Последние дни августа выдались дождливыми и душными. Даже поздним вечером возле озера было неуютно. Не то чтобы вид некрасивый, нет. Просто душа не летала. Противоположный берег, защищённый сизой дымкой, слабо просматривался за исчезающим заревом солнца. Стая птиц направилась на юг. Даже странно. Слишком рано. Птицы, как никто, чувствуют изменение погоды. А, может быть, это просто фантазии настроения.
Скинув рубашку и устроившись поудобней на высокой, но уже жухлой траве, уставился в небосвод. Он представился, как и много лет назад, сине-серым с розовым отливом заката. Как давно это было и было ли вообще, не всплывало в сознании. Помню, что было хорошо. И девчонка из соседнего двора рассказывала истории своих видений в угасающем небосводе.
Немного неказистая, с длинными, тонкими ногами и начинающейся развиваться грудью, со смешными светловолосыми косичками, загнутыми вверх, и часто с мечтательным выражением на лице или наигранной грусти, она почему-то притягивала к себе. Сколько ей было... Лет тринадцать, четырнадцать. Неважно. Мне уже вот-вот должен был исполниться двадцать один год, а я, в действительности, имел удовольствие с ней беседовать. Помню, когда я уехал из этих мест в поисках самого себя, как мне казалось, я часто ещё встречался с ней во сне.
Прошло более тридцати лет с тех пор. Неторопливая жизнь деревни тех времён казалась быть вечной. Решил перебраться ближе к Питеру, в Кавголово. Впрочем, разница оказалась небольшой. Тоже деревня. Только больше. Засасывает. А вот жизнь-то и не сложилась. Не женился, в люди не выбился, университетов не кончил... Как-то и не заметил, когда полтинник стукнул. Единственное удовольствие зимой – лыжи, а летом грибы. Сызмальства, говорят, был нелюдимым. Таким и остался. Ни друзей, ни детей.
Вот с такими невесёлыми мыслями, уже сидя на покорёженной лавке, на берегу озера провожал закат одиночества. Как вдруг прямо передо мной оказался малютка – белый терьер. Глаза – две пуговки. Смотрит на меня, не двигаясь: что я за чудо такое, хмурое. Словно игрушка.
– Тузик, не приставай к незнакомым мужчинам, – раздался чей-то голос и тихий шелест опавших листьев под ногами приближающейся девушки отвлекли от горьких мыслей.
– Вы здесь уже давно находитесь, больше часа. Подойти ближе было неудобно. Я тоже люблю здесь наблюдать, как солнце купается в волнах озера. Но сегодня не лучшая погода.
Ей было восемнадцать, максимум девятнадцать. Больше и не дашь. Интересное лицо, статность, одета не по-деревенски. Рыжие вьющиеся волосы оттеняли большие карие глаза. Было что-то притягательное в образе и знакомое. Только вот что?
– Когда-то, лет тридцать тому назад, я тоже здесь часто любовался закатами. Вот приехал вспомнить. Ничегошеньки не изменилось, даже вот эта скамья. Словно время остановилось. – Я, накинув на себя рубашку, стал взволнованно застёгивать непослушные пуговицы и, сняв с головы берет, не знал что с ним делать, перекладывая с одной руки в другую. Девушка на меня смотрела неоднозначно, словно что-то хотела воспроизвести в своей памяти.
– Вы садитесь, пожалуйста. –Ладонью протерев часть скамейки, предложил я. – Андрей Андреич. Сам родом тоже из этих мест. Рад познакомиться.
– Аня, – В её глазах зажглись хитроватые огоньки. – А где Вы остановились? Гостиниц у нас нет. Кое-кто сдаёт комнату.
– Даже и не знаю. Я проездом. Просто решил вспомнить молодость. Эта скамейка... Это не простая скамейка. – В глазах, словно видение наяву, появилось лицо соседской девочки. От неожиданности, протерев их, встретил неоднозначный взгляд Ани. У неё на лице проступила, непонятно отчего, внимательная серьёзность, даже глаза чуть округлились. – Она мне напомнила одну девчушку. Ей было около четырнадцати. Немножко странная, любила одиночество, не по годам начитанная. С ней никогда не было скучно. Любопытная до чёртиков. Столько лет прошло, а в памяти задержалась. Я был много её старше. Как вчера помню...
Рассказ явно заинтересовал Аню. Она, присев на край скамьи, с интересом стала меня рассматривать. Стало даже не по себе, что это вдруг так запросто разболтался перед этой красавицей.
– Что-то разговорился я не по делу. Вы уж извините. Столько лет кануло.
– Вы неправы. Мне очень даже интересно. Я здесь живу можно сказать всю жизнь... Что-то пропустила. Странно. А как звали девочку?
– Да, Нюркой звали. У неё глаза были, как и ваши, карии и большие. Когда я уезжал, она грустно заметила: – “Теперь не с кем и поговорить будет совсем.” – Кстати, она была и для меня, пожалуй, лучшим собеседником. Я последнее время жил один, схоронив матушку. Ничто уже не держало здесь. Очень переживал потерю. Решил податься куда-нибудь в более интересное место. Продал дом и уехал. – Воспоминания опять обрушились неожиданно чётко и, немного смутившись, проговорил, чтобы просто уйти от этой темы: – Вы извините, всё о себе да о себе. Прошлое нахлынуло, а вокруг... С кем словом обмолвиться? Всё чуждое. Вот только если этот берег, закаты, да скамья.
– А с Нюрой так и не встречались больше? – Аня смотрела на меня с непонятной надеждой. Видно её очень заинтересовал этот рассказ. – Жалко. И Вы так больше её и не встречали? – Она почему-то отвернулась. – Андрей Андреевич, садитесь. Места хватит.
Мне стало неудобно. К чему рассказывать историю жизни совсем чужому человеку, тем более, столь юной особе. А с другой стороны, почему бы нет, больше и не встретимся. Всю жизнь один. Из-за этой Нюрки.
– А почему Вам это интересно? Жизнь, с одной стороны короткая, а с другой длинная. – Повторился я и снова замолчал. Аня, поняв моё замешательство, старалась не привлекать к себе внимание.
– Лет через десять я действительно возвращался в село. За какой-то справкой или выпиской. И не помню. Нюра была уже замужем. Мужа её я не знал. Он был видный мужчина. Высокий, интересный, но пьющий... Жаловалась она мне на его к ней невнимание. Детей у них не было. Грустная она была при встрече.
Как же, я тот вечер никогда не забуду. Только не для этой молодой девушки эта грустная история.
Мы сидели на этой же скамейке, точно в такое же время. Багрово-красное солнце только-только стало умываться свинцовой водой озера. Нюра, не отрывая взгляда от заката, всё крутила нервно платочек вокруг пальцев рук. Видно было как тоскливо у неё на душе. Личная жизнь не удалась. Оказалось поговорка – “Не с лица мёд пьют” – относилось не только к женщинам. Муж по-пьяне мог и ударить.
– Почему ты уехал? Зачем? Я любила тебя. – Слова сорвались с её дрожащих губ, как горький упрёк моей невнимательности. – Не мог подождать ещё два-три года? Глаза слезились укором, словно это я виноват во всех несчастьях, свалившихся на её голову.
– Аннушка. Ты же была мала ещё. – Я непроизвольно прижал её к груди. – И я к тебе как к сестре, что ли. И в голову даже не приходило. А со смертью мамы так и вообще был не в себе. Не находил себе места. Ты только и была моей единственной отрадой. Видно, слеп был от горя.
– Вот и не отпускал бы свою “отраду”... Я до сих пор люблю тебя. А ты уехал,... и без следов. Куда? Зачем? Поцелуй меня. – Она откинула голову, подставив губы. А я, боясь пошевелиться, как дурак рассматривал размазанную тушь под глазами. – Ну. Я жду. – И сама стала покрывать поцелуями моё лицо, пока не нашла губы и не остановилась на них обессилено от истомы.
Несколько минут после случившегося мы сидели молча. Странное чувство вины, вдруг вывалившееся на душу, усугубило и так удручающее состояние.
– Можешь сделать мне одолжение? – Нюра руками повернула к себе мою голову. – Не сиди как истукан. Я хочу хотя бы на мгновенье быть твоей. Пойдём в машину. – Она резко встала и буквально насильно затолкала меня в мой же пикап.
Расстались мы в совершенно разных чувствах: она – как бы кому-то назло блаженно удовлетворённая, а я с непонятным чувством вины.
Солнце быстро закатывается за горизонт. И сумерки не заставили себя долго ждать. Стало прохладно. Лето в этом году не балует теплом.
– Вы не вернётесь? – Аня, поёжившись, нарушив молчание, коснулась моего плеча. – Разбудила старое? Извините. Если Вы хотите переночевать, у меня есть свободная комната. Платить не надо. Куда Вам в ночь, да по неосвещённым нашим дорогам? И машину сломать можно. А дома есть что перекусить.
Ещё не очнувшись от нахлынувших воспоминаний, только что и смог произнести:
– Перекусить? Да, был бы не против. С утра глотка воды во рту не было. А у вас ещё что-нибудь работает?
– Работает. – Аня направилась в сторону моей, метрах в пятидесяти стоящей машине, как и тогда, давным-давно. В сумерках мне померещился силуэт Нюры, так была схожа фигура и походка удаляющейся Ани, просто удивительно.
– Можно я поведу машину? Пожалуйста.
– Да, конечно, так даже лучше.
Она с улыбкой сделала что-то вроде книксен и, подхватив пуделя, радостно виляющего своим маленьким хвостиком, села за руль.
Почему так нехорошо на душе? Неужели старая рана даёт о себе знать. Знал бы, скорее всего, сюда не заехал. Нюра... Столько лет прошло. Интересно, какая она сейчас. Тогда, в момент последней встречи, она хотя и была в подавленном состоянии, но выглядела просто потрясающе. Ничего не осталось от той худенькой девчонки.
– Так Вы садитесь или я еду одна? – Куда девалась тревога за состояние незнакомца из-за своих вопросов. Так мало надо для юной радости. Чуть-чуть потрафить и вот...
– Уже спешу. Извините. – Я сел сзади, во второй ряд специально, чтобы она не видела моего лица.
Надо отдать должное: Аня умела предугадывать настроение и не спешила с вопросами. Всю дорогу оба не проронили ни слова. Наконец, машина остановилась у какой-то калитки.
– Приехали. – Сконфуженно, считая, что это именно по её вине гость такой расстроенный, она вышла первой и открыла мою дверь.
– Пожалуйста, не стесняйтесь, проходите к дому.
В потёмках я и не заметил из-за грустных мыслей в чёй дом мы зашли. В нём даже в прихожей пахло уютом.
В первой же комнате на стене висел большой портрет Нюры в том самом возрасте, в котором они расстались, со смешными косичками, несуразно торчащими в разные стороны. Портрет сделан карандашом и точно подчёркивал ситуацию момента в глазах, полных недоразумения от предстоящей разлуки.
Я перевёл взгляд на Аню. Она, как видно, ждала именно такую реакцию и одновременно в глазах застыло выражение страха из-за возможного продолжения событий, боялась вымолвить слово.
Сам не находя подходящих слов, я пальцем, вопросительно переводя то на портрет, то на Аню, спросил шёпотом: – “Mама?”
Аня утвердительно закачала головой и выскочила из комнаты. Её не было три-четыре минуты. А сколько мыслей промелькнуло в голове. Вся несуразность моего поведения, и снова Аннушкины слёзы в последней встрече, и непонятное состояние Ани, когда он рассказывал о маленькой девочке то, о чём она никогда не слышала от мамы.
– Это Вам от мамы. – Аня, неслышно вернувшаяся в комнату с прижатым к груди конвертом, ждала когда я обращу на неё внимание. – Его никто и никогда не открывал. – Она чуть дрожащей рукой протянула его мне. – Мама просила отдать, возможно, Вам, если Вы расскажете мне о её детстве. И ещё она говорила, что встретить Вас возможно только на той скамейке. Возле озера. Она – единственная, и никто не знает, кто её сделал. – Она проговорила ещё несколько незначимых слов, как бы в оправдании неожиданной ситуации.
– Я часто приходила одна посидеть там, особенно после смерти мамы. – Аня замолчала на несколько секунд. – После аварии врачи ничего не смогли сделать. Травма позвоночника, несовместимая с жизнью. Она промучилась три дня. – Аня отвернулась к окну. Видно, боялась показать слёзы. – Уже два года, как я одна. Что там в конверте? Какая тайна? – Обернувшись спросила, вытирая набежавшие слёзы.
Я сел на диван. С непонятным волнением открыл конверт. В нём всего несколько слов: – “Познакомься. Это наша дочь. Извини за боязнь признаться.” Почерк корявый, скорее всего, уже не могла держать карандаш в руке.
– А что бы случилось, если бы я не пришла сегодня? – Анна, не моргая смотрела на меня, пытаясь понять, что там, в этом загадочном конверте.
Я протянул письмо. Но ведь это мог быть и не я. Проскочило шоком в голове.
– Простите, а сколько Вам лет? Глупый вопрос. Она же могла меня найти. Знала, что я живу в Кавголово.
– Двадцать три. Это правда? Вы... Вы мой отец? Как такое могло случиться? Теперь понятно, почему мама осталась одна. – Всхлипнула Анна, снова отвернувшись к окну. Минуту в комнате не было слышно даже дыхания двух измученных душ. – Мама мне рассказывала, что папа уехал из села за два месяца до моего рождения. У них не было детей. А как вы встретились? Когда?
– Ань? Ты меня накормишь? Я дьявольски устал. Не знаю. Нет... Давай переживём эту ночь. А завтра... А завтра новый день. Возможно, наш общий новый день... И жизнь... И... Боже мой, сколько вопросов без ответов.
Аня так и стояла с широко открытыми глазами в никуда, словно в стекле не было никакого отражения, боясь проронить хотя бы одно слово. “Мама, мама, что же ты наделала?” Это был даже не вопрос. Скорее обвинение.
Сентябрь 2021