Часть пятая
Глава седьмая. 10-13 декабря 1973 года
Тот декабрь я запомнил на всю жизнь. Более сумасшедшего времени у меня ни до того, ни после не бывало. Мой рабочий день привычно начинался в шесть утра. Это единственное, что было привычным. Я успевал по паре, а то и тройке заявок, уже без разбора первичных или повторных запросы написать. Понимал, что этим только жизнь себе усложню, но тут уж так карта легла, что другого выхода не было – декабрь стремительно к концу шёл, а нормальную экспертизу мне некогда было проводить. Вот я и ограничивался отписками.
Спал я с того дня на раскладушке, выделенной мне любезной, но слегка удивлённой моей просьбой Виолой Петровной, мол, не дело мужу с женой на разных кроватях спать.
- Если уж так приспичило, можно и большую двуспальную постель в номер затащить, - повторяла и повторяла она.
Пришлось отбрёхиваться:
- Как у нас ребёнок родился, он с матерью долгое время спал, а я на соседний диван перебрался, так мы и приладились спать отдельно. Я встаю очень рано, всегда уже в шесть сижу, работаю, если придётся вместе спать, нечаянно могу жену разбудить, а так всё обходится. Здесь, конечно, нам никто помешать не может, дитё-то в Москве под бабушкиным неусыпным контролем находится, но приехала она на несколько дней, что ради этого огород городить.
Вот, что-то такое, я сверх любопытной Виоле наболтал, она головой согласно покивала, да отстала, а раскладушка с комплектом постельного белья к вечеру уже в номере стояла.
Дальше каждый день несся как-то стремительно, беспорядочно и, в общем-то, совершенно непредсказуемо. На завод я забегал буквально на несколько минут, посмотреть, что там, да как, и назад в гостиницу мчался. Зинаида Павловна повздыхала немного, повздыхала, но взвалила на себя эту ношу – выпуск основы для нового кровезаменителя, и привычно потащила. Иногда она мне, правда, пальчиком грозила и всё. Я же со своей стороны обещал ей, что как супруга восвояси отправится, впрягусь в постромки сам, её от забот, связанных с этой дополнительной работой, освобожу и сразу ей легче станет. На том и договорились. Мы же с моей милой за несколько дней успели пол Белоруссии объехать – и в Хатыни с курганом Славы побывали, и в Беловежскую пущу съездили, чтобы на зубров подивиться. Не всё же на их изображение на этикетке фирменной зубровки любоваться. Красивые и мощные создания, ничего другого я про этих зверей сказать не могу. Один день, ну, может, не весь целиком, а так, четыре часа из него, мы на автобусную экскурсию по Минску потратили. Экскурсовод всё причитала, что на город надо летом смотреть, когда он в зелёный наряд одет, но уж коли так получилось, то и зимой Минск по-своему красив, весь такой строгий и торжественный, настоящая столица Белоруссии.
По Минску покатались и в Хатынь отправились. Я там уже раза три до того побывал, и у меня всегда посещение этого места самое, что ни на есть гнетущее впечатление оставляло. Это какими же зверями надо было быть, чтобы стариков и женщин с детьми в амбар загнать и заживо там сжечь. Всех подонков, которые к этому причастны, надо было бы по старому русскому обычаю на вбитый кол насадить, прямо рядом с фигурой человека с ребёнком на руках, чтобы они реальную, медленную, но с жуткими страданиями смерть принять могли.
Из Минска нас в Хатынь приехало всего ничего, один микроавтобусик и то не до конца заполненный, а на стоянке перед мемориалом скопилось больше десяти огромных автобусов с немецкими номерами.
- Вот так всегда, - рассказывал я Наде, - сюда приедешь, сплошная немчура, мужики взрослые с жёнами и детьми. Стоят, смотрят, слёзы на их глазах появляются. Цветы к памятнику кладут, слёзы из глаз уже ручьём текут.
Рядом бабуля оказалась, божий одуванчик, я её там первый раз заметил. Явно не приезжая, наверное, откуда-нибудь из соседней деревни пришла. Она всё, что я Надежде говорил, выслушала, да своего добавила.
- Это ведь всё солдаты ихние бывшие, сейчас здесь постоят, погорюют, а потом на автобусах до Польши рванут и там в первом же храме ихнем молиться будут, грехи свои отмаливать. Мне это, как-то поляк рассказал, который сюда приезжал, на немчуру эту насмотрелся у себя, как они поклоны бьют и сюда приехал. Но с солдат какой спрос, они люди подневольные, им приказали – они и убивали. А вот тех наших сволочей, которые факел к дверям поднесли, надо было действительно жёстче наказать. Расстрел они как благо приняли, - замолчала старушка, и мы тоже молчали. Большего же не скажешь.
И каждую свободную минуту Надя мне о жизни в своём далёком краю рассказывала. О том, как она со студентами в тундру ездит, когда та цветёт. Какая это красота оказывается, и о том, как она со знакомыми всякими туда по грибы-ягоды ходит. Грибы стоят намного выше местных деревьев. Те все скрюченные, по земле стелются, а грибы шляпки свои набекрень и гордо так над ними возвышаются. Много я всего выслушал, а потом она мне рассказала, что в Магадане Институт биологических проблем Севера имеется, в котором работают многие ученые, постоянно прописанные в Москве или Ленинграде. Они приладились так - на лето приезжать в Магадан на полевые работы, а как осень нагрянет, к себе в свои квартиры возвращаться и там обрабатывать результаты полевых испытаний. При этом зарплату им круглый год платят, как будто они из Заполярья ни ногой, на пенсию они на десять лет раньше нас уходят и прочими всякими северными благами не обделены, хотя на деле по шесть-семь месяцев каждый год по своим тёплым домам в столицах сиднем сидят.
Я эту информацию выслушал, никак комментировать не стал, но на ус себе намотал и решил, что обязательно в этот институт на работу постараюсь устроиться. Свалюсь там, в Магадане, Надежде, как снег на голову, вот удивлю девушку.
Гульки всякие с экскурсиями, переплетённые - это хорошо, но не всё же время мы гуляли. Как я уже отметил, каждое утро, пока Надя спала, мне удавалось успеть написать запросы по двум или трём заявкам. Количество рассмотренных заявок, лежащих в дипломате, ежедневно росло и росло, все стопки с нетронутыми заявками объединились в одну, да и та ежедневно планомерно уменьшалась. На завод я через день забегал, но там всё по плану шло, моего участия не требовало. Новая сотрудница, Любовь, которая, оказалась именно такой, как её Зинаида Павловна отрекомендовала, въедливая, не торопливая, всё успевающая и во всё вникающая. Она быстро во всём разобралась и вполне уже замещала Людмилу, которую я всё реже и реже вспоминал. В чём-то она Людку даже превосходила, и я понимал, что наши разработки здесь, на заводе, в ещё более надёжных руках оказались.
Жили мы на деньги, которые Надежда на стол положила. Это в тот же вечер случилось, как мы с ней в дальнем ресторане поужинали. В номер вернулись, Надя перед тем как пойти руки мыть, да ко сну готовиться, из сумки две сотенные бумажки достала, на стол положила и пепельницей стеклянной их придавила:
- Ты, Ванюша, только не обижайся. Я привыкла жить ни в чём себе не отказывая, поскольку живу в том краю, где нормальным людям делать нечего. Ты человек не избалованный, можешь на подножном корму незнамо сколько продержаться, а мне нормальные рестораны подавай. Поэтому давай договоримся так: пока я здесь, ты к деньгам не будешь даже притрагиваться, все расходы я на себя беру. Согласен – я здесь несколько дней поживу, сколько сама не знаю. Утром стукнет в голову – вечером уже в поезде или самолёте буду сидеть. Такая вот я, не нравлюсь – давай сейчас расстанемся, пока я к тебе совсем не присохла.
Сказала так, на меня даже не посмотрела, повернулась, деньги назад в сумку небрежно бросила и в ванную направилась.
В общем, такая у нас с ней жизнь пошла. Между всеми походами, моими забегами на завод, да обедами с ужинами мы с ней из койки не вылезали. Какой-то ненасытной девица оказалась. Всё ей давай ещё, да ещё давай. Я уж из сил выбиваться стал. Вроде себя никогда за слабака в этом деле не держал, а тут иногда чуть молиться не начинал, чтобы ночью она меня не будила. Дело ведь даже до того дошло.
В среду на заводе фракционирование закончили. Выход замечательным получился. Конечно, пока целевую фракцию переосаждением чистить будут, чтобы белок какой-нибудь случайно из маточного раствора она не подцепила, часть продукта потеряется, но всё равно заводской рекорд может получиться. Коллектив, когда его с цифрами ознакомили, весь возрадовался, можем, значит, если захотим. Это любимая присказка нашей Т.В. Она часто нам повторяла, что свою работу на отлично выполнить очень легко, надо только захотеть хорошенько, да с настроением и на совесть поработать, и результат не заставит себя ждать. Четверо суток мы на очистку положили, ну а во вторник решили к главной стадии приступить – используя полученную основу железосодержащий комплекс синтезировать - это и будет Реофер, принципиально новый, отсутствующий у других производителей, кровезамещающий раствор. Его применение позволяет купировать острую кровопотерю, причем значительную кровопотерю, с которой ни один организм сам справиться не может и раненый без лечения неминуемо должен погибнуть. Если же ему наш препарат прямо на поле боя струйно ввести, раненый не только выздоровеет, но и в строй достаточно быстро вернётся. Клинические испытания, проведённые в больницах скорой помощи, для лечения пострадавших в автомобильных авариях и при всяких катастрофах на промышленных предприятиях, доказали высочайшую эффективность Реофера. Вон как вояки зашевелились - сразу две тонны продукта заказали.
В тот день перед обедом я шагал в гостиницу, насвистывая, настроение было преотличнейшим. Надежда сидела в номере и что-то шила. Меня увидела, обрадовалась:
- Вот хорошо, что ты вернулся. Я на кофте карман закончу подшивать, и мы пойдём на вокзал, билет мне покупать. Хочу завтра вечером в Москву уехать, а оттуда сразу же в Магадан улететь. Я сегодня с утра, кассирше знакомой, что в Аэрофлоте работает, позвонила, та мне единственный билет нашла, кто-то отказался, и она его для меня отложила. Вылет в пятницу, почти в ночь на субботу. Представляешь, билетов до самого Нового года нет, а вот для меня один нашёлся. Самолёт, как понимаешь, вечерний, поэтому я много дел успею за день сделать, всё очень удачно должно получиться.
Надя продолжала так ловко работать иголкой, что я даже загляделся. Она на секунду от своего шитья отвлеклась и на меня посмотрела:
- А ты, что скуксился? Думал, что я с тобой здесь навсегда останусь. Нет, мой милый. У тебя свои дела неотложные, а меня студенты ждут, мне к занятиям сразу после каникул приступать придётся. А ещё на акклиматизацию надо недельки две положить, а учитывая, что билет имеется только на вечер пятницы, хочешь-не хочешь, отсюда уезжать надо именно завтра. Это Ленинский принцип – сегодня рано, послезавтра будет поздно, ехать надо завтра.
Пока она всё это говорила, я соображал:
"Вот бы и мне за ней увязаться. Завтра четверг, поезд в Москву рано утром в пятницу приходит. Сколько бы я смог зайцев убить сразу. Я и её бы проводил, и дома пару дней побыть смог, и в пятницу заявки все в патентный отвёз, вот это был бы класс. А в воскресенье из Москвы сюда бы выехал, чтобы успеть к самому началу основной стадии. Теперь одна проблема – деньги. У меня совсем пусто, дома окажусь, придётся в Лёвкины залезть. А здесь на Надежду одна надежда".
Я даже улыбнулся при этом невольном каламбуре, думал, что она не заметит. Нет, Надежда улыбку мою отметила и тут же насупилась:
- Ты чего лыбишься? Обрадовался небось, что я свалить решила. Никогда не поверю, что у тебя здесь никого нет. Я тебе уже, наверное, опостылела, вот ты и обрадовался, - и она ко мне, прямо к моей шее, протянула свои руки с растопыренными пальцами.
Кроваво-красный лак на ногтях вызвал у меня нехорошую ассоциацию. Мне показалось, что у Надежды пальцы в крови, и она сей момент даже на пол капать примется. Пришлось собраться, глубоко вдохнуть и сидеть так до тех пор, пока м;чи совсем не стало. Тогда я выдохнул уже не воздух, а какие-то выхлопные газы моего организма и только сделав пару быстрых вдох-выдохов, пришёл в себя.
Надежда всё это время с удивлением наблюдала за мной:
- Ты какой-то сейчас непривычный, я тебя таким никогда не видела. Что произошло-то?
- Ничего не произошло. Просто, когда ты сказала, что в Москву собралась, у меня мысль промелькнула, что я мог бы к тебе присоседиться, до утра вторника мне на заводе делать нечего, но беда в том, что денег у меня нет совсем. Вот и подумал, что теперь у меня одна надежда на Надежду, то есть на тебя. Вот каламбуру этому и улыбнулся.
Надя головой покрутила немного, а потом сказала:
- Складно ты врать научился. Виден агромадный опыт в этом деле. Но, если дело только в деньгах, то я тебе охотно одолжу. Вернее, так. Я тебя в качестве телохранителя найму на ближайшие два дня. Мало ли кто захочет покуситься на мои честь и достоинство. Вот ты и будешь их охранять. Но, ежели я прикажу кого-нибудь пропустить, ты выйдешь вон и подсматривать не будешь. Пойдёт так?
Я молчал, насупившись.
- Ладно, ладно. Я пошутила, смотри, сколько хочешь, - сказала она и тут же моё ухо своими зубками поймала, да так его прикусила, что я еле удержался, чтобы не застонать.
- Надь, осторожней следует быть с чужим имуществом, так ведь и откусить могла.
- Но, не откусила же, а раз так, то, что ныть. Ладно, закончила я, давай одевайся, пойдём. Погода-то какая на улице? Я ведь сегодня ещё туда не выглядывала, – она крутила в руках свою шубейку, как будто у неё имелась ещё какая-то одёжка, чтобы было из чего выбирать.
- Вроде ничего была, пока я с завода шёл. Сейчас выйдем – проверим.
- Хорошо вам здесь живётся. У нас, пока ты не узнаешь, что за погода на улице, даже думать нечего из дома выходить. Хотя она меняется так стремительно, что иногда, знание того, что на улице делается, ничем помочь не может.
До вокзала с его билетной кассой всего ничего. Сейчас, когда на деревьях листьев нет, вокзал прямо от гостиничных дверей, сквозь строй деревьев просвечивает, поэтому мы там оказались минут через пять. Народ в кассе привычно толпился, стоять придётся явно не менее часа. Надежда была строгой до невозможности, я себе даже представил, какая она на лекциях, что ей приходится студентам читать. Небось, ни улыбочки из себя выдавить не может, а ведь студентам эти профессорские улыбки, как свет в окошке.
- Слушай, пока ты здесь стоишь, я на завод сбегаю, доложусь, что уеду на пару дней, а к началу синтеза вернусь, - я вопросительно посмотрел на Надю, а она рукой махнула, мол, давай, я не возражаю, но на всякий случай спросила:
- Бежать-то тебе далеко?
- Далеко, - ответил я, - вон до тех ворот, - и указал на проходную, находящуюся в сотне метров от вокзала, - а затем вон в то здание, и показал на четырёхэтажное здание сразу за проходной.
- Так близко? – удивилась Надежда, - конечно, беги.
Бежать я не стал, не дело, чтобы кто-нибудь из заводских знакомых увидел, как я несусь к проходной. Не дай Бог, подумал бы, что там, на заводе, что-то произошло. Но шёл достаточно быстро, чтобы успеть вернуться, пока моя дорогая всё ещё в очереди стоит.
Зинаида Павловна сидела на своём месте и пила чай. Как только я дверь приоткрыл, она сразу же за второй чашкой потянулась, знала, что от чая я никогда не отказываюсь.
- Зинаида Павловна, - просящим тоном сказал я, - Надя надумала завтра уехать, вы не будете возражать, что я с ней вместе в Москву съезжу, а в понедельник, крайний срок, вторник с самого утра, как штык в цеху буду.
- Что тут возражать. Правильно решил, нечего женщине одной по поездам ездить. Там публика разная попадается. Да и дитё надо проведать, а то вырастет и будет спрашивать:
- Это, что за дядя к нам пришёл? Подожди, я позвоню, узнаю, есть билеты или нет, - она протянула руку к телефонному аппарату и начала на память накручивать какой-то номер:
- Любаня, привет, это я. Дела как? Нормально, это хорошо. А будь любезна, посмотри билеты на Москву, на завтрашний фирменный есть? Только боковая плацкарта осталась, а бронь есть? Да мне, два билета, лучше СВ. Вот спасибо, сейчас к тебе от меня человечек хороший подойдёт. Молодой, высокий, стройный, всё, как ты любишь, - она ещё похихикала немного с той дамой, которая мне незнакомой была, - а потом закончила неожиданно:
- Ты ему одно купе на понедельник из Москвы заодно сделай, не сочти за труд, - и трубку с размаху на аппарат опустила, так, что он бедный даже звякнул.
- Вот видишь, свет не без добрых людей. Иди в кабинет начальника вокзала. Её Любовь Викторовна зовут, это моя двоюродная сестра. На обратном пути конфет московских коробочку захвати, она сладкое любит, - Зинаида Павловна на меня посмотрела и улыбнулась, - ничего я твоей Т.В. говорить не буду. Незачем ей чужие секреты знать. Работа идёт, а больше её всё равно ничто на свете не интересует. Странно это, конечно, но такой уж она уродилась, наверное.
Я было к кружке с чаем потянулся, но она её от меня отодвинула:
- Беги, беги, как бы твоя там плацкарту не взяла. Потом сдавать замучаешься.
Я успел вовремя. Надя только заказ сделала, а, выслушав ответ, задумалась. Вот тут я её от окошка и оттащил:
- Постой, паровоз, не стучите колёса… Ты лучше деньги давай и иди, вон там посиди, - кивнул я на зал ожидания, - там жди меня.
Она мне полусотенную протянула и с удивлением в сторонку отошла, а я к двери, на которой написано "Начальник станции" направился. В кабинете сидела дородная женщина лет пятидесяти, если не старше.
- Любовь Викторовна, - только и успел я к ней обратиться, как она руками замахала:
- Поняла уже. Посиди пару минут, сейчас принесут твои билеты. Мне про тебя Зинаида все уши прожужжала, какой ты умный да разумный. С тебя будет тридцать четыре пятьдесят.
Я протянул ей полтинник.
- Нет, дорогой. Деньги кассиру отдай, которая билеты принесёт, я только борзыми щенками в виде конфет взятки беру. А вот и она, - переключилась она на приоткрывшую дверь молодую, высокую, стройную девицу лет двадцати пяти, - Настенька, это вот этому молодому красавчику отдай, деньги только на радостях, что он такой молодой и красивый, с него взять не забудь, - даже прикрикнула она, а потом засмеялась:
- А что из вас классная пара получиться могла бы, жаль, вы оба окольцованы.
Я протянул кассирше деньги, она мне в ответ билеты, пока я их рассматривал, начальница сказала:
- Насть, не сочти за труд сдачу сюда принести, - а потом ко мне обратилась:
- Если нужда, какая возникнет, заходи, смогу, помогу.
Она мне ещё, что-то говорила, но остальное я не запомнил. Вернулась кассир, протянула мне сдачу, я на секунду задержал в своей руке её руку, взглянул в её глаза и сказал:
- Большое спасибо.
- Это не меня, это Любовь Викторовну следует благодарить, - ответила она, резко повернулась и вышла из кабинета.
Я низко склонил голову, начальница улыбнулась:
- Про конфеты забудь, я их терпеть не могу.
Мы попрощались, она мне руку протянула для рукопожатия, но я снова наклонил голову и прикоснулся к ней губами.
Она даже руками успела всплеснуть, а я к двери направился. Надя сидела на самом краешке свободного кресла, сцепленного с длинной вереницей подобных. Как только я вышел, вскочила и бросилась ко мне:
- Ну, что?
Я в ответ протянул ей все три билета и сдачу. Деньги, не считая, она сунула в карман, а билеты чуть на просвет не изучила, затем схватила меня за руку и потащила на улицу:
- Пойдём обедать или ужинать, я во времени вашем запуталась. Часы уже на магаданское время перевела.
- Обедать уже поздновато, - ответил я, - темнеет вовсю, значит, вечер начинается. Придётся пойти ужинать.
- Пойдём, - потянула она меня за руку, - я, когда мы сюда шли, такси видела свободные, с зелёным огоньком. Нам ехать далеко придётся, за Свислочь. Там ресторанчик есть, в котором мы ещё не были.
- Пойдём, конечно, только никаких такси ты там не увидишь. Тогда они к прибытию поезда со всего города съехались, а сейчас, что им тут делать?
На площади перед вокзалом действительно было пусто, ни такси, ни каких других машин не было видно. На троллейбусной остановке стояло несколько человек.
- Придётся или на общественном транспорте ехать, - сказал я, - или пешочком до площади Ленина добраться, а там уж попытаться машину поймать, если ты без этого показного шика жить не можешь. По мне так лучше на троллейбусе. Здесь конечная, мы спокойно сядем и доедем почти до конца. Эта линия через весь город идёт.
Надя вздохнула и согласно кивнула головой, тем более, что из-за поворота появился троллейбус:
- Ну, вот, - обрадовался я, - сейчас водитель высадит пассажиров, сходит в диспетчерскую, попьёт там чая и нас с тобой заберёт. На улице не холодно, ветра и дождя со снегом не предвидится, как ты там говоришь: "Жизнь прекрасна, что удивительно". Лично я в этом не вижу ничего удивительного, она просто прекрасна. Но пусть даже будет по-твоему, я и с такой формулировкой согласен.
В ресторане мы пробыли почти до самого закрытия, ели, пили, слушали музыку, изредка сами выходили жирок растрясти, в общем, развлекались, как хотелось. В гостиницу поехали на такси, тут уж я возражать не стал. И опять, хотя Надежда и в эту ночь мне особенно спать не давала, в шесть часов я уже сидел за столом и лихорадочно доделывал последнюю повторную заявку. Её авторы постарались и ответили на мои вопросы настолько исчерпывающе полно, что я никакие новые вопросы высосать из пальца не смог, пришлось писать выдачу, а это заняло почти всё утро. Надежда уже успела проснуться и даже какое-то подобие завтрака из остатков всего, что в холодильнике лежало, сообразила и я уговорил её заглянуть в центральный универмаг города с непритязательным названием - "Минск".
- Вот ты молодец, - нахваливала она меня на обратном пути, - я хоть подругам кое-что купила. Пусть не из Италии с Францией, а своё, родное привезу, но очень всё симпатичное.
Вот и образовалось у неё одно место багажа. В Минск ведь она совсем безо всего прикатила, с одной дамской сумочкой да пластиковым пакетом со сменой белья. Я ещё тогда, когда это понял, вопрос задал:
- А два больших чемодана, которые я у тебя видел, куда подевались?
Оказывается, она уже с давних пор пользовалась камерой хранения на городском аэровокзале. Всегда стоило ей в Москву пролётом попасть, она вещи туда забрасывала и по столице налегке передвигалась. Молодец, мне бы такое и в голову не пришло. Вот и в этот раз она точно также поступила. Перед вылетом в Магадан, она чемоданы из камеры хранения прямым ходом в багаж самолёта отрядит, а сама как была с дамской сумкой, да небольшим тючком в качестве ручной клади в самолёт гордо прошествует. Лететь-то ей предстоит почти двадцать часов с тремя посадками – в Омске, Иркутске и Якутске. Дольше лишь до Анадыря добираться. Там после Магадана ;всего ничего; остаются – какие-то четыре часа лёта. Всё-таки велика наша страна.
Я Наде даже свое сочувствие высказал, а она с таким удивлением на меня посмотрела:
- Там же я не одна буду, видишь, даже мест свободных нет.
В общем, до вечера у нас какие-то дела нашлись, и мы даже чуть на поезд не опоздали, а всё потому, что Наде ещё разок захотелось в койку занырнуть, а уж там, и это все прекрасно должны понять, не до того, чтобы за часами следить. Я случайно на свои часы посмотрел, и мы бегом на вокзал помчались. До отправления поезда оставалось меньше десяти минут, когда мы в нашем двухместном купе оказались.
В Москву поезд прибыл по расписанию рано утром, и мы с Надеждой прямо там, на вокзале, разбежались. Она мне свою щёчку подставила, чтобы я её туда чмокнул, и умчалась по своим делам, а я в патентный институт отправился, как раз к началу работы успевал.
Продолжение следует