Генеральный директор строительного треста, достаточно крупного по местечковым меркам, отмечал свой юбилей. Шесть десятков годков отмерил мужик на крутых изгибах личного бытия. Чего только не пережил, сколько всего испытал…
На заслуженный отдых не собирался, потому что крепок не по годам был, несмотря на то непомерное количество водки, которое жизнь и служба поневоле заставили юбиляра влить в себя. Статью обладал олимпийской и всё ещё возбуждал разные, вплоть до неприличных, фантазии подчинённых дам. Мужики же, сильные, крепкие строители, его просто безмерно уважали, ценили и любили в хорошем смысле этого ёмкого слова. Было им за что так относиться к Пал Палычу Павлову.
Из ничего, из лона жёсткой крестьянской сермяги, нищеты и необустроенности бытия начал он путь в свою Большую жизнь. Как тот барон Мюнхгаузен, с места рабочего паренька вытащил Палыч сам себя из болота вековечно нужды и беспросветности. Втащил в кресло генерального. При том, что по слову великого Высоцкого, всю жизнь свою этот мужик «Спины не гнул, прямым ходил и в ус не дул, и жил как жил, и голове своей руками помогал». Из – за чего врагов нажил немало, но и друзьями сильными обзавёлся. Так что было ему чего вспомнить, имелись поводы гордиться собой.
Шестьдесят лет случается раз в жизни. Не каждому ещё дано дожить до такого возраста, а потому пригласил Пал Палыч на своё торжество не только близкий круг давних соратников, но и многих прочих, масштабом куда как поменьше.
Застолье раскинулось широко, в старых, партийно - номенклатурных традициях. Старой закалки человек, консерватор до мозга костей, юбиляр чтил усвоенные с юности каноны чинопочитания.
Тосты шли своим чередом. Произносились ёмко, душевно и в основном по делу. Достойные слова лились, настоящие, мужские. Пал Палыч уже принял бутылочку на грудь, а потому по – стариковски растрогался. Без того, без лишнего словотворчества знал он, что ценит его коллектив безмерно, а кому всё же лишний раз неприятно будет услышать доброе, справедливо сказанное слово о себе ? Дошла наконец поздравительная очередь до начальника отдела маркетинга. Для чего этот отдел был создан, чем занимался на предприятии – для всех это было загадкой, завёрнутой в тайну. Главный маркетолог представлял собой хлыща обыкновенного, бесхребетного, с неизменно глупой, глумливо – блудливой улыбкой на лице. Мальчик – мажор, устроенный в трест по просьбе старого друга Палыча. В гримасе его неприятной рожи легко читалось только одно, извечно - холуйское «чего изволите» ?
Велеречивым, напыщенным был слог речи молодого человека. Выспренним каким – то, подобострастным. Искусственность слов и фраз отдавала ничем неприкрытой, откровенно неприличной лестью, коленопреклонением даже.
Как он только не расписывал дела, заслуги, достижения, личные качества Пал Палыча. Мол, не рождала земля родная ещё таких руководителей, да и впредь не будет подобных в мире дольнем. Рассказывал о том, как счастлив работать под руководством такого человека, настоящей глыбы во всех смыслах слова.
Наконец был завершён тост, виртуозно выстроенный по форме, но весьма фальшивый содержательно. Фальшь прочувствовали все присутствующие. Да и имениннику было очень неловко от того, что в лакейском подобострастии нагородил, наплёл этот «виртуоз» маркетинга и низкопоклонного угодничества.
Пал Палыч сдержанно прокашлялся, встал и очень сдержанно, с непередаваемо красивым внутренним достоинством поблагодарил тостующего:
- Спасибо тебе, Вадик. Хорошие слова сказал. Только уж позволь тебе как алаверды один анекдот рассказать.
- Да Вы ещё спрашиваете Павел Павлович, да за честь почту послушать !
- Ну так вот. Внимай. Лежит олигарх на пляже. Всё у него хорошо, гарем выездной вокруг резвится. Вдруг подобралась к нему какая – то кошка безродная. Начала мурлыкать, тереться, урчать. Мироед тот кошек любил и против ласки зверюги не возражал. Так мурка давай его всего облизывать. Сначала пятки, потом выше, потом вообще под трусы забралась и начала об самое сокровенное языком тереться и присасывать. Хоть и приятно то было эксплуататору, а всё равно как – то не по себе ему вдруг стало. Вот и не выдержал буржуй, привстал, отодвинул зверюгу, погрозил ей пальцем и назидательно так сказал:
- Всё хорошо, киса, но вот там так страстно облизывать… Это уже лишнее.
Завершив рассказ, Пал Палыч тут же одним махом опрокинул внутрь себя очередную рюмку. Улыбнулся, закусил, бросил взгляд с хитринкой на тостующего и спокойно присел на своё место. Повисшая на несколько мгновений гробовая тишина разверзлась искренним, настоящим, от души, хохотом всех присутствующих, до которых дошли смыслы высказанного их генеральным директором. Не над анекдотом на грани пошлости смеялись, нет. Над тем хохотали, как удачно и к месту было это преподнесено.
Натужно засмеялся и Вадик. Хотя был ошеломлён услышанным. Медленно, но верно до него стала доходить вся неприглядность случившегося. Не сразу, постепенно подступало к незадачливому автору тоста понимание своего места в этом публичном позоре акта остракизма. Только что свершившегося над ним при всём честном народе. Как он мечтал в тот момент отмотать время на десять минут назад…
Смех коллег был сродни приговору. Покраснел, обмяк, мажорный мальчик, медленно стёк на стул всеми выпуклостями своего дородного, вальяжного тела. Внезапно задрожавшей рукой налил себе рюмку водки и, ни с кем не чокаясь, ничего никому не говоря, опрокинул в себя бодрящее зелье. Почти сразу же добавил ещё одну порцайку. Хорошо подумав и прикинув что к чему следовало, решил молодой человек не задерживаться более на праздновании юбилея. Ушёл как – то тихо, незаметно, по – английски.
Он получил своё. Прямо, грубо, без изяществ…. Сильный, мужской, насыщенный глубоким смыслом ответ прилетел ему в самые недра подгнившего уже естества. Высказанный к тому же слогом Эзопа, отправил тот анекдот Вадика в психологический нокаут. Ёмко прозвучал, понятно, буравяще самолюбие пресмыкающейся подлизы. По делу.
Неимоверно высокий авторитет Палыча после того юбилейного мероприятия вырос ещё больше. Почти все присутствовавшие хорошо усвоили урок, преподанный руководителем…