут же призвали его себе на помощь. Он ничего о Вадике Расторопове не знал, но помнил, что в школе его не было. Может, он знает чьи-то адреса? Конечно! Я вернулась в школу, потому что за своих ребятишек отвечала головой, а другая учительница вместе с мальчиком отправилась к тем пятиклашкам, адреса которых он знал. Я очень нервничала: как же так – и в школу не пришел, и маму свою… то есть мачеху обманул, и домой не вернулся…
Примерно через час учительница и мальчик вернулись в школу. Обошли нескольких ребят, со всеми подробно говорили, но никто ничего сказать не мог. Одно немножко утешало: вскоре подошли еще двое ребят из Вадюшиного класса, и они всей компанией отправились по новым адресам. К поискам подключилась и директриса: вернулась с совещания, узнала о происшествии и тут же взялась за наше дело. Изучила журнал Растороповского класса, нашла телефоны всех детей и принялась обзванивать их. Ходить от дома к дому ей было трудно, возраст уже перевалил за шестьдесят. Да и появление директора у кого-то могло испугать и детей, и родителей.
Мои занятия с группой продленного дня закончились, и я тоже хотела пойти с ребятами искать пропавшего мальчика. Скоро опустились сумерки. Становилось страшно: где мальчик? Директор вызвала милицию, они тут же приехали и пошли вместе с детьми по разным дворам, углам, подъездам. С одной стороны, это давало надежду, а с другой еще больше пугало. Однако скоро прибежали наши прежние разведчики. Они были очень возбуждены, но довольны: Вадю нашли. Оказалось, что он спрятался на чердаке старого дома, совсем не своего: забрался там в глухой угол, сел, долго плакал и в конце концов заснул. Хорошо, что кто-то из пацанов догадался пойти посмотреть на чердаке, потому что они раньше иногда там играли, особенно если нужно было что-то спрятать. Теперь взволнованно рассказывали, что было очень темно, жутко, боялись наткнуться на какого-нибудь вора, скрывшегося и собравшегося ночевать там. Но шли ведь сразу несколько человек, всем вместе хватило мужества. Нашелся у кого-то в кармане фонарик. Облазали весь чердак. И уже собирались возвращаться вниз, как увидели в дальнем углу непонятный комочек. Это и был Вадик, уже успел заснуть. Когда открыл глаза и увидел одноклассников, кинулся бежать. Но, к счастью, ему не удалось, мальчишки окружили его и очень настойчиво, но по-доброму уговаривали пойти вместе с ними. Даже припугнули, что в этом месте бывают бандиты, лучше поскорее выйти во двор.
С собой в школу они его не привели, проводили домой, сдали маме. На душе у всех было очень тяжело. Успели перемолвиться с Вадей парой слов, так и узнали, почему он исчез. Сказал, что не хочет жить с мачехой, очень скучает по маме и задумал убежать, а потом добраться до папы: пусть возьмет его на свой корабль, он готов остаться там навсегда.
Мы перевели дух и долго не расходились. Было очень тревожно: не убежит ли Вадим снова. Его папа, как выяснила своими способами директор школы, еще не скоро должен был вернуться домой из плавания и некоторое время пожить ссемьей в отпуске.
Хорошо помню, что несколько дней после того жуткого эпизода Вадюшина мама сама приводила его в школу, сдавала учителям с рук на руки и снова возвращалась за ним задолго до того, как уроки кончались: боялась, что он снова убежит. Хотя я бывала в школе по утрам только в те часы, на которые приходились мои замены у пятиклашек, все-таки, как и другие учителя, разглядела кое-что очень важное. Ребята теперь все время собирались группками на переменах и что-то обсуждали. Казалось бы, обычная вещь: мало ли у них таких вопросов, которые хотели бы решить сами, без вмешательства взрослых. Но кто-то узнал, что они говорят только о своем несчастном однокласснике и сами стараются помочь ему. Причем было похоже, что они делили функции между всеми: несколько человек оставались с Вадиком, во что-то играли, ходили парами на переменах, как тогда было принято требовать с детей, а остальные в это время обсуждали свои планы. Очень упорно обсуждали: задумались дети о жутковатой ситуации своего товарища и, как нередко бывает именно у детей, поняли, что они могут помочь ему не хуже взрослых. Учителя не вмешивались, но на них поглядывали с недоверием: ну что могли сделать одиннадцатилетние подростки в такой трудной истории?
Но они сделали, это стало понятно несколько позже. Как все мы узнали потом, их план был удивительно разумным и дела четко распределены между всеми. Спустя несколько дней после истории с чердаком они каждое утро, едва Вадим успеет позавтракать, появлялись у дверей его квартиры. По секрету объяснили его мачехе, что вместе им идти в школу гораздо интереснее, вот они и будут брать Вадю с собой. Бедная женщина настолько исстрадалась и так боялась даже недалекого будущего, что очень радовалась неожиданной помощи. Когда первый урок уже шел вовсю, она отправлялась в школу и спрашивала у нянечки, пришел ли ее мальчик с другими ребятами на занятия. Нянечка, мудрая пожилая женщина, не просто поняла их замысел, но стала внимательно наблюдать за ситуацией и помогать. Успокаивала Вадюшину маму, что своими глазами видела, как он пошел с остальными в раздевалку, скинул пальто, переобулся и отправился со всеми на урок. Одноклассники не оставляли Вадима одного и в перемены. Многие учителя оказались вовлеченными в неожиданное мероприятие и тоже помогали. Теперь каждый из нас, едва звенел звонок и мы входили в класс, сразу проверял, на месте ли Вадим Расторопов.
Внешне всё вроде было обычно: идет школьный рабочий день, дети занимаются, потом уходят домой. Но главное – прежде всего проверить ситуацию с Вадимом, и если что-то шло не так, тут же начинали помогать. День, другой. Пятый, двадцать пятый… Жизнь шла своим новым путем.
Одноклассники, возвращаясь домой после уроков, вовсе не все шли к себе, два-три человека, по очереди, в этом тоже участвовал весь класс, мальчики и девочки на равных, заходили к Вадиму. Его мама не отпускала их по домам, тут же усаживала обедать вместе с Вадиком. Она была не просто очень рада, но и бесконечно благодарна детямм. Готовила вкусные обеды, чтобы накормить всех. Потом ребята немножко играли или обсуждали свои дела, Вадя, конечно, тоже. Отдохнув, садились все вместе за домашние задания. С их родителями проблем не возникло: они знали, почему дети не вернулись домой после уроков, горячо сочувствовали Вадику и его мачехе и помогали, как могли. Кто-то приносил ей утром продукты или что-то уже готовое на обед. Кто-то другой водил всех в выходные дни в кино или театр. А когда снова пришла весна, часто ходили все вместе в городской парк культуры, там гуляли, катались на качелях, каруселях, тогдашних не очень разнообразных, но любимых всеми детьми аттракционах. Иногда, и не так уж редко заглядывали в этот дом и учителя: хотелось разузнать, как идет жизнь, спокоен ли Вадим, нравится ли ему, что теперь он всегда вместе с одноклассниками. Мама не могла вдоволь нахвалить их: дети помогали так, как, наверное, не мог бы никто из взрослых. Учителя рассказывали, что всегда заставали Вадюшину маму – никто даже между собой не называл ее мачехой – в слезах. Она, очень неплохая женщина, и впрямь сильно переживала за мальчика и больше всего на свете хотела, чтобы ему жилось хорошо.
Ее муж, Вадин отец, был полностью в курсе всех обстоятельств: она регулярно посылала ему телеграммы и очень часто писала подробные письма, которые догоняли его корабль в каком-нибудь порту, так что он мог получить их, внимательно прочесть и хотя бы немного распрячь вечно напряженную переживаниями душу. А летом он приехал на некоторое время в Москву, провел отпуск с семьей. Жена и сын заранее огорчались, что он скоро уедет, опять надолго. Но тут выяснилось, что их ждал великолепный сюрприз: на оставшееся время летних каникул они уезжали с ним, мужем и отцом. Капитан сумел всё устроить так, чтобы жену взяли на корабль, она могла работать на кухне, а мальчик как бы стал юнгой и два месяца не расставался с отцом, постигал самые первые основы морской службы: он всегда говорил, что тоже хочет стать капитаном дальнего плавания, как папа. Накануне их отъезда к Вадиму домой пришли все ребята, не успевшие уехать в лагерь или куда-то еще: очень радовались тому, что он уезжает к отцу и каникулы проведет необычно. Оказалось, что капитан и тут учел ситуацию: в благодарность тем, кто, может быть, спас его сына, во всяком случае – от переживаний и отчаяния, он привез сувениры каждому мальчику и каждой девочке из Вадюшиного класса. Из писем жены хорошо познакомился с ними заочно и представлял себе их возможные интересы.
Осенью после отпуска я в эту школу не вернулась: мне предложили очень серьезное место в хорошей английской спецшколе, причем в трех параллелях. Это было уже настоящее преподавание, которого я благодаря набранному опыту и своей любви к детям и педагогике не испугалась, хотя еще училась в институте. С бывшими коллегами перезванивалась, знала, что у Вадима Расторопова всё получилось так, как и планировалось. Он сумел за то лето достичь и того, что казалось вообще недостижимым: привязался к своей мачехе, даже полюбил ее, так что теперь отец мог спокойно оставить их дома вдвоем. Обещал, что следующим летом непременно снова возьмет обоих к себе, так что Вадиму было о чем конкретно мечтать и чего ждать. Отец убедительно доказал ему, что без хорошего школьного образования в юнги его не возьмут и в военно-морское училище тем более, так что у него появился мощный стимул старательно учиться и не пропускать ни одного урока. Ребята относились к нему по-прежнему очень заботливо, но, как рассказывали мои бывшие коллеги, теперь не требовалось так кропотливо оберегать его и помогать не только учиться, но и просто жить, он и сам рад был своим друзьям-одноклассникам, чувствовал себя с ними, как с родными. Они по-прежнему называли его Расторопочкой и, хотя Вадюшина жизнь наладилась, продолжали тайно наблюдать, чтобы всё у него было в порядке.
Могла ли эта история не запомниться мне навсегда? Возможно ли такое забыть? Думаю, вопрос риторический.