Рецензия на роман бразильского классика Машадо де Ассиза "Записки с того света".
Небольшая предыстория о том, как я вообще узнала об этом авторе. Всё благодаря одному из моих любимых бразильских сериалов «Клон», где герои цитировали Машадо де Ассиза (неожиданно, правда? Вообще очень глубокий сериал, если отбросить предрассудки), а ещё и португальского автора Фернандо Пессоа. Эти писатели в нашей российской культуре не на слуху, к сожалению. Мы знаем своих классиков, далее, наверно, идёт Англия, Франция, Германия, немного США и совсем по чуть-чуть Испании и Италии. Такую статистику я подсмотрела, изучив всю нашу программу по зарубежке ещё в Университете.
И, если «Книга непокоя» Фернандо Пессоа не нашла во мне должного отклика, то от «Записок с того света» я в полнейшем восторге. Даже не верится, что это сочинение написано ещё в 19 веке. Почти каждые пять страниц можно раскладывать на цитаты, а лучше не раскладывать, а зачитывать целиком и по много раз.
Оговорюсь, этот роман я читала с предисловием некой Инны Чежеговой. Более вредного и скучного предисловия невозможно представить. Казалось, оно было призвано не разъяснить некие особенности книги или подготовить читателя к предстоящему, а иссушить живую мысль Ассиза, превратить яркий, потрясающий по своей эксцентричности роман в сухой трактат, где довлеют догматизм и поучения. Сразу вспоминается школа: «Автор учит нас... автор борется с пороками общества... автор хочет донести...» Бла-бла и в том же духе. Госпожа Чежегова подвела всю структуру романа под свою теорию об авторе-поучателе, ревностном защитнике морали и общественных принципов. Даже в облике Виржилии она углядела эгоизм, расчётливость и лживость, в которых эдакий «сын века» Браз Кубас полностью разочаровался. Но де Ассиз не де Мюссе, и тоски о «потерянном рае» в его романе не больше пяти процентов, да и не тоска это, а так – лёгкая меланхолия, которую запросто можно заглушить хорошим обедом мосье Прюдона.
Но возвращаюсь к роману и автору. Ассиз словно разрушает все ожидания и надежды читателя. Сейчас мы бы сказали, что он не выдерживает интриги. Преподносит жизненные перипетии героев как нечто вполне обыкновенное, даже об их смерти сообщает между делом — никаких трагических излияний, он будто выворачивает наизнанку все правила и принципы написания романа. Действительно, если вспомнить, то автор ведь — покойник. А для покойника всё едино: жизнь, смерть, надежды, мечты, деликатесы на обед в роскошном отеле – он по ту сторону завесы.
То, что роман пишет покойник, помогает автору избежать многих условностей. Все люди знают, какими нужно быть, вернее, какими нужно представать в глазах общества, а Браз Кубас появляется таким, каким он был при жизни – не больше и не меньше. Чего ему переживать, перед кем кичиться, кого бояться или стесняться? Он превозмогает условности, о роли которых написал целую главу. В этом поистине философском романе нет осуждения, и это поразительно. На все беды почивший Браз взирает с невыразимым равнодушием (не равно «пофигизмом»). Он постиг весь смысл принятия. Принятия своей жизни, со всеми положительными и отрицательными сторонами, принятия своей молодости и своей старости. В конце концов, своей смерти.
Я рассматриваю этот роман, как своеобразную энциклопедию с ответами практически на все философские вопросы. Он затрагивает самые скользкие, самые щепетильные темы. В чём корень человеческой неблагодарности? Почему бедные люди появляются на свет, неужели только затем, чтобы страдать? Кому нужны условности? Что есть честолюбие, и каково его влияние на человека и т. д. и т. п.? Наконец, он рассматривает все события сродни жизненному циклу. Всё в природе рождается, расцветает, стареет и умирает. Вечный круговорот относится ко всему живому: к людям, к растениям и животным, к рождению и умиранию дня, и, главное, к чувствам, к любым человеческим отношениям и предприятиям, замыслам и идеям. И счастлив тот, кто способен принять эту истину, не останавливать естественный поток вещей и не бороться. Прямо, учение аюрведы, а также многих современных авторов и йогов, проповедующих, что мир — больше энергия, нежели материальное. Нет к тому же и осуждения, ведь мир всеми катастрофами и несчастьями уравновешивает сам себя (теория гуманитизма). Бог есть я, и я есть бог. Все люди — единое целое, одна мировая душа. И это сказано в Бразилии середины 19 века!!!
Я вспоминаю других авторов той эпохи, наших русских, тех же европейцев: все либо поучают, либо пытаются изменить мир, либо страдают от невозможности сделать это, либо становятся вконец безысходными пессимистами. Так, где же то назидание, что углядывают литературоведы? А нет его. Ассиз с поистине философским простодушием смеётся над всеми мирскими страданиями и предметами, которые представляются человеку важными: и речь не только о земных заботах, но и о возвышенных чувствах: о любви, о чести, о добродетели. Он постиг, что всё проходит. А главная боль человека заключается в том, что он не может быть собой. Даже бедный Лобо Невес не может "обагрить страницы своей жизни кровью" любовника своей жены или попросту расстаться с ней; он погряз в игре жизни, в её условиях и правилах. Только покойнику открылась истина: всё неважно – все эти правила, представления и предписания, какими бы нужными и верными они ни казались.
«Ты познал всё лучшее, всё наименее мучительное, что могла я тебе дать: рождение утра и грусть вечера, мир ночи и прекрасные картины дня, наконец, сон — высшее блаженство, исходящее из рук моих. Чего же ты ещё хочешь?»
Утро, день, ночь и сон — их созерцание доступно всякому вне зависимости от социального и политического положения. Созерцание момента. Браз Кубас в одном из эпизодов, находясь в бреду, наблюдает течение времён. Эпоха сменяет эпоху, но ничего не меняется. Одни люди стареют, им на смену приходят новые, которые также в свою очередь уходят в небытие, за ними ещё и ещё. У каждого века свои войны, свои миры, свои заботы, радости и печали, но в кажущейся уникальности они всего лишь повторяют один другой.
Немного слов хочу посвятить капризной структуре романа, эдакое сумасшествие, в котором автор перебивает сам себя, спорит с собой, с читателем, с природой. Многие главы самоценны. Какими бы короткими они ни выглядели, в каждой заключена крупица собственной, постигнутой автором истины. Мои любимые — это:
«Глава О ТОМ, КАК Я НЕ СТАЛ МИНИСТРОМ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .»
Не добавить, не убавить. Это столь абсурдно и столь точно. Когда слова бывают лишними, то не стоит и пытаться заполнять пустоты. Какая немая пощёчина по себялюбию и честолюбию человека. В этом молчании столько эмоций, столько надутой горечи и шума, которые испытывал каждый человек, по чьим амбициям наносился удар.
Ещё одна из любимых. Глава «Стена».
[Спойлер]: Герой находит на столе записку от любовницы, где она назначает свидание в саду у себя дома. В записке говорится, что стена невысокая и Браз с лёгкостью преодолеет препятствие. Герой начинает возмущаться: а если его кто-то поймает, да и что вообще такое – столь респектабельный джентльмен будет лазать в чужой сад по ночам, это же не солидно. Но, в конце концов, Браз решается пойти на свидание, и тут понимает, что вышло недоразумение: домовладелица убиралась и нашла эту записку в ящике стола. Записка хранилась у Браза ещё с той поры, когда его роман только начинался. И он вспомнил, что и свидание тогда состоялось, и через стену он перелазил, которая, в действительности, была невысокой.
К этой главе очень подходит теория о нескольких изданиях человека.
«Человек — это мыслящая опечатка. Каждый отрезок жизни — это новое издание, исправленное и дополненное в сравнении с предыдущим; оно в свою очередь подлежит исправлению и дополнению, и так будет вплоть до самого последнего, окончательного, которое издатель даром отдаст червям».
Суть человека тоже претерпевает изменения, его душа и ум развиваются так же, как и его тело. Так что стоит ли требовать от него постоянства чувств или убеждений? Он развивается, меняется, переосмысливает себя и своё окружение. В конце концов, он постигает свою глубинную суть и желания.
Одной из самых необычных глав для меня стала и «Разум против безумия». Постичь тайну жизни и смерти нам не даёт именно разум (здесь мне вспомнился абсурдизм Камю), потому что нельзя использовать разум там, где царствует абсурд. Человек отказывается от сверхъестественного в самом алогичном вопросе всех времён.
Ну, это я уже полезла в метафизику, а ведь насколько всем хороши эти метафоричные вставки у Ассиза, прелесть, да и только. Даже символичные и назидательные главы, как встречу с самой Природой, Ассиз оборачивает упаковкой бреда и разыгравшегося воображения. И Браз Кубас предстаёт этаким несостоявшимся Данте, который тайне жизни и смерти предпочитает возвращение в действительность, к коту, который играется комком бумаги. Вот, ради чего ты отказался от безумия! Вот, на что только и оказался способен восхваляемый тобой разум!
Хочется остановиться и на историях любви Браза Кубаса к четырём женщинам. Марсела, с чьим именем на устах герой собирался броситься в морскую пучину, оказалась обычной, меркантильной и приземлённой особой. Её красоту не пощадили ни старость, ни болезнь. Условности общества помешали Бразу создать семью с Эуженией: незаконнорожденной да ещё и хромоножкой. Эти же условности мешали Бразу соединиться с Виржилией, замужней женщиной, зависящей от прихотей света, роман с которой пережил все стадии от рождения до смерти. Эулалия рано умерла, но на ней Браз изначально собирался жениться только потому, что неприлично в его возрасте ходить холостяком, да и мысль о семейной идиллии, воспеваемой всеми, не давала покоя.
Роман заканчивается отрицаниями. Вернее, тем, что уравновесило всё существование Браза Кубаса, как смерть уравновесила всю его жизнь. То, чем он не был, вполне компенсировало то, чем он был. Он не имел семьи, но он был богат. Он не стал министром, но он не испытал страданий после смерти друзей. "Ибо, — как заметил Браз Кубас — есть только одно подлинное несчастье — не родиться". А он родился, жил и умер, так чего больше желать? Но всю эту мудрость герой постиг уже за чертой жизни. Ведь и находясь на смертном одре, старый и дряхлый, он не желал расстаться со своим жалким существованием.
Нужно подвести итог. Всё, что кажется нам таким уникальным и свойственным лишь нам одним, уже было и будет ещё много раз. И любовь на всю жизнь, хороня которую мы будем наслаждаться изысканными деликатесами модного повара-француза (ну, или тем, что окажется в холодильнике — тоже неплохо); и навязчивая идея, призванная спасти весь мир от самого себя, и честолюбивые помыслы и несбывшиеся надежды, и радость, и горе. И будет жизнь. Закончу я переделанной цитатой дорогого моему сердцу Браза: «если тебе понравится моя рецензия, взыскательный читатель, я буду считать, что труд мой не пропал зря; а не понравится — я покажу тебе язык, и всё тут».
p.s. первый раз в рецензии мне не хватало смайликов. Ведь текст книги — это сплошные эмоции.