Выстрел в ногу, это не то что вы подумали. Это мечтали, как лучше, а получилось совсем отлично.
Под четвёртым ребром что-то здорово упёрлось в тело американского журналиста. Это что-то оказалось ящиком с галетами. Острый край, обитый железной полосой, всем своим высохшим нутром хотел избавиться от возмутительно живого существа. В конце концов, его задача, это беречь содержимое от влаги, а не работать подушкой для инородного организма. Поймав очередную воздушную яму деревянный короб весьма удачно вонзился в позвоночник, отчего Джо, будем его так теперь называть, чтобы не тормозить рассказ об варёную картошку английского языка, громко вскрикнул.
Ага, очнулся, – констатировал Савенков. – Вот попейте, – он протянул бутылку Бад-Вёрисхофенской воды. Сделав глоток, журналист упрекнул:
– А ботинком-то зачем? Джентльмены так не дерутся.
– Я русский дворянин и вашим подлостям не обучен. Дал и дал, что теперь хныкать. Ещё слезу пустите.
Челюсть по левому борту противно ныла. Пошевелив рукой подбородок, журналист удостоверился в исправности и привычным манером поинтересовался о самом важном:
– Что с геликоптером?
– Подарили Мюнхену в благодарность за снаряжение и провиант.
– Это как? Аппарат – собственность редакции «Нью-Йорк Таймс».
– С чего бы это?
– Я самолично его покупал, у меня квитанция имеется.
– Организм, ты сейчас о чём? Геликоптер принадлежит изобретателю Юрьеву, а газета здесь каким боком? Опять в патенты решили играть, жульё заморское?
Поняв, что разговор принимает оскорбительную форму, Джо вскочил на ноги и принял боксёрскую стойку.
– Ты ещё попрыгай, придурок. Не понимаю, зачем маэстро тебя взял. Разве что для опытов? – садясь в кресло, хмыкнул Борис.
– Точно, мы его к бабуинам отправим. Пусть порезвятся, свои спортсмены наверняка надоели, а здесь американский боксёр, – предложил Азеф, хрустя галетами. Он с комфортом устроился на двух креслах, держа в одной руке пивную кружку с рислингом, а в другой шикарную галету из мяса и печенья. Поначалу сочетание столь разнохарактерных продуктов ему не понравилось, но после нескольких глотков мозельского оказалось очень даже ничего, и тайный агент российской разведки пришёл в игривое настроение.
– Не вижу альтернативы, – согласился Борис, не дрогнув на лице ни одним мускулом.
– Подождите, подождите. А куда мы летим?
– Спасать мир. Вы участник международной экспедиции в джунгли Индонезии. Можно сказать, наиглавнейший экспонат.
– Экспонат?
– А кто же ещё. Мы на вас экспозицию будем проверять.
– Прекратите свои издёвки. Это не смешно!
– Отчего же? Нам, напротив, очень даже. Летели мимо и пролетели. Каламбур. Впрочем, о чём это я? Вы ведь и не знаете, что это такое.
Во время разговора Серафима листала журнал мюнхенской моды. Ей нравился запах свежей типографской краски от разноцветных страниц. Пикировка мужчин казалась пустой и никчёмной, а наряды фройляйн слишком неудобными для революционной работы. После встречи с миром Ленара она кардинально пересмотрела свои взгляды на пригодность одежды. Зачем все эти громоздкие шляпы и неудобные платья, когда можно вовсе без них. Например, ходить в брюках. Почему бы нет? Только где их сейчас взять? Улетали в совершеннейшей спешке? О ней в очередной раз забыли. Вот вам и революционная сознательность. А женские интересы где? В чём она теперь покажется перед бирманским царём или как там его – раджой? Им-то всё равно, понятно на кого смотреть будут, конечно, на неё!
– Азеф, передайте, пожалуйста, маэстро Ленару просьбу, что дама нуждается в новом гардеробе.
– Не видите, я занят. Отправьте Джо, – Азеф поднял кружку с Мозельским.
– Ну не самой же говорить о столь деликатных вещах. Мне неловко. Джо, вы так и так расходный материал, идите, – она махнула рукой в направлении кабины пилота.
Несмотря на работу, подразумевающую многочисленные контакты с людьми, Джо впервые оказался в компании русских и теперь не знал, как себя вести. Самое главное, он не понимал, когда они говорят правду, а когда шутят, это чрезвычайно злило. Дикие люди, подумал журналист и решил показать характер, чтобы знали, с кем имеют дело:
– Почему именно я, и почему расходный материал?
– Фу, какой капризный журналист. Савенков, вы его испортили!
– Ботинком? Вы мне льстите. К тому же он не в моём вкусе.
Причём здесь ботинок, Джо решительно не понимал, его сейчас беспокоила только одна мысль: на каких правах он здесь находиться. Если его похитили, чтобы потребовать выкуп, то он готов обсудить условия сделки.
– Послушайте, я не понимаю ваших шуток. Вас интересуют деньги? Назовите сумму. «Нью-Йорк Таймс» солидная газета и не бросает своих журналистов!
– Говорили, что американцы пастухов любят, но, чтобы с таким антре! Вас дама просит, что непонятного? – подняла брови Серафима, – Идите к маэстро и не кривляйтесь.
– Действительно, голубчик, перебрали-с. Это неприлично, знаете ли! – укорил Савенков. – Речь идёт о женском платье, а вы, пардон, с газеткой прётесь! Вы в своём уме?
Пожав плечами, Джо отправиться к пилоту, надеясь в лице маэстро встретить более цивилизованного человека.
Когда американец исчез за гобеленовой занавеской с изображением серебряной головы осла (герба Цеппелина), Серафима упрекнула Савенкова:
– Всё-таки вы эгоистичный болван. Он обязательно что-нибудь напутает. Разве можно пастуха отправлять на переговоры? У него в голове одни коровы и эти самые, ну как их к чертям называют – хвосты! Я надеялась, что у вас хватит совести помочь боевому товарищу.
– Молить о тряпках? Придумаете тоже, Джо отлично справиться, можете не сомневаться. Шустрый малый, сразу видно из низов. Представьте себе, первое о чём спросил: где геликоптер. У нас нюни, погибель души, а у него геликоптер.
– Савенков, вы и религия? Прекращайте!
– Сарказм, напрасно! Я как старший товарищ буду вынужден поднять вопрос о вашей дисциплине на ближайшем собрании.
– Каком? Мы с товарищем Азефом слышали передачу «Ундцвайтинг». Знайте, нам известны все ваши подлые тайны.
– Понятия не имею, о чём это.
– Об отце Фёдоре! Не ожидала услышать оппортунизм в такой ответственный момент!
Пронзив Серафиму долгим взглядом, Борис обратился к Азефу:
– Я могу доверять её словам?
– Абсолютно, но я ещё не принял окончательного решения.
– В чём, в глупости? Женская придурь, ничего больше.
Неожиданное обвинение возмутило Бориса до чрезвычайности, да что там до чрезвычайности, просто разозлило навсегда! Безобразие, его, старого партийца, обвинять в отступничестве. Вот что происходит с неуравновешенными актрисами, убивающими своих меценатов при помощи иностранцев. Стоило отлучиться на каторгу (Савенков окончательно себя убедил, что отбывал срок в тайге), как в организации начались брожения. Непосредственный руководитель предпочитает обходиться междометиями вместо того, чтобы со всей партийной прямотой осудить нестойкого в моральном отношении товарища.
– Вот что, Андреева, я долго откладывал неприятный разговор, но ничего не поделаешь, время пришло. Как вы относитесь к личности императора? Постарайтесь ответить на этот простой вопрос максимально искренне.
– С презрением. Сатрап.
– Позволю уточнить. Вы имеете в виду Николая Второго, как обычного человека, или его работу в качестве помазанника божьего?
– А в чём дело? Какая разница?
– То есть вы не видите разницы между человеком и царём?
Почувствовав женской интуицией подвох, Серафима быстро ответила, размазав сократовскую логику демагогией:
– Их нельзя разделить.
– Ага, значит ли это, что вы готовы назвать человеком убийцу и душегуба, – не сдавался Борис.
– Слушайте, не морочьте голову бедной девушке. У меня мигрень от философий. Что такого серьёзного придумал ваш лысый череп?
В пылу полемики никто и не заметил, как американский журналист незаметно сел в кресло и уткнулся в иллюминатор с обречённым видом. Беседа с Ленаром произвела на него тягостное впечатление, если не сказать больше, убила наповал. Теперь получалось, что именно он станет причиной гибели миллионов людей. В это трудно поверить, но факты прямо указывали на очевидную связь между его персоной и чумой. Конечно, природное жизнелюбие настойчиво шептало, что всё обойдётся, что можно что-то придумать, что-то особенное, но маэстро был весьма убедителен, беспощадно убедителен. На вопрос, зачем он похитил журналиста, ответил:
– Собственно, это идея господина Савенкова, но я не возражал. Европу жалко, всё-таки родственная культура, а здесь вы с молодецким задором. Выбор очевиден.
– Так разговоры о чуме имеют основания. Вы безумны!
– Здесь не могу не согласиться. Сто миллионов, это чересчур.
– Оставьте американский народ в покое. Я требую.
– Батенька, так поезд ушёл, нечего было на крышу соваться. Не появись вы со своей хамской раскованностью, так не пришла бы в голову идея начать с Америки. А теперь, извините, чуму назовут вашим именем.
– Какой в ней смысл. Вы хотите шантажировать правительство или играть на бирже?
– Это зачем? – маэстро щёлкнул на полированной голове автопилота тумблер и прошёл к миниатюрной барной стойке, устроенной рядом с элегантным иллюминатором в стиле фламандского модерна . Слегка грубоватом, но это можно было отнести к национальности графа Цеппелина.
– Как же! Ответ очевиден, деньги.
– И что я с ними буду делать, когда прилетят печальные эльты? Вы в своём уме? – ответил маэстро, включая кофеварку.
– Не понимаю, это кто такие?
– Вот, а берётесь судить. Подобный максимализм свойственен горячим юношам. Впрочем, о ком это я! Неужели, вы полагаете, что единственного журналиста Нью-Йорк Таймс забудут, когда начнут искать виноватых? Святая наивность. В любом случае коллеги поставят рядом два слова «Чума» и «Джозеф». А что, отличный заголовок: «Чума Джона»! Браво, здесь господа журналисты точно не прогадают. Главное, это броское название. Какая карьера! Джон, это ведь Йосеф , кажется?
– Чувствуется, вас это забавляет?
– Ничуть, переживаю за судьбы человечества. Ваша персона всего лишь случайная пылинка на дороге жизни. А перед космосом я бессилен. Кофе будете? – Ленар достал чашки и сахарницу.
– Софистика.
– О какие слова знаем! Должен вас утешить, войдёте в историю, как величайший злодей. Безвременная гибель миллионов – это решительная слава. Вы должны гордиться подобной честью.
– Что-то ничего не чувствую.
– Это временно, до первого гнилого помидора.
– Если деньги вас не интересуют, тогда на чём сойдёмся? – не унимался Джо. – Я начинаю терять терпение.
– Уже видел ваши прыжки. Напрасно Савенков начал воду предлагать. Ещё немного и фонарь получил бы. Интересный американский обычай благодарить. Вам сколько сахара? – спросил маэстро, разливая кофе в изящные фарфоровые чашки с логотипом Цеппелина.
– Я вас тоже не понимаю. Мы сейчас о чём говорим?
– Вы собственно зачем сюда пришли? Вопросы задавать? Тогда пожалуйте вон. Вас выбросят за борт. Останетесь безвестным репортёром, погибшим от руки маньяка и террориста. Звать Савенкова?
Понимая, что терять уже нечего, Джон бросился на маэстро, но был остановлен коротким тычком чайной ложечкой между рёбер. Перехватило дыхание, второй удар пришёлся точно в позвоночник, отчего журналист выгнулся и завыл.
Маэстро повторил вопрос:
– Не могу разобрать сколько сахара?
– Всё, всё, всё. Думаю, что довольно, – утирая слёзы, ответил Джон.
Незаметно проскользнув на своё место, он уткнулся в иллюминатор. Внизу простирался бесконечно-небрежный океан облаков. В просветы моргали серебристые воды рек и яркая зелень лесов. Ничего разумного в голову не приходило. Джозефу вовсе не хотелось, чтобы при упоминании его имени люди вздрагивали от страха. Можно, конечно, спрятаться в глуши, например, уехать куда-нибудь в Гватемалу, на полуостров Юкатан, но это решительный крах. Ценой многих лишений, достиг теперешнего положения: он известен, ведущий журналист «Нью-Йорк Таймс», и такой финал. Нет, обязательно должен быть выход. Проклятые русские! Это самый настоящий пат (в шахматы Джо не играл, но часто слышал это высказывание от своего редактора). Только крушение небесного гиганта поможет избежать позора. Спасение всего человечества почему-то не беспокоило. Какое так к чертям человечество, когда рушится карьера! Он с ненавистью посмотрел на своих тюремщиков. «Вот бы сейчас их всех перестрелять, – мелькнуло в голове. – Начал бы, пожалуй, с лысого, потом женщина и наконец этот жизнелюбивый толстяк с пивной кружкой».
Заметив, что американец нахохлился и злобно дует в ноздри, Савенков решил узнать, чем таким особенным расстроил маэстро заморского журналиста.
– Вижу, не нашли понимания у маэстро? Я сам его с трудом переношу. Иногда кажется, что можно простить, однако ж мгновение и уже ненавижу до синих ногтей. Перестаньте, это всего лишь чума. Днём раньше, днём позже – все умрём.
– Я не тороплюсь.
– Ну здесь, молодой человек, ничего не поделаешь. Такие планиды легли вам в футляр. Примите достойно и не хнычьте.
Разглядев свой револьвер, торчащий из кармана террориста, Джо повеселел, у него родился план, как остановить безумцев. Может этот Савенков и отчаянная голова, и всё такое, однако размер имеет значение. Джо обладал достаточной физической силой, чтобы отнять оружие у тщедушного русского. Урок борьбы от маэстро, ничему его не научил, более того, ему захотелось поквитаться разом со всей компанией. «Ещё посмотрим, кто будет смеяться последним!» – С этим девизом Джон выхватил револьвер и навёл на Савенкова:
– Вставайте!
– Это зачем?
– Иначе я вас застрелю!
– Скажите тоже, а кто доставит вас в Канзас. Америка ждёт своего героя.
Щелчок, ещё, но выстрела не последовало.
– Там пуль нет, – сообщил Савенков. – Неужели по весу не чувствуете. Впрочем, о чём я, вы же американец! – Дайте сюда. Я вставлю.
– Неправда! – воскликнул обескураженный журналист.
– Чё «неправда», когда нет, – буркнул Савенков, возвращая заряженный револьвер.
– Поднимите руки! – по инерции продолжил Джо.
– Опять вы за своё. Мозгов ноль. Отца Фёдора только не хватает.
– Точно, и Жульена, – добавила Серафима, не отрываясь от журнала.
– Это кто? Что-то не помню.
– Сменщик Жули.
– И как он?
– Великолепен! Левоневский, этот вздорный поляк, даже и не пытался с ним спорить.
– Не скажите, Жюля ничуть не хуже была. Почтим её память. Азеф, плесните и нам мозельского, – с этими словами Савенков достал из шкафчика фужеры из нержавеющей стали и сел на диванчик в стиле модерн рядом с Серафимой.
– Подождите, так нельзя! Я вас застрелю!
– Валяйте, от судьбы не уйдёшь. Потом маэстро внушит вам образ жабы и заставит прыгать перед главным входом в «Нью-Йорк Таймс». Вот будет потеха для коллег.
Раздался выстрел, потом ещё, но пули не задели шутника. Самолёт подпрыгивал на воздушных ямах.
– Холостые, можете не стараться. Заметьте, я был честен.
– Почему? – спросил Джо, имевший свои представления о честности.
– Азеф здесь ни при чём. Дайте человеку спокойно покушать. Всё-таки варварский вы человек. Пастух, что тут скажешь!
– Отчего же, очень даже что и культурный. Спектакль устроил, – отозвался Азеф, с улыбкой хрустя шоколадом. – Браво!
– Экий вы неугомонный. Кстати, что с моим костюмом? Вас, кажется, за делом посылали, а вы решили в ковбоя играть! – оторвалась Серафима от журнала.
– Какой костюм? – в растерянности переспросил Джо.
– Сударь, вы неприличны!
– Бесполезный для общества индивид. Прыгнуть в небо, как приличный человек, и то не может! – посетовал Азеф, отхлебнув порядочную порцию мозельского.
Американец огляделся в поисках оружия. Хвостовую часть с широкой аппарелью занимал шестиколёсный вездеход фон Грундхерра. Просторный салон был оборудован с баварским тщанием. Не шикарно, конечно, всё-таки экспериментальный самолёт, но всё необходимое имелось: небольшая кухня, диваны и физиоаппарат доктора Адольфа фон Беринга для массажа шейного отдела. У стены небольшой зооуголок с минипигом, уютно храпевшим на подстилке из оранжевой эрзац-соломы. На специальных пружинах висел шарообразный аквариум, в котором плавали экзотические пираньи с острова Барбадок. Экспозицию дополняла картина Брейгеля «Последний день Додомы ».
Просто так сдаваться Джо не хотел, его деятельная натура настойчиво искала выход из создавшегося положения. Он без человечества проживёт как-нибудь, но вот представить себе, что человечество обойдётся без него, Джорж не мог. Что за бред! Он в конце концов известный журналист!
– Послушайте, не знаю вашего имя, – обратился к Серафиме. – Вы ведь женщина! Одумайтесь, погибнут миллионы. Уговорите Ленара не делать этого.
– Как исполнить крохотную просьбу, так «не буду», а спасти человечество, это пожалуйста. Вам не кажется, что вы не последовательны. Да с чего взяли, что я возьмусь вам помогать, когда сами ведёте себя просто отвратительно!
– Можно, я сяду, – не дождавшись разрешения Джон расположился напротив Серафимы в кресле с мощными присосками, не позволяющими ему скакать на воздушных ухабах. – Так вот, я очень трудолюбив и уже много добился. Да, я молод, но разве это недостаток?
– И что дальше? – Серафима подняла брови, удивлённая неожиданным вопросом.
– А представьте себе, что таких, как я, огромное количество, людей, не успевших отведать удовольствия жизни. Сейчас от вашей решительности зависит судьба многих. Что стоит при вашей красоте убедить Ленара отказаться от безумного плана. Ведь чума, это ужасная смерть в мучениях.
– В чём?
– Что непонятного! Вы спасёте миллионы жизней!
– Вот в этом я пойду? – Серафима показала на потрёпанное платье без оборок. – Вы в своём уме!
– Да, действительно, не очень, – согласился Джо, мельком взглянув на одежду. – Ну так что, я вас уговорил?
– Савенков, я запрещаю его убивать.
– Всегда поражался вашему слюнтяйству. Вы серьёзно?
– Блаженных нельзя обижать. Это грех. Джон, давайте я вас кофеем напою? Вон там видите краник, налейте себе. И знаете, что, положите побольше сахара. Он хорошо действует на мозги. Бедненький, теперь я понимаю, почему вас выбрал маэстро.
Издав долгий мычащий звук, американец уставился на Серафиму. Он не знал, что означает слово «блаженный». В его представлении это было что-то навроде «святой человек». Она взяла его руку и поцеловала.
– Мне непременно вам надобно исповедаться.
– Мадам, он беспартийный. Пусть это будет Азеф.
– Согласен, у меня мозельское заканчивается.
– Вы неприличны. Посмотрите на это благородство: мир желает спасти. Какая чистота помыслов!
– Он за свою задницу переживает. Разве не видно.
Посчитав, что растопил женское сердце, Джо решил удвоить усилия:
– Я ещё столько не сделал. Статья о вашем поступке войдёт в учебники по журналистике. Это ведь какая история! Боже храни Америку! Напишу цикл о революционерах. Будьте уверены, я и о вас не забуду, мистер Савенков.
– Какой, к чертям, «мистер»? От страха уже заговариваться начали. Вон пишите об Азефе. Из него весьма колоритный буржуй получится.
– А как же наше интервью?
– Вот, Савенков, и свидетель отыскался. Оппортунист вы, как есть оппортунист! Теперь не отвертитесь.
– И как бы я по-вашему здесь оказался, если бы не это интервью? Так и сидел бы на крыше немецкой пивной.
– А принципы эсера. Сами от меня требовали преданности идеалам! Теперь приспособленцем стали! На сговор с врагами революции готовы пойти ради собственных интересов!
– И в чём же они, скажите на милость?
– Не стану на этот идиотский вопрос отвечать. Сами знаете.
– Я думаю, – попробовал вставить Джо, но был остановлен суровым голосом Ленара:
– Не лезь! – прозвучало из динамика в центре салона.
_____________________________________________
1. Демагогия – демос(народ), логос(знание) использование в споре пустых, ничем не подкреплённых заявлений. Характерна для заматеревших в городских кварталах детей провинциалов.
2. Фламандский модерн – зародился на рубеже ХХ века во Фландрии. Основоположником считается Питер Брейгель, но это не точно, есть сведения, что мысль создать новое направление подсказал ему Альфонс Муха.
3. Йосеф Аримафейский – тайный последователь христианства, выпросил у Понтия Пилата разрешение похоронить Христа. Занятная деталь не более того: Йосеф на английском языке звучит как Джозеф.
4. Додома – столица Танзании. Извержение в 79 году н. э. уничтожило город, расположенный в 332 км от Килиманджаро. Пепельный дождь ночью засыпал улицы многометровым слоем. На данный момент найдены тела более 2 тысяч жителей, заживо погребённых в своих домах.
_________________________________________
< Глава 7 http://proza.ru/2021/08/29/1081
> Глава 9 http://proza.ru/2021/09/26/972