Должен признаться, мы все ощущали усталость. Бессилие и бездействие выматывают ничуть не меньше самой напряжённой деятельности. Я, как никогда. понимал сейчас Холмса, делавшегося, бывало, несносным в такие часы и дни вынужденного ожидания. Хуже всего приходилось Вернеру, взвалившему на себя ещё и обязанности тюремщика, врача и опекуна юного Ленца.Стараясь избежать болезненных проявлений абстиненции, он вынужден был регулярно вводить юному наркоману его опиат во всё понижающейся дозе – это был единственный выход для молодого хрупкого организма, но и самый долгий и утомительный. Полный отказ от наркотика, конечно, вызывает тяжёлую ломку, но, стоит перетерпеть, и всё возвращается практически к норме – я наблюдал подобное у Холмса дважды. При режиме же малых доз, пациент чувствует себя больным и мучается, хоть и не ужасно, но очень долго – разумеется, это не прибавляет ему милоты и приятности в общении. Мальчишка держал себя настоящим волчонком – разговаривал только раздражённо, а то и вовсе лежал, отвернувшись к стенке день напролёт, и за ним нужен был глаз да глаз. Вернер проявлял с ним фантастическое терпение, но это давалось ему очень непросто.
Я успел немного привыкнуть к тому, что Холмс снова рядом со мной, да и он с каждым днём всё больше становился собой – манеры, речь, даже вкусовые пристрастия проступали в нём, как проступает чернильный текст, накрытый клякспапиром, на его поверхности. Но он по-прежнему не мог вспомнить ни знакомств, ни событий, кроме последних пяти лет. Остальные навыки: знания, представления, даже взгляды – почти не претерпели изменений, но всё, что касается упомянутого, словно кто-то собрал и сложил в наглухо запертый сейф. Впрочем, почему «кто-то»? Мы оба прекрасно понимали, что этот «кто-то» на настоящий момент носит имя Чезаре Мармората и действует по наущению другого человека – профессора, бывшего ассистента Крамоля, некогда знакомого мне, как прыщавый адьютантик, волею властного отца заброшенный в действующую армию, игрушка для похотливых штабных затерянного в долине Шантадирага английского полка. Мистер Салли. Селби Сатарина. Себил Себастьян Эмилио Сатарина-Дойл – младший( уже не младший). Граф Сатарина-Дойл.
Я рассказал Холмсу всё, что знал об этой истории, а потом просто говорил обо всём, что мог вспомнить – без плана и порядка, втайне надеясь на отклик, который вдруг чудесным образом вернёт всё на место. Но этого не происходило.Холмс напряжённо слушал, задавал вопросы, но ни разу в глубине его глаз не мелькнуло и тени узнавания. Он только морщился в ответ моему пытливому взгляду и качал головой:
-Я этого не помню.
Вскоре после нашей поездки в Инвернесс Вернер снова отправился навестить родителей и, по возможности, убедить их пока что не возвращаться. «Во-первых, они уже в преклонных летах, чтобы подвергать их возможной опасности, - хмурясь, проговорил он, объясняя нам необходимость своей поездки. – А во-вторых, лишние посвящённые – лишний риск.Шерлок не чужой им человек, а значит, держать себя в руках и сохранять невозмутимость им будет особенно трудно. Лучше пока оставить всё, как есть. А люди, к которым они отправились, им всегда рады. Да и мне. Так что нет особенных затруднений им пока пожить там – до развязки.
-А когда последует развязка? – спросил присутствовавший при разговоре Холмс, но спросил так, словно обращался не к Вернеру, а в пространство. Тем не менее, Вернер ответил:
- Сами знаете, мы ждём отмашки Майкрофта. Нужно дать ему время хотя бы покрыть расстояние от Лондона и ещё пару дней на организацию.
- Организацию чего? – спросил теперь уже я.
- Ну. Он же объяснил: лоцмана. Я вернусь завтра в первой половине дня. Увы, на время моего отсутствия заботы о Карле Ленце ложатся на ваши плечи, доктор Уотсон. Будьте с ним осторожны – не обольщайтесь тем. что перед вами увечный ребёнок. Это неглупый и хитрый ребёнок, так что будьте бдительны – полагаю, после того камня голова у вас всё ещё болит. Не забывайте о нём.
- Я тоже присмотрю за мальчиком, - вызвалась Рона. – Мне кажется, со мной он как-то охотнее идёт на контакт – может быть, потому что мы ближе по возрасту, а может быть. Видит у нас что-то общее. У меня ведь тоже проблемы с позвоночником, и мама умерла. Во всяком случае, он не замыкается, когда я пытаюсь говорить с ним, а начинает спорить. Это интересно.
- И о чём же вы с ним спорите? – заинтересовался я.
Рона пожала плечами:
- О многом. Он начитан, развит, дружит с логикой. Потом, он понимает своё положение и свою зависимость. Хочет избавиться от неё, не то бы то и дело пытался удрать. Но мы ему – не друзья, даже не близко. Я бы сказала, он нас использует для избавления от наркотической зависимости, пользуется положением. Некоторая благодарность за это удерживает его от попыток навредить нам немедленно.
- Словом, милый мальчик! – рассмеялся я.
Рона чуть порозовела от гнева:
- Обычный мальчик. Ты бы, Джон, на его месте вёл себя так же. Я – уж точно. Его положение, сам понимаешь, радости у него вызывать не может. Да и не должно. К тому же, он чувствует ваше отношение.
- Ну, всё правильно, - кивнув, заключил Вернер. – Вот и не оставляйте дверь лишний раз открытой.Следующая инъекция через четыре часа у него, если удастся задержать её хоть на полчаса, прекрасно. Разведение вы знаете.
И, оставив нам эти наставления, он оседлал свою лошадь и уехал.
Вечером того же дня Рона вернулась из бакалейной лавки, где делала кое-какие покупки, с новостью:
- Тело пасечника только что доставили в церковь – я видела полицейский фургон и как его выносили. Завтра, наверное, будут похороны.
- А Готье? – спросил я.
- Нет. Только пасечник. Егеря говорили об этом, покупая в лавке табак. Похоже, тело Готье забрал кто-то другой. Ещё говорили о том, что маленький горбун куда-то пропал. Они считают, что его увёз отец.
- Тише! – я поднял палец к губам. – Не надо ,чтобы он слышал.
- А я жалею, что он не слышал, - сказала Рона, разбирая свою продуктовую корзинку и выкладывая на стол чай, сахар и копчёную грудинку в тонкой розовой бумаге. – Выражения, в которых они говорили о нём, живо отвратили бы его от той компании. Было похоже, что речь идёт о дрессированной крысе, забавной, но отталкивающе безобразной. И ещё при этом упоминали покойника Ози. Из их слов понятно и что они прекрасно знали, чем он занимался, и что его боялись.
- Боялись? – переспросил я. – Егеря?
- О, да! И уж если его боялись взрослые вооружённые парни, думаете, Карл - мальчик, с которым он мог вытворять всё, что ему заблагорассудится, потому что отец вечно пьян , да и не пользуется его доверием - мог остаться неповреждённым?
- Постой! Так ты полагаешь, эта скотина… — начал я и задохнулся, не договорив, от одного предположения о том, какие методы воздействия на ребёнка мог применять Рогатый Праведник, если даже взрослый человек в его руках ломался, становясь послушной марионеткой, чуть ли ни повреждаясь в уме.Да и как я мог говорить об этом с молодой девушкой? Хотя.сказать по правде, Рона казалась такой взрослой и такой всё понимающей, что я то и дело забывал о её возрасте — мне казалось , что я говорю с ровней себе, с кем-то вроде, моей покойной милой Мэри, которая тоже, надо сказать, отличалась практичностью и рассудительностью.
- Всё,что угодно, — серьёзно сказала Рона. — Тот человек. которого ты видел в клетке, и которого по сути этот неофит — профессор интеллектуально обокрал, думаешь, попал в эту самую клетку, отрастил волосы и ногти и покрылся грязью без такого же вмешательства? Если этот злобный и похотливый насильник...
- Он был не просто злобным и похотливым насильником, — вдруг глухим голосом проговорил Холмс. — Он был исчадием ада, который находил высшее удовольствие в том, чтобы мучить людей. Если бы вы его не убили, я бы до сих пор боялся его, а этот ребёнок тесно общался с ним, служил ему...
Я обернулся и посмотрел на него, встревоженный необычно глухим голосом и мрачной интонацией.Лицо у Холмса показалось мне странно отрешённым и совершенно лишённым красок.
- Вы ещё что-то вспомнили о нём? — быстро спросил я.
- Да, — ещё глуше ответил он и встал. — Простите. Я вас покину ненадолго — мне нужно побыть одному.
- А вам не сделается плохо?- обеспокоенно спросил я. — Те приступы…
Несколько мгновений мне казалось, что он готов ответить резкостью, но через мгновение , похоже, он справился с собой и даже через силу улыбнулся мне.
- Нет-нет. не нужно беспокоиться. Я не собираюсь сейчас и дальше насиловать свою искалеченную память — мне нужно просто обдумать всё то,что я знаю, и соотнести с тем, что я вспомнил. А для этого тишина и уединение были бы лучше всего. Не тревожьте меня какое-то время, хорошо?
Я вспомнил, что он и прежде замыкался в себе, забираясь в импровизированное кресло из диванных подушек и окружая себя клубами табачного дыма, когда хотел что-то обдумать. Возрождение такой привычки показалось мне благоприятным признаком, тем более, что спустя буквально несколько секунд его бледность смягчилась и перестала быть пугающей.