Вспоминая детство, я возвращаюсь и к этой истории… Мне шёл шестой год. Жил я в соответствии со своим возрастом, присущими ему заботами и занятиями. Жил с родителями – и папа был у меня, и мама была. Всё, вроде, хорошо складывалось. Но вдруг свалилось, как снег на голову, страшное какое-то слово «развод».
Где они его отыскали? Нарушился порядок в доме, шумно стало, ссоры начали хозяйничать. Взяла меня мама за руку, повела прочь от дома. Слёзы на лице.
Отправились мы совсем на другую сторону посёлка, в Лягушью. Там ещё родственница наша жила, тётка Анфиса. Зашли к ней. Посидели. Поразговаривали. Она всё о каком-то дяденьке речь вела, который один со своей старухой-матерью живёт, все куда-то сходить порывались. А мне никуда не хотелось, здесь в гостях нравилось. Стены в избе у тётки Анфисы оббиты досками и покрашены, в комнатах прохладно.
Ночь переночевали, другую… Но, кажется, твёрдо задумали нас с мамой куда-то пристроить. И пошли с утра в незнакомый дом. Хозяин его мне сразу не понравился. Губастый такой! Зачем он нам? У нас свой отец есть. И бабушка этого губошлёпа слова не сказала, молчала всё в своём уголке. Ну и не надо, есть у нас и бабушка. Моя мама сидит, то помолчит, то поразговаривает, но не так, как всегда. Как с папой разговаривала. Чужой дядька, совсем чужой. Тяну я её за руку:
- Пошли домой, домой пошли…
Так и вытянул на улицу, она опять заплакала.
- Куда мы с тобой, Толенька?
А сама всё же, чувствую, рада, что я её от этого губарика вызволил. Помыкались мы ещё пару дней в людях. И вот утром мама наказывает мне:
- Сходи домой, на папку нашего посмотри. Как он там? Живой ли?
Я и пошёл. Страшновато немного было, идти-то ведь далеко. Да и отца побаиваться стал я за этот развод. Вот придумали, иду рассуждаю:
- Дом у нас большой, места всем хватает. Взяли бы, да разошлись по разным углам. Я сам бы их за руки развёл. Вот это был бы развод. Вот это понятно всем, и мне – тоже. А как надоело в одиночку сидеть, опять бы вместе собрались в комнате, в самой большой и светлой. И повеселели бы все.
Шёл я, шёл и не заметил, как у дома оказался. Дверь во двор приоткрыта была. Я в эту щель пробрался – и вперёд… Только в сени решился зайти, как из дома отец выходит. Живой. Зря мама волновалась. Что ему сделалось? Живой-то, живой, да глаза не те. Пьяный папка?... Обрадовался мне, руки раскинул. Ко мне бросился. А я тоже к нему хотел кинуться, да про развод вспомнил, про то, что мы не с ним.
Что это я? Там мамка одна, а я с ним обниматься буду? Развернулся я – и дёру, а по щекам слёзы текут. Слышу, отец за мной бежит.
- Толя, Толя, - зовёт. А я ногами всё быстрее, быстрее перебираю. Никогда ещё так не бегал, даже с ребятишками наперегонки. Бегу и плачу. Ну их с этим разводом. Остановился дух перевести, оглянулся: нет отца. Один я стою. Стою на половине пути: в одну сторону пойдёшь, к маме придёшь, в другую – к папке вернёшься. Меня-то больше в мамину сторону тянет, но и папу жалко. Что убежал-то? Зачем? Что бы он тебе сделал? Он ведь мой отец? Я – его сын. Ну и что, что развод? Мало ли чего они себе напридумывали? Приду сейчас к маме и скажу ей:
- Нет у него никакого развода, один он… дома нас ждёт.
Постоял, дальше пошёл к маме. Вот и вернулся. Ей тоже в доме не сидится, встречать меня вышла. Заплакал я от обиды ещё сильнее. Она меня уговаривать да успокаивать принялась. Это она умеет. Стало мне хорошо, на душе спокойно. Знаю же, что всё равно кончится этот проклятый развод. Заснул я. Немного и поспал, мама будит меня:
- Вставай, Толик-соколик, папка за нами пришёл. Никто ему кроме нас не нужен. За нами он, слышишь…
И точно. Рядом папка стоит, улыбается. А глаза-то у него нормальные. Синие. Это мне почудилось днём-то. Они у него тоже в слезах, видно, были, как он меня увидел. Вот и показались не такими, как обычно.
Отправились домой мы втроём. И про развод забыли. Не захватили с собой, а может, по дороге потеряли. Не нужен он нам, и без него хорошо. Правда?
А меня папка всю дорогу нёс на плечах. Да ещё и маму под руку держал, чтоб не упала или чтоб какой-нибудь развод нам опять не встретился.