Каждое такое болото, а их в мире много, уверенно, что оно такое всего одно. И в каждом привольно дышится всяким там жабам, пиявкам да крысам, которые там знают каждую кочку, каждый метр грязи и, плавая в тамошних нечистотах, уверенно держат голову, расправляют плечи и даже покряхтывают от удовольствия, – ведь таких жаб да пиявок, уверены они, – ни в какой стороне света не сыщешь!
Это, конечно, не так, и подобных болот хватает повсюду, только называются они по-разному, а вот болото из нашего рассказа звалось крысиным, не потому, что там было особенно много крыс в сравнении с другими гнилыми местами Земли, но оттого, что так его нарёк один великий поэт, который когда-то проходил мимо, да и дал имя всей этой кучке вони.
– Дал и ушел! – печалился некий сверчок, – а как теперь мне-то жить среди всего крысятника?
– Ну так и ты ушел бы! – сказала ему мудрая сова-психолог. Взял бы да и нашел другую работу!
– Ох, – печалился сверчок, думая про себя, что даже психолог не хочет его понять, а вслух всё искал какие-то доводы, чтоб остаться.
– Ну что, право, тебя там держит? – спрашивал его друг кузнечик в переписке по интернету.
– И друг меня не хочет понять, – вовсе опечалился сверчок.
А дело было в том, что для сверчков в мире не так уж много вакансий, попробуй ещё устроиться! А тут ему вдруг подвернулось такое прекрасное объявление, и зарплата отличная, и работа на воздухе, да одно плохо – нужно постоянно жить в крысином болоте, а это куда как сказывается и на нервах, и даже на аппетите.
Все местные пиявки с жабами давно приспособились к жизни в этом зловонии, и не представляли себе ничего другого, а потому на жалобы сверчка, вздумай он им открыться, просто бы рассмеялись, как всегда смеётся кто-то мелкий над кем-то, кто способен, подобно сверчку, пробуждать музыку.
– Ох и занесло тебя туда! – писал ему кузнечик.
– Да тебе-то что? – вспылил сверчок. Ведь и вспылить по-настоящему в крысятнике можно было только с кем-то родным, другие бы тотчас его слопали.
Ты-то – кузнечик, будто сам не знаешь! А для кузнечиков всегда полно рабочих мест! Их везде берут! Не то, что нас…
– С чего ты взял? – удивлялся кузнечик. Или забыл, как долго я жаловался тебе, что мою скрипку нигде не ждут?
...Но сверчок забыл. Не специально, а просто оттого, что злые испарения болота удручающе действовали на голову, и все, подобные сверчку, кто оказывался там, не могли потом припомнить ничего хорошего. Солнце и радость, искренность и чудеса, музыка и свобода – словно подёргивались туманом, и душа никак не могла прорваться сквозь эту завесу и сказать, как вообще живётся другим существам, держащимся далеко от всех возможных болот. Всё, кроме зловония и мерзкой грязи начинало казаться тут совсем нереальным, – так скверно действовали испарения болота на юные, да и всякие другие головы.
Но особенно удручало сверчка то, что даже встречая кого-то подобного себе, а недавно сюда на работу устроилась пара соловьёв, он не мог отнестись к ним искренне, так, как встретил бы их всего год назад, пока он не получил своё место с неплохой зарплатой в крысином болоте, и пока не поселился тут, как он говорил сам себе – ненадолго, но прошел год, а за ним второй, третий, четвёртый, и ничего в его судьбе не менялось.
Ведь болото – не то место, где стоит ждать перемен. Там всё происходит так, как было на самом первом болоте нашего мира, от которого и названия не осталось, но вот образ этой тяжести, вони, грязи и серой повторяемости сохранился, и с тех пор бесконечно тиражировался в тысячах других болот, которые сильно притягивали к себе и кузнечиков, и сверчков, и соловьёв, потому что в другим местах всей этой музыкальной братии и вовсе не платили…
– Нет, если так пойдёт дальше, ты там и вовсе скиснешь! – писал сверчку кузнечик.
– А что же мне делать? Как быть?
– А что тебя больше всего тревожит?
– То, что я смотрю на пару соловьёв, будто они такие же жабы или пиявки, как все здесь вокруг. И я никак, понимаешь, никак не в силах быть с ними и их музыкой тем, кем хочу.
– А кем хочешь?
...Сверчок задумался и ответил:
– Тем, кем я был до того, как попал в это проклятое место!
– Что же тебе мешает?
– Что и всегда… Сверчок вздохнул… В других местах, сам знаешь, моя специальность и вовсе никому не нужна.
И вот тут, а так бывает и в жизни и в сказке, сверчок вдруг встретил где-то в интернете строки того поэта, который дал крысиному болоту имя.
«Мир велик и чудесен, – было написано там, – и я сам был в таком же болоте, пока не поверил, что ушедший из скверны на волю не умрёт от голода, и вообще не умрёт, потому что ему будет чем заниматься».
– А кто мне за это заплатит? – мрачно процедил сверчок.
– Заплатит солнце, – продолжил поэт, – заплатит небо, заплатит земля, заплатит вселенная, каждая травинка и капля росы будут чувствовать тогда себя твоими должниками, ведь они так долго ждали твоей свободы, и вот – ты вновь, тот, кем и должен был всюду быть!
– Но что же мне делать, – неожиданно расплакался сверчок.
– Сделай то, чего ты давно хотел, как если бы ты уже был миллионером и не нуждался ни в какой зарплате!
– Да! – закричал сверчок, – Да! Я давно хотел сказать паре соловьёв, что они – самые лучшие соловьи на свете! Хотел не думать о том, как эти слова отразятся на моей карьере! Хотел сказать каждой пиявке и жабе, что они – всего навсего пиявки и жабы, а не звёзды небесные, которыми они себя мнят! Я хотел! Хотел!…
И сверчок вдруг встал со своего рабочего места и пошел туда, куда хотел прийти, и он знал, что болоту больше нечем удержать его, заковать, остановить, потому что его единственная власть – выдавать вовремя зарплату, но он, сверчок, презрел сейчас эту власть.
– Ненормальный! – налетели на него мысли, – с голоду загнёшься! Или не слышал – всяк сверчок знай свой шесток и всё такое!
– Куда бежишь! – шумел мысленный ураган, – или там, за болотом, тебя кто-то прям ждёт? Или там у тебя будет такой же доход, как тут?
– А будущие дети? А если ты встретишь девушку? Неужели она согласится быть с нищебродом? На болоте ты «кто-то», а там будешь никто! – орал мысленный ураган.
Но сверчок улыбнулся и сказал мыслям:
– Вам меня тоже не остановить!
И зашагал по своей дороге к рассвету!