ЙОНАТАН
Орот[1], где я теперь жила с Женей и Сашенькой,, был гораздо чище Гиват Ольги. И гораздо меньше. Именно потому здесь поселились довольно богатые арабы. В самом центре, рядом с огромной площадью, раньше располагался Гейхал а-Тарбут — концертный зал. Теперь он был превращён в большую мечеть. И, как насмешка, большая скульптура скрипки по-прежнему находилась рядом.
В центре района было много магазинчиков, когда-то принадлежащих кавказским евреям. Теперь все они были изгнаны, а их магазины отобраны «хозяевами жизни». Но продукты, вещи, утварь и прочее всё равно нужны, и потому жители района ходили сюда за покупками.
Пошла и я. Уже смеркалось, когда я собиралась выйти из магазина. Послышались выстрелы. Один, другой, третий. Покупатели остановились, тревожно выглядывая в окна. Остановилась и я. Все знали, что означают эти выстрелы. Это арабы вершили свой суд по жестоким законам шариата. Причём не жалели ни евреев, ни своих, ни белых, ни чёрных.
Я немного подождала, ещё раз проверила, достаточно ли закрыты мои волосы и тело и, преодолев страх, решилась выйти из магазина. Снаружи было пусто. Облегчённо вздохнув, я почти бегом добралась до угла и повернула на нашу улицу, рассчитывая, что за пять минут дойду до дома. Фонари на столбах ещё не горели, и поэтому я не сразу поняла, что за странная куча, на которую я наткнулась.
В этот момент включились фонари, и я поняла, что это мёртвая женщина, а рядом с ней ребёнок. От головы женщины прямо мне под ноги растекалась лужа крови. Одной ногой я наступила в неё. От ужаса я отпрыгнула в сторону и вскрикнула. И тут ребёнок зашевелился. Это был мальчик лет двух - двух с половиной. Я присела на корточки. Спросила на иврите:
— Эйх корИм лехА? — Как зовут тебя?
В ответ лишь тихий скулёж.
— АтА мэвИн отИ? — Ты понимаешь меня?
Тот же эффект. Я взяла малыша за ручку и встала.
— Не знаю, понимаешь ли ты меня, но тебе нельзя тут оставаться. Пойдём ко мне домой? — Я легонько потянула его в сторону дома. Малыш вырвал ручку и упал на мать.
Что же делать? Нельзя, чтобы он кричал. Это опасно и для него и для меня.
Преодолевая животный страх мёртвого тела, я подобрала окровавленный платок и накрыла лицо женщины. Оправила на ней платье, бесстыдно задравшееся. Не задумываясь о том, понимает ли меня мальчик, сказала:
— Пошли со мной. Твоя мама уже не здесь, она улетела на небо.
Подняла малыша на руки, и он перестал скулить, лишь всхлипывал мне в плечо. Насколько это возможно быстро, опасаясь лишь споткнуться и уронить малыша, которого несла одной рукой, вторая была занята сумкой с продуктами, пошла домой.
Вот и дом. Хорошо хоть лифт работает. Поднялась на четвёртый этаж. Хотела опустить малыша на пол, чтобы открыть дверь, но он вцепился в меня как обезьянка в свою маму. Бросила сумку и позвонила. Дверь открыла Сашенька и вытаращила на меня глаза.
— Па-ап, — позвала она, — иди сюда, посмотри кто пришёл.
— Доча, возьми сумку, занеси в дом, пожалуйста.
Из ванной, вытирая руки полотенцем, вышел Женя.
— Ох ты ж, ёшкин кот! Это кто это тут у нас? И почему в крови? — Он протянул к ребёнку руки, — Пойдёшь ко мне?
Мальчик вздрогнул и сильнее прижался ко мне.
— Женечка, не торопи события. Мальчик в шоке, у него маму убили. — И я рассказала, как нашла малыша.
— А почему ты в полицию его не отнесла?
— Ты что, хочешь, чтобы меня в чём-нибудь обвинили? Не дай Бог, в убийстве его матери.
— Ты права и не права. И что же нам теперь делать? К тому же, возможно, он арабчонок.
— Арабчонок, не арабчонок — человек. К тому же беспомощный.
— Папуля. — Сашенька молитвенно сложила руки, — Малыш будет наш. Ты большой и взрослый, ты сможешь нас всех защитить. Ты не бойся, он маленький, он не кушает много. Я буду с ним всем-всем делиться. Тебе только надо снова собрать мой старый детский манежик и поставить его в мою комнату.
— Да уж, дочка у нас умница-разумница. А что мы соседям скажем? Откуда ребёнок? Они быстро на нас настучат.
Я вмешалась:
— Придумаем что-нибудь. Как бы там ни было, не предлагаешь же ты выкинуть его как котёнка на улицу.
Женя глубоко задумался.
— Лады, девочки. Есть у меня одна мысль. Я попробую.
Он обратился к мальчику:
— Что же ты молчишь, мон шер[2]? Скажи хоть как тебя зовут.
Ребёнок оторвался от моего плеча и смотрел на Женю. Но молчал.
— Да-а, — протянул муж, — вот уж послал нам Бог.
— А я знаю, а я знаю, — вскричала Сашенька, — Помнишь, папуля, ты рассказывал мне, как евреи спасали пассажиров самолёта в каком-то арабском городе. Там был один герой. Он был командир и он погиб. Его звали Йонатан[3]. Я ещё сказала, что это, наверное, от слова йона — голубь, а ты сказал, что это неправильно. Его имя обозначает Дар Божий. А ты только что так и сказал.
Муж посмотрел на меня улыбающимися глазами:
— А что наша мама на это предложение скажет?
Я улыбнулась своим любимым в ответ:
— А что, мне нравится. Йонатан, Йонечка, — я поцеловала мальчика в щёчку, и он не отвернулся. — Теперь ты у нас Йонечка, Йоник.
Через день Женя принёс документы на Йонатана Малика, родившегося 23 апреля 2034 года (день, когда я нашла его, только двумя годами ранее). У мужа в каком-то отделе полиции был знакомый, который оформил документы на усыновление якобы подброшенного ребёнка. Теперь у нас, а главное у меня, которая так мечтала о детях, были дочка и сын. Любимые дочка и сын. Вот уж действительно, Бог дал!
Йоник с самого начала определил меня, как свою крепость, свою защиту. К Жене он тоже быстро привык, шёл к нему на руки, давал себя целовать, купать, укладывать спать, что мы с мужем делали по очереди. И всё же, я это чувствовала сердцем, он меня признавал мамой, а Женя был для него, наверное, мужчиной, которому можно доверять, но не папой. Впрочем, может быть я и ошибалась. Но самой большой любовью, взаимной, надо сказать, стала для него двенадцатилетняя Сашенька. Только с ней он так заразительно и заливисто смеялся, только её первый обнимал и целовал. Любимой их игрой стала игра «поехали». Йоник садился на сгиб стопы дочкиной ножки и она, держа его за ручки, подбрасывала на ноге и напевала:
«Поехали, поехали
В город за орехами.
По кочкам, по кочкам,
По ровненьким дорожкам.
В ямку БУХ!
Раздавили сорок мух!»
При этом Сашенька аккуратно сваливала его с ноги на пол. А Йоник хохотал, поднимался с пола и снова взбирался на сгиб её ноги.
Всё было замечательно. Но нас с Женей сильно тревожили две вещи. Йонику явно было больше двух лет, но он до сих пор «разговаривал» только мимикой и жестами. Мотал головкой в стороны — «нет», ударял себя ручкой по груди — «дай мне», махал беспорядочно руками — «я боюсь». Именно так он делал, к тому же с громким визгом, когда я впервые попыталась выйти с ним из квартиры и пойти на воздух погулять. То же самое повторилось и с Женей, и даже с Сашенькой. Она ласково уговаривала его пойти погулять. Взяла на руки, что-то шептала на ушко, но только подошла к двери, как малыш завизжал, рванулся, и Сашенька чуть его не уронила.
Я понимала его ужас перед улицей. Но как с ним справится? Ведь нельзя вечно просидеть в доме. Своими проблемами я поделилась с ближайшей моей подружкой Ринат.
— У меня есть знакомый доктор. Он работал психологом. Я спрошу у него. Он что-то посоветует.
На следующий день Ринат сказала, что её знакомый врач посоветовал брать малыша на руки, подносить к окну и рассказывать всё, что там происходит, даже если он отворачивается. А когда Йони привыкнет, раскрывать окно, чтобы он слышал звуки улицы.
Насчёт молчания Йонатана врач сказал, что у ребёнка было потрясение, шок, и поэтому надо ждать, пока речь сама возвратится. Кроме того, возможно, что он никогда у себя в доме его биологических родителей не слышал ни русского, ни иврита. А ещё он предположил, что ускорить появление речи может что-то, что вновь вызовет у ребёнка потрясение.
Короче, вам надо набраться терпения, и ждать, ждать, ждать.
ПОЖАР
Потекли дни: работа, дом, дети. Мы выполняли все предписания Ринаткиного врача, и уже довольно спокойно открывали окно, и Йоник крутил головкой у меня на руках, рассматривая и прислушиваясь к тому, что происходит на улице. Но по-прежнему молчал.
Тем временем жизнь в арабском пузыре начала меняться.
Стала сокращаться рождаемость арабов. Женя объяснил мне, что многомиллиардные вливания европейских и американских спонсоров прекратились, и арабы среднего класса стали стремительно беднеть. Теперь у многих из них не было возможности содержать нескольких жён и множество детей.
ООН была распущена, потому что арабский пузырь и беженцы стали расползаться по Европе со скоростью раковых метастазов. Особенно пострадала Германия, куда в своё время Ангела Меркель пустила мусульманских беженцев. В одном из своих выступлений она однозначно заявила, что «ислам, несомненно, является частью Германии».
В 2015-м году в Европу прибыло 1,8 млн. беженцев, большинство из которых являлись мусульманами. Появлении в Европе сторонников вооруженного джихада, готовых к проведению самых жестоких террористических актов, изменило расклад политических сил в этих странах.
Ещё тогда европейские специалисты по вопросам миграции предупреждали, что при сохранении темпов прироста населения Франция, к примеру, через 35 лет станет исламской республикой. Это случилось гораздо раньше. То же самое произошло в Великобритании, Голландии, Бельгии, и, наконец, в Израиле.
Теперь, когда внешняя финансовая поддержка исчезла, «хозяева жизни» воевали друг с другом и даже внутри семьи.
Больше всего от этого страдали девушки, не имеющие никаких прав внутри семьи и нередко воспринимаемые своими родными в качестве бесправного «имущества». Всё чаще и чаще отцы и братья убивали своих дочерей и сестёр за «недостойное поведение» с мужчинами из других кланов, стреляя в голову или перерезая горло. И это была ещё лёгкая смерть. Гораздо более мучительная смерть ожидала их, если любовную пару забрасывали камнями, врыв по пояс в землю и накрыв голову мешком. И хорошо, если первый же камень попадал в висок. Но эти средневековые мракобесы имели законы, запрещающие использовать камни более определённого размера, чтобы смерть наступала не сразу.
Затем такие убийства перерастали в кровавые вендетты. стреляли с мотоциклов, проезжающих машин, из-за углов… Часто в эти разборки попадали посторонние, ни в чём не виновные люди.
То тут, то там поджигали магазины соперников, или их дома. Или мафиозные группы громили их.
Сашеньке уже минуло 13 лет. Она изменилась внешне, у неё появилась грудь, формы округлились, личико стало более женственным. Теперь мы тем более боялись выпускать её на улицу одну. Ведь мусульмане считали вполне легитимным «захват добычи», которой являлись молодые девушки и даже девочки, а иногда и мальчики.
Мы с Женей уезжали на работу, оставляя детей одних. По соседству жила семья стариков, которых мы просили приглядывать за ними. Да и сами постоянно звонили Сашеньке, интересуясь, как у них дела.
Саша нигде не училась. Поэтому мы с мужем занимались с ней, давая домашнее образование. Я учила её математике, физике, а Женя давал ей запрещённые предметы: историю, в том числе историю Израиля, Тору, литературу, в основном, конечно, русскую.
Как это ни странно, Йоник всегда играл рядом, но часто бросал игру и слушал эти уроки. Может он их воспринимал как сказки?
Вот и сегодня, мы уехали на работу. Я раз пять звонила Саше. Всё было хорошо. Уже перед самым возвращением домой позвонила ещё раз. Ответа не было. Я снова и снова набирала её номер, но в телефоне были длинные гудки и никакого ответа. У меня тряслись руки, холодела спина, в животе скручивался тугой комок страха.
Женя гнал нашу Юнечку на пределе её возможностей. Десятки раз мы уворачивались от аварийной ситуации, рискуя разбиться сами и ставя в трудную ситуацию другие машины. Даже арабы нам сигналили.
Из окон квартиры под нами валил дым, а рядом с подъездом на улице стояли перепуганные жильцы. Сашеньки и Йоника среди них не было. Я и Женя побежали во двор, выкрикивая имена детей. Но они не отзывались.
Женя достал из багажника одеяло, закутался в него и попросил облить его водой из бутылки, которая была в руках одного из соседей. Нагнулся, вбежал в задымленный подъезд и исчез. Я рыдала, вся моя семья могла погибнуть.
Время сгустилось и застыло. Ни Жени, ни детей. Вдруг на третьем этаже зазвенели стёкла, оттуда вывалился дымящийся, оплавленный матрас и тяжело шлёпнулся на землю. На секунду, следом за ним выглянула Женина голова в одеяле:
— Детей здесь нет, — крикнул он мне и снова исчез.
Через пару минут, согнувшись в три погибели и натужно кашляя, он выскочил из подъезда.
— Я там слышал что-то, где-то внизу. Кажется в миклате[4]. Но не хватило дыхания. Сейчас я схожу туда.
Сосед снова облил Женю, и он вбежал в подъезд.
Сколько прошло времени я не знаю, но они вышли из подъезда втроём. Закутанных в одеяло дочку с братиком на руках, Женя прижимал к себе.
Он упал на колени в траву и кашлял не переставая. Я кинулась обнимать детей, не сдерживая слёз счастья. Сашенька рыдала:
— Я так перепугалась. Мы были дома и ждали вас. Вдруг запахло гарью. Из-под входной двери в квартиру валил дым. Я приоткрыла дверь и сразу же захлопнула её — в подъезде было столько дыма, что даже ступенек не было видно. Я решила, что это арабы кого-то подожгли. Схватила Йоника и металась с ним по квартире, которая постепенно становилась всё более задымленной. Что было делать? Не прыгать же с малышом из окна четвёртого этажа. Я решила прорваться на улицу по лестнице. Намочила какое-то своё платье и обмотала голову, Йонику тоже замотала голову и тельце какой-то тряпкой. Открыла дверь и нащупывая ступеньки ногами, боясь упасть, стала спускаться. И знаете, Йонечка будто понимал, что я спасаю его. Он не кричал, как обычно, когда пытаешься вынести его из квартиры.
В дыму и в панике, я сбилась в счёте этажей. Увидела внизу свет и решила, что там выход. Но я ошиблась, это был миклат. А в нём был свет из окна с бронированной крышкой, которая на наше счастье тоже была открыта. Мы бросились к нему. Я надеялась, что хотя бы Йонечку выпущу через это окно на улицу, а потом попробую и сама вылезти. Но окно оказалось забрано решёткой. Я трясла её, пыталась выломать, но у меня ничего не вышло. Вернуться в подъезд было невозможно. Там дышать было абсолютно нечем. Я плакала от злости и от страха, а Йоник гладил меня по лицу и тоже плакал.
И тут появился папа. Он завернул нас в своё одеяло и мы вернулись в подъезд, а затем подхватил меня с Йоником на руки и вытащил из подъезда на улицу.
Йони высвободился из моих объятий, показал пальчиком на Женю и вдруг явственно и чётко проговорил:
— Папа. Элоhим!
Я опешила. Ребёнок заговорил! И сказал, что его папа — Бог!
ЭЙЗЕ ГЕВЕР!
Наша жизнь была ужасной. Постоянный страх и за себя и за родных. Любой из нас мог каждый день погибнуть или подвергнуться жутким пыткам. И всё же, невзирая ни на что, я была счастлива. У меня была самая настоящая полная семья: любимый муж, двое детей, которых подарила мне судьба. Сашенька уже взрослая, восемнадцатилетняя и очень ответственная девушка, Йоник очень послушный и умный мальчик. Есть, хоть и старая, но крыша над головой, есть работа. На работе, хоть арабское, но начальство меня ценит. Чего ещё для счастья не хватает?
Только две вещи меня огорчают.
Женя участвует в антиарабском подполье. Я ужасно боюсь за него. Не раз пыталась отговорить его от опасной деятельности, но каждый раз он отвечал мне, что для него израильский народ на первом месте, на втором месте дети, и уж на третьем я и он сам. Меня это огорчало. Особенно то, что я для него на третьем месте. Но он мне ответил, что это никак не отражается на его горячей любви ко мне. Просто он не может пойти против собственных убеждений. А потому, мне, как его любимой жене, которая во всём поддерживает мужа, следует смириться.
И второе — Йонику уже семь лет. Ему бы в школе учиться, а он сидит дома, у него почти нет друзей. Фактически он лишён детства. Может быть отсутствие сверстников и игр с ними, сказывается на его характере. Он молчун, выдавить из него слово практически невозможно. Его надо бы сводить к логопеду, но где в наше время тот логопед?
Если у Жени или у меня есть возможность вывести его куда-то, мы это обязательно делаем. Но его надо долго уговаривать, чтобы он вышел на улицу, которой он жутко боится.
Недавно начался арабский праздник Мавлид[5], и потому у нас с Женей было три дня выходных. Женя уехал по своим делам, Сашенька тоже куда-то ушла, заявив, что к подружке (знаю я, что за «подружка»), а я уговорила сына сходить на море.
Шли мы пешком, потому что Женя забрал машину. Шёл месяц март, весна была уже в полном разгаре, всё цвело, земля покрылась новой травой, в которой желтели «ромашки»[6], и сиреневыми брызгами проглядывали тысячи мелких цветочков, названия которых я не знаю. Во дворах и вдоль дорог пламенели похожие на маки каланиёт[7], а с заборов свешивались оранжевые, красные, фиолетовые и белые колючие заросли бугенвиллеи. Цвели крупными цветами деревья. Перечислить их названия я даже не берусь. В общем тишь да гладь, да божья благодать.
Во многих местах арабы торговали сахарными куклами которые называется «невеста Мавлида» (арусат аль-маулид). В магазинах, украшенных флажками стояли бесплатные коробочки со сладостями. Но Йонатан лишь отрицательно помотал головой, когда я предложила ему эти арабские «подарки».
Мы дошли до бывшего концертного зала, ныне мечети, и собирались свернуть к морю, пройти под мостами дорожной развязки и топать в сторону Кейсарии. Здесь было множество народу, гуляющих, поздравляющих друг друга. Вдруг Йонатан закричал:
— «Ма-а-а-а-ма!» — бросился ко мне и сбил с тротуара в колючие кусты, упав на меня сверху. Прозвучал холодный треск автоматной очереди, взвизгнули колёса автомобиля и всё стихло. Мы поднялись. Неподалеку лежали мужчина и женщина. Они не поднимались, а из-под них растекался кровавый ручей.
В тот момент я полностью забыла о том, что опасность грозила не только Йонику, но и мне. Я вертела его, ощупывала, но на нём не было ни царапинки. У меня тряслось всё: руки и ноги, даже голова, настолько я перепугалась за сына. Сын обнял меня и долго-долго крепко прижимал к себе.
Впервые в жизни, не я спасала сына, а он меня. Йонатан взял меня за руку, и, будто это не он, а я была маленькой, повёл домой.
По дороге я умоляла его ничего не рассказывать папе, потому что папа испугается и будет ругать меня. А он как-то по-взрослому посмотрел на меня и сказал:
— Хорошо, я не расскажу. Но ты должна рассказать папе сама.
Конечно, ночью, когда мы с мужем лежали в постели, я рассказала ему всё. А он включил свет, сел и долго-долго смотрел куда-то в одну точку. А потом сказал:
— Я горжусь, что у нас растёт такой сын. Ты подумай, ведь он, забыв о себе, бросился спасать тебя. Настоящий мужчина! Эйзе гевер![8]
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://proza.ru/2021/09/17/733
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Орот (ивр) — (Огни), район города Ор-Акива (Свет Акивы)
2. Мон шер (фр.) — голубчик
3. Имеется ввиду операция по спасению пассажиров в аэропорту Энтеббе, Уганда. Командиром операции был старший брат Биньямина Нетенияhу — Йонатан Нетанияhу
4. Миклат — подвал, бомбоубежище
5. Мавлид (араб) — празднование дня рождения пророка Мухаммеда
6. «Ромашки» — желтооранжевая корончатая хризантема, очень похожая на ромашку.
7. Каланиёт — это цветы, по-русски называющиеся анемоны.
8. Эйзе гевер!(ивр) — Какой мужчина!