«Вам срочно нужны очки!» – это звучало, как приговор.
Мария слушала, не вслушиваясь в слова окулиста, сыпавшего какими-то совершенно ей неинтересными медицинскими терминами.
«Очки, очки...» – тупой болью пульсировало в висках.
Последнее время у неё резко «упало» зрение. Головные боли выматывали, заставляя морщиться, прикрывая глаза. Всё некогда. Всё бегом! Она бы никогда и не обратилась в эту клинику, если бы не работа – больным в офисе не место.
«Вероятность полной потери зрения – шестьдесят процентов».
Вот так вот просто. Это ей сказал жутко-модный и жутко-дорогой доктор из престижной частной клиники. Конечно, можно уменьшить проценты в её пользу, если срочно надеть очки.
Мария всегда представляла себе, что очки – это как сбруя для лошади: вот бегаешь ты себе – такая вольная, независимая – по полю, щиплешь травку. И тут вдруг раз – лассо на шее. А там и уздечку, глядишь, накинут. Прости-прощай, вольный ветер!
Но в оптике было не так уж плохо. Например, она раньше и не знала, что сейчас такой огромный выбор оправ. Неужели мода и эту, как Марии казалось, весьма трагичную сторону жизни, затрагивает? И не просто затрагивает, а активно украшает. Что же, эта золотая с камушками вполне себе ничего.
И совсем она не похожа на сбрую…
— Попробуйте вот эту – она словно создана для Вас, – прозвучало вкрадчиво за спиною. Консультант в белой рубашке протягивал ей, осторожно сжимая холёными пальцами, совсем другую оправу. Строгий чёрный пластик, прямые, чистые линии.
Ну, уж нет! Слишком чопорно. Слишком жёстко. Это – очки Руководителя, причём именно так, с большой буквы.
Но она, почему-то, согласно кивает, улыбаясь дежурной улыбкой, надевая то, что, кажется, противоречит самой её мягкой женской натуре. Привычка соглашаться?
Или мы, в силу славной советской закомплексованности, просто не можем отказать продавцу?
Оправа удивительно аккуратно садится на переносицу. Пластиковые душки нежно, почти любовно скользят за уши. Да, это – она. Или они, очки её будущего.
Очки Руководителя. Теперь только с большой буквы.
В положенный срок Мария забирает из оптики готовые очки.
Люди скользят мимо, текут потоком дел и забот по серой улице, отражаясь в двух стёклышках у неё на носу. Вот идёт высокий мужчина в костюме. Дорогой телефон плотно прижат к уху, тревожная складочка залегла между бровей. Грозен и беспощаден он – настоящий мужчина большого города! Маша моргнула и едва слышно ахнула от удивления: перед ней, как из тумана, выплыла совсем иная картина «интересного» содержания: тот же строгий бизнесмен в кожаном ошейнике смиренно стоит на коленях перед дамой с хлыстом. Всего секунду длилось это видение – но каким же ярким и реальным, пугающе осязаемым было оно!
Мария вновь моргнула и огляделась по сторонам.
Вот две девушки сидят за столиком в уличном кафе, коротая ранний осенний вечер за чашкой кофе и, куда ж без этого, сплетнями. Она смотрит на них – и видит, что за счастливыми улыбками прячутся, скаля зубы, соперницы. Зависть – штука сильная. Вот эта блондинка – дочь депутата. Маша смотрит и не может оторвать взгляда, ведь перед ней калейдоскопом ярких картинок бежит вся незамысловатая жизнь той: крутое авто с личным водителем, ежегодный отдых в Давиле, пьяный угар модных клубов ночи напролёт… Цветные стёкла тряпок-цацок-мишуры.
А вторая? Что же она? Брюнетка красива. Красивые девушки часто уводят парней у своих хоть и богатых, но не слишком симпатичных подруг. Вот вам и жаркие объятия, страстные стоны и поцелуи в темноте старой квартиры. Подруга ничего не узнает, но эта тайна чувством собственного превосходства греет душу, питая ненасытного пушного зверька – зависть.
Щёки стыдливо покраснели, и Мария вскинула руки вверх, желая прикрыть их – подглядывает, она же подглядывает!
Но девушки не видят замершую посреди тротуара девушку, продолжая самозабвенно сплетничать, играя в древнюю игру – женскую дружбу.
Ещё несколько шагов вперёд. Продолжать идти, несмотря ни на что.
Вот и магазин. Стеклянные двери раскрываются, выпуская наружу запах свежей сдобы и поток людей с набитыми доверху пакетами: мышки-полёвки спешат в свои норки, неся на себе запасы съестного.
Женщина – нет, усталая, замызганная, побитая жизнью тётка. Что там у неё в пакетах? Батон колбасы, пакет картошки, пельмени. Полторашка пива – само собой, для любимого мужа. Мария испуганно вскрикивает, прижимая руки к очкам, когда на смену женщине выплывает её молодая и, несомненно, более счастливая копия: свадебный кортеж, краснеющий жених, пока ещё без пивного брюха, громкое «Горько!» эхом доносится из цветного тумана. Но эти краски, это счастье – всё так эфемерно. Вот уже и серый быт унылой хрущобы, душащий диван муж-алкоголик. И лишь иногда, урывками – краткие моменты счастья: просмотр бразильского «мыла»...
Тётка, вдруг вновь став серой собой, отпрянула от вскрикнувшей девушки, чуть не выронив пакеты. «Дура!» – неслось вслед Маше, бросившейся вперед, в спасительное одиночество подземного перехода.
Прочь!
Прочь от них – двуличных, грешных и таких ярких в этих её новых чудо-очках.
— Девонька, подай на пропитание! – раздаётся откуда-то сбоку. Крошечная бабушка-божий одуванчик мирно пристроилась на ступеньках. «Живу на пенсию. Поможите, Христа ради!» – накарябано старческой, треморной рукой на картонке. Мария, словно сомнамбула, всхлипывает, опуская руку в карман плаща, выуживая мелочь. И, вдруг, уже почти знакомым туманом меняет картину: вот та же старуха – куда вся благостность девалась? – с лихо намазанными помадой морщинистыми губами, в пыльной подсобке выкладывает на стол мятые купюры – много мятых купюр, делит аккуратные стопки мелочи на несколько куч, считает и пересчитывает дневную выручку с такими же, как и она, детьми улиц. «Ну, что, карга, на «Порш» ещё не насобирала?» – гнусный смех тонет в табачном дыме. Но старуха лишь хитро улыбается, обнажая пеньки, оставшиеся от зубов. Ведь острый кухонный нож оттягивает карман её рваной робы. Она знает, что уже больше никогда не станет делить свой заработок на четыре.
Обессиленная, непонимающая, Маша опускается вниз, прямо на грязные ступени.
Что это?
Как?
Не может быть в мире столько грязи – не должен человек всё это видеть.
Рядом раздаётся глухое, усталое рычание. Она сквозь слёзы смотрит вверх – и видит совсем рядом морду двортерьера. Плешивая дворняга держит в зубах кость, рык рвётся наружу, а тощие бока предательски дрожат от страха – ну, как отберёт трофей? Она уже даже не удивляется, когда перед глазами плывут потоком видения: грязная подворотня, в глубине которой забилась вторая, такая же облезлая собака. Писк щенков, предостерегающий рык – и падающая на землю кость с небольшим ошмётком мяса. Голодные глаза – две пары. Но сколько же в них любви и нежности. Отец семейства заботится о своих: пусть даже «свои» – это всего лишь дворовые шавки.
«Больничный» ей дают со скрипом, но всё же. Неделя дома, под тёплым одеялом – только кофе, пирожные, сериал. Здесь не на кого смотреть сквозь очки, а, значит, и нет нужды видеть.
Видеть истинную, внутреннюю сущность – это, должно быть, мечта многих. Как удобно: не тратя времени на общение сразу взять и понять, нет, взять и увидеть, что же там, внутри, под дорогим серым костюмом или наивным платьем в горошек, майкой рокера с черепами или вылинявшей униформой не по размеру. Скольких бы людей спасли такие очки от разочарований и боли, сколько бы времени сэкономили им!
Но, чёрт возьми, как же тяжело это: видеть. День за днём разочаровываясь в – чего уж там, пафос, такой пафос! – во всём роде человеческом.
Что поделать, мы живём в прагматичном мире. И Мария, скрепя сердце, смотрела в свои очки, принимая как дар свыше их необычные, наверное, даже магические свойства. Принимала и научилась пользоваться, прогрызая путь на самый верх, к высшим ступенькам карьерной лестницы.
Анечка, младший менеджер. Она и не знала, сколько злобы может быть в одном маленьком человечке. А-я-яй, Анюта, писать злобные посты о коллегах в соцсетях – это ещё ладно. Но как же ты с матерью больной, оставшейся в маленьком, северном Таракановске, поступаешь-то? Учительница младших классов, Заслуженный учитель России – она ж там с хлеба на воду перебивается, каждый месяц тебе, Анечка, любимой дочери, живущей в большом городе, пересылая почти всю зарплату. А ты... Что ты? Прожигаешь жизнь, рыщешь ночью по клубам, ищешь – кого? Чего?
Екатерина Матвеевна, главбух. Одевается – как в незабвенно-шедевральном «Служебном романе». Помните – «эта – в жутких розочках»? Вот-вот. Мария поправляет чудо-очки – и видит, что Екатерина Матвеевна, на самом деле, герой произведения совсем других классиков – подпольный миллионер Корейко. Денежки фирмы рекой льются в широкий карман «дамы с розами». Недвижимость за рубежом – лучшее вложение, правда, Екатерина Матвеевна?
Конечно, всё это – не без ведома Петра Константиновича. Ах-ах, лоснящийся Пётр Константинович! Костюм от лондонских портных, абсурдно-дорогая мужская стрижка, золотые запонки и шёлковые рубашки, кабинет на двадцатом этаже – эталон русского кича и итальянской вычурности. А совет директоров знает о страсти президента компании, просаживающего свои (и чужие) «тыщи» в казино? Конечно, нет – знает лишь Екатерина Матвеевна, она-то в доле.
Много чего видела Маша, через многую грязь провели её магические очки. Неизменный блокнот и тонко заточенный карандаш стали её персональным, тщательно оберегаемым Форт-Ноксом, энциклопедией людских пороков и слабостей. Она смотрела – и видела, видела – и писала, писала – и использовала.
Это только в голливудских фильмах офисный клерк взбегает наверх карьерной лестницы, перепрыгивая по пути через поверженных добрым волшебником врагов, подростковые комплексы и две ступеньки. В России всё иначе, самобытнее, что ли.
Отечественные офисные игры пострашнее европейских средневековых феодальных распрей будут.
Вот где вдохновение современным сценаристам черпать!
Простые чёрные линии пластика, изящные изгибы, холодный блеск тонких стёкол – неужели же вокруг один порок? Неужели же нет ни луча света в этом тёмном царстве бурной современности?
Нет, несправедливо утверждать, что очки показывали лишь негатив. Мария едва улыбалась уголками губ, когда видела его – светлый, добрый и, наверное, чуть глуповатый мальчик Паша. Простой курьер, снующий в своём заношенном бомбере по узким коридорам этой цитадели офисного планктона.
Вот он передаёт конверт Котёночкиной из отдела кадров – у той на прошлой неделе машину угнали, сами понимаете, проблемы человека лучше и добрее не делают. А Паша смотрит на неё – и хвалит прекрасную новую причёску кадровика. Глупость, конечно, но так он это искренне, по-доброму, говорит, что Катька даже на целых пять минут забывает о невыплаченном автокредите и, улыбаясь, тянется за зеркальцем.
Или кладёт на стол Дуне яблоко – сочное, наливное, прямо как из сказки! А та как раз сегодня на диету села, а «перекус» взять из дома забыла. Кто герой дня? Паша герой дня.
И, вообще, на улице серость, дождь и пробки, а Пашка-курьер появляется в офисе – и словно солнышко в окошко заглядывает, все пёрышки распушают, губки подкрашивают и расцветают, млеют в лучах его светлого очарования.
Девчонки так и сохли по нему. Хотя, Маша видела, никто не позволял себе увлечься всерьёз: кому ж курьер-то, при наличии вокруг столичных принцев, нужен?
И ей, чётче многих видящей цель впереди, он тоже был не нужен. Как не нужны были его букеты кленовых листьев, открытки с очаровательными котятами, робко оставляемые на безупречном порядке её рабочего стола, как не нужен был и он сам – простой, наверное, чуть глуповатый, влюблённый мальчик Паша.
И, вообще: ей всегда нравились алые розы.
***
Время. Оно летит – это ещё запылённые веками мыслители древности верно подметили.
Время летело, как летела и её карьера: в отличие от многих офисных девочек, строго вверх, а не куда-то вбок или, вообще, не дай-то канцелярский бог, вниз.
Давно уж не стало Петра Константиновича с его ласвегаскими эскападами. Нет, конечно, не в прямом смысле слова не стало. Просто в один обычный для всех, кроме Марии, день он исчез из офиса. Канул в Лету или чего там у них – у белых воротничков – обозначает полнейшее забвение: удаление телефонного номера из списка контактов?
Вслед за Петром Константиновичем пропала и длинноногая стерва-секретарша Ксюша, пропал портрет бывшего президента в помпезном стиле грозных полководцев начала девятнадцатого столетия, пропали извечная початая бутылка шотландского виски и уродливое массажное кресло.
Король умер – да здравствует король!
И всё ещё такая молодая, но зубастая Мария Николаевна въехала в свой новый просторный кабинет на двадцатом этаже, постепенно обжилась в нём, безжалостно стерев весь новорусский кич и добавив строгих штрихов тут и там, черкая и рисуя чёртиков в своём неизменном блокноте. Строго глядя сквозь тонкие стёкла очков вниз, на притихших подчинённых, и всегда лишь прямо – на совет директоров.
Вот и он – верх карьерной лестницы.
Как же, оказывается, холодно и одиноко тут, наверху!
Ей часто говорили, что у неё нюх на людей. Так быстро сколотить команду.
Никого лишнего.
И ничего.
Бизнес основан на людях, а Мария Николаевна, кажется, насквозь видела каждого: ни один мелкий мотив, ни одно тайное желание, ни один порок не ускользали от неё – молчаливой и собранной.
«Стерва!» – шипели бывшие коллеги.
«Акула!» – поддакивали держатели крупных пакетов акций.
«Мур-мур-мур!» – урчал сибиряк Трофимыч, ласково трясь о её ногу.
Трофимыч – это вообще отдельная история. Подобрала она его три года назад, вернее, отбила облезлый, лишайчатый комок у двух здоровых, злющих псин. Комок, на вскидку, оказался хоть и ослабшим, но непобеждённым бойцом из рода кошачьих.
Гордые, голодные глаза смотрели на Марию, и той казалось, что не её неизменные очки сейчас сканируют душу кошака, а вот эти, зелёные, с вертикальной полоской зрачков, заглядывают куда-то внутрь, туда, куда она в жизни никого не пускала.
Комок шерсти был отмыт, причёсан, подлечен и кастрирован. Накормленный, обласканный хозяйкой кот набрал вес, превратившись в кота-богатыря (сибирская кровь – не водица!) – мужчину всей её жизни.
Кроме Трофимыча, других мужчин в богато обставленном пентхаусе Марии Николаевны не водилось. Ну не проходили молодые и зрелые, спортивные и полные, провинциальные, столичные, кудрявые, лысые, стильные и не очень проверку чудо-очками! Слишком ясно видели её серые глаза всю неприглядную подноготную этих фальшивок.
Кандидат номер один оказался типичным карьеристом, мечтавшим пробиться наверх своим молодым телом и постельными играми с сильной немолодой покровительницей (Мария Николаевна, ещё вполне себе молодая и привлекательная, такую жертвенность не оценила).
Номер два безбожно кабелировал, не стесняясь при ней кидаться на любую юбку (хотя Мария Николаевна всё чаще предпочитала облачаться в брючный костюм: мир большого бизнеса – мир мужчин).
Третий любил маму – потомственную столичную стерву, готовящую божественное заливное, – больше, чем её наскоро поджаренные котлеты (Мария Николаевна уже пару лет, как отказалась от мяса в пользу такой популярной сейчас зелёной пищи).
Четвёртый мечтал о столичной прописке (сразу нет), пятый – о новой плэй-стейшн (совершенно точно нет), шестой вообще оказался латентным геем (вы о чём, вообще?).
Ну не везло Марии Николаевне, такой прозорливой и всевидящей, с мужиками!
Только и оставалось, что откармливать Трофимыча да плакать вечерами, перечитывая потрёпанный томик Джейн Остин, мечтая о своём, отечественном, таком настоящем, мужественном и искреннем мистере Дарси.
Глупо, правда? Семь лет бескровной борьбы, жёсткой конкуренции и офисного доминирования – а мечты всё о том же, что и в безоблачной университетской юности. В конце концов, во все времена женщины грезили прекрасными принцами. И даже президентское кресло не способно убить эту мечту.
Он появился в её жизни внезапно – просто одним сырым, декабрьским утром Мария Николаевна, скинув шубку на руки Вареньке и войдя к себе в кабинет, на секунду потеряла дар речи: посреди стола, в широкой хрустальной вазе, пламенели алым бархатом прекрасные розы.
Опустив сумку на кресло, она, робко вытянув вперёд руку, приблизилась к ним – кричащим, ярким, инородным в строгих тонах её офисного мирка.
Не подумайте, бога ради, что Марии Николаевне не дарили цветов. День рождения, восьмое марта, профессиональный праздник – всё чётко и отработано.
Сдержано. По-деловому. Без души.
Здесь же, перед ней, было незапланированное, яркое, даже какое-то неприлично-безалаберное в буйстве своих красок счастье.
Конечно, личность дарителя, как в подобных случаях и бывает, была окутана завесой тайны. «Как?», «Когда?», «Почему?» – все эти важные вопросы остались без ответа.
Что-то новое! Даже как-то интригует, что ли.
На следующий день действо повторилось с точностью до мелочей. И через день, и ещё через один. От прекрасных алых роз уже было трудно дышать даже в просторном офисе. Пришлось забрать часть домой, насторожив неприученного к чужим запахам Трофимыча.
Кот походил вокруг столика с цветами, принюхался, попытался достать цветы лапой, чуть не перевернув на себя и вазу, и столик – за что получил строгий выговор от непривычно весёлой хозяйки.
Эти цветы и пугали, и разжигали любопытство Марии Николаевны. Розы, словно сами собой, появлялись в кабинете на двадцатом этаже, и ни службе охраны, ни подкупленному курьеру службы доставки цветов, ни даже прозорливой помощнице Варе не удалось ничего узнать о Нём – её тайном поклоннике. Последнее словосочетание произносить вслух было нельзя, чтобы не дай то бог не разрушить тщательно создаваемый ей образ строгой, бесчувственной, расчётливой начальницы. Но именно так она его про себя и называла – с придыханием. Поклонник. Тайный.
Мария Николаевна, проявив вошедшую в привычку осторожность, сначала забеспокоилась – в этом мире ничего просто так не делается.
Потом засмущалась – неужели правда?
А потом расслабилась и начала даже получать скромное по её меркам удовольствие. Ведь розы и дарят для этого: чтобы сделать приятно.
Ей и было приятно – приятно просыпаться с утра с мыслью о том, что там, в офисе, её ждёт очередное невысказанное вслух признание. Приятно было пить кофе, глядя на алый пламень в хрустале. Приятно прикасаться подушечками пальцев к бархатистым лепесткам, вдыхать дорогой аромат. Приятно рисовать себе образ Его – безымянного дарителя маленького ежедневного праздника.
Вот, только, вся эта таинственность…
Мария Николаевна тайны не любила. Точнее, не верила в них, ведь разве могут очки уберечь от неё чей-то секрет? Но розы были просто розами – даже сквозь стёкла они казались прекрасными и совершенными в своей однозначности. А, значит, очки впервые не могли ей помочь. Что, если честно, женщину больше радовало, чем печалило: уж больно не хотелось расставаться с уже придуманным образом героя!
В понедельник сказка кончилась. Розы не ждали её на столе утром, не появились и в течение дня и, даже, не смотря на то, что она специально задержалась в офисе допоздна, вечером тоже никто роз не принёс.
Вторник встречал Марию Николаевну столичной изморосью и всё тем же отсутствием ярких пятен в кабинете.
Среда – нет.
Четверг – снова нет.
Мария Николаевна начала плохо спать. Ночью всё время тянуло встать, подойти к медленно умирающему букету, потрогать – а было ли на самом деле? Не привиделось ли?
На работе вела себя ещё строже, чем раньше. Очки, казалось, включили экстра-режим своей вуду-худу магии, выворачивая скромных менеджеров неприглядною изнанкой наружу.
Грязь. Грязь и ложь. Ложь и козни, козни и интриги вокруг. Да ещё и серое небо, не прекращая, сыплет дождём и снегом попеременно.
Типичный столичный декабрь. Типичный столичный офис.
Марии Николаевне всё чаще хотелось куда-нибудь сбежать. Подальше. Куда-нибудь, где вместо пятидесяти оттенков серого вокруг – жёлтый, бирюзовый, зелёный, оранжевый и фиолетовый, голубой и терракотовый, красный, алый, бордовый, изумрудный, сиреневый… Где даже зимой растут такие совершенные розы, где птицы славят вечное лето, где вместо автомобильных сигнализаций и гудков за окном – лишь шум прибоя.
Где не нужны очки, чтобы видеть.
Нужно лишь желание смотреть.
Но декабрь – жаркая пора. Причём, не в смысле отдыха. Конец календарного года – «праздник» для любой большой компании. И Мария с тоской провожала глазами ёлки в стеклянных витринах, ёлки на улицах, ёлки в руках спешащих подготовиться к празднику прохожих, мимо которых её «Бентли» скользил так тихо и респектабельно.
Везя свою хозяйку из пункта «А» в пункт «Б» – всегда строго по расписанию.
Роз по-прежнему не было.
***
На тридцатое декабря был назначен корпоратив. Ничего особенного, как на её взгляд, но коллектив этот день ждал и предвкушал заранее, начиная готовиться с первых чисел декабря.
Мария Николаевна корпоративы не любила. Особенно новогодние. Подчинённые, сдержанные и настороженные весь год, в этот вечер позволяли себе расслабить галстуки, подкраситься поярче и... Сколько всего ненужного можно услышать и увидеть, наблюдая за подчинёнными в неформальной обстановке!
Вы спросите, почему, если ей это так неприятно, Мария Николаевна обязательно присутствовала на корпоративе? На то было несколько причин.
Во-первых, чтобы праздник не превратился в бесконтрольную пьянку, нужна сдерживающая сила. В роли вышеупомянутой силы выступала всегда строгая, непьющая президент компании в неизменных очках. При ней выходить «за рамки» побаивались.
Во-вторых, на корпоратив в её компанию можно было пригласить партнёров, которые так любили развлекаться за чужой счёт. Пригласить – и не краснеть потом от стыда: мол, коллектив вёл себя не так, обслуживание было из рук вон плохим…
Мария Николаевна всегда нанимала кейтеринговую компанию сама. Сначала обговаривала со своим заместителем тематику корпоратива. Да-да – эту фишку профессионально изучавшая в университете английский Мария подсмотрела у американских старшеклассников. Тематические новогодние корпоративы её компании были известны на всю златоглавую. И тем, что ни один сотрудник не попал, танцующим стриптиз на столе, в Ютюб, и тем, что развлекались все от души – культурно и не выходя за рамки дозволенного (начальством, само собой). А затем тщательно подбирала декорации, кухню и обслуживающую банкет компанию.
В этом году она, уже почти забывшая, в круговороте ежедневных дел и предновогодней суеты, о розах, обратила свой царственный взгляд на ещё совсем молодую, но уже весьма популярную в определённых кругах, к которым и она себя относила, компанию.
Почему обратила? Конечно, это непрофессионально, но мы ведь никому не скажем, правда? Просто название понравилось: «Redmary». «Мария в красном»...
В назначенный день и час в конференц-зале всё бурлило и кипело. Слышался звон расставляемых бокалов, звук передвигаемой мебели и устанавливаемых декораций, возбуждённые голоса сотрудников и топот сновавших туда-сюда рабочих. Мария Николаевна пару раз подписывала какие-то бумаги, занесённые ей Варей, но вниз, в зал, не спускалась. И без неё справятся. Чем реже являешь свой светлый начальственный лик подчинённым – тем больше опасаются. Знают, что Змей Горыныч всё видит и слышит и в своей пещере на двадцатом этаже.
Выйдя из роли трёхглавого и на минуту став собой, Мария устало вздохнула и выглянула в окно.
На улице, наконец, выдался настоящий зимний денёк. Такой, как из детства: днём морозец и солнце – яркое, праздничное, новогоднее. А сейчас, когда уже стемнело, занялся снежок. Крупные хлопья парили, кружась и танцуя, за стеклянной стеной, то пропадая из видимости, то вновь возникая. Сказка!
Она встала и, подойдя к раздвижным дверям шкафа в комнате отдыха, заглянула внутрь. Невольно залюбовалась тяжёлым бархатом платья и начала, автоматически выполняя привычные действия, одеваться.
Очки...
Надо же – есть, видимо, в этой жизни одежда, к которой они совсем не подходят. Вот как, например, это алое бархатное платье в пол.
Но очки – это же её второе «я». Без них Мария Николаевна – всего лишь Маша.
А Машей ей быть уже давно не хочется. Не по чину.
Мария Николаевна вошла в лифт. Темой этого года стал снежный бал. Да, возможно, банально. Но на бал, основным цветом которого был белый, она собиралась явиться в ярко-красном.
Что позволено Юпитеру, не позволено быку. Марию Николаевну статус обязывал выделяться. А кто она, чтобы спорить с такой важной вещью, как статус?
Зал был сказочно красив. Мария Николаевна молча поздравила сама себя с ещё одним правильным выбором: официанты в белом мелькали, ненавязчиво разнося закуски и хрустальные бокалы с шампанским, столы, на которых возвышались изящные ледяные скульптуры, ломились от изысканных блюд. Музыка и декорации – всё в едином ансамбле, никаких ярких пятен – никого, кроме неё. И как же удачно она вписывалась в эту новогоднюю сказку!
Мария Николаевна двигалась по залу, кивая и улыбаясь – настоящая королева среди подданных. Одни смотрели с восхищением, другие – с вожделением.
Женщины смотрели с завистью.
Перекинулась парой слов с главным бухгалтером.
Поблагодарила за комплимент начальника службы охраны.
Приветливо махнула оробевшим девочкам-стажёркам из отдела закупок.
Откуда-то справа вынырнула верная Варюша.
— Мария Николаевна, простите, нужно срочно подписать!
Взяв из рук девушки счёт-фактуру, Мария занесла руку для подписи – и невольно вздрогнула, впившись глазами в имя генерального директора кейтеринговой компании, выбранной и нанятой ею. Не может быть...
Алые розы от таинственного поклонника, «Redmary», кленовые листья, коридоры и конверты, открытки с котятами – всё закружилось, поплыло перед глазами.
Павел Никифоров.
Павел.
Паша...
Неужели?
Её сил хватило лишь на то, чтобы снять внезапно показавшиеся такими тяжёлыми и неудобными очки и, выронив листочек на пол, начать безвольно оседать туда же. Зал кружил и мелькал перед глазами, и было всё равно – кто смотрит, что подумают...
Мария почувствовала, как чьи-то крепкие руки подхватили её, не дав упасть. Но она, почему-то, смотрела вовсе не на сжимавшего её в нежных объятиях симпатичного мужчину, а куда-то в сторону, мимо его плеча – туда, где на покрытом кружевной белой скатертью столике лежал принесённый им огромный букет алых, как её платье, роз. Принесённых для неё, для неё – и ни для кого другого.
А потом она рассмеялась – громко, искренне, как не смеялась уже давно. Наверное, с тех самых пор, как в первый раз нашла на столе – тогда ещё Машином столе – букет кленовых листьев и открытку с банальными, робкими и наивными любовными признаниями.
Только в этот раз в её голосе не было иронии и пренебрежения. Были только облегчение и надежда.
Очки – любимые, верные. Всю жизнь они вели её, позволяя видеть и обходить подводные камни и рифы в этом бурном людском море. И благополучно доставили на остров. Только вот остров-то оказался необитаемым! Один Трофимыч прижился, да и то – продаст за котлету. А люди? Люди на том острове не выживали.
Вот так вот – как всё, оказывается, просто.
В этот миг прозрения Мария Николаевна приняла решение. Разжав пальцы, придерживающие чёрную душку очков, она проводила их, падающих, взглядом. И пока они, выполняя акробатические кульбиты в воздухе, словно в замедленной съёмке, летели вниз, на холодные плиты пола, она успела поблагодарить свои чудо-очки и попросить у них прощения. За то, что в следующий миг тонкий пластик треснул, соприкоснувшись с полом, а стёклышки выпали.
Для верности она ещё и наступила на них каблуком изящной туфли.
И лишь после этого посмотрела ему в глаза. Посмотрела и, кажется, впервые по-настоящему увидела.
А снег всё кружил и кружил за окном, заметая прошлое, покрывая весь город чистым белым покрывалом, на котором в следующем году уже совсем другие люди начнут писать свою историю.
Свою общую историю.