Отец, а также старший брат вместе с мужиками Веретья, ушли на фронт, и Сёмке - парнишке из лесной деревушки - теперь думай, как обиходить семейство. Приболевшая мать и Аграфена, одинокая соседская бабка, не могли уйти в тот дальний городок вологодского края, где была фабрика и куда двинулся для работы и прокорма весь оставшийся веретьевский люд. Пока длилось лето, подаренья сосняков и ельников потихоньку выручали, а потом пошли голодные дни, когда пришлось варить суп из банных березовых веников. С отцовским ружьем мальчишка ходил тропить зайцев. Не всё ладно у него получалось, но вот однажды встретил Семка деда Корнея Проталова, промысловика-охотника. Что вышло? Подоспело хорошее поученье. Появилась надежда на способный охотничий промысел. Только беда - не торопилась удача объявиться. Веники, те на банных полках обезлюдевшей деревни быстро наладились исчезать.
Так и случилось: поутру не встал Карай. Не откликнулся на призывный Семкин голос.
Надобно идти на охоту, напротив пес не шевелится, лежит. Что за новости? Мальчишка тормошит собаку, ан всё без толку. Ноги подгибаются, ни в какую не держат друга.
Карай опускается, как только поднимешь его - ложится вновь на живот, кладет морду на лапы и грустно глядит снизу вверх на Семку. Прости, невмочь даже хвостом повилять. Слабость, вишь, одолела. Кое-кто вениками подкрепляется, а кое-кому на дух не нужны березовые палочки-выручалочки. Раз нет собаке мясца, как же ей бегать за косыми? Вчера и позавчера исправно по дрему носилась, сегодня обезножила, и корить ее не след. Лучше дайте погрызть косточку!
- Нечего тебе дать, Караюшко! - губы Семкины задрожали.
Слезинка упала с его щеки на собачью шерсть.
Пес вздохнул, отвернулся. Дескать, слезами горю не поможешь.
- Ну так я пойду? Еды, авось, раздобуду, - присел парнишка, погладил ослабевшего помощника, потом выпрямился: пора шагать из дому прочь.
Два патрона были в кармане у него.
Знал добытчик, что без гончей охотиться неспособно. Но всё ж таки два заряда… один с гвоздиками, вытащенными из стенной фотографической рамочки… другой с отменной свинцовой дробью… если ружейными припасами толково распорядиться…
Корнеева наука мимо не пролетит беспечально равнодушной тучкой. Будет отныне Семка и по мере внимательным, и по надобе осторожным.
Уши станет держать на макушке, заодно глаз навострит. Именно так, чтоб взять на мушку любую цель - побеги в крушиннике беляк, полети в сосняке глухарь.
Зимний дрем не должен держать зуб на мальчишку. Птичьих гнезд никто здесь не разорял потехи ради. Зазря нынешний веретьевский охотник не палил из берданы куда попало.
Ветки в бору ломал? Ну, правда. Случалось по начальному февралю, ходил он за сосновыми лапами.
Но ведь нужно было поставить мать на ноги. Хвойные горячие настои сотворяла бабка из той пахучей зеленой добычи. Кто ж корит за неотложно целительные походы за околицу?
По баловству какому - чтоб костерок запалить или для глупого пустяка - никогда он ветки не крушил, топориком не рубил.
Сегодня пойдет на охоту без упористо быстрой собаки, а добычу полагается взять все едино.
Дрем дичью полон. Ну, и чего ему по-доброму не поделиться малой толикой своего богатства?
Прежде, чем уйти, Семка бросил взгляд в плошку друга. Есть хоть вода у пса? Миска пуста, непорядок! Но тут хлопнула дверь. Вышла мать, принесла ковшик. Из него плеснула в собачью посудину:
- Бедный! Покормить тебя не удастся. Не обессудь. А теплой воды нам не жалко.
Семка охотно поддержал ее:
- Пей сколько влезет. Только поднимайся поскорей. Встань крепче на спорые лапы.
Карай нехотя похлебал, поглядывая на веретьевского добытчика: «Я бы со всем удовольствием. Если б дали мясца куснуть. Так что будьте уверены, снова стану гонять косых. Всем известно, у меня к таковскому делу всегда лежала душа. Клянусь, непременно поднимусь, когда вернется стрелок не пустой, а с беляком.»
Мать, указав ковшиком на пса, толкнула сына в бок:
- Понял, молодой хозяин Семен Столбов?
- Чего ж не понять? - он деловито закинул берданку за спину.
Ждали его опушки, на которых изобильно сегодня всяческих следов. Надо не задерживаться боле, брать лыжи да торить тропу за околицу.
О собаке они, конечно, позаботятся. Свою долю Карай получит: заячьи лапки или что другое.
Всё так станется, как если бы обезноживший друг сослужил безотказно свою гончую службу. На сей счет - слово ружейного добытчика!
Последние дни погоды стояли приличные. Морозы не шибко лютовали. Вьюги - сплошь обычные по февралю - обходили деревню дальней стороной.
Казалось бы, все лесные звериные тропы не спешили прятаться под снежной порошей и ходи теперь вольно по борам и логам, коль есть нужда. Промышляй и птицу, и четырехногую какую дичь.
Тебе нет метельных препон, когда в уши стремится плотный свист, а глаза так снегом залепляет, что ни зги не видать.
Охотиться вполне дозволяется аккуратной погодкой, вот если б еще удачи немного лыжному стрелку.
Нежарко зимнее солнце, однако светит усердно, без обмера. Как на ладони перед мальчишкой встречные опушки со всеми их потаенными уголками.
Шебуршатся в кустах косые, да вот беда - близко не подпускают к себе, убегают. Догони поди прыгучих грызунов, которым вынь до положь поглодать ивовые ветки.
Хороши у добытчика лыжи - ране самолично сработал их батя из распаренных дощечек - всё же не гончий Семка старатель, чтобы за шустрой добычей носиться борзо.
Не возмечтаешь сегодня о беготне, надобно вести себя тихохонько. Так незаметно, чтоб подкрасться и сделать меткий выстрел.
Поглядывает охотник на мелких птах: красавистых снегирей, шустрых клестов. Жалко тратить порох на порхающих летунов. Разнесет дробь юркую-то пичугу на маковые росинки.
Их всё едино до кучки не собрать.
Выходит, достанутся они глазастым совам. Те углядят нечаянные перышки под лесным пологом даже об ночную пору.
Не промысливал парнишка подкармливать разных тут ворон да сов. Пусть сами добывают себе февральское пропитание. Нет сомнения, справятся расторопно. Точно тем макаром, каким завсегда сумеют.
Глухаря встретить - вот, что не лишне. Как раз будет чего поесть голодным ртам в деревне. Иная птица станет поувесистей беляка.
Один ложок миновал веретьевский лыжник - пусто на деревьях. Затем другой от края на край, как есть, обошел и не углядел ничего к случаю интересного. Куда же глухари попрятались?!
Ход поуменьшил, стал размышлять. Может, зря он усердно здесь бродит, роняя с веток иней. Пробираться через густегу - много шуму сотворять.
Лучше, когда присядешь под кусток да подождешь, чтоб прилетели покормиться эти птицы, завидно большущие, именно что увесистые.
Получится, пожалуй, неплохо: им ведь здесь и стол обильный, и свиданка с какими сородичами.
Затаился мальчишка в ложке. Сидел в сугробе, пока не замерз.
Не дождался добычи - глухари, как прознали, место подале облюбовали для столования.
С ними не поспоришь, их не приманишь, надо идти куда-нибудь в иной сосновый край. Если мерзнуть, то нет никакого резона, когда гости дорогие не спешат присоседиться к твоему кусту.
Ищи, охотник, удачное место! А то ведь уйдешь из леса ни с чем.
Не жалел Семка ног, заглядывал даже в урочища, совсем не близкие и торовато сумрачные. Шел за часом час, удача накрепко спала. Будто какая-то злая рука отводила в сторону солидную добычу, подсовывая одних лишь мелких пичуг.
Бродил не без мыслей, и текли они вестимо грустно:
«Что ж ты, родной дрём, водишь меня за нос? Плохого не видел от меня, это по-честному. Допустим, погодки масловские любили поиграть с огнем. Всё ж таки не было у меня баловства со спичками: ни в осиннике, ни в крушиннике. А почему? По той причине, что знал от бати, как шибко, неостановимо пламя бежит по сухостою. От пожара лесу - только беда. Если уж доводилось мне печь картоху, то на задворках, за сараем. Бабка Аграфена будет готова подтвердить. Она брала ту золу, таскала себе в огород, сыпала на морковную грядку. Не понимаю, почему теперь нет для меня цели, чтоб добычливо стрельнуть. Батя бывало после охоты называл дрём кормильцем. Дескать, один человек гордится черноземом. Другой доволен золотом в горах, а мы, вологодские, своему лесу благодарны, дает он достаток в дом. Нынче единственно, что надобно мне, - накормить бабку и мать. Неплохо бы также Караю дать кой-чего погрызть. Дрем, голубчик! Подведи глухаря на выстрел. Что тебе стоит?»
Вспомнил, проминая лыжами снег в ложках, про березы, что росли на краю заброшенного картофельного поля. Что говорил о тех деревьях батя? Там в хорошую погоду тетерева должны посиживать на высоких ветках.
Худо-бедно побрел туда, где искрилась полевая пороша и гулял невстревоженно ветерок.
В ту дорогу лыжехода затомившегося провожали стройные сосны опушки. Держали они в зеленых лапах белые толстые лепехи. На погляд заманчиво красивые.
Однако не спеши, голодный мальчишка, поднести ко рту пышные лепешки - не наешься, нет.
Поглядывая на них, к веткам не протягивал он руки. Шел себе дальше, и тянулся за ним, не увиливал в сторону ровный лыжный след.
При ясном небе тихо было с краю леса. Будто сонная одурь напала на деревья. Лишь иногда откуда-то доносился невидимый тайный шорох. То ли белка пробежала по молчаливым кронам, то ли мышка прошмыгнула в сугробе.
«Насчет тетерева если, сойдет он для похлебки. Пусть не столь крупная птица, как глухарь, но сегодня - один, завтра - другой. Надо мне показать, что не лыком шит. Тогда дрём проявит свою доброту, разве иначе бывает?»
Березы на опушке сияли в полуденных лучах солнца.
Видны были издалека - светились, ровно свечки, зажженные перед стеной соснового дрёма. И довольно хорошо примечались какие-то неясные темноватые наросты на скелетных сучьях.
- Да ведь то сидят тетерева! - чуть не в голос ахнул Семка.
Живо скинул свои широкие снегоступы, плашмя бухнулся в сугроб. Там побарахтался, переворачиваясь со спины побыстрей на живот. Да с боку на бок.
Так-то знатно выбелился, что и валенки, и телогрейка, и шапка незамедлительно опушились бархатным инеем.
Пополз споро вперед, к белокорым стволам.
Сам себя мысленно подбадривает:
«Сейчас достану вас, березовые сидельцы. Небось, не углядеть вам, что за холмик снеговой двигается поперек полянки.»
Была у него своя правда. Как раз такая - в дреме сугробы отродясь не ползали. Если шевелились когда, то по причине мелкой поземки.
На сей пустой пустяк хитрым особам, что устроились отдыхать высоко над землей, и смотреть нечего. Подумаешь, диковинка! Ястреб не подкрался бы - вот чего стоит опасаться. Тот любит броситься сверху, пустить в ход когти. Сцапает тебя за милую душу, коли не станешь на глубокое поднебесье посматривать, забудешь сторожиться опасливо.
Сидят две крупные птицы рядышком. На крепком суку.
Глядят они, конечно, туда - вдаль, где готов закружить над дремом острокрылый враг. Им дела нет до ружья, что торчит из сугроба бессильным черным сучком.
Здесь и жахнул свинцовой дробью вороненый ствол.
Березовые ветки задрожали, осыпались серебряными блестками.
Легкая метель взвилась над притихшей было землей.
Ястребом эхо метнулось с края на край поляны.
Тетеревам… они и не думали улетать. Даже не шелохнулись. Очень им, понимаете ли, нравилось засматриваться на бирюзовые дремные дали.
Не стал охотник мешкать, у него в запасе был патрон с дробненькими железными хвоинками.
Ну-ка, гвоздики, поспешайте говорить свое колючее слово толстобоким тетерям!
Берданке чего спотыкаться на ровном месте? Она, хоть ствол тяжеловат, послушна до полной исправности - мигом полыхнула огнём.
На сей раз громыхнуло на полянке потише. Может, пороху оказалось поменьше в припасе, снаряженном самим веретьевским стрелком. А скорее всего - тонюсенькие железки были полегче свинцовой заправки деда Корнея.
Снова завьюжило в березовых кронах. Тамошних сидельцев на какое-то время стало хуже видно.
Семка протер глаза: ему не верилось, что тетерева, словно заколдованные, продолжали держаться, ничуть не желали падать вниз.
Два случились выстрела, и оба оказались никчемными. Впустую прогрымыхало безотказное ружье.
Вскочил добытчик, закричал что было сил. И что же приключилось? Нахальные птицы не спешили смотреть в его сторону. Будто бы заранее ведали: придет сюда из мазил мазила, пальнет два раза, покричит сгоряча и уйдет несолоно хлебавши.
Семка стряхнул с шапки легкую снежную опушку.
Вдруг вспомнились ему бедующие домашние. Касательно какого мясца, теперь ничем не сумеет он помочь им.
Вот мать сидит у окошка. У нее такие худые руки! С печки бабка глядит укоризненно проваленными глазами. Карай в подклети горюет. У всех одинаковые мысли: как же сумел ты промахнуться, добытчик дорогой?!
Мальчишка выронил ружье, опустился на колени и заплакал. В голос. Нисколько не стесняясь этих упрямых, страшно хитрых тетеревов.
- Это что за штуки в морозном дрему?! Жарит кое-кто по моим чучелкам и знать ничего не желает! - из недалеких кустов показался рассерженный Проталов.
Его беличий треух до того спокойно посиживал на лысой горке, а тут поехал на затылок. Как не двинуться в уход, когда дед, торопя лыжи, задрал голову и выставил вперед бородку?
Корней, придерживая шапку, обеспокоенно глядел: целы на березе деревянные птицы?
Жаль будет, если патронные заряды выбеленного добытчика посекут раскрашенные чурки. Старый охотник считал себя вправе досадовать.
Здесь неделю корпишь над подманками, и что? Какой-нибудь аховый стрелок объявится, сделает укорот твоим красивым чучелкам - головы им отшибет. Мастери потом новые.
- Ходят, бродят слепые слепцы! - гремел Корней. - Палят куда ни попадя!
- Прости, дедушко. Не случилось догадки, что тетерева нисколь не летающие, - вытирал слезы мальчишка.
- Ты прости его, - продолжал ворчать Проталов, - а потом что делать?
Сердитого грохота стало поменьше в речах стрелка из деревни Каменка. Семка учуял подвижку в настроении знакомца, не стал терять притихшей минутки, заторопился пообещать:
- Я больше не буду.
- Он тебе птиц распугает, а ты, значит, помилуй многошумного лесного ходока. Ладно, прощаю на первый чучелкин раз. Только имей соображение: Корней многих кормит. Сидят на шее еще две семьи. В Каменке у меня хватает соседей, что остались без кормильцев. Не шутка поди, когда через день людям не хватает еды.
- У меня тоже, - пробормотал веретьевский неудачник.
- Что еще? Какое тоже?
Парнишка, отворачиваясь, скривил губы, снял варежку. Ладонью провел по мокрым ресницам:
- Голодают дома.
Подходяще к моменту дед стих: не нашел у себя нового желания поднимать голос, запал весь прошел. Молча придвинулся к завьюженно белокорым стволам, в уме прикинул кое-что.
Вывод сделал вполне утешительный - крашеные поделки пострадали от дроби, но факт, что головы у них остались на месте. Для подманки упористые сосновые чурки вполне годились. Если только завтра подмазать немножко.
Разговор можно завершить, и Корней беззлобно покряхтел в сторону парнишки:
- Вот что. Иди отсюда. Не крутись под ногами.
Семка жалобно попросил:
- Может, дашь патрон? Ни одного не осталось у меня. Расход, дедушко, вышел крупный.
Забираясь в крушинник снова, Проталов ответил неожиданно сурово:
- Не рассчитывал на тебя.
Веретьевский лыжеход понял, что говорить с мастером-лесовиком, изобретательно чучельным, больше не о чем.
Для Корнея охота должна продолжиться. Для неловкого стрелка она получает как есть полное завершие. На все остатошние зимние дни.
Надейся, нерасторопный добытчик, лишь на весну.
Когда-никогда придет она, потянутся в рост стебли сочных трав. Это уж точнее точного. Скорей бы растаяли метельные заструги в поле!
Семка торил к дому тропку через синие валки дремных опушек, досуже размышлял:
«Тетерева, понять надо, не спешат голодать. Февраль не февраль - трескают березовые почки за милу душу. Мне тоже отступать не годится. Почему бы не разжиться нынче птичьим кормом? Перебьемся как-нибудь.»
У Масловской избы возле развесистой березы остановился, наломал ворох веток.
Вплоть до позднего вечера он лущил их. Отколупывал почки, которые все, как на подбор, оказались и прилично твердыми, и не шибко большими. Если что напоминали, то малюсенькие просяные зернышки.
Ближе к темноте набрал полчашки, заварил кипятком добытое птичье добро, а ветки вытащил из дома, бросил в снег на задворках.
Хлопотал по хозяйству неотступно, поскольку чередой шли озабоченные догадки:
«Не станешь ведь прямо у ступенек городить мусорные кучи. Ты стараешься, ан выйдет некрасиво. Мать поутру глянет - не одобрит. Она, хоть не сахар житье теперешнее, любит, чтобы в избе стояла заметная чистота. Чтоб не валялось под окнами лишнее. Сейчас она легла спать, а завтра встанет и будет от нее выговор, когда тут плохо распорядятся оголившимися ветками.»
Покончив с уборкой, постоял у крыльца.
Было к позднему часу довольно темно.
Морозное посуровевшее небо низко нависло над двускатной крышей. Фиолетовые тени плотно легли на мягкие пушистые наносы возле дома. Так плотно, что казалось - никогда уже сугробы не станут ни красными, ни зелеными, ни синими.
Чудилось: слишком усердно окутал морозный мрак по-грустному притихшие стены деревенских строений, и навегда теперь останется здешний снег фиолетовым.
Что приключится тогда? Как раз это - Веретье потихоньку сомлеет в студеной тишине, умрет отныне. Никто не узнает, что без дураков Семка гонялся за обнаглевшими косыми.
Ой, до чего же хочется еще разок сбегать в дрем, да ружейных припасов не осталось ни хвоинки!
В животе у него отчаянно забурчали разваренные березовые почки.
Нахмурившись, затянул потуже ремень. Давай там не торопись наигрывать, деревянная музыка.
Несогласный был с навалившейся горестью, оттого взял и заявил в сумрак:
- Не стоит мне печалиться. Утро вечера мудренее. Тьма ночная, не вот тебе она вечная. Дудки!
Хотел было открыть дверь, вернуться в домашнее тепло, да надоумило его - оглянулся.
Что за внезапная оказия? Минуту назад гляделся фиолетовым снег в деревне, теперь же обернулся повсеместно черным. Видать, зимнему небу не лень игры играть средь уличных широких заструг. Ну, и пусть себе!
Наступившая глухая ночь не испугала мальчишку. Коль решил не бояться всяких здесь неожиданных красок, то и хорошо. Ни одной печалинки не удалось прицепиться к Семке.
Он хлопнул дверью назло припоздало темному часу. И - был таков.
А та угольная чернота, что приползла в Веретье, поглядела на ряд заколоченных избяных окон, затем охотно разлеглась на задворках. Там отдыхалось ей поуютней.
Небось, дотумкала: мальчишка… тот храбрый оказался. Соседские ребятишки… где они об эту холодную февральскую пору? Некого в деревне пугать, нагонять тоску не на кого. Вот на заре и убралась она в сумрачные урочища дрема.
Семка встал пораньше домашних.
Принес дров, растопил печь. Приготовил завтрак, где хватало лишь пития с разваренными березовыми почками.
Когда позавтракали, стало понятно: еда оказалась по свежему душистой, но горьковатой, не очень-то аппетитной. Маловато прибавилось бодрости у матери и бабки.
Неудивительно, что им вскоре пожелалось греться на печи.
Забрались, вскорости задремали там. Ведь когда спишь, сил меньше теряешь и есть не так хочется. К слову сказать, Семке тоже нашлось угретое местечко возле выбеленной кирпичной стены.
Вторично проснулся в час поздний, уже под вечер.
Фиолетовый снег спешил заглядывать в затуманенные стекла. Видно, опять возмечталось ему навести грусть-тоску на голодного веретьевского добытчика.
Аграфена понесла Караю теплой воды.
Семка отошел от окна, увидел забытую ветку в темном уголке, принялся лущить ее по прежнему - вчерашнему - распорядку. Занятие не из самых приятных, однако необходимое оно, коль гонит прочь мыслительные обиды касательно неуступчивых глухарей и хитрых беляков.
Почки отколупывать полезно, когда не пропадает нужда что-то поесть. Иначе домашним другой раз на печку не забраться: сил недостанет.
Вдруг за стеной - ведерный грохот, шумливый крик о чудной чудности.
Дверь заполошно распахивается, входит бабка при полной ошеломленности в глазах. В руках у нее… трудно поверить: ковшик впопыхах уронила, но зато принесла заячью тушку.
- Твоя работа? - подступила к Семке. - Что же ты молчал, батюшка? Дай поцелую, кормилец наш дорогой!
Приключилась истинно что незадача хоть для пронзительно громкой старушки, хоть для мальчишки, вмиг растерявшего все толковые слова. Пятился он пятился, однако сумел не промахнуться - довольно точно сесть на лавку:
- Не знаю ничего.
Бабка вытягивает губы в трубочку, тянется к нему, крепко держа мясной припас, которого хватит голодающим не только на ужин. Не иначе, как дня на два со всеми завтраками и обедами.
- Не надо меня целовать! Чего пристаете? - хмурится парнишка.
Аграфена при недомыслии, всклень разлившемся в голове, глядит на опешившего юного охотника: похоже, тот не лукавит. Вид у него досточтимо честный - как есть ошарашенный.
Препираться не приходится, поскольку ничего-то не понимает стрелок, а лишь круглыми глазами таращится на увесисто солидную тушку.
Остается бабке кое-что сообразить.
Вот она поразмыслила, ахнула и пошла рассказывать семейству:
- Снегурочка! Она приметила мальчишку в лесу. Решила сделать деревенскому народу подарок. Небось, была подбористая девонька. В шубке меховой и с русой косой до пояса. Видел ее? Признавайся, берданочный охотник.
Отчаянно вспотел малолетний добытчик. Пышет от него не вот вам полножарким пламенем - как раз полным недоверием. Бабка шутит над ним. Какую чепоховину придумала!
- Подбористая девчонка притащила косого из леса?
Подходит к матери, дергает ее за руку:
- Ты скажи ей. Нет никаких там…
На секунду Аграфена примолкла. Не бойчит боле, не подсказывает назревшую историю про Снегурочку.
Конечно, сказку поведать может и сама. Хоть две, три, а хоть и сотню. Не очень-то верит в них, да с парнишкой здесь непростой случай. Потому хочется понятности прям-таки до невозможности.
Мать тут как тут, говорит свое слово- не так, чтобы готова спорить с растерянным сыном, однако нет также намерения давать укорот бабке. Посему пустилась в догадки:
- Гляди, сынок! Придет новый день, и никакого сытного завтрака не видать. При нашей голодухе запросто вспомнить про стародавне чудные дела зимней помошницы. Коль есть теперь мясной запасец, пусть Аграфена благодарит хотя бы и Снегурочку.
Он только рад материнскому слову, с видимой охотой соглашается:
- Вот и я полагаю, что нет…
Старушке желательно доказывать правоту. В заполошной суетливости шарит по карманам своей одежки, перебивает мальчишку:
- В старину особо чтили дела, когда они шли сельскому народу на пользу. Потому и рассказывали про добрую Снегурочку. Может, я с девочкой заторопилась. Не ружейный стрелок она, это правда. Тогда что выходит? Приходил к нам леший, прознавший про веретьевскую нужду. Ты, батюшка Семка, что надысь докладывал? Патрон подарили тебе в лесу. Раз так, посмотри-ка: тушка висела возле двери на гвоздике, а с ней рядом было вот что.
Аграфена показывает патрон, обвязанный тонкой веревочкой из льняной кудели.
История с пороховыми зарядами ведома всем в доме.
Никто не стал в торопком усердии разуверять добычливую старушку, а та в свою очередь заторопилась. Пошла рассказывать про себя:
- Грешным делом, не поверила прошлый раз. И обмишулилась старая старуха. Сейчас вижу, что без лесовика у нас не обошлось. Семка не смолчи. Тот каков из себя? Махонький, борода аж до самой земли, в волосьях запутались еловые шишки, а зипунок берестяной, да?
Веретьевскому охотнику приспела надоба ответствовать в крайней точности. Уж коли Снегурочка в помощники не сгодилась, то лешему той радости не видать тако же. Поскольку дремные случаи говорят о другом.
- Не путай меня, бабуся! - закричал парнишка. - Проталов из Каменки в тамошний раз дал мне патрон. Потому что взял беляка не совсем по правилам. Когда вышло такое, ничего делать ему не оставалось, как рассчитаться со мной.
Подскочил к старухе Семка, борзо схватил снаряженный патрон.
- Корней принес. Всё без ошибки. Я вчера с ним виделся, просил еще один, однако дед не расщедрился: на тебя, мол, не рассчитывал. Сегодня удача у него приключилась, вот решил поделиться.
Не пришлась к месту сноровка Аграфены касательно чудных стародавностей, ну и что расстраиваться? Пусть остаются в сторонке хоть добротворные девоньки, хоть какие пользительно пронырливые кикиморы. В хозяйстве ране обходились без лесного рода помощников, на диво способных и на особицу волшебных.
Мать не промедлила поутишить горячих беседчиков:
- Леший не объявился, так и не очень стосковались.
Бабка при мирном обороте нынче какая? Бесспорно расположенная, как есть готовая не скучать о госте в берестяном зипуне.
Однако то, что Проталов ни с чем оставил вчера батюшку Семку, задело ее всё ж таки.
Зацепочка нешуточно - ох, погодьте здесь! - заставила возмутиться Аграфену. Почала старушка ругаться в стенку, где в сенях до последней минуты висели гостинцы:
- Ах, они сивая борода! Разбойник! Когда просят у него, так занятой наотрез. Потом не стыдится пополудни к спящей избе заявиться. Втихаря у нас гвоздь занимает подареньями.
И понесло ее строгую речь говорить, поскольку знавала Проталова еще в те времена, когда ходила в молодках. Чем отличился он? Не видно было, что хотел замечать веретьевских. Молчун этакий! Слова не дождешься от него. Вот вдругорядь заявится Корней - тогда она его отчитает, черта лешего!
Насилу мальчишка с матерью успокоили ту веретьевскую молодицу, что нынче ходит в бабках и любит погреть косточки на печи. В конце концов дед и вправду не ждал встречи с лыжным охотником Семкой возле деревянных тетеревов.
Сегодня пришел для всех негаданно? Не разбудил избу, сморенную сном нечаянным? Так ведь имел право пожалеть изголодавшихся, коль не услыхали нежданного прихода.
И был в дому праздник - наварили в уемистом чугунке мясца, не забыв угостить ребристыми косточками Карая.
С большим одобрением принял он также заячьи лапки: вкус у них много способней, не в пример лучше березовых почек.
Когда поел, похлебал теплой водички, то с утра был уже на ногах и скулил нетерпеливо.
Весь вид его говорил: не пора ли нам, юный хозяин Семка, прогуляться в дрем? Туда, где косые до невиданности обнаглели?
Тот не стал задирать нос, а порешил не чиниться - быстренько собрался, пошел на проселок, где широкие валки теснились искриться на солнце. Там, не отходя от деревни далеко, безо всяких разговоров уложил беляка.
Аграфена, увидев мальчишку с добычей, аж плеснула руками в завороженности. С лица морщинки сбегли: не стану я боле ругать молчуна Корнея, отныне разрешается ему приносить патронные припасы для меткого веретьевского берданочника.
Тем временем зимний февраль сменился весенним месяцем. Перестали постреливать обмороженные деревья в просветлевшем сосняке.
В марте заметно потеплело, хотя по ночам еще подмораживало при студеном усердии сиверка.
С мясным запасом жить было - слов же нет! - веселее. Понадежней всем глядится в те майские, те зелено травные дали. Оно и верно: не переводится пока что сыть на столешнице, хорошо пахнет наваристой похлебкой.
Однако не приходил уже никто из Каменки, посему хочется вам либо не хочется, только вскорости явилось ожиданное.
Через приличную толику времени пришлось обеденному столу в избе, единственно жилой по мерке веретьевской, грустно куковать. То бишь пустовать в суровой наглядности.
Знай пирует бесстыжая пустота. И вот сызнова нахальная тоска принимается пронимать парнишку.
Тут вдобавок бабка печалей поддает: еще не сегодня сбудется, а завтра уже в неотменности свершится.
- Есть у меня чувство. Спросите, какое? Не другое оно. Именно, что класть мне с матерью зубы на полку.
Вступать в разговоры с Аграфеной без толку. Беспатронный стрелок делает вид, что не слышит бурчанья.
При всем том поглядывает за окно. Там начинает подтаивать полегоньку снег. С углов крыши тяжело свисают льдистые сосульки.
Такие они ядреные, соблазнительно хрустящие! Известно, грызть их - одно удовольствие.
Не утерпел, вышел на крыльцо, чтоб послушать звон капели. Пес озаботился подле пристроиться.
Трется мордой об валенки парнишки, скучает: сосульки тебе, молодой хозяин, в обычное весеннее довольство, и догадаться об том нетрудно. А мне охота увидеть дрём. Если вздумаешь совать под нос льдышки, то прыгай от счастья сам. Люблю одни лишь заячьи лапки. Когда пойдем гонять косых?
- Карай, не суетись! Нет у нас ни пороха, ни свинца.
Похаживает Семка вкруг дома, без пренебрежительности похрустывает сосульками:
«Ну что здесь поделать? Видно, опять мне рачительная дорога прямиком к Масловской березе.»
Она стояла уже сбросившей густегу инея, понурой, изрядно добытчиком потрепанной. Пришлось нацеленно вверх лезть, что стало не таким уж простым делом. Попыхтеть нужно в неотложной старательности.
Он - куда денешься? - упрямо поднимался к вершине, уклонялся от острых сучков и пыхтел, как полагалось.
Лучше, что ли, идти на дальнее поле к сарафанистым красавицам, где в феврале палил по чучелкам? Несомнительно белокорые высятся они в неблизкой стороне - у черта на куличках!
Бабка сказывала, на тех куличках по весне могли объявиться хоть лисы, хоть волки, чтоб поживиться какой задумчивой тетеркой.
Когда ружья нет при тебе, знай дружи с деревенской, по соседски милостивой, березой. Пусть даже слишком высоко задирает она уцелевшие ветки.
Через полтора упористых часа возвращается он с богатой добычей. Немало успел наломать сучьев, темных от обилия влаги, и чертят они по талому снегу извилистые дорожки.
Хлопотливая Аграфена ждет его у дома: к нам пришла в гости Снегурочка, веришь?
- Верю, - быстро и в лад говорит он. - Подбористая девонька. В шубке заячьей. С косой до пояса. В ту минуту сидел на березе, приметил, что на санях она проезжала.
Мальчишка вовсю шутил, а зачем ему принужденно киснуть? Раз бабка вздумала повеселиться малость, он тоже не дурак.
- На санях, батюшка, или нет, - вдруг посерьезнела старушка, - но тебя желает взять с собой в лес, что ни есть самый урманный.
Парнишка немешкотно вваливается в сени, там бросает под бревенчато высокую стену все ветки, в деловой заинтересованности дергает дверную ручку. Что видит в жарко прогретой комнате?
У печки невозмутимо сидит Проталов. Сивую бородку задрал. Шею с удовольствием почесывает. Хорошо ему здесь после долгого пути из Каменки - знатно угрелся.
- Здравствуйте вам! - вырвалось у Семки, не ждавшего таковских, по-новому нечаянных, чудес.
- И ты здравствуй! - отвечает распаренный Корней. - Что, не пора ли наведаться в дрём? Кое-чему научил тебя отец, но сегодня воюет он с Гитлером, а ты, значит, по соснякам со мной походишь. Не грех у старого промысловика поднабраться ума-разума. Мечтаешь быть справным охотником?
Семка мигом раскраснелся:
- Не скрываю того желания. И не скрывал ране.
- Ну вот, подрастешь - сбудется без единого препинания. Только помни, на верную дорожку выйти легче, когда знаешь все угодья наши, как свои пять пальцев. Так что айда ставить чучелки. Касательно подманок если, то сильно пригодится тебе проталовская наука.
С тех пор парнишка ходил за птицами на пару с дедом.
Аграфена, любительница поговорить, ворчала:
- Леший! Право слово, леший! Сманил батюшку Семку в дрёмные урочища. Мы его дома почти не видим. Всё бродит и бродит неизвестно где. Куда это годится?!
Мать поддакивать не спешила, довольная была - заведомо не лазал сын за березовыми почками, лишь изо дня в день помогал Корнею в промысловом занятии.
Потом бабка перестала напраслину высказывать: семье польза с тетеревами обозначилась, опять же сообща перемогли голодное время, худо-бедно прокормились.
Ближе к маю украсились луга всяческой пользительной изумрудностью, и многие веретьевские вернулись в деревню.
Через месяц не задержалось, пришло долгожданное лето с тростинками желтых купавниц на опушках. Семка с дедом и собаками всласть походили по ельникам и соснякам.
Проталов учил парнишку прознавать в доподлинности то, где зверь крался, и то, как устраивал себе для отдохновения лежку.
Между прочим удавалось веретьевскому добытчику промысливать кое-что насчет травного изобилья.
Примечать те ли, иные ли растения не последняя забота, когда пробираешься лесом. Кипрей да кислица, дягиль да пастушья сумка - они знающему человеку могут рассказать о многом.
Одна травка - считай, кипрей - любит светлые вырубки и богатеющие золой гари. Другой подавай мокрое болото, дряговины всякие.
У кислицы, стоит учесть, близость водицы всегда из предпочтений предпочтение.
Идешь вот так по дрёму, обрати внимание - мокролюбивая зеленца ползет, стелется по сырой земле.
Враз дотошливая смекалка почнёт работу сотворять: смотри, Семка! Ноги тебя ведут прямым ходом в глухой конотоп. Истинно в такое место, где пара пустяков завязнуть и лошади, и любому путнику-добытчику.
Молодой охотник учился обходить стороной смирно-подозрительные кочкарники глубоких мшар, откуда не выбраться даже зверю. К примеру, тому же могучему лосю, у которого ноги чудо как длинны и сильны.
Пошла неделя за неделей, и вот уже Семка мог запросто в одиночку добыть тетерева.
Иногда они с дедом оставляли ружья дома, уходя в леса.
Что брали в дорогу?
Корней предупреждал заране: нам понадобятся лишь косы. Посему вооружались обыкновенными литовками, хорошо отбитыми на стальных бабках и наточенными до бритвенной остроты мелкозернистыми брусками.
Накосят на полянках пахучей травной зелени да и поставят невеликий стог где-нибудь в укромном ложке.
Тогда получается, что копешкам никуда не убежать, а в спокойствии пребывать то – там, то - здесь. И к осени множество круглых стожков высится в дремной стороне для того случая, чтобы зимой подкормить хоть лосей, хоть зайцев.
- Мы, видишь ли, охотники, - говаривал Проталов. - Нам интересно, чтобы промысел не скудел. Как же тогда не позаботиться о зверином народце? Ты учти: взять с под гончей косого не так уж и трудно умелому стрелку. Сделать наши ивняки и сосняки богаче, развести в них побольше живности станет посложней, однако отступать толковому промысловику не годится.
Учил дед без шуток, наглядно, дотошливо: вырастешь, парнишка, - не оставь дрём своей старательностью. При таковских делах будешь не просто ружейным человеком, а неотступным другом вологодских лесов. Что принесет тебе людской почет и уважение.
Потом… пришло извещение с фронта. Отец погиб, но его слово оказалось верным: отшибал он рога фашистам неуклонно по самый свой последний час, близил победу.
С той поры пошли год за годом уже без войны. Израненным брат вернулся домой и на белом свете из-за недугов надолго не задержался. Семка вырос, толику времени ходил в промысловиках-охотниках, не покидая родной деревни.
Его старательность заметили - доверили управлять охотничьим хозяйством, чьи угодья были завидно обширными. И стал он начальствовать так, как советовал беспокойный Проталов.
Теперь уже нет на свете Корнея из Каменки. Но до сих дней в дрёме вырастают по осени стожки в дедовых местах.
Устраиваются нынче там и солонцы - звери туда приходят полизать каменную соль, что им нравится, вестимо, сильно.
Зимой возле стожков кого только не встретишь. В них обычно поселяются лесные мыши, а значит, сюда заявляются помывшковать рыжие хитруньи.
Уйдет желтоглазый лис - иные гости тут как тут.
Их бывает много, тем же зайцам чего не плодится по ивнякам, коль в тихих ложках корма в достатке?
Любит приходить сюда начальник здешнего охотничьего хозяйства. Он приносит с собой этюдник, рисует.
Для него удовольствие исподтишка наблюдать жующих гостей, а также кусты в изморозной густеге, разноцветный снег.
Высоченные сосны поглядывают на бойких зайцев, на их игры. Деревья шумят на ветру, качают ветками, с которых сыплются белые пышные лепехи.
Красота кругом, и на картинах у Семена Столбова снег то розовый, как закат, а то зеленый или синий. Бывает, что и фиолетовый, словно предвечерний сумрак.
О чём думает нынче дрём?
Наверное, о прошлых годах, о давней страшной войне, когда трудно жилось веретьевским обитателям, всем людям на вологодчине.
И есть у него мысль на особицу мирная: хорошо, что подкормил тогда мальчишку; вон же - теперь глазастый художник; толковому мастеру, будьте уверены, я подмогну также; для меня какой тут спор? ведь ловко показывает он радугу на снегу.