В том 1992 году я, помнится, из Москвы два раза выезжал на природу. Первый раз это была летняя поездка с викингом Петром, в Тверскую область, в Конаково. Там жили его друзья-приятели, в палатках на острове, и они плавали на спортивных лодках-катамаранах. На Иваньковском водохранилище, что на реке Волга. Можно сказать, я впервые оказался на этой великой реке, воспетой многими поэтами, художниками и прозаиками. И больше я, к сожалению, на ней не оказывался. В школе мы учили наизусть поэта Некрасова: «Не торопись, мой верный пёс! Зачем на грудь ко мне скакать? Ещё успеем мы стрелять. Ты удивлён, что я прирос на Волге, - целый час стою недвижно, хмурюсь и молчу. Я вспомнил молодость мою и весь отдаться ей хочу». Вспоминается также песня, которую пела Людмила Зыкина (любимая певица Брежнева) «Течёт река Волга»: Издалека долго течёт река Волга, Течёт река Волга – Конца и края нет… Честно говоря, в детстве мне не нравилась эта песня, - она во мне вызывала лёгкую тоску, и мрачные мысли о неизбежном старении и неминуемой смерти. А сейчас я понимаю, что песня эта хорошая, и вообще, тогда сочинялись (несмотря на цензуру) неплохие песенные произведения. «Мой адрес не дом и не улица, Мой адрес – Советский Союз!» Ну и так далее. И в культурном смысле мы сильно поглупели, и даже, можно сказать, деградировали. А с другой стороны, было же монголо-татарское нашествие. И ничего. Всегда есть Надежда на лучшее: «Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома, снова между нами города, взлётные огни аэродрома». Жаль только, что почти все советские песни довольно печальны по содержанию, и в них нет религиозной канвы.
Пробыл я в Канаково где-то три дня, и поездка на Волгу была довольно приятная, хотя и немного диковатая. Честно говоря, я не большой любитель жизни на природе. Меня сильно пугают комары, мошки, змеи. Да и незнакомые люди, которые по вечерам пьют водку и потом весело бегают друг за другом с топорами. Там была чисто мужская компания, и женщин там никаких не наблюдалось. А это мне тоже несимпатично, так как без женщин как-то всё не так радостно. Всегда должна быть хоть какая-то представительница слабого пола, чтобы мужчины при ней не сквернословили и не превращались в грубых зверей. Ну и, я там впервые немного покатался на катамаране, и это тоже было интересно и поучительно. Викинга Петра там все уважали и даже любили, за его чувство юмора и за неординарную личность. Он туда к ним часто приезжал, и у него там была своя палатка, и свой спальный мешок и свои столовые приборы. В этом смысле Пётр был настоящий мачо. Как я писал ранее, он много путешествовал по нашей стране, и бывал даже в таджикских горах, про что любил вспоминать и сочинять абсурдно-смешные истории. Природа наделила его огромным физическим здоровьем, и энергии у него всегда было хоть отбавляй. И по знаку он был Стрельцом, рождённым в 1952 году, незадолго до скоропостижной кончины нашего Вождя и Учителя, которого Пётр ненавидел всеми фибрами своей баптисткой души, как и впрочем, и наш СССР. Хотя, он и сам был склонен к некой тирании и самодурству. Я не думаю, что из Петра получился бы разумный царь или начальник. Он был крайне эмоционален и вспыльчив, как и его тёзка, основатель Санкт-Петербурга, которого Пётр уважал больше всех русский царей. Возможно, в Петре были какие-то там царские гены, во всяком случае, холопства в нём я не наблюдал. С Петром всегда было интересно общаться, хотя и тяжело, - обидеть он мог всегда, сказав что-то нелестное и грубое. И это он делать любил, и его язвительного жала все побаивались. И моя язвительность, в сравнении с его, была просто детским лепетом…
Мне только не очень понравилась долгая, трёхчасовая дорога туда, в это Конаково. На электричке мы ехали. Видимо, у меня электричко-фобия. Вот в поезде мне нравится ездить: там есть купе, и можно лечь на свою полку и закрыть глаза. А в этих сидячих вагонах я никогда не любил долго находиться. Начинается непонятная меланхолия. Опять же, ни туалета, ни личного пространства, - сидишь, и не знаешь, куда глаза девать. А викингу Петру всё нипочём, ведь он провёл в электричках много своего времени. И в Москву из своего Пушкина он постоянно приезжал с простым народом (к которому он себя никак не относил), и уезжал из Москвы так же не на такси, а с жителями Подмосковья, с Ярославского вокзала. У него постоянно в портфельчике лежали умные книжки и, видимо, поэтому он и был человеком начитанным, в отличие от большинства художников. И за это я тоже его сильно уважал. И читал он разные там исландские саги и античных авторов, а не какую-то там макулатуру и художественные романы. Я думаю, что Пётр вообще никогда не читал ни Достоевского, ни Тургенева, ни других великих писателей-классиков. Он читал каких-то странных и малоизвестных мне авторов. И в этом проявлялись его люциферический снобизм и горделивая надменность. И этим он сильно выделялся среди всех моих друзей-художников. При этом, я его за это не осуждаю, так как сам тоже никогда не был простым советским или русским парнем, и тоже чувствовал себя немного чужаком, и немного странным иноземцем. Пётр меня иногда тоже как-то обидно называл, намекая на моё ереванское прошлое, но я на него сильно не обижался, потому что он и сам был не москвичом. Он москвичей немного презирал и считал глупыми мещанами…
В том, что москвичи в целом довольно глуповаты, я бы с Петром согласился. Не хочу никого обидеть, так как сам родился в городе Москва, и по рождению являюсь москвичом. И я тоже был бы глуповат, если бы не вырос в городе Ереване, на южных окраинах нашей державы. Расти среди армян и быть глупым, - очень сложно и практически невозможно. Там все очень умные, и найти глупого малореально. С чем это связано?.. Это связано с Духом местности, как сказали бы мудрые оккультисты-книжники. Но, как известно, от большого ума – много печали, и ум не делает нас счастливыми. Это ещё связано с тем, что в Москве слишком суетно, и москвичу сложно на чём-то долго сосредоточиться. И такое было и при советской власти, и потом, при демократах. Я сам, приехав в Москву, тут же начал активно глупеть, и этот процесс длился долго. Но потом, на определённом этапе, я глупеть перестал, и начал снова умнеть. Умнеть же я начал, когда начал страдать. А страдать я начал оттого, что окончательно перестал находить гармонию в окружающем меня мире. Вроде бы всё хорошо, а Гармонии нет. Быть же глупым тоже хорошо, и в этом нет большого греха, и это даже замечательно. Живёшь себе, как во сне, и плывёшь по течению своей немного глуповатой жизни, и всё у тебя ладится и всем ты, в принципе, доволен. И ни в чём себя не винишь, и ты ближе к Небесам. И ещё я заметил, что если москвич куда-то там уедет из города Москва, то он начинает резко умнеть, и это очень странный и необычный феномен…
А моя вторая выездка из Москвы была немного странная. Я ездил на поезде «Москва-Осташково» на озеро Селигер, с одной малознакомой барышней. Мы познакомились у художественного салона. Она у меня купила картинку, и мы разговорились о том и о сём. А потом она неожиданно предложила съездить к её бабушке на это озеро, и я, почему-то, быстро согласился. Как звали эту девушку, я забыл. Помню, что она какое-то время жила в греческом городе Афины, и она мне рассказывала про тамошнюю жизнь. И что там очень пыльно и много машин, и ей там жить не понравилось. Возможно, она была замужем за греком, но точно не помню. Внешне она мне не запомнилась. Такая худенькая, немного нервная, и коротко стриженая. Женщина с неявными признаками слабого пола и нелюбящая подчёркивать свою женственность. Тогда у нас с феминизмом ещё дела обстояли плохо и мы не знали, что существуют женщины, которые хотят, чтобы их уважали за их ум, а не за другие области тела. Ну и, такие женщины ко мне хорошо относились, потому что я не являл собой образ грубого самца, и был мягок и довольно вежлив. Грубым мужланом я никогда не был. Я никогда не лез нагло к ним под лифчики и юбки. Это было, скорей, моим недостатком. Как я потом понял, женщины таких не сильно уважают, и считают импотентами и онанистами. А возможно, даже и хуже. То есть латентными гомосексуалистами (хотя тогда у нас про это особо ничего не знали). На эту тему можно поразмышлять, но размышления эти ни к чему не приведут. Так устроено наше лицемерное общество, и воспитанные и скромные люди в нём всегда будут страдать и терпеть фиаско. Надо быть сильным, наглым и смелым. Или же сиди тихо и утешай себя тем, что ты такой не один.
Её бабушка жила в бревенчатом домике прямо на берегу озера Селигер. Прожили мы там несколько дней. Я там катался на лодке, и грёб вёслами, чего я до этого не делал никогда в жизни. Мы собирали грибы. Стоял тёплый сентябрь месяц. Там было много маленьких островов и по ним было очень интересно бродить. С нами ещё приехал её племянник-подросток. Ну и это всё, что я помню. Никаких глупостей я там не совершал, и никаких амуров у меня с этой барышней не случилось. Мы даже с ней особо и не разговаривали. Очень культурная поездка получилась. Я потом, правда, подумал, что что-то сделал не так, и надо было сделать хоть какую-то попытку вступить с нею в эротическую близость. Хотя бы из вежливости. А с другой стороны, сделаешь что-то не так и окажешься в глупом положении. Алкоголь мы там не употребляли, и жили в трезвости. Было немного грустновато, как это и должно быть в начале осени. Лето в России короткое, и когда оно уходит, то всегда на душе печально и немного тревожно. Особенно когда ты стоишь на улице и продаёшь свои картинки. Ничего хорошего я тогда в осенних дождливых днях не видел. Возможно, это красиво. Но я же не Пушкин и не Тютчев, чтобы воспевать багряные закаты и шорохи опавшей листвы. Это в Ереване хорошо было осенью, когда жара спадала и в небе наблюдалась пронзительная прозрачность, и температура воздуха становилась очень комфортной. А в Москве же мне осень никогда не нравилась, и всегда в это время мне было как-то тоскливо и муторно… А с этой барышней я потом не пересекался, и она исчезла так же, как и появилась. Может быть, она была немного обижена, что я к ней в ночи не приставал? Это осталось для меня тайной. Жизнь вообще ужасно таинственна и непонятна, и в ней много странных ситуаций, в которых никогда не разобраться.