Шесть или 60 или 600 астероидов, состоящих изо льдов различных газов и космической пыли, образующих грязный снег космического пространства, уносятся прямо с пояса Койпера прочь из нашей Солнечной системы в сторону почти непреодолимого облака Оорта, тогда как в противовес им, всего только один, летит вовнутрь Солнечной системы, пытаясь выйти на рваную гелиоцентрическую орбиту. При этом он то и дело идёт юзом, внезапно, резко теряя в массе, срывается в непредвиденное пике, но в своих усилиях проживает от 200 до 1000 лет! Все эти годы он подвластен только одной мечте, и, возможно, это мечта о невероятной встрече с некими иными скитальцами, возможно, даже людьми, которые будут способны оседлать его, как мустанга, и промчаться по простору Солнечной системы с молодецкой удалью, прежде чем, превращаясь в космический холстомер, послать в сторону Млечного пути с его мириадами звезд и звездных миров последнюю кодограмму прощания, чтобы никогда уже не вспомнить, а как всё начиналось. Кроме того, не берусь и я объяснить происхождение и природу древней искры, закручивающейся в спираль всякий раз, когда космический охотник набирает ход, возвращаясь к эпицентру своей охоты, в надежде на встречу со стаей мудро и много каркающих во вселенной белых ворон.
Первые доверительные сведение о планете Марс я получил в классе седьмом от своего, приходившего в мой интернат, отца, в ту пору - заскорузлого рыночного садовода, штатного грузчика в овощном продмаге и столичного алкоголика. Пил тогда отец всё, что горело, но биомицин, оно же – «биле мицне» винишко в бутылочном «фаусте» в дипломатике не носил, да и самого дипломатика у него не было. Был на голове чёрный шкиперский берет с пимпочкой, и носил он с виду грязноватый, совковой серости плащ, под которым он носил зеленовато-серую рубашку в большую клеточку, почему-то ядовито-красного цвета.
- Марсианская расцветка! - гордился отец и заводил разговоры о разной марсианско-космической всячине. В общем, стал я марсианином еще при большевиках, поскольку именно так сегодня можно об этом сказать. Другой вопрос, что отцовский марсианизм был в основном научно-познавательным, а я стал исповедовать духовный марсианизм, потому что мама у меня была убежденной материалисткой, и мне претил ее пролетарский фабричный пофигизм, при котором даже расхожее вечно:«до сраки» обретало стабильно новое идиомическое звучание: - до Марса!.. Мне все до Марса, тебе все до Марса, и, простите, а вам не надо на Марс?! Туда и идите! Но, в мою детскую память марсианская инициация ворвалась в 1967 году, и я уже понимал, что на Марсе мне ещё предстоит стать лоцманом, ведущим караваны марсианских сухогрузов из пункта А в пункт Б. Но время научных человеческих изысканий распорядилось иначе... Поиск признаков жизни на Марсе начался в девятнадцатом веке. Ранние научные работы, посвящённые поиску жизни на Марсе, отталкивались от феноменологии и были на грани фантастики, современные научные исследования сосредоточены на поиске химических следов жизни в почве и горных породах планеты, а также, поиске биосигнатур в атмосфере планеты. С 1960-х годов телескопические наблюдения дополнили запуски автоматических межпланетных станций для изучения планеты, вначале, с пролётной траектории, а затем, с орбиты искусственного спутника. С 1971 г. стабильно проводятся исследования Марса автоматическими марсианскими станциями непосредственно на поверхности, а затем марсоходами.
Первые утверждения о возможности жизни на Марсе относятся к середине XVII века, когда впервые были обнаружены и опознаны полярные шапки Марса; в конце XVIII века Уильямом Гершелем было доказано сезонное уменьшение, а затем, увеличение полярных шапок. К середине девятнадцатого века, астрономами были выявлены некоторые другие сходства планеты с Землёй, к примеру, было установлено, что продолжительность марсианских солов. Термин сол используется астрономами для определения продолжительности солнечных суток на Марсе - составляет 24 часа, 39 минут и 35,244 секунд, что почти столько же, как на Земле, наклон оси планеты схож с земным, что говорит о том, что сезоны - времена года на Марсе схожи с земными, только длятся в два раза дольше из-за большей продолжительности марсианского года. Совокупно эти наблюдения натолкнули исследователей на мысль, что светлые пятна на Марсе являются сушей, а тёмные, соответственно - водой, далее был сделан вывод о гипотетическом наличии той или иной формы жизни на планете. Одним из первых пытался научно обосновать существование жизни на Марсе астроном Этьен Леопольд Трувело в 1884 г., утверждая, что наблюдаемые им изменения пятен на Марсе могут свидетельствовать о сезонных изменениях марсианской растительности.
Русский и советский астроном Гавриил Тихов был уверен в доказанности существования на Марсе растительности синего цвета. Наличие жизни, в том числе разумной, на Марсе стало расхожей темой в многочисленных литературных и кинематографических произведениях научной фантастики. Особое место в жизни интеллектуалов в конце шестидесятых годов прошлого века занимали марсианские каналы — объекты на поверхности Марса, существование которых предполагали астрономы с конца семидесятых годов девятнадцатого века до семидесятых годов прошлого века. Каналы описывались, как длинные линии, образующие сложную сеть по всей планете между 60° северной и 60° южной широт. Впервые об открытии каналов объявил итальянский астроном Джованни Скиапарелли во время великого противостояния 1877 года, после него о наблюдении каналов сообщали и другие астрономы. В семидесятых годах двадцатого века после получения снимков поверхности Марса космическими аппаратами было установлено, что большинство «каналов» являются оптической иллюзией. Хотя тонкие длинные линии наблюдали в 1862 г, Анджело Секки, У.Доус и Э.Голден. в то время не верили в существование каналов и считали их всё тем же оптическим обманом зрения.
Скиапарелли назвал обнаруженные линии итальянским словом «canali», которое обозначает любые протоки (как естественного, так и искусственного происхождения), и может переводиться на английский, как «channels», «canals» или «grooves». При переводе его работ на английский использовалось слово «canals», употребляемое в английском языке для обозначения каналов искусственного происхождения. Такой неточный перевод привёл к ряду спекулятивных сообщений о том, что Скиапарелли, якобы, заявил об открытии им искусственных сооружений на Марсе. Впрочем, сам он не делал попыток разъяснить, в каком смысле употреблял слово «canali», или опровергнуть эти сообщения, - Скиапарели просто констатировал факт наличия на Марсе объектов, похожих на каналы. Скиаппарелли нанёс на свою карту Марса около ста каналов и дал им названия: Oxus, Hiddekel, Euphrates, Ganges и т. д. В 1890 г. Он опубликовал статью, где рассуждал о разумной жизни на Марсе. Скиапарелли завершил, в связи с ухудшением зрения, исследования Марса после противостояния 1890 г. В 1895 г. Скиапарелли не исключил возможности, что марсианские каналы являются искусственными сооружениями. Наконец, в 1899 г. было произведено первое фотографическое исследование поверхности Марса.
Тем не менее, многие астрономы отрицали возможность наличия на Марсе искусственных сооружений. Хотя было составлено множество карт марсианских каналов, они не совпадали друг с другом. Однако многие известные астрономы не видели прямолинейных каналов. Среди них, например, Эдвард Барнард и Эжен Антониади, который производил наблюдения Марса во время великого противостояния в 1909 г., в достаточно мощный телескоп. Эжен Антониади, подводя итоги наблюдениям в1909-м году писал: «Гипотеза о возможном существовании геометрической сети получила окончательное опровержение, ибо самые сильные инструменты нашего времени не обнаружили и следа этой сети, между тем, как детали, гораздо более тонкие, чем прямолинейные каналы, были постоянно видны».
Ряд исследователей - в частности, Винченцо Черулли - объясняли появление каналов на Марсе оптической иллюзией. Так в 1903 г. Эдвард Маундер поставил эксперимент, в ходе которого испытуемым с достаточно большого расстояния показывали диск с беспорядочным набором пятен, вместо которых многие из них видели «каналы». Получалось так, что полосы и пятна на диске появляются из-за затмения Солнца, а «сеть» - из-за какого-то оптического явления, присутствующего только в этом месте. Оставался открытым вопрос о степени реализма этой иллюзии.
Проводились эксперименты с наблюдением тонкой проволоки на фоне диска с разных расстояний. Впрочем, сейчас известно, что на Марсе действительно есть некоторое количество протяжённых, слабо изогнутых, объектов (террасы, каньоны, линейные цепочки кратеров), которые при малом разрешении напоминают прямые каналы.
В 1907 году Альфред Рассел Уоллес опубликовал книгу «Обитаем ли Марс?», в которой показал, что температура на поверхности Марса намного ниже, чем считалось ранее, а атмосферное давление слишком мало для существования воды в жидком виде. К тому же, спектральный анализ атмосферы не показал наличия в ней водяного пара. Отсюда он сделал вывод, что существование на Марсе высокоорганизованной жизни невозможно, не говоря уже о развитой цивилизации и искусственных сооружениях.
Окончательную точку в проблеме каналов поставил искусственный спутник Марса «Маринер-9», который в 1971-72- году провёл фотосъёмку 85% поверхности планеты с разрешением от 1 до 2 км (2% поверхности сфотографированы с разрешением от 100 до 300 метров). Во время съёмки был зафиксирован несколько необычный вид поверхности (на ней впервые были чётко различимы неоднородности и тёмные пятна): три широкие полосы, расположенные параллельно друг другу, делились на четыре узких. Оказалось, что каждый канал связан со своим спутниковым кольцом, возможно теневыми проекциями неких надпланетных объектов.
Американские астрономы К. Саган и П. Фокс в 1975 г. сравнили каналы Ловелла с реальными структурами рельефа, а также границами материков и морей. Только меньшая доля классических каналов связана с разломами, горными хребтами, линейными цепочками кратеров и другими реально существующими образованиями. Все каналы, которые выходили на фотографиях, связаны с такими образованиями. Большинство классических каналов оказалось оптической иллюзией.
А отец умер только в 1987 г. в приступе белой горячки, в период, за которой он потребил 17 фауст-флаконов «Лидии», после чего, самого его «к ангелам срать понесли», как высказалась его соседка, тихая кладбищенская старушка, у которой сын, он же - приятель моего отца, откинувшись из зоны, сел на чифир и умер от передоза, столь незлобивого по нынешним временам, транквилизатора.
Так что, так совпало, что переоткрытие Марса американскими космическими аппаратами в 1971 г. не попалось мне на глаза. В том году я заканчивал десятилетку и стремился поступить на истфак Киевского Державного Университета им. Т.Г. Шевченко, но не был допущен в сию альма-матер с одним непроходным баллом за « невыразну украинську вымову». Марс так и не стал для меня украинским "дывом", а так и остался детским совковым чудом - выразительно и бесконечно ярким, как гуманитарное образование киевскому шейгицу в Державном универе имени Кобзаря…
В ту пору в Киеве лютовали не марсианские бури, а матерый госантисемитизм, а мой отец славянин, по сути, украинский поляк, рожденный в 1927 г., чуть не доживши до 60-ти лет, умер в следующем за чернобыльским 1987 году. О смерти своего биологического родителя я узнал едва ли не трагикомически. Выяснилось, что умер он в критическое для себя время, когда старый дом на Предславинской с довоенным лифтом забрал под себя роддом. В ту пору начальником ЖЭКа был ушлый грузин. Впрочем, мог быть и ушлый еврей, поляк, украинец, но так уж случилось. В ЖЭКе у него работала славная леди в пледе, под которым для начальника больше ничего не было, да и по жизни у нее была полупризрачная прописка. А здесь отселение и смерть целого человека, вроде бы и алкаша, но малолетнего узника фашистского концлагеря. Тело отца спешно передали в областной морг, но паспорт попал не в паспортный стол на пробивку и последующую аннигиляцию, то бишь регистрацию смерти, а в ЗАГС для заключения брака с этой грешной земной курицей. В то время сам отец был уже неземным... Но дама с перцем на его подложном браке отхватила киевскую прописку, а вместе с ней и право на получение отселенческой двухкомнатной квартиры в районе Голосеева на двоих. Только после этого зашитое тело отца с вброшенными в него несколькими обрезанными аппендиксами и иной послехирургической всячиной захоронили на пятидесятом коммунальном участке Лесного кладбища в общей братской могиле для бомжей и, как видно, всяческих инопланетян.
С тех пор всё и началось. Отец приходил несколько раз в свой мир, но там лежали только стоптанные докерские ботинки сорок последнего размера и несколько обрывков старых газет времени великого всенародного одобрямса. Не трудно догадаться, что это были центральные газеты заката брежневской эпохи, о которой у меня сохранились свои пространные воспоминания. Но речь сейчас не о них. Просто души самоубийц имеют свою собственную и весьма горькую для землян планиду, и оттого о них чего только не рассказывают.
А тут и рассказывать было особенно нечего. Киевский пацанчик с пшеничными волосами, малолетний узник медицинского концлагеря под Берлином, где промышлял врач-садист Менгель, военнослужащий советской контрразведки во время Нюренбергского процесса, без воинского звания, но с внешностью своего погодки сына Геринга, удерживаемого в СССР, знаток восьми немецких диалектов, польского, идиш и украинского языков, русского и французского...
Когда его тело потеряло душу и осталось лежать в самом глухом уголке самой аристократической комнатки на третьем этаже вороньей слободы на Предславинской, первое, что подумала душа Беса Коленьки, кажется, освободился... Но это было ее первое и далеко не последнее после смертное заблуждение. Уж кто-кто, а она знала, что собственное сознание моего отца момент самоубийственной смерти подвергается своеобразному психическому шоку.
Сам я разыскал сведения о смерти отца и то крайне отрывочные и болезненные только через полгода после его смерти. Я бы еще мог биться за его земное наследство, но меня охватило шоковое состояние, и я только пожелал посмотреть, что за курица обвенчалось с уже покойным родителем. Она оказалась бледно-волосой карлицей с пигментными пятнами по всему крестьянскому лицу цепко цепляющейся за всё земное Горгоной с каркающим говором битой провинциальной простушки. То ли Валя, то ли Рая из какого-то заштатного сарая жизни, она получила право именоваться моей фамилией, которая пристала к ней защитной личиной.
При встрече с ней я плюнул и прошел дальше. Потому что именно она направила меня из расформированного ЖЭКа в городской загс-архив, по стандартному запросу для которого уже по моей просьбе подготовила мой персональный запрос на розыск пропавшего человека. С тех пор я много раз рассказывал многим своим знакомым эту почти, да что там - точно криминальную историю, но в её правдоподобность большинство слушателей просто отказывались верить. Вот почему с возрастом я просто перестал рассказывать эту историю снова, снова и снова... Зачем, ведь каждый раз, когда уже мне самому рассказывают её заново, я знаю, в чем дело? Особенно забавным был рассказ о будто забытом на заднем сидении машины нижнем женском белье. Та же история повторялась то с Люсей, то с Юлией, а Рая и Валя отдыхали притом в сторонке. Но история всегда была только одна - и это не мне казалось.
И с тех пор иногда ко мне стали приходить сны о странствиях отцовой грешной души в том незримом для земных космосе, где пересеклись в очередной раз судьбы душ Беса Коленьки и Жорика (Зорика) с бездуховной сущностью нага, убившего однажды известного советского космонавта. Такого бреда не вынес бы и бессмертный профессор Преображенский, вот почему потребовались годы, чтобы весь этот сумбур хоть как-нибудь упорядочнить или попросту устаканить… Мой отец, заходя в интернат не чаще, чем раз в сезон, и живя отдельно от нас с матерью, обычно работал то в «Киевзеленстрое» садовником, то грузчиком в овощном магазине, пил казенку, много и беспробудно, и читал взахлеб журналы «Наука и Техника», «Садовод-любитель» и «Техника молодежи». К этому набору периодики он добавлял фантастику НФ-шестидесятников и Станислава Лема, конкретно его повесть «Возвращение со звёзд». Сам отец, после фашистского концлагеря для малолетних узников под Берлином и садистской лаборатории доктора Менгеля, так и не вернулся со звёзд. Но тут дело такое, сын и НФ стали связующими его алкоголической амнезии с некой гипертрофированной реальностью, в которой он все чаще встречался с двенадцатидюймовыми по росту, зелёными, позже серыми человечками.
Причём, он всегда их понимал, и они вели себя с ним вежливо, потому что в наше время уважают сильных. Даже в почти не сопредельных с нами мирах. Мой отец, как никто, принимал на себя особую миссию: необходимость вещать голосом низшего звена для высшего Разума зеленых. Серыми они становились только тогда, когда их округло правильные лица плющило до ржаво-балонных, готовых взорваться и разнести его реальность к чёртовой бабушке. Впрочем, со временем, словно в бреду, он стал проводить с ними много времени, как с неким стабильным экипажем, и в этом экипаже было всего 8 особей, и все они любили кататься, скатываясь с отцовских коленей, и чебурахтываясь, пытаться его понять. Он не предъявлял к ним претензий, но иногда смешливо спрашивал, зачем они обсели его, на что они только весело улыбались, но всячески опекали - то от попадания в пьяном шатании под колесный городской транспорт, то просто закрывали перед его носом всякие неполезные двери в окрестные инореальности. Так что, выбора у него особо не оставалось. Из всех Дверей перед ним открытой оставалась одна, и она вела его непременно на Марс. За свою многолетнюю жизнь отказаться от неё он так и не смог, но, выходя на Марс, был убежден, что закрыть её способен только по собственной воле. Но когда всё внутреннее пространство уже переполнилось марсианскими слотами, закрыть её у него не хватило сил.
Впрочем, обычно находился он на Марсе у самого экватора в почти весенний полдень, принаряжен в какие-то нелепейшие доспехи, в неких почти детских помочах, за которые его дергал экипаж нелюдей каждые 15 минут, говоря только одно единственное восклицание: - ЛЮ!.. ЛЮ означало всегда одно и то же – жми кнопку радиационной защиты, идёт выброс солнечной радиации... Так что - ЛЮ, ЛЮ, ЛЮ и Лю и его опять выбрасывало на Землю. Но и времени в четыре очередных Лю хватало, чтобы побродить, правда, по одному и тому же марсианскому маршруту, и чтобы успеть налюбоваться и насмотреться на ядовито- синие рассветы и хмуро-фиолетовые закаты. И тогда он понимал, что именно сюда его душу заберёт полюбивший его экипаж после его земной человеческой смерти. Конечно, лучше было бы, если смерть была быстрой, но и долголетие не доставляло бы особых хлопот, если бы не надо было каждый день совершать большие героические поступки по преодолении в себе сдавливающих колец земного планетарного страха малолетнего узника фашистского концлагеря под Берлином. Но даже на Марсе его терренкур словно бы был продлением разбомбленной советской и союзнической авиацией некогда прекрасной Унтер дер Линдер. Вот только лип на омертвелом однажды Марсе больше не наблюдалось...
Интернат, отец, Марс... Мир очень далёкий от Земли и её давнишних проблем. Потребовался неуемный Илон Маск, чтобы упрочнить это в наших головах. Мы же и не ведали, что можно много и разно говорить о Марсе, так и не слетав на этот самый обетованный мечтами Марс.
В моем киевском детстве был пионерский лагерь для районного и городского актива на Трухановом острове. Выше по течению Днепра лежал ныне облюбованный олигархами Жуков остров, но это остров всеукраинской воровской элиты и о нём говорить не будем. А вот Труханов остров был летним раем для интернатовского мальчонки, который, к тому же, в Московском районе украинской столицы был членом районного пионерского штаба от своего интерната. Так что пять лет я провёл в этой днепровской здравнице, о которой сегодня в национально-проплющенном Киеве уже точно и памяти нет. А как же… Юный ленинец в нынешней националистической бухте-барахте сегодня точно уже не конает. Но как же там было хорошо в обыкновенной спальной палатке, натянутой на деревянный остов. Такая палатка была на восемь человек, и таких палаток было девять рядов. В каждом - по восемь палаток, за которыми была сходящаяся со всех палаточных рядов общая дорожка в огромный лагерный нужник, за которым начиналась зона, правильно угадали, марсиков.
Тридцати-пятидесятилетние вуйаристы забредали в зону пионерского детства стращать всячески пацанок и пацанву своими голыми гениталиями. Обычно, после первых же девичьих переполохов и вскрикиваний, их ловили засевшие в кустах физруки, плавруки и участковый. Участковый не поспешал и вуйаристы вылетали на пустынный противоположный берег острова слегка окровавленными отбитыми профитролями. На том их марсианское прикрытие и заканчивалось. Иногда - на сезон, иногда - насовсем.
- Лю, лю, лю, лю - обычно мычал крепко повзрослевший Бес Коленька в воскресном отходняке, покупая где-то на рынке неведомо мне откуда взявшегося гуся, из шейки которого польская бабка готовила мне клецек, зашивая в гусачью шейку или гузку смесь из муки и сливочного масла. Затем эта шейка варилась и подавалась мне, тогда как всю остальную часть гусака - от гузки до крылышек съедал сам отец, объясняя, что в фашистском концлагере он с 12 до почти 16 лет голодал.
И этот голод... О, этот голод. Он громко и грязно сморкался в огромный клетчатый платок, но передо мною не пил. Негоже при сыне-то напиваться. Мы говорили об артефактах, хранилища которых он знал, ведал наперечёт по неким тайным координатам, которые начинались в последовательности цифр 0 1 2 4 8 64 128 256 512 1024... Это была великая тайна ныне школьного двоичного кода.
Дальше на него наступал бред, и он раз за разом, с выходного в выходной, рвал на себе зелёную клетчатую рубаху, майку, пузырился и принимался читать что-нибудь из О' Генри, сипло харкаясь и рыдая над своим несусветным прошлым поверженного человека. Я пытался заговаривать о его приятельстве с экипажем, но он резко ответствовал, чуть не бранно, всякий раз: то на польском, то на немецком, то на французском, мол, тебя это не касается. Но однажды, я увидел, как он разговаривал с ними, осязал пальцами, здороваясь и лаская по маленьким головкам, и, указывая на меня, говорил: - Это - мой сын... лю, лю, лю, лю...
На своих марсианских прогулках, обычно на земле, он спал. Под ногами был серовато-красный песок. И он пытался в нём копаться, надеясь выкопать некий особый марсианский корешок на земную рассаду. Узловатые пальцы вгрызались в старый кожаный довоенный диван, и я даже физически ощущал, как он ищет их - корешки в неком инопланетном гумусе, а находит только песок, песок и, снова, песок - серый, чёрный, красный, пока не начинает звучать страшная команда - Лю! – солнечная радиация! И его проводники вновь погружают самого Беса Коленьку в какой-то надокучливый странный скафандр… С возрастом я молча ушёл в себя. И с тех пор сам себе я задал неразрешимый сакральный вопрос – что мне делать с этим Марсом?
Чтобы что-то решить для себя, я стал пропадать в астрале, медитируя на элементах света, в надежде пройти в череде моих чувств в состояние мудрости, столь желанное и близкое моему сердцу, пока не пришёл к неожиданным выводам… Но возвратимся к повзрослевшему Бесу Коленьке… В скафандре на него обычно смотрели его собственные лица: от младенческого - до концлагерного, от концлагерного - до керченского капитанского, от капитанского - до босяцкого, от босяцкого – до лика ополоумевшего биндюжника со стокилограммовой бочкой солений у себя на широком заплечье. Он ставил бочку, куда указывала усатая продавщица, и, выдыхая, уже только по привычке, сам себе говорил: - Лю. Как и положено столь особенному челу, он умер от суицида, купив 17 флаконов «Лидии», и, выпив их запойно и страшно, представился, а к утру за ним из морга уже пришли санитары и «к ангелам срать понесли» на старой полосатой простыне из его довоенного детства. Однако самоубийц планета Земля никогда и никуда более не отпускает. Правда, был еще, как фактор, не материальный в земных условиях лю-экипаж, но о его роли в мире материальном я бы не стал говорить. Что до высосанного с алкоголем образа моего родителя, то всем художественным зловредам и оппонентам хорошо известно, что самое ценное в жизни, как и в картине – фактура. И в этом смысле Бес Коленька был весьма выразительным.
Вот тогда душа Беса Коленьки, прощенная и отпущенная Землей, и перебралась на Марс. Ведь, возможно, его всё же убили, подпоив не на шару… Ведь отец обычно покупал себе выпивку сам! Одним словом, душу спешным образом отгрузили на Марс, словно под заказ духовного галактического коллектора. Там она и встретилась с давно знакомой восьмёркой чувачков, которых при жизни он называл своим экипажем, своим морским экипажем каботажной шхуны, которая однажды попала в невероятный шторм между Лиссом и Зурбаганом, и выжил он только один... И с тех пор у них с командой сложились чисто товарищеские отношения. Как и у всех морских экипажей. И у Беса Коленьки тоже. Все они так радовались своему пребыванию на этом грешном свете, что начали кидаться друг другу в объятия, а заодно Бес Коленька, позвав старых приятелей в гости, решил показать им свой собственный Марс… Они бы и поныне бродили по Марсу, пьянея от счастья вечного общения душ, не случись в эпоху Илона Маска нечто следующее. Хотите знать что? Держите карман пошире, так я вам впрямь и скажу сразу без подготовки… А не в жисть! Самому же мне время перейти на несколько Му на планету Муэта, на которой каждое Му - это, как Лю, но на диалекте обворожительных муэтянок, он там действительно чуть-чуть иной... Так что - Му, Му, Му и ещё одно Му. С тем и проехали...
Бродить по Марсу - паранойя... Когда пил, помнил, что флаконов "Лидии" было семнадцать... В квартиру заглядывала кладбищенская старушка Машенька. Умоляла отдать бутылочки на сдачу, на хлебушко... Не бить об стену, а паче, не запускать в нее старенькую...
- В голову, Николушка, всё равно не поцелишь, а бутылочку жалко. Завтра бы и сдала...
- Не будет завтра, старица, не будет, Маркеловна...
- Я, Коленька, давно уже не Маркеловна. Я - просто благая Машенька – блеяла кладбищенская старуха, напрягая и раздражая организм предстоящей ночи. Вечер жизни был пройден. Экипаж вокруг отца бродил странными сжимающимися кругами, он ощутил последний острый желудочный спазм, и желудок прорвал кровавым калом и болью. Он устал жить... Он уходил... За ним по пятам спешили повеситься его кармические враги – в нечистых телах кончились силы… Колеса смерти смазывали рессорную дорожку... Вот и все... И понеслись последние воскресные дрожки прямиком и точно на Марс... Он уходил на сей раз уже навсегда... Он впервые увидал их корабль. Всю его жизнь он заставлял себя не замечать зловонное пятно на месте недавно сгоревшей жуткой эпохи. Сейчас она догорала в радиоактивных золях Чернобыля.
Экипаж корабля рассыпался, чтобы через несколько секунд собраться вновь и отплыть... по маршруту, на котором его никто не ждет, не тревожит... Он стал легко-воздушен и чист. Напоследок его вывернуло наружу вином, калом и кровью... Он уходил... Непостижимый новый горизонт возникал на месте недавней тьмы. И он видел его отчетливо и ясно – он уходил навсегда. После всего – так и не поставленный к стенке!.. Одинокий морской волк и марсианский скиталец. Его словно несколько раз ударили фашистским прикладом. Вяло и удивленно он взглянул на склоненные над ним головы экипажа и поднял руку в салюте... Его душу серые вынесли на руках.
Меня рядом с ним не было. Его давно корчило и било в последних земных конвульсиях, и он столь же давно отпустил меня, своего единственного земного отпрыска и только успел спросить растеряно экипаж: - А теперь, теперь же что? Я же - не Мартин Иден... Я же даже не а иден... Не иден Зорик, погибший от инъекции доктора Смерть в берлинском концлагере в 1943 г.
У Зорика накануне лагерным капо были выбиты зубы, и оттого, он отчаянно шепелявил...
- Я - Жорик, а идише кинд, - извиняющимся тоном говорил он Бесу. Бесом был мой отец... Жорика я не знал. Но именно ему концлагерный Бес пообещал, что женится на еврейке... И назовет сына Жориком...
Если у него мать будет «а идише», то и он будет а иден... Но Жорику больше ничего знать было не надо... Жорик уже свое отстрадал. Сегодня гаупман дал Жорику конфетку. А конфетку гауптман дает только однажды перед последним уколом, а потом, уже отпускает. И теперь все будут наблюдать, в каких страшных муках умирает Зорик, ставший Жориком по неволе. Интересно, а на Марсе Жорики тоже будут страдать? И будут ли немцы на его собственном Марсе?
- Немцев я на Марс не пущу, - пообещал Жорику Бес и не отошел от Зорика последующие несколько предсмертных страшных часов. В какой-то момент к нему подошел сам гауптман и выдал Бесу санитарную повязку последнего друга. Это была повязка лагерного мужества. Эту повязку одевали на себя в бараке умирающих от инъекций доктора Менгеля иденов очень немногие.
Наверное, и а иден Жорик бродил теперь где-то по Марсу со своим экипажем, но пересечения у Беса с Жориком на Красной планете с синими рассветами и лиловыми закатами не было...
Кладбищенская старушка окликнула внучку-семиклассницу:
– Пойди, осмотрись по комнатам, сосед Николушка умер. Бери книги. Они имеют цену. Ищи шкатулки, ищи всё, что может иметь цену, он говорил, что в их роду были солдаты из армии Наполеона. Они ведь, поляки...
Могло быть и такое, мол, ещё, внуча, поищи знаки масонского отличия – подвески и ордена... Да, надо ещё забрать телевизор и холодильник, и всё притрусить строительной пылью. Дом, всё равно, забирают на капремонт… - Кладбищенская Маркеловна суетилась снорово… Через 18 часов приехали санитары и скрюченное тело, прежде отчаянно физически сильного отца, к ангелам срать унесли... Полет прошёл едва ли не за мгновение. Душу словно выстрелило в пространство, и она полетела в особом эскорте, уже обретших себя марсиан в точно не немецкую зону Марса, где было только вечное шуршание красных, серых, черных и даже чуть оранжевых дюн, под которыми миллионы лет хранились некие прошлые марсианские беды-нерадости. И всё бы ничего... И жила б на Марсе душа Беса Николушки вечность, не будь там бесконечных проверок на самоидентификацию, в том числе, и на марсианскую принадлежность, которую проходили, увы, и точно, немногие... Бес Коленька в очередной раз уже её не прошёл. Когда пришли с всякими лучевыми фильтрами, и начали просвечивать душу, то оказалось, что она однажды поземному окаменев, так и не размякла даже после физической смерти тела. Потому что сбросила телесную плоть принудительно, до времени, к тому же, столь бестолково, что притом вывернул Бес-Коленька свою душу наружу.
Сначала пробовали отдать душу всяческим реконструкторам, чтоб те, хоть как-то смогли привести её в марсианское штатное соответствие, но, видно, душа помнила столько страшного, что, даже на пустынном Марсе, никакой вечный покой ей не светил, и тогда был вынесен этой душе вердикт не въездной, и стал вопрос об её экстрадиции в земную ноосферу горькой человеческой памяти, где отныне ей и надлежало пребывать вечно. Но случись всё именно так, благенько и привычно, не было бы никакого последующего повествования, вся суть которого и состоит в том, что оно было. И что это «было», я вам вскоре поведаю…
Только однажды душа Беса Коленьки попросила у марсианских смотрящих за чистотой полного упокоя тамошних некро колумбариев душ хотя бы кратковременной встречи с Жориком. Но Зорик Вайсман заказал для себя вечный успокоительный сон с перерывом на звездную медитацию только через несколько тысяч лет.
- А количество этих тысяч лет была им оговорена?
- Нет, с тысячами лет ваш приятель был особо небрежен.
- Узнаю Жорика, но всё-таки, мне хотя бы прикоснуться ментально к частице его души...
- Ну, разве что... Только, пожалуйста, очень осторожно и трепетно.
Бес Коленька в своем ментальном обличии именно так и сделал, и тут же чуткая душа Жорика вздрогнула и потянулась к Николушке обниматься.
- Ты нашёл меня, Бес! Ты нашёл меня... Это же надо! Не прошло и нескольких тысяч лет...
- Да нет, просто, сон у тебя чуткий и всё такое, а меня депортируют. Говорят, не справился с переходом.
- Да, такое здесь - сплошь и рядом. Земля - крепкий орешек и с тем ещё дерьмецом. Но ты, не горюй, всё ещё может статься... Но, только уже строго с тобой, тогда как мне пора на вечный покой. Та боль так и не отпустила, и только во сне в бесконечном сне, на самом краешке вечности о ней порой забываешь, но тут же являешься ты. Но и тебя же уже больше нет. Нет?!
- Что же ты всё время сумятишься. Для тебя-то я есть. Здесь не Земля, Жорик, а Марс! Или ты злишься?
- Нет, просто очень хочется спать, и хотя бы в вечном сне переспать всех этих земных нелюдей.
- Их не переспишь, Жорик, они и сегодня ещё как по-нацистски зикуют, да ещё как у нас в Украине, не приведи меня Господи и Чехстовинская Матка Боска даже на этом бесконечном вечном пути...
С тем и попрощались. Теперь Беса Николушку Марс более не держал... Он и не заметил, что волокита с депортацией души с марсианской юдоли на грешную землю заняла, едва ли, не пол-столетия и наступил 2020-й земной год от рождества Христова...
- Поехали! – привычно крякнул высыльный архистратиг и перегруженные капсулы возвращенцев с Марса на Землю понеслись прочь.
На сей раз полёт был утомительно длинен, поскольку с непривычки Коленька не впал в летаргический сон, а у самой Земли ворвался в неоколонию продувных космических червей, которых астро- и космонавты лихо научились выдувать прочь с косморанцев и прочих технологических воздухо- и водопроводов. Кстати, черви были не особо большими, это на Земле они грозились вымахать в жутких страшил-переростков, а в космосе душа Беса Коленьки внезапно вонзилась в одного такого червя, и оный червь обрёл вечную душу. Досталось и душе, и червю, отчего червь, обретший вечную душу впал в космический анабиоз. И тут бы прерваться нашему повествованию. Но в это время с космического космодрома во Флориде в космос вырвалась сверхтяжелая ракета Илона Маска, и именно к ней присосало одухотворенного червя, словно раздвоившегося Беса Коленьки. В результате транспорт с душой Беса Коленьки и ему подобными отщепенцами Марса исчезла в лакуне космоса, а на космодроме в Калифорнии была переведена в стартовую готовность встречная ракета Маска, о роли и значении которой и ее продуманном пролете мимо Марса сказано уже достаточно и практически ни-че-го! Как раз в это время в Рим с выгодного коммерческого хода поступила партия черного метаболического вещества в виде торпед, и космическим копам стало не до прежде описанной перипетии.
Произведя некие манипуляции с ломом и взрывчаткой усилия космических стражей уместились в громкий хлопок, после которого межгалактическая контрабанда необратимо стала удаляться в направлении вновь образованной посредством европейского колайдера квантовой двойственной черной дыры… Пока транспорт с раздвоенной душой Беса Коленьки уносилась в далекий космос, червь понял, что это его последний и решительный шанс и просочился сквозь фильтры грузовой камеры в некое скопище разнополезных грузов, расфасофаных по ящичкам, на каждом из которых стояло клеймо: "Собственность марсианского синдиката Илона Маска". В одном из таких ящиков червь и уснул подобно тому, как уснул сладко и вечно Жорик. Он спал и не ведал, что ему предстоит в необозримом грядущем. И вам бы это время поспать, любопытные други мои...
Герой Советского Союза, космонавт Александр Серебров десятки раз наблюдал падения небесных тел прямо в космосе, из иллюминатора орбитальной станции «Мир». За его плечами были четыре полета и 10 выходов в открытый космос. Но Серебров не мог даже представить, что один полет окажется для него роковым. Ту экспедицию он помнит по минутам... Космонавты орбитальной станции «Мир» только вступили на ее борт.
На станции осталось снаряжение, которое использовал экипаж предыдущей смены, в том числе и скафандры. Бортинженер орбитальной станции Александр Серебров должен был подготовить снаряжение для выхода в открытый космос. Когда космонавт открыл один из скафандров, на него в буквальном смысле хлынула волна зеленой пыли. Экспедиционный скафандр - открывался со спины, там была такая особая дверь, встроенная в ранец, в котором были вмонтированы все системы жизнеобеспечения. И вдруг оттуда в лучах света буквально сверкнуло облако зеленой пыли. Это только на земле пыль оседает, а в космосе, в условиях невесомости, она просто неуловима. Внутри скафандра образовались несколько слоев плесени. Все это команде пришлось вычищать подручными средствами. Плесень и пыль собрали и отправили в пылесборник. Через несколько дней заметили: вода на станции имеет неприятный привкус, еще через неделю в отсеках появился и резкий запах. Экипаж запросил землю: «Вода с запахом, дайте нам поменять колонку». Не разрешили. Тогда экипаж стал обращать внимание на то, что на космической станции каждые полчаса останавливаются насосы откачки конденсата, гудит сирена, что-то там останавливается и перестает качать этот самый конденсат. Тогда космонавты разобрали колонку и определили, что нужно заменить насос.
Но это не помогло. Вскоре Серебров заметил, что весь фильтр колонки забит крошками ядовито-желтого цвета. Космонавт продул фильтр, и увидал там какие-то кусочки по торцам. Затем он засунул проволоку и вытащил оттуда полутораметрового червяка. Он был гибкий, желтый, с темно-коричневыми пятнами. Как какая-то змея. Космонавты испытали сильнейший шок от увиденного. Как это существо могло оказаться в герметичной системе орбитального водопровода? Команда сообщила о происшествии в Центр управления полетами. Экспедицию срочно стали готовить к возвращению на Землю. Но времени у космонавтов было немного. Одна микробактерия в условиях космоса мутировала так, что сумела переродиться в целого слизня. Под воздействием космической радиации микроорганизмы стали медленно разрушать станцию «Мир». Прежде произошел выход из строя прибора коммутационной связи. Но когда тот был спущен на Землю, и с прибора сняли кожух, исследователи убедились, что внутри на изоляции проводов был очень сильный, густой, обширный налет плесени. Затем на МКС были также зафиксированы нарушение работы других приборов. В том числе - противопожарного датчика и сигнализатор дыма... Космонавты перестали контролировать ситуацию. На «Мире» в любой момент мог случиться пожар. Без противопожарного датчика и сигнализатора дыма такая ситуация могла привести к катастрофе.
Червя Александр Серебров отправил на грузовом космическом корабле на Землю, где тот благополучно канул в Лету, ибо, во всяком случае, больше о нем нигде и никогда не сообщалось. Экипажу оставалось провести в космосе еще несколько дней. Уже на станции Серебров почувствовал недомогание. Постоянно кружилась голова, тошнило, несколько дней космонавт пролежал с температурой. То, что орбитальная станция «Мир» была практически затянута разными видами плесневых грибков — не секрет. На контрольных фото люка станции невооруженным глазом было видно обширное повреждение плесенью. В таких условиях Александр Серебров и его команда провели ещё 197 суток. А когда Серебров как-то полез на сферическое днище кормовой части модуля, то обнаружил, что она была вся белым налетом покрыта. Это была не просто окись алюминия. Мазки спустили на Землю. Но что это было, экипаж в известность не ставили, чтобы не пугать. После экстренной ситуации на станции «Мир» в Институте медико-биологических проблем была создана целая программа по изучению поведения микроорганизмов в космосе. Она называлась «Биориск». Для эксперимента разработали специальное оборудование. Материалом стали споры бацилл и микроскопических грибов, наиболее устойчивых к воздействию внешних факторов.
Опытные образцы помещали на металлические конструкции, из которых изготовлена внешняя оболочка космического корабля. Эти образцы оставляли в чашке Петри, которая герметично заваривалась. На крышке находился мембранный фильтр. Он позволял воздуху проходить внутрь чашки, но удерживал микроорганизмы внутри. Когда крышка открывалась, то между микроорганизмами и космическим пространством оказывался только фильтр. То есть находились реально в условиях космического пространства, где в космосе они провели 18 месяцев. Так впервые было доказано, что бактерии могут не просто выживать в экстремальных условиях, но и под воздействием сильнейшей радиации трансформироваться в более сильные организмы. Ученые пришли к заключению, что, случае возвращаемых экспедиций, земные микроорганизмы, которые остались в космическом корабле на старте, в атмосфере или в среде другой планеты, могут неизвестным образом трансформироваться и вернуться на Землю с какими-то новыми свойствами… После возвращения Александра Сереброва на Землю симптомы странного заболевания стали усиливаться. Сильнейшие боли в области живота, тошнота и постоянная слабость не давали нормально жить. За помощью космонавт обратился в Институт эпидемиологии и микробиологии, но поставить точный диагноз врачи не смогли.
Но земные мытарства возвратившегося из космоса Александра Сереброва только начинались… В институте имени Гамалеи Александр наполнил несколько десятков чашек Петри. В кишечнике космонавта была обнаружена дрожжевая бактерия, аналогов которой не было прежде найдено на земле. Ученые определили, что это мутант, но удручили Сереброва: поскольку не знали, как его лечить». Станцию «Мир», всю поросшую космическим грибком, в 2001 году затопили в Тихом океане. При этом ученые уверяли: станция прошла термообработку при полете через атмосферу. В такой печке ни один микроб не выживет. Но признавали: до конца свойства мутировавшей в невесомости плесени науке неизвестны. Что, если космические микроорганизмы на затопленной станции выжили? Что сейчас происходит на глубине, где покоятся останки «Мира», — неизвестно. Существует ли угроза того, что из водных глубин на землю придет неизвестная инфекция? Так вопросы, поставленные однажды, стали злободневными впоследствии, и к этому мы еще здесь вернемся. А сам Александр Серебров: в ту пору негодовал:«С «Миром» поступили неправильно, затопили впопыхах, не взяв образцов ни внутри, ни снаружи, на элементах конструкции. Это излучение влияет даже на структуру металла, там накапливается радиация, а вторичная радиация порой бывает сильнее, чем первичная».
Александр Серебров мучился со странной заразой до самой смерти. Умер он 12 ноября 2013 г. Возможно же, что добил его вольный космический зародыш какого-то юного нага. По сути, юный наг - тот ещё внутриполостной червь, живущий на астероидах. Но задайтесь вопросом, а сколько астероидов, пройдя жизненный цикл, подлетают к Земле, чтобы пройдя плотные слои атмосферы, выгореть до космической пыли и опасть на поверхность нашей планеты пылью или иногда даже подкрашенными дождями: красными, зелеными, синими, серыми, фиолетовыми. С этим согласятся множественные Интернет-собиратели всяческих артефактов, а вот наги... Они понимают, что для их последующей эволюции земля слишком не холодна, слишком распарена и перенасыщена всяческими материальными формами. В ней много биологичности, да и не меньше её же зоологичности, а уж антропоморфности - более всякой меры. Вот почему более изворотливые наги-личинки и обучились десантироваться на околоземные объекты всяческого техногенного мусора. В индуизме, буддизм и джайнизм нага или Наги божественные, полубожественные божества или полубожественная раса получеловеческих полузмеиные существа, которые обитают в преисподней – Патала, и иногда могут принимать человеческую форму.
В основном наги изображаются в трех формах: полностью человеческие со змеями на головах и шее, обычные змеи или в виде получеловеков-полузмей. Женщина-нага - это «Наги», «Нагин» или «Нагини». Они обычны и имеют культурное значение в мифологических традициях многих южноазиатских и юго-восточноазиатских культур. А вот еще маленькая деталировка… Касается она уже камбоджийского Ангкор Тома… Только достойный, который не устрашится пристального, всепроникающего взора этих строгих божеств, может войти в Великий Город, в Ангкор Том. Однажды, двое расхитителей сокровищ Ангкора решили пролезть в Ангкор Том, и там поживится. И только они вступили на мост, как великие и справедливые наги, которые также повелевают потопами и засухами, зашевелились, ожили и наслали на незадачливых воришек такие потоки воды, что те не смогли устоять на ногах и были смыты в небытие. А как же свидетель этого смог все рассказать? Как его не унесло потоками воды? На то была воля наг... О которых в который раз мы знаем сегодня мало и очень мало… А земные мытарства возвратившегося из космоса Александра Сереброва только начинались… В институте имени Гамалеи Александр наполнил несколько десятков чашек Петри. В кишечнике космонавта была обнаружена дрожжевая бактерия, аналогов которой не было прежде найдено на земле.
Впрочем, исследователи, так и не разобравшись с природой хвори космонавта Сереброва, тут же готовы рассказывать часами, что именно космические черви имеют крапленую раскраску, типа, коричнево-пигментные на жёлтом фоне, либо фиолетовые на сине-зеленом. Впрочем, в том их величайшая ошибка. Живущие изначально в особых радиационных норках на своих, крепко всё же защищенных, ракушках-астероидах они ничего толком не ведают о вторичной радиации - не пушистой, дерганной, нестабильной. А именно такая радиация каждые пятнадцать минут достигает поверхности Марса, всяческий раз выжигая его. Будь там солнечные электростанции, продуцирующие хоть какую-нибудь магнитосферу, черви бы на Марсе развились бы в особую цивилизацию нагов и жили бы на Марсе тысячелетиями. Но колонизация Марса только началась, и нам являют пока только найденного в Туркмении нага, размером в восемь метров в длину и в полтора метра в диаметре. К тому же, в древности земные наги однажды уже вымерли, а нынешние оставшиеся вырожденцы - не более, чем йети среди нагов. Такие себе одичавшие на земле потомки мудрейших, не чета им, и, тем паче, не пара...
Об этом рассуждала в полёте душа земного Беса Коленьки, повторно несясь на Марс в материальном облике песчано-желтого полутораметрового червя с коричневыми пигментными пятнами. Если это был будущий наг - а, похоже, это был именно он, то ему ещё только предстояло не менее ста лет буреть и разрастаться, затем чернеть и мутировать в некого огромного длиннометрового песеголовца, и только затем, ближе к тысячелетию своего бренного существования сереть для того, чтобы потом белеть и обретать возможность легко разговаривать в сплошном безмолвии на любом сущем языке во вселенной. Нескоро же ожидать всего этого, так что пока иного космочервя и телепатом назвать было нельзя... Он только, то и дело, вздрагивал от импульсов земных воспоминаний прервавшей свое земное существование, а посему, тяжко заблудшей души моего земного отца Беса Коленьки, пошедшей на суицид безо всякой гармонизации со вселенной.
- Это же какой тварью придётся мне на сей раз по Марсу ползать! - приуныл было Бес Коленька. Но его горестные расжужения тут же прервали.
- Не придется, - внезапно телепатически впервые за весь полет огорошил его юный наг. - Ты лучше на звезды гляди! Этот Илон Маск - большой выдумщик и любитель пинг-понга. Он не просто выстрелил сверхтяжелый космический модуль с родной планеты, но при этом ещё и поддал его кручению, типа, лети себе птица пенная. Так что, обустраивайся поудобней. Носиться нам в этом космическом модуле, возможно, парочку тысяч лет...
- Вот это пофортунило! А потом?
- А потом за дело возьмутся твои земные потомки и стащат эту рухлядь с гелиоцентрической орбиты в какой-нибудь захолустный ангар.
- А нельзя вот так сразу - в ангар, чтобы на том же Марсе, где-то рядом с местом упокоения души Жорика.
- Можно и так, но при этом нам понадобится маленький неожиданный краш!
- И у тебя это получится?
- Как два пальца об фано... Там, откуда ты родом, в последнее время модны уличные фано... Мутят там сегодня серые, формируют новый регион рабства. Ну да тебя это не касается. Значит так, что там у нас по курсу? Ага, мелко астероидный полураспад... Знакомо. Здесь недавно протащила свой хвост комета. Так что, потерпи... Как только к это бродяге подтянемся, так тут же что-то решим без ваших украинских решал.
Корпус корабля Илона Маска затрясся, словно натолкнулся на некий пространственный дриблинг, после чего сам корабль мягко повернуло в сторону Марса...
- Там, правда, спутников до хрена, а не те четыре, восемь, о которых в ваших космо-астролябиях говорят или говорить будут. Ладно, корабль сходит с орбиты и не совсем аккуратно... Честное слово, не совсем. Но, кажется, и это Илон Маск словно предусмотрел... Под нами раскрывается металлокерамический зонтик. Ох, и ни фига себе, зонтик... Зонтище... А теперь падаем, главное, чтобы наш ящик не повредить... Куда бы спрятаться, чтоб надолго... Ага, вот там расщелина... Щелина... На...
- Значит, вот она в чем моя вторая попытка, - попытался опять взгрустнуть Бес Николаша. - Если прибыл на Марс не публично, не почетно-наказательно, как мелкий земной суицидник, а как просто фривольный дух, подружившийся с нагом-подростком, то твори себе, чего только душеньке своей непутящей угодно, только не высовывайся. Вот бери и спи, как Жорик в марсианском колумбарии на здешнем Марсовом поле, или отрывайся - пари над остывшей планетой, кружись в её бурях песчаных, но притом будь примерным Буратино с душевной деревяшкой самости, или как там её еще кличут: инсайдом, ин сё... Форменно - ни то ни се. Вот взять бы и попропобовать начудить, набузитерить, а еще улизнуть от этого недовозросшего нага.
- Даже и не думай... Твой душевный код - всего лишь индивидуальная матрица. Да, она уникальна. Да, Господь где-то постоянно чудит, но и мы, наги, тоже не одним щелчком божьего бича деланы. Нам ведь тоже и душа и искушение требуется. Да что там душа, души, когда подрасту, ты сам это поймешь, - это тебе не полет в космос по предписаниям Иона Маска: верти пластинку, смотри картинку.
Ну, накрутилась пластинка, пока я ее не обломал, а картинка тут только одна быть должна на все 64 тонны всей проектной полезности. Логово вся эта полезность. Логово нага. И ты отныне приписан к этому логову, куда бы тебя не носило. Теперь можешь себе идти, плыть, летать, течь, распространятся на разные стороны. Как только понадобишься, из любой ситуации вырву и перед собою представлю!
- Мал ты еще, пацан, так со мной разговаривать. Тебе бы предупредительности прибавить, а то ведь влезу в некую хмурь инопородную, прибуду в ней и славно раздавлю тебя малого.
- А ты только попробуй, - впервые сипло и едва слышимо, безо всякого внутреннего телепатического фильтра прошипел наг. - И ракетную капсулу тут же наполнил храп.
- Эх, до чего это не хорошо, парень, что мы с тобой закончили наш разговор на такой неутешительной ноте... - посетовал вслух Бес не Коленька, а Николушка, поскольку юный наг возвратил ему физическое ощущение собственно себя, вновь воскресшего… - Согласен, да ничего, Николушка, попривыкнешь... то ли ещё будет, - устало прошептал червь, и в страшно недоброй позе впал в длительный анабиоз. И здесь уже оба на годы снова ушли в отключку... Теперь им даже не грезилось, что грех - это условное пон+ятие. Потому что речь шла уже не только об отсутствии простого человеческого начала, в силу которого в нормальных правовых государствах не позволительно даже думать подонкам предпринимать действия, приведшие самого Беса Коленьку к столь странному посмертному путешествию. Но разве что-то меняется у нас с годами? И разве и меня самого не ожидают подобные горчайшие странствия, или все же Господь однажды воздаст всем нынешним кровопивцам за всех нас и каждого! И тогда мы только обр+ящем достойную жизнь, но уже не на земле, а где-нибудь во вселенной в симбиозе с н+агами и марсианскими синими птицами.
2018 г., сентябрь 2021 г.
• Слушать здесь:
---------------------
Часть 1 - https://youtu.be/CS22ddSMpH0
Часть 2 - https://youtu.be/KAD7C59HlgU
Часть 3 - https://youtu.be/WKa8XBgudZ8
Часть 4 - https://youtu.be/gP6JQDw59fo
Часть 5 - https://youtu.be/diif4riekjE
Часть 6 - https://youtu.be/QcQ5Ej-2G4M
Часть 7 - https://youtu.be/HKo498CJ-HY
Часть 8 - https://youtu.be/ZAYBM5B9r4s
Часть 9 - https://youtu.be/rVqYq6YXnGQ
Часть10 - https://youtu.be/10N9E7bxjcM
Часть11 - https://youtu.be/vUgPc31ufgw
Часть12 - https://youtu.be/dQyZkCi4J5c
Часть13 - https://youtu.be/P9A6_hPiXz4
Продолжение смотри:
-------------------
Марсианские предощущения: https://litnet.com/account/books/view?id=68787