Тит упрекал отца, что и нужники он обложил налогом;
тот взял монету из первой прибыли, поднёс к его носу
и спросил, воняет ли она. «Нет» [Non olet], — ответил
Тит. «А ведь это деньги с мочи», — сказал Веспасиан.
«Жизнь двенадцати цезарей» (Божественный Веспасиан.)
Тем людям в СССР, кто хотел зарабатывать денег чуть-чуть больше остальных, для этого было малому возможностей. Те, кто не мог работать в торговле, искали работу по совместительству. В народе это называлось «халтурой».
Но тут люди встречали несколько проблем. Так, во всяком случае, было у нас в Ленинграде.
Первая:
С предприятия, где вы постоянно работаете, требовалась, так называемая, «справка для работы по совместительству», подписанная мастером участка, начальником цеха, профоргом, парторгом.(Инженерам вообще справки такие не давали.)
А если ты вдруг нашёл две, три, четыре, много халтур, а справка-то всего одна, и тогда оформляли на работы знакомых пенсионеров, которым приходилось за это «отстёгивать». Пенсионеры тогда стоили 10 рублей штука. В те времена не малые деньги.
Сейчас внимательный читатель наверняка задаст вопрос - А как же успевали люди работать в нескольких местах одновременно?
Отвечу - успевали!
Не в этом была главная проблема. Самое сложное было в дни зарплаты. Ведь она, зарплата, выдавалась на всех предприятиях в один и тот же день. Ты метался по Ленинграду от кассы к кассе. И тут ещё было важно не перепутать, где у тебя, какой пенсионер оформлен, от этого зависело, чью подпись подделывать в платёжной ведомости.
Из всего выше перечисленного вы, дорогой читатель, поймёте, с каким удовольствием я работал (не помню уже кем) по совместительству в одной из больниц города, где деньги выдавал не профессиональный кассир, а общественный. Такое практиковалось в то время. Людям разных профессий, которым оставался год до пенсии, поручали это, за что им платилась ежемесячная премия, и это влияло на увеличение будущей пенсии, т.к. средняя зарплата становилась чуть выше.
В той больнице общественным кассиром на одном из отделений был патологоанатом, и приходить за деньгами можно было в течение трёх дней в любое его рабочее время.
У того общественного кассира были очень героические имя и фамилия, Павел Корчагин. Так звали его на самом деле. Отчеством же он немного подкачал. По отчеству был он просто Аронович, и поэтому, чтобы, не дай Бог, не бросить тень на святое имя народного героя, отчество просто опускали. Наш Корчагин был человеком весёлого нрава, вечно что-то напевающий. Описать его фигуру можно быстро: маленького росточка, «пузоват». Большее время займёт описание его, розового, как попка младенца, лица. Над ним (над лицом) высокий лоб, выше совершенно лысая голова. Значительную часть лица занимали очки и двойной подбородок. Нос же, почти не занимал на лице никакого места, поскольку был так мал, что даже очки, которые, по задумке окулиста, должны бы были держаться на кончике этого носа, на нём не держались. Спросите почему? Да поскольку кончика у того носа просто не было. А после двух случаев, когда очки Павла Ароновича срывались с его носа пуговички, и падали во вскрытую брюшную полость бывшего пациента этой больницы, было им (Павлом Корчагиным) принято решение об усовершенствовании очков.
Для этого он воспользовался главной достопримечательностью своего лица. Да. Я вам не рассказал о главном! По обе стороны лица у нашего героя, впрочем, как и у большинства людей, росли уши. Да не просто какие-нибудь там ушки, а настоящие, большие, вытянутые чуть вверх, похожие на уши ослика, ушищи. И, как говорится, не повезло с носом, повезло с ушами. За них-то, сделав вместо дужек в очках, проволочные петельки и зацепил Павел Аронович Корчагин свои очки.
И так, закончив предисловие, я перехожу к самому рассказу о первом моём походе за деньгами к этому человеку.
Справившись с придавившим меня специфическим запахом, подхожу к двери с надписью «прозекторская». Из-за двери слышна весёлая, модная тогда песенка из репертуара Аркаши Северного:
А я один сидю на плинтуаре тёмной ночкой,
Синдю, глядю - три курицы хиляют чинно в ряд:
Одная упереди,
Другая упозади,
А третья за первОй качает головой.
Одная упереди,
Другая упозади,
А третья, боже ж мой, садись-ка ты со мной.
Стучусь.
Песня смолкает и тот же голос, что только что пел, приглашает меня войти.
Вхожу.
Большой, весь в белом кафеле зал. Несколько «разделочные» столов. Занят лишь один. Над ним склонился живой мужчина. Не вытаскивая рук из тела которое имело деревянную бирку на большом пальце ноги, мужчина повернул ко мне голову со словами:
- И кто же это у нас тут пришёл такой стеснительный?
Имя? Фамилия? Год рождения? Есть ли родственники за границей? Служили ли в белой армии? Член? Не раздевайтесь, я имел ввиду не являетесь ли вы членом партии меньшевиков.
То ли от увиденного, то ли от вопросов Павла Корчагина, бледнею. Нахожусь на грани обморока. Выжимаю из себя слова:
- Может мне позже зайти?
- Отчего же позже, уважаемый? Вы пришли как раз вовремя в театр, пусть и анатомический, так уж смотрите представление.
Он отвлекся от своей работы, и, не снимая резиновых перчаток, а лишь обтерев руки тряпкой сомнительной чистоты, подошёл к письменному столу, стоящему тут же. Корчагин раскрыл лежащую на столе сумку, достал оттуда деньги. Поплевав на свой «резиновый» палец, отсчитал причитающуюся мне сумму, дав расписаться в ведомости, завёл со мной короткий диалог:
- Ну и как?
- Что, как?
- Впечатление как?
- Впечатление КАК. – поморщившись, попытался я кисло пошутить.
- Я не о том.
- А вы их понюхайте.
- Кого? – растерянно произнёс я.
- Чем деньги пахнут?
- Ничем.
- Ну вот! – радуясь, как дитя, воскликнул патологоанатом – это подтверждение, сынок, тому, что Карл Генрихович Маркс в своей книжке «Капитал» том 23, страница 120, был прав, когда писал – и тут Павел Корчагин стал цитировать по памяти – «Так как товар, превращаясь в деньги, исчезает как таковой, то на деньгах не остаётся следов того, как именно они попали в руки владельца и что именно в них превратилось. Деньги не пахнут, каково бы ни было их происхождение.»
Я с радостью покинул этот театр, и, удаляясь по коридору, услышал за своей спиной -
Так не сиди ж ты, поц, на плинтуаре тёмной ночкой,
Не надо ждать, шоб воры проканали чинно в ряд.
Ты будешь весь пустой,
С надеждой и тоской,
А может, даже ты простишься с головой...