Ольга Соина. Матрёшино счастье (сибирская сказка). картина 50.
Картина 50
Взглянул туто-ка Иван Исидорович на энту, стал быть, женскую депутацию: женку свою, Асию, дочерь ейную Асму, да Кузьмовну всю-то, всю счастливым румянцем от восторга залитую, и прям-таки все сердце в ем перевернулося.
«Ну, што?» - спрашивает он всю ихнюю ораву, а сердце в ем дрожмя-дрожит и руки от большого волнения ажник подрагивать зачали.
«А то, - Кузьмовна с трепетом в голосе отвечает, што берется-от энта лекарка-татарочка, ну, Ася, стал быть, женку твою за один месяц справить, полностью восстановить да так, што, грит, она через годик-другой тебе исчо дитенка али двух принести могет, коли будет на то милость Господня!»
«Да верно ли то?» - Иван Исидорович к Асие обращается, а сам весь трепещет от радости и надежды сладкой, как бы заново ему жисть открывающей.
Тут она залопотала што-то по-ихнему, кланяется, кулачком себя в грудь бьет, а девчонка сурьезно так, опять жа с поклоном на русский язык переводит.
«Мамка Вам, хозяин дорогой, сказать велела, што жену Вашую она вылечит, коли ей Аллах в том помощь окажет и крепко на ноги поставит, коли Вы ей приходить позволите, да полностью ей доверитесь и мешать не будете. А исчо она сказала, што денег али подарений ей за лечение не надобно вовсе, потому как она Вашу женку крепко, от всей души возлюбила и ей ото всей сердечной полноты помочь желает. А за таковое усердие у нас денег не берут, потому как Бог наш повелел помощь благотворителю оказывать щедро и безвозмездно, а такожде любовь и почтение к ему питать. И от теперя она Вас вопрошает: согласны ли Вы аль нет на ея условия?»
Тут Иван Исидорович на Кузьмовну глянул, а она ему кивает головой да еще ладошки в замок сцепила и ему кажет: мол, соглашайся: дело крепкое и честное, и лекарке-от, стал быть, поверь от полной души.
Тут Иван Исидорович в свою очередь Асие в пояс поклонился и возвестил: «Ну, матерь моя, доверяю тебе самое дорогое, што на земле этой имею, так што не сплошай, слово сдержи да помоги уж, да ради Господа Бога, как-нито!»
Смотрит, девчонка обратно все им сказанное матери пробалабонила, а та улыбнулась, кивнула и ишшо што-то коротко молвила, а тут дочка опять по-русски прибавление изделала:
«Мамка сказала, што сегодня ввечеру она свое лечение зачнет и штоб меня вместях с ей к болящей допускали, да еще баушку, - на Кузьмовну показывает, - тожеть, потому как мамка причувствует, што в ей сила большая и добрая. А это в лечебных делах оченно хорошо помогает!»
«Да об чем речь-то, - Иван Исидорович аж воскричал, - пущай девствует на свое усмотрение, и мы-то, всем семейством, во всем ей помощь окажем. Да пущай не стесняется и ведет себя здеся как у себя в дому, потому как я к ей вместях с матушкой моей большое доверие имею!»
И вдруг, прям на середке разговора крик дитячий, призывной избу огласил, да такой звонкий и требовательный, што все: и гости, и хозяева разом встрепенулися и примолкли.
«Ай, - Кузьмовна воскричала, - энто Иван Иваныч проснулся, исть захотел и мамку-от, безалаберную, к себе криком кличет. Ну-ко, мамушка, обопрись на меня, да давай-ко в горенку подвигайся, дитенка кормить, обихаживать и малым делом забавлять и на его живость да крепость глядючи, Бога благодарить!»
Подхватила Матрёшу, всю еще слабую и бледную-разбледную и потихоньку-помаленьку на второй этаж избы по лесенке повела. Оглянулась, Асие кивнула, опять-таки сложенные крепко-накрепко ладошки ей показала да и была такова.
Та опять-таки улыбнулася, шалку дорогую из крученого шелка на голове поправила, поклонилась хозяину, дочери кивнула и спокойно, с превеликим достоинством и ажник княжеской осанкою во всем обличии степенно в свой флигель отправилася.
Оставшись один и как бы всю семейственность по делам разместив, Иван Исидорович вознамерился было слегка подзакусить, малым делом остограмиться, да прилечь отдохнуть, от волнениев житейских приуставши… и от только он восхотел все энто сполнить, как слышит, што опять-таки кто-то в дверь скребется, да как-то жалостно, ровно голодная мышь царапается.
«Ах, твою матерь, язви тя в душу-то, николи ни работников, ни кухонного бабья в доме нетути, заходи и верши, што ни попадя», - подумал с неким хозяйским раздражением Иван Исидорович, - завтрева скажу Закиру, штоб беспременно кого-то из своих дом охранять приставил, а то ить Кузьмовна теперя при мальчонке, а меня одного на всю житейску бестолочь не хватат! Одначе надо взглянуть, кого Бог несет?!»
Подошел к двери, защелку отомкнул, в сенцы выглянул, а там, глядит, Федьша-от, младший пимокатов брательник обретается и весь прям красный-раскрасный как бурак запеченный, свежевынутый, да притом трясется, ровно за им тать полунощный али ведмедь гонится.
«Господи, - Иван Исидорович аж вздрогнул, - да што с тобой попритчилось-то? Может, у Сергея какая-нито беда-от приключилася али Закир тя выслал по мою душу? Да сказывай, язви тя-от, не томи, а то и смотреть-то на твою личность тягостно!»
Тот вздохнул, глаза завел и робко так, прям дрожащим голоском, совсем такому могутному детине непривычном, говорит:
«Нет, хозяин, Иван Исидорович, все в округе и у нас в семействе в полном благополучии, одначе я-от в великой расстройке обретаюсь и коли Вы Вашей милостью ее как-то не устроите, так я-от, право слово, от страданиев могу прям жизни решиться!»
«Вот ишшо новая притча образовалася, - Иван Исидорович ажник внутренне весь передернулся, – пимокатова родова такая вся из себя дерзновенная, што девствительно, не дай Бог, каку-никаку глупость да изделает. Надо с им аккуратно да сторожко, авось, и оттянет малого-то?»
Вздохнул, встряхнулся да и Федьше говорит: «А сидай-ко, братец, за стол, прими малость очищенной да все, што тя обуяло, и сказывай. Авось, вместях да решим, как печаль твою по водам пустить!»
Тот девствительно за стол присел, водочки дерябнул, перекрестился, а потом и говорит: «Ох, да помоги ж ты мне, дорогой хозяин, Иван Исидорович, потому как у меня крайняя печаль сердечная… Я ить, горюн, в Асму, Закирову дочерь влюбился до смерти; и коли ея за меня не отдадут али, на худой конец, не просватают, так я те скажу: я на энтом свете жить не буду, потому как люблю ея до смерти, до последнего вздоха, до гробовой доски, и ты энто знай, потому как нашея порода в делах и словах крепче крепкого»
Тут Иван Исидорович от великого изумления ажник чуть себя не потерял – до того удивился, што в глазах потемнело и потолок избы прям над им качаться зачал».
(Продолжение следует)