Часть пятая
Глава шестая. 6-9 декабря 1973 года.
В пять часов я проснулся и сразу за заявки засел. Справа и слева передо мной лежали три стопки заявок, которые надо было срочно рассмотреть. Собственно говоря, все те заявки, которые я взял с собой, надо было сделать срочно и в первую очередь повторные. Их прохождение контролируют особо тщательно, но вчера вечером, после того как Людмила ушла, у меня не было настроения вновь копаться в уже когда-то рассмотренных заявках. Вот я и сложил их в особую стопку и даже отодвинул к противоположному краю стола, чтобы они под рукой не мешались, а сам занялся теми, которые впервые в руки взял, то есть первичными. Именно так они назывались на том жаргоне, которым общались между собой эксперты в патентном институте. Вчера я их все пролистал и выбрал из них две, с которых и начал. Одна поступила из Минска, из института торфа, и была посвящена получению воска из этого вполне обычного природного материала. Потребность промышленности в восках, особенно в природных, в последнее время настолько выросла, что пришлось изыскивать новые источники для их добычи. Оказалось, что одним из них является торф, залежи которого, особенно в Белоруссии, неисчерпаемы. Торфяные воска – ценное сырьё для дальнейшей переработки. Мне уже не первый раз приходилось рассматривать заявки из института торфа, и я всегда был удовлетворён качеством их подготовки. Вот и по этой заявке у меня возникли небольшие замечания, которые вполне можно устранить в ходе телефонных переговоров, а при необходимости и личной встречи с авторами. Здесь никаких проблем не должно было быть. Поэтому я её назад на пачку первичных вернул и с самого верха положил, чтобы после праздника с авторами связаться, всё, что нужно уточнить и решение о выдаче написать.
Ну, а вторая заявка мне хорошо была знакома. Автором её был мой добрый знакомый, скорее даже почти приятель Кальманович Моисей Гиршевич из Ленинграда. С полгода назад мы с ним встречались в Москве, и он показал мне несколько своих новых разработок. Ту, которую я держал в руках, мы тогда и составили вместе, так что по ней сразу же можно было писать решение о выдаче авторского свидетельства, чем я и занялся. Писалось, как никогда хорошо, я вчера, быстро всё сделал, да ещё по паре заявок вполне очевидные запросы написать успел, а уж затем спать лёг.
Поэтому утром три стопки с заявками на столе и оказались – одна слева самой высокой горой возвышалась, там повторные были, а в двух тех, которые с правой стороны виднелись, у самого окна лежала тоже немаленькая пачка из семи штук нерассмотренных, а перед ней тоненькая, всего три заявки, которые я уже сделал. Посмотрел я на них оценивающе и решил, не дело, что законченных так мало и к повторным потянулся, их всё одно рассматривать придётся, так лучше сегодня с них начать, чтобы стопки уравнять. Я одну выдачу успел написать, там авторы уточнили всё, что я просил, и как точку поставил, заявку к уже рассмотренным переложил. Посмотрел, что вышло и головой качнул, всё равно в стопках разница большой получилась. Это сразу в глаза бросалось, но пришлось рукой махнуть, уже на завод надо было бежать.
Ещё семи не было, как я в цехе появился. Сменный мастер как раз открыла аппарат и брала пробу жидкой фазы. Мы с ней вместе её проанализировали и вместе же пришли к выводу – настала пора процесс прекратить, жидкую фазу аккуратно декантировать, получившуюся полимерную массу промыть водой и после полного удаления жидкости, приступить к деструкции. Часа три мы со всем этим провозились, если не больше. Смена сменилась, а я всё в цехе находился. Наконец к промывке огромного комка весом более тонны приступили. В реактор воды налили и мешалку якорную включили. Она с большим трудом массу разбивать принялась. Это дело очень длительное и я там вовсе не нужен. Мастер, заступивший в цеху на смену, был опытным, мы с ним вместе столько партий новых кровезаменителей выпустили, что можно со счёту сбиться. Он прекрасно мог и без меня справиться. Дальше я только на фракционирование прийти должен, да и то в качестве наблюдателя, скорее, чтобы рабочим придать дополнительную уверенность, что в случае чего, имеется человек, который на себя ответственность готов принять. К этому времени в заводоуправлении вовсю рабочий день шёл, вот я туда и направился.
Пришёл в ЦЗЛ, там, в гордом одиночестве лишь начальница лаборатории находилась, все остальные успели по цехам разбежаться. Зинаида Павловна, низко склонив голову, сидела в своём кабинете, держа в руках несколько листков бумаги с расплывающимся на них текстом сиреневато-фиолетового цвета.
- О, Иван Александрович, день добрый! – приветствовала она меня и тут же протянула мне листки, которые в руках держала, - посмотри, что нам из прокуратуры только что доставили.
Я с любопытством взял верхний листок и попытался прочитать расплывающиеся слова:
- Из воды выловили, что ли? – вопрос возник автоматически. Внешне было похоже, что этот листок бумаги долгое время находился в воде.
- Не знаю, вернее не уверена, - тут же поправилась Зинаида Павловна, - хотя нам сказали, что эту пачку обнаружили на их крыльце утром. За ночь их вроде бы снегом припорошило. Уголок был прижат половинкой кирпича. Откуда кирпич взялся, они не поняли. Говорят, скорее всего, его автор или кто там это положил, с собой принёс.
Я всё ещё продолжал держать листок в руке. Наощупь он был влажным, не мокрым, нет, а так слегка влажным и всё. Я его поближе к глазам поднёс и снова попытался разобраться в том, что там было написано. Все буквы расплылись, многие так просто в цветные пятна превратились. Я ничего понять не смог и протянул листок назад. Зинаида Павловна взяла его и положила сверху на остальные.
- Вам-то зачем их передали? – спросил я, понимая, что эти листки каким-то образом касаются не просто завода, а нашей работы, иначе, зачем она их мне протянула.
- Видно там, конечно, очень плохо. Криминалистам следовало их расшифровать вначале, а уж потом нам отдавать, если там, что серьёзное обнаружится, а они их нам, да ещё с нарочным, направили.
- Подсушили слегка и направили, - задумчиво повторила она.
Она продолжала крутить эти листки, превратившиеся в подобие какого-то веера в руках, как вдруг, мне показалось, что там мелькнуло что-то знакомое.
- Зинаида Павловна, дайте мне ещё раз их, пожалуйста, - протянул я руку в сторону заведующей.
Она тут же безо всяких раздумий передала всю пачку мне и с любопытством стала наблюдать, как я её перебирать принялся.
- Вот оно то место, - сказал я, вглядываясь в расплывшийся текст, - постойте, так это пропись, производства реофера. Вот и все параметры отчётливо видны. Технология не секретная, конечно, всего навсего с грифом "Для служебного пользования", но то, что её от руки переписали, вопросы вызывает. В прокуратуре поняли лишь, что это, - я потряс в воздухе таинственными листами, - может иметь отношение к заводу. Наверное, следует им вернуть их назад с сопроводиловкой, что это выкопировка из технологии производства новейшего кровезаменителя, проходящего испытания в лечебных организациях страны перед постановкой его на вооружение в Советскую армию. Пусть там ищут автора сего труда, - и я для наглядности ещё раз потряс пачкой листов.
- Глазастый ты какой, Иван Александрович, - вздохнула Зинаида Павловна, - ладно, верну директору, пусть он думает, что с ними делать. Не всё же ему на нас баллон катить по поводу и без повода, как он любит говорить – для профилактики, - она глубоко вздохнула и задумалась.
Я стоял и ждал, когда в ней всё перекипит и она снова станет деловой, энергичной, ни минуты не сидящей без дела, Зинаидой Павловной Кулагиной, с которой так приятно поговорить на близкие мне темы. Производство она знала настолько хорошо, что любое наше предложение моментально превращалось, для начала на бумаге, а затем уже и на практике в подробную производственную цепочку. При этом в рождающуюся на глазах технологию тут же по памяти вписывались все номера аппаратов и трубопроводов.
- Ладно, - наконец вздохнула она, - что так без дела сидеть. Давай чайку попьём.
Пить чай - её любимое занятие, она могла целый день этим заниматься, но, что удивительно при этом Зинаида Павловна всё успевала, всё знала, сотрудники у неё были вышколенными, из цехов не вылезали, может благодаря этому и порядок на заводе всегда был отменный.
Я к столу присел, и молча наблюдал, как она вначале и мне и себе по чашке чая налила, а затем в стол за печеньем с пряниками полезла:
- Небось сегодня ещё не завтракал? – спросила, на меня посмотрела и к своей чашке потянулась.
- Зинаида Павловна, спасибо за беспокойство, но я в номере успел позавтракать, конечно, не так, как дома привык, там я по утрам плотно ем, каша, пельмени, яичница, что-нибудь такое, а в гостинице лишь чай да пара бутербродов. Но мне хватает, а то смотрите, живот появился, вот что значит из отпуска вернуться, где кормили, как на убой, а на экскурсии на автобусах возили.
- Ничего, здесь набегаться успеешь. Присаживайся, хоть немного расскажи, где был, да что видел, а потом мы с тобой уже о делах, которые впереди предстоят, разговор поведём.
Ну, я и принялся рассказывать, люблю я это дело. Она слушала внимательно, иногда вопросы, да все точно по месту подкидывала, вот я и разошёлся. Говорил и говорил. Замолчал лишь, когда Вера, лаборантка, которая к цеху антибиотиков прикреплена, пришла, да сразу к начальству с кучей вопросов влезла. Пока они разбирались, что к чему, я за Людмилин стол перебрался, чтобы чай в спокойной обстановке допить, да со скуки начал её лабораторный журнал просматривать. За ноябрь цех кровезаменителей хорошо сработал – двенадцать партий стандартного препарата выпустил, явно на перевыполнение плана нацелился, а если это так, значит, премия впереди просвечивать стала. В прошлом году нас с Тамарой Викторовной тоже в список на премию включили. Помню, я домой из командировки вернулся и жене без малого сотню отдал. Тогда мы на эти деньги Наде сапоги новые купили. В "Белграде" часа два в очереди протолкались, но достояли и купили. Правда, немного своих денег пришлось к этой на голову свалившейся премии добавить, но зато у неё модные сапожки появились. Может и в этом году так получится, хорошо было бы.
Размечтался я, даже глаза прикрыл, чтоб из глубин памяти картинку выдернуть, как мы по воскресеньям, когда тёща к нам выбиралась, по магазинам прошвыривались. То в "Лейпциге", то в "Праге" в очередях стояли, картинка такой яркой получилась, как будто я там реально вновь очутился, вот только зачем стоял рассмотреть не успел, меня Зинаида Павловна опять к себе пригласила, да дверь за собой попросила прикрыть поплотней. Значит, разговор серьёзный предстоит, догадался я, но первым делом сам с вопросом возник:
- Людмилу я что-то не вижу, услали куда? Нам завтра к фракционированию приступать, мне её руки нужны будут, – я спросил и на Зинаиду посмотрел.
- Людмилы больше не будет, - бабахнула она вдруг ни с того ни с сего, - завтра я в её роли буду выступать. Подойдёт тебе такая замена?
Я на неё посмотрел с удивлением, думал шутить изволила, нет серьёзной она была, без тени улыбки и точно также серьёзно продолжать принялась.
- Я с тобой именно о ней хотела поговорить. Сегодня Людмила с самого утра какой-то взвинченной пришла, - она это таким тоном сказала, что я сразу же забеспокоился, уж не сболтнула ли часом Людка что-нибудь. На неё это не похоже, но мало ли, что в женскую голову стукнуть может. Я аж сжался весь в ожидании какой-нибудь неприятности, а Зинаида продолжила:
- Представляешь, подошла ко мне и на стол заявление на увольнение положила. Я так удивилась, вроде ничего плохого мы ей не делали, зарплату платили такую, какую вряд ли где платить будут, работу она выполняла привычную, она ведь у нас ещё до института начала трудиться. Вот и считай шесть лет институтских, да после него уже с пяток. Самая опытная, недаром только внедренческими работами занималась и вдруг заявление. Я на неё вопросительно посмотрела, а она мне, представляешь:
- Зинаида Павловна лучше не расспрашивайте, всё равно ничего не скажу, только расплачусь и всё. Подписывайте, да так, чтобы мне сюда возвращаться больше не надо было, без отработки значит.
- Я смотрю, а у неё действительно глаза на мокром месте, вот-вот потоп начнётся, - продолжила Зинаида, - что дальше будет, я хорошо знала, вот и подписала. Уже к директору сходить успела, с ним вопрос согласовала. Любовь из цеха полуфабрикатов заберу, ты её не знаешь совсем. Толковая женщина, плохо, что уже в возрасте, как бы ей уже за полтинник не перевалило, но грамотная, деловая, как раз для такой работы. Он возражать не стал, вот и листки эти, - и она на подмоченную пачку кивнула, - в обмен мне вручил, чтобы с себя снять, а на меня переложить разбор, что это такое. Умный он у нас очень, - и вздохнула даже, а потом опять деловой стала, - а вот на выпуск этой партии нам с тобой вдвоём придётся навалиться. Но нам ведь не привыкать, сдюжим.
Она говорила и говорила, а я подумал, слава тебе, обошлось, хотя эта мысль так промелькнула и всё, а вот другие вертеться в голове принялись. "Значит Людмила уволилась? Это, что после вчерашнего что ли? Причина то какая-то должна быть. Может у неё врач, что нехорошее обнаружила? Или дома что случилось, и я тут вовсе не причём? Тогда это хорошо, она мне в последнее время на нервы действовать стала. Была баба, как баба, без претензий, без просьб, на часок-другой уединились и разбежались, всё нормально было. А в последнее время, - я даже задумался, когда это началось, но так и не вспомнил и даже рукой махнул, - в общем, без разницы, но когда-то началось. То слёзы, мол, ты обо мне забыл, приехал, нет, чтоб в цех зайти, где я ради тебя нахожусь, а ты в ЦЗЛ сидишь и сидишь. Это вот точно пару месяцев назад случилось, во время моей последней сюда командировки. А уж, что вчера она наговорила, это ж просто уму непостижимо. Откуда, что у этих баб берётся? – я ещё раз мысленно рукой махнул и закончил свои раздумья привычной народной мудростью, - баба с воза…"
До конца работы мы с Зинаидой Павловной в кабинете просидели, не так план предстоящей работы обсуждали, как трепались не знамо о чём, в основном, конечно, о новых препаратах, к разработке которых мы в Москве приступать собрались. Решили, что мне ни в пятницу, ни в субботу делать на заводе будет нечего, деструкцию без меня проведут, не маленькие, операция известная, отработанная, как не знаю что, а вот в воскресенье с утра мне подойти придётся. На фракционировании мы одну новую операцию придумали, надо мне её в цехе продемонстрировать, а процесс этот как раз на воскресение придётся.
Два дня я упирался и одними лишь заявками занимался. Телевизор включал только чтобы новости узнать. Фильмов никаких интересных не было, хоккей – кубок "Известий" ещё не начался. В общем, смотреть мне там было нечего. Я даже на улицу ни разу не вышел, там снег сухой пошёл с ветром, а мне в такую погоду намного приятней в тепле и сухости сидеть. Так что даже хорошо, что я эти два дня в гостинице провёл. Есть в ресторан ходил. На завтрак там всегда манную кашу варили, а я её очень уважаю, ну а в обед и на ужин тоже вполне приличной еда была. Поэтому заявки мне очень даже к месту пришлись.
Попутно я время выбрал и в патентную службу института торфа дозвонился. Попросил, чтобы ко мне авторы со всеми материалами в гостиницу приехали. Они не приехали, а прямо примчались, буквально через полчаса у меня в номере появились молодые мужчина с женщиной. Толковые граждане, ничего другого я про них сказать не могу. Мы все спорные вопросы прояснили, но пришлось при них запрос написать. То, о чём они мне рассказали, в материалах заявки или напрочь отсутствовало, или об этом вскользь было упомянуто. Очень мы с ними продуктивно посидели, и они пообещали, как запрос придёт, тут же ответ прислать со всеми затребованными мной материалами.
Они на работу уехали, а я порядок решил на столе навести. Принялся так заявки рассматривать, чтобы все стопки выровнялись, затем ту, в которой рассмотренные заявки находились, и которая резко вверх пошла, я к стене переместил, поменяв местами с повторными, но вскоре она так выросла, что прямо давить на всё окружающее начала. Словно небоскрёб посреди обычного городского квартала появился. Ну, я, чтобы меня это не раздражало, и убрал в дипломат лишние из рассмотренных заявок, а затем каждую законченную заявку туда же отправлял.
В воскресение я почти весь день вначале в цехе провёл, показал, что нового во фракционировании мы придумали, а затем с Зинаидой Павловной, она специально для этого в свой выходной на работу пришла, у неё немного посидел, чаю напился, да в гостиницу побрёл.
Шёл я туда неспеша, не вразвалочку конечно, но так нога за ногу. Вроде всего четыре часа, а на улице совсем темно, а в темноте мне всегда хорошо думалось. Вот я и начал соображать с какой заявки сегодня лучше начать. Выбрал ту, в которой речь идёт о новом катализаторе для оксосинтеза, да принялся на ходу вспоминать всё, что по этой теме знал.
За стойкой администратора сидела Виола Петровна. Меня увидела, обрадовалась:
- Ванюша, вечер добрый! Какая у тебя жена симпатичная, такая вся маленькая да ладная. И где вы мужики таких жён отхватываете? – и даже засмеялась, - я её чаем напоила, от еды она отказалась, сказала, что в поезде хорошо поела. Да разве ж можно в поезде поесть хорошо? Там же кормят не пойми, чем. Я помню в Краснодар поехала в гости к брату. Он у меня там живёт, да сдуру решила в вагон-ресторан пойти поесть. На всю жизнь эту еду запомнила, денег содрали полно, а во рту долго оскомина от их еды была. Ой, да что ж это я тебя задерживаю, беги голубок поскорее, она же небось, заждалась совсем.
Я действительно бегом побежал, на ходу себя укоряя. "Надо было сразу из цеха в гостиницу мчаться, а я в ЦЗЛ сколько времени зазря просидел, ну может не совсем зазря, это я уж лишку хватил, но мог и пораньше уйти".
Надя свернулась на кровати в клубочек и спала. Это меня так умилило, что я сел рядом и начал на неё смотреть, но не в упор, слышал, что, если, не отрываясь смотреть в лицо спящему, это его обязательно разбудит.
Чутко она спала, я и смотрел вроде как бы вкось, а она всё равно глаза приоткрыла, на меня посмотрела, опять прикрыла, а уж потом села на кровать, ноги голые вниз спустила и на меня внимательно так посмотрела, как будто не узнала вначале:
- Привет гулёна! Я пришла ещё до обеда, а сейчас уж ужинать, наверное, пора. Где ты меня кормить собираешься? – и посмотрела так вопросительно.
А я уж и сам есть захотел. Всё не хотел, не хотел, а после её слов понял, что зря я на заводе в их столовую не сходил. Кормят там вполне прилично, а цены смешные. Говорят, завод из своей прибыли за обеды рабочим доплачивает. Совсем их бесплатными сделать контролирующие органы не позволяют, а вот так скидку в тридцать процентов для трудового коллектива разрешили. А теперь действительно вопрос возник, где-то нам поужинать придётся. Один я обошёлся бы, не в первой, чаем залился бы до отказа, да бутербродами сверху его прижал, чтобы не плескался, а Надю надобно накормить нормально, она же сюда прямо с поезда явилась, а там действительно особо не поешь. В гостинице ресторан имеется, место в округе популярное, но для нас, для проживающих пару столиков в сторонке поставили, где можно без уличной очереди поесть. Я имею в виду, что туда пришлых со стороны не должны сажать, хотя всякое случается. Бывает придёшь, а там какая-нибудь компания день рождения или ещё какую знаменательную дату отмечает, вот и приходится с собой в номер еду тащить. Хотя он у меня одноместный, коли случится такое, можно будет и здесь нормально посидеть, только что без официантов. А без них так даже и лучше. Тут я совсем воодушевился и сказал:
- Я ведь тоже не обедал сегодня, с утра пару бутербродов с чаем съел, да на заводе меня пару раз чаем безо всего угостили, и все дела. Так что собирайся, пойдём кухню местного ресторана дегустировать.
- Нет, так дело не пойдёт, - представляете, мне эта фифа отвечает, - я в забегаловках свой желудок портить не желаю. Пойдём куда-нибудь в город в нормальный ресторан какой-нибудь. Ты за столько времени всё здесь должен был досконально изучить, решай, куда ты меня поведёшь, чтобы я потом добрым словом Минск вместе с тобой поминала.
Сказала, а при этом посмотрела на меня так, что мне куда-нибудь в укромное местечко сбежать захотелось. Я ведь по ресторанам в Минске не ходок. Один раз меня, правда, здесь, директор института торфа до отвала накормил. Я тогда к ним по вызову в командировку приезжал. Он от кого-то узнал, что я любые блюда с грибами очень люблю, вот и устроил такую кормёжку, что я точно на всю жизнь её запомнил. Сам он бульбаш, в чём с гордостью признался, поэтому на одной стороне стола стояли блюда из картошки. Это для него организовали. Для меня же вся другая половина стола была заставлена грибными лакомствами. Чего там только не было. "Если начну перечислять, - подумал я, - то слюной захлебнусь". Ох, и славно мы там с ним посидели. Пару бутылок зубровки беловежской употребили, но пьяными не были. Выпившими это, конечно, но не пьяными.
За какую-то секунду, всё это пиршество у меня перед глазами пролетело, Надя даже отреагировать на моё молчание не успела, а я уже понял, куда мы с моей милой ужинать пойдём.
- Давай дорогая собирайся, а то мы с тобой с чувствами и желаниями не совладаем да в койку сейчас завалимся, так без ужина и остаться можно. Пойдём, одно заведение я здесь знаю, где всё по мне было. Но оно довольно далёко от гостиницы находится, в самом центре. Туда пешком более получаса топать придётся.
- Погода хорошая, - она мне ответила, - сухо, снега совсем нет, так припорошено слегка и только. В Москве точно такая же стоит. А то, что сейчас на улице прохладно, так это даже хорошо, веселее идти будет, да на вечерний Минск я посмотреть без помех смогу. Это ведь не у нас, в Магадане сейчас уже настоящая зима, с её ветрами с ног сбивающими. Снега пока немного, но он сухой и очень колючий, поэтому, когда тебе его ветер в лицо пригоршнями швыряет, мало не кажется. Идёшь навстречу ветру, согнувшись пополам, так он коварный умудряется снег даже с земли поднять и тебе всё в лицо запулить и ведь, что интересно, в какую бы ты сторону не шёл, ветер тебе в лицо дуть будет.
Вот так начались у нас длительные рассказы про тот суровый край, в котором она оказалась. Сама, то она из Новосибирска родом, там и университет закончила, да вот романтика в её голову забралась и она вместо аспирантуры, куда распределение заслужила, в Магадан попросилась, местных студентов уму-разуму учить. Она считала, что приехала туда на три года, как в документе написано было, с которым она в местный педагогический институт заявилась. Но её это так захватило, что уже более десятка лет она там трудится, в люди выбиться успела, диссертацию на жизненно важную тему для того края защитила, что-то типа "История Колымского края в годы индустриализации страны" с упоминанием роли Колымы в победе в Великой Отечественной войне, и менять эту жизнь теперь ни на что не желает.
Мы шли с ней по улицам Минска и то дурачились, пытаясь опередить друг друга, не переходя при этом на бег. Так вот, к моему удивлению, ей это удалось. Она, ловко семеня своими маленькими ножками, уделала меня, хотя я полагал, что умею быстро ходить. А то шли чинно и степенно, рассматривая красивый, хорошо освещённый лампочками, висящими так высоко, что казалось чуть ли не под облаками, совершенно современный город, построенный почти полностью за последние какие-то пятнадцать лет. Немцы его напрочь в руины превратили, и, казалось бы, он непроходимой преградой на пути Красной армии должен был встать, но нет, наши его с ходу взяли, а застали здесь лишь одни развалины. После войны за его восстановление чуть не в первую очередь взялись и теперь Минск – красавец, всему миру, пусть в основном по фотографиям, конечно, но знаком. Голые, чёрные от полумрака, скапливающегося у самой земли, деревья, стоявшие вдоль бульвара, разбрасывавшие свои корявые ветви во все стороны, нисколько не загораживали величественные и монументальные здания в районе главной площади столицы Белоруссии. Всё это было так торжественно, что какая-то невольная гордость подкатывала к самому горлу, и чтобы она не выплеснулась наружу каким-нибудь вовсе не подходящим для этого времени криком "Ура", мы шли молча, значительно медленнее, чем до того, и вовсе не собираясь делать это, невольно печатали свой шаг.
Но вот впереди появилось такое же помпезное и монументальное здание гостиницы "Минск", где я в самом начале, как только вынужден был начать делать свои набеги в этот город, подолгу жил. Уже потом, по воле судьбы, мне пришлось перебраться в небольшую, тихую и уютную гостиницу "Спутник" и я на ходу рассказал Наде историю, приключившуюся именно в этом самом "Минске".
Завод, на который мы приезжали, не являясь, конечно, флагманом белорусской промышленности, его же невозможно сравнить с МАЗом и другими подобными гигантами, в то же время вносил свой весомый вклад в экономику республики. Не зря в кабинете директора стояло Красное знамя победителя социалистического соревнования, которое только называлось переходящим, а на деле настолько приросло к своему месту, что его оттуда теперь ничем и не выковыряешь. Так вот нас с Тамарой Викторовной в этот "Минск" и селили постоянно. Её в люкс, специально для почётных гостей имеющийся, а меня в прекрасный одноместный номер с видом на Ленинский проспект. Ресторан в гостинице был отличный, посетителей с улицы туда не пускали, поэтому никаких проблем у нас там не было. Но однажды, когда я приладился туда в одиночку приезжать, и этот одноместный номер чуть не за собственный принимал, меня в самый неподходящий день, когда я в гостиницу после полуторасуточных бдений в цехе, от усталости покачиваясь и ни о чём кроме как о знакомой мне кровати не мечтая, заявился и к администратору за ключом подошёл, совсем в другое место принудительно перевели. Мало того, что номер оказался на задворках, на первом этаже с окнами на задний двор, вечно заваленный грудами всего, что уже никому не нужно, но в тоже время выбросить жалко, так он ещё и четырёх местным был. Такой двухкомнатной распашонкой, где в каждой комнате по две кровати стояло, а места общего пользования на всех четверых постояльцев одни в предбаннике располагались.
Оказывается, пока я в цехе вентили крутил, начался то ли партийный республиканский съезд, то ли пленум их ЦК, но всю гостиницу до последнего номера отвели под это мероприятие. Делегаты местного значения там теперь жили. Практически всех, может, конечно, с каким-нибудь малым исключением, постояльцев выселили и, кого по другим гостиницам распихали, а кого и просто на улицу попросили. Меня же и ещё нескольких человек перевели в этот отсек. Туда пройти из центрального вестибюля, по каким-то изломанным коридорам, под висящими над головой трубами, можно было, но лучше и проще оказалось заходить через чёрную дверь с того самого заднего двора. Мне даже специальный ключ от этого чёрного хода выделили и предупредили, что рестораном мы, те самые изгои, коих на выселки от приличных людей отправили, пользоваться теперь не сможем, вход туда лишь по мандатам, которые нам не положены. Правда, извиняющимся голосом, как и всё, что она мне до того говорила, администратор добавила:
- Мероприятие - это рассчитано на одну неделю, так что в понедельник мы вас на вашу кровать вернём.
Я даже, как-то коряво пошутить решился:
- Надеюсь, что постельное бельё вы при этом поменяете?
Она на эту мою глупость лишь подхихикнула и позвала свою помощницу, чтобы та меня проводила. Я был настолько уставшим, что спорить и как-то свои права попытаться отстоять не мог. Плёлся за сопровождавшей меня дамой и думал только, что, какое счастье, мне сегодня в ночь на завод идти не нужно, да и завтра лишь к вечерней смене надо прийти, и снова на полтора суток там зависнуть. Неделя эта быстро пролетит, я её и заметить не успею.
Разбудил меня шум за стеной, соседи явились. Я голову от подушки оторвал, напротив меня мужик, какой-то спал, лицо рукой прикрыл, не видно молодой или не очень. Я на часы посмотрел и даже тихонько вскрикнул, шёпотом только.
- Ого, полдвенадцатого, это сколько же я проспал?
Начал соображать.
"В гостиницу я пришёл ещё двенадцати не было и сейчас столько же. Значит, спал или сутки, или полсуток, или вообще не спал. О других вариантах говорить нечего. Но в комнате темно, а пришёл было светло, значит, правильный ответ двенадцать часов я продрых, даже не слышал, как сосед спать завалился. Здорово я на заводе устал, ведь обычно я очень чутко сплю. Есть хочу, но здесь ни чайника не видно, ничего, а у меня с собой тоже ничего нет, значит надо продолжать спать. Где-нибудь в городе позавтракать придётся, если в ресторан с моим рылом не пустят", - вот такие мысли у меня в голове крутились, пока я к туалету почти общественному тихонько, чтобы соседа не разбудить, пробирался.
Когда обратно тоже тихонько шёл, из соседней комнаты раздался голос, характерно так запинающийся, да при этом так громко, что мой сосед аж на кровати подскочил:
- Мужики, спать ложитесь, я, когда пьян, храплю очень, так что предупреждаю, - последнее слово он так в растяжку проговорил, стихая и стихая к его концу, и тут же раздался храп. Я такого никогда ни до того ни позже не слышал. Это был не храп, это был вопль какого-то дикого зверя, смертельно раненного или в западню попавшего. А возможно и яростный рёв самца, победившего своего главного соперника в бескомпромиссном поединке, в битве за обладание самым для них дорогим в жизни правом - покрыть приглянувшуюся обоим самку. Это было нечто. Мой сосед встал, и как был босиком в одних трусах, решительно направился в соседнюю комнату.
Следующие полчаса мы втроём потратили на то, чтобы как-нибудь привести, если и не в чувство, то хотя бы разбудить этого храпуна. Мы его переворачивали с боку на бок, накрывали одеялом с головой и так держали, боясь лишь одного, как бы не задохнулся и часом не помер, лили даже на него тонкой струйкой воду из алюминиевого чайника с длинным пёстрым вязаным шнуром, по которому каким-то чудом электрический ток в него поступает, и который нашёлся во второй комнате. Воду вначале на голову лили, а когда он на это ноль внимания обратил, начали лить в открытый храпящий рот, тоже безрезультатно. Использовали даже способ из анекдота про истопника, когда тот советует старой бабке, измученной постоянным храпом её деда, раздвинуть тому ноги, когда он на спине лежит:
- У него причиндалы вниз опустятся, задний проход закроют, тяги не будет.
Мужик бесстыдно завалился на кровать голяком, то ли привык так по жизни, то ли трусы просто сползли с него, когда он брюки снимал, а он по пьяни не заметил. Так что мы отчётливо видели, что не достало то, что опустилось до заднего прохода, так что неправдой всё было в этом замечательном анекдоте.
Мы даже свет от лампы настольной ему прямо в глаза направляли и веки приподнимали, он продолжал храпел, как ни в чём не бывало.
Мой сосед, он нервным каким-то оказался, администратору позвонил. Та пришла, постояла, послушала, сказала лишь:
- Сочувствую, но помочь ничем не могу, - и удалилась.
Сосед по 02 позвонил. Милиция примчалась, как будто их машина за углом стояла, а может и действительно там стояла, покой делегатов охраняя, кто ж знает. Сразу два милиционера с резиновыми дубинками и позвякивающими усмирительными браслетами в руках запыхавшись явились, но тоже постояли и вновь, не выявив признаков хулиганствующих действий, как они нам заявили, на свой пост отправились.
Дело завершилось тем, что храпун как храпел, так и продолжал этим заниматься, мой сосед, узрев на тумбочке книгу Ольги Форш "Одеты камнем", небольшого формата, толстенькую очень даже симпатичную книжку, которую я оставил на подобной тумбочке в своём прежнем номере и которую переместили в этот на такое же самое место, выпросил её у меня почитать, заявив, что лучше пойдёт в машину и там поспит, чем мучиться в этом аду. Я, как не странно заснул, а когда проснулся, обнаружил на тумбочке лишь суперобложку от книжки. Ни соседа, ни своей книги я больше не видел.
Утром я побрёл на завод, хотя мне там делать, в общем, было нечего, заглянул к директору, тот проявил понимание и порекомендовал мне прогуляться до находящейся поблизости гостиницы "Спутник", что я и сделал. Там мне объяснили, что свободных номеров в городе нет нигде, но у них припрятана одна бронь. С тех пор я в этой брони, то бишь номере и живу. Стоит моё проживание там институту дешевле, мне там намного удобней, в общем, всё к всеобщему удовлетворению закончилось.
- Книжку только жалко, - произнёс я, если не голосом, то с интонацией Шурика из "Кавказской пленницы", и мы с Надей рассмеялись одновременно.
Гостиница осталась позади, по пути я обратил внимание своей подруги на небольшое здание, стоявшее чуть в стороне от гостиницы "Минск", над которым располагалась надпись "Кветкi".
- Этот цветочный магазин одно из, по-моему, девяти зданий, оказавшихся неповреждёнными в центральной части города после его освобождения во время войны.
В конце концов добрались мы до того запомнившегося мне кафе, нашёлся там для нас столик, и мы вкусно поужинали, на что я почти полностью потратил все свои командировочные. Я даже ухмыльнулся, про себя, правда, не вслух, ведь осталось мне в Минске жить ещё минимум пару недель. А на что мы будем дальше здесь существовать одному Господу известно. Но, как обычно бывает в таких случаях, нехорошие мысли я оставил на потом, а пока наслаждался общением со своей любимой, решившей приехать ко мне в эту Тмутаракань.
Не знаю, сколько времени мы занимались любовными игрищами, знаю лишь одно. Когда я проснулся, то обнаружил себя лежащим в пустой кровати. Надя спала на полу на всей зимней одежде, которая была в номере, накрытой своей длинной меховой шубейкой. Я посмотрел на часы. Шесть утра! Как будто привязано это время ко мне, где бы я ни был, когда бы это не происходило и во сколько бы я не лёг, я всегда просыпался в шесть, а дальше можно не стараться, заснуть я всё равно уже не мог.
Вот и в тот раз пришлось мне встать, сесть к столу, пододвинуть к себе ту стопку с заявками, которая повыше была, и начать работать.
Продолжение следует