Алмазы Таюмбы Продолжение

Глава 21
Голос. Он точно слышал: там кто-то говорит. Мужской, напористый. Даже, похоже, наглый. Наглый? Мгновенно вспотев, он опустился на мшистую подкладку леса. Сначала на колени, а затем и лёг. Снова тишина. Птички здесь не поют, а вот дятел где-то вдалеке постукивает. Может, ему показалось? Ну, что наглый. Нет, вряд ли. Галлюцинациями не страдает. «А почему я решил, что это враги? – засомневался Поддубный. – Может, охотник какой-нибудь. Интонация точно могла почудиться». Он уже начал приподниматься, коря себя за мнительность, как в стороне лагеря загремела посуда: то ли кружка алюминиевая упала, то ли миска. И следом до его ушей донёсся приглушённый матерок. Снова тот же голос.

Иван рухнул на землю. «Предельно ясно, не показалось. А как бы хотелось ошибиться». За деревьями виделся бок его палатки, что происходило там, за ней, оставалось только угадывать. «Так, предположим самое худшее. Это беглые зэки, Тоня у них. Тогда возникает следующий вопрос: что им нужно? Да всё им нужно, от женских ласк, до продуктов и инструмента. А вот, что им не нужно, так это свидетели. – Иван даже покрутил головой от досады.  – Это ж надо так вляпаться! Где же они опростоволосились? Следы? Так Тоня их путала, он бы точно сроду по ним никого не нашёл. Тогда что? Сумасшедшая удача или же есть ещё что-то, что он не учитывает, упускает. Ладно, время поразмышлять ещё будет. Сейчас бы понять, что там происходит, диспозицию как-то определить. А для этого неплохо было бы подобраться поближе».

Поёрзав, Иван осторожно сместился вправо, так, чтобы оказаться напротив костра. Под локтём хрустнула веточка, и он замер, прислушиваясь. В лагере по-прежнему молчат, тот матерок словно, показался. Хорошо бы! Он передвинулся ещё на пару метров в сторону, и из-за дерева выплыла фигурка Тони. Незаметно для себя, Иван выдохнул облегчённо. «Жива, слава богу! И, по всему, цела». Тоня сидела на бревне, неестественно выпрямив спину, лишь иногда поворачивая голову, словно осматривая пути подхода. Да, она явно знала, что он выйдет с этой стороны. Лицо её отсюда не разглядеть, но вот сама поза, напряжённая и оттого тревожная, заставила Поддубного ещё больше нервничать. Закусив губу, он замер, приглядываясь.

 «Мужика не видно, это тоже неспроста. Неужели, засада? Но как они могли заставить Тоню в ней участвовать? Карабин?! Конечно, они захватили карабин и сейчас держат её на мушке, используя как приманку. И что делать?»
Мужик может прятаться где угодно. Вон за тем кустом, это ближе к ручью, да даже за этой парочкой деревьев, почти сросшихся стволами, если лежать там, не за что не увидишь. Повертев шеей, но так ничего нового и не заметив, Иван снова задал себе тот же вопрос: «И что делать?»
Грубый сильный голос заставил его вздрогнуть:


– Слышь, мужик, ты же там, да? Выходи уже.
Иван мгновенно облился потом. Сердце забухало, словно барабан, и Иван прикусил губу: «Неужели, он знает, что я здесь? Но откуда?»
 – Выходи по-хорошему, – голос звучал угрожающе. – Не послушаешь, мы твою лярву на кусочки порежем. Но не сразу, сначала оприходуем на пару.
Тоня возмущённо обернулась куда-то на другой край пятачка, там несколько деревьев выстроились рядком, образую редкую изгородь:

– А хотелка не отвалится?
Мужик ругнулся:
   – Рот закрой, а то мы поможем. Пулю хочешь? Я же тебя не сразу убью. Первым делом, руку прострелю, чтобы не брыкалась шибко.
– Ну выходи, стреляй. Что  ты там прячешься, за деревьями, смелый такой? С бабами воевать только и умеешь, поди.
Снова раздалась ругань, и следом неожиданно спокойный голос:

– Зря стараешься, меня так просто из себя не вывести. Я подожду, пока твой мужичок появится, а уж потом покажу, как я с бабами воевать умею. Ох, девонька, не понравится тебе. И вообще, заглохни, пока я твой рот поганый портянкой не заткнул. А она у меня вонючая, неделю для тебя берёг. Тюня, сымай сапог.
Тоня гордо отвернулась, но в перепалку больше не полезла. И правильно, нечего бандитов злить, неизвестно, что они выкинуть могут.
Воспользовавшись тем, что про него на какое-то время забыли, Поддубный переместился на пару метров в сторону, подальше от мужских голосов.
 
«Как бы дать Тоне знать, что я здесь. Эти сволочи на понт берут, думают, я сам так и выйду, – он призадумался. Почесал нос, вытерев заодно выступившие капельки пота. Пошевелил губами. – А я выйду? А какой ещё вариант? Ситуация-то патовая. Скорей всего они не знают про  меня ничего. Вряд ли Тоня им что-то рассказала, не тот она человечек. Выходит, они меня боятся. А вдруг я вооружён. Или вообще Илья-Муромец с Джеки Чаном скрещенный. Мне ружьё ни к чему, одними руками мужиков побидю. Ну, допустим, может, я и справлюсь. Боевое самбо кое-что дало, немного умею и, думаю, не всё забыл, но для этого надо подойти хотя бы к бандюгам. Так, они тоже об этом кумекают.  Им тоже для начала надо, хотя бы вот такими примитивными приёмчиками вывести меня из леса. Как раз под карабин Тонин.  А когда на мушке, шибко не попрыгаешь. Да! И самое главное, Тоня-то у них. А пока она в их руках, придётся играть по бандитским правилам. Ну да, небось, не пропадём. – Иван ещё сдвинулся назад, чуть скрипнув от досады зубами. – В любой момент могу уйти. Вообще не проблема. Но Тоня! Её не оставишь. Потом же не прощу себе, – Иван до белизны сжал губы. – А ведь придётся выйти. Они всё верно рассчитали, девушку я им не оставлю. Хорош же я буду, если сам смоюсь, а Тоня им достанется. И это даже не обсуждается. Не хочется, конечно, но выбора они мне не оставили. Легенду придумывать, пожалуй, смысла нет. Про золото, предельно ясно,  я им скажу, а вот про алмаз – это они перебьются. Да и вообще, ещё побарахтаемся».

Достав из кармана завёрнутый в тряпицу камешек, он повертел головой, подбирая местечко. Выпирающая из-под бугристого ягеля каряга показалась ему подходящей. Засунув под неё алмаз, он огляделся, запоминая место относительно костра. Вроде, понятно, не запутается.
Несколько раз глубоко вздохнул, словно перед прыжком в омут. И поднялся. Перебарывая мелкую дрожь, вдруг охватившую ноги, решительно зашагал к Тоне. Только её он видел в этот момент, только ради неё он сейчас сам шёл сдаваться в руки бандитов, стараясь не думать о последствиях. 
Его встретили Тонины глаза, в которых Иван явственно прочёл сожаление и упрёк. Шепнув ей: «А как по-другому?!», он остановился рядом.

Из-за деревьев шустро выскочил крупный мужик в телогрейке. В руках тонин карабин, в глазах осторожный вопрос: мол, это и есть  тот самый, кого мы ждали?
За его спиной медленно поднялся второй. Этот мелкий, худосочный какой-то, а смотрит победителем. С первого взгляда Иван угадал его: шестёрка. Такому покуражится над слабым, хлебом не корми.
– Оружие твоё где?

Поддубный пожал плечом, как мог равнодушно. Вроде получилось, хотя волновался до трясучки. Лишь бы голос не сорвался. А то ведь не поверит. Да и так не поверит, если не дурак. Решит, что припрятал где-нибудь:
– Нет у меня. Я безоружный.
Мужик обошёл по дуге провожающую его прищуренным взглядом Тоню. Остановился в трёх шагах, не опуская карабин:
 – Узнаю, что сбрехал, на кусочки порежу. А я узнаю. Тюня, веревку давай.

Только тут Иван понял, почему Тоня так неестественно прямо держит спину: у неё же руки связаны!   
Тюня бесцеремонно развернул Ивана спиной, и запястья стянуло. Крепко, даже больно стало. Иван невольно поморщился.
Мужик заметил:
– Ничё, потерпишь, не сахарный. Для тебя же стараюсь.
Иван усмехнулся, но промолчал.
– Ах ты! Смешки ему тут.

Сильный пинок толкнул Поддубного вперёд, и он еле удержался на ногах. Обернувшись, словно запоминая, кинул короткий взгляд на обидчика. Тюня расслаблено оскалился:
– Чего зыркаешь? Это я ещё так, любя, – смех его был неприятен, будто столетний курильщик харкал.
Мужик ухватил Ивана за плечо, и в следующий момент он против воли присел рядом с Тоней на бревне. Проводник чуть подвинулась, подпирая его боком, а то бы свалился. Иван благодарно покосился на женщину.
Не встретив явного сопротивления, бандиты, похоже, расслабились. Мужик, который явно главный, кивнул напарнику со смешным именем Тюня, и тот, настороженно поглядывая на пленных, обошёл их по широкой дуге.

– Жги костёр, ужинать будем.
Худосочный, выдернув из чурки топор, молчком направился в лес. Мужик, поискав глазами, куда бы присесть, углядел бревно у кустов. Закинув карабин на плечо, направился туда. Через каждые пару шагов она оглядывался, и Иван удостоверился в своих догадках: их боятся. И это понимание ему не понравилось. Раз опасаются, караулить будут на совесть. Надо как-то сделать так, чтобы мужик перестал чувствовать с его стороны угрозу. Ага, а как сделать? Притвориться полной нюней не сможет, противно. Не, не получится, да и актёр из него никудышный. Ну а если не полной, а  так, на половину? Страха в глаза напустить там, вздрагивать, когда, к примеру, повод появится. Можно попробовать.
Шёпот Тони он разобрал не сразу. Слегка дёрнул головой, давая понять, что слушает.

– Ты зачем припёрся?
Иван метнул короткий взгляд на мужика, выкатывающего кусок дерева из кустов. Вроде, пока не смотрит.
– Я не припёрся. Я пришёл.
– Зачем вышел, я же видела, лежал там. Я бы сама справилась.
– Интересно, это как? 
 – Как, как. Пока не знаю, Придумала бы чё-нибудь.
– Так бы они и позволили придумать чё-нибудь. Поизгалялись бы гуртом, и всё.
– А счас им что мешает?

Иван обидчиво поджал губы:
– Как будто у меня варианты были, – мужик подхватил бревно, вскидывая его на плечо. – Так, хватит болтать ерунду. Я дурака включу малость, не удивляйся…
– Так тебе и включать не надо, – Тоня хмыкнула.
Поддубный хотел ответить резко, но в последний момент удержался: не время ссориться, да и мужик повернул обратно.
Охнув, он кинул бревно на траву. Присел, стягивая с плеча карабин и с интересом разглядывая пленных. Из леса с шумом выбрался Тюня, в руках нарубленные ветки, в глазах лёгкий азарт предвкушения. И Кашпировским не надо быть, чтобы понять, о чём он думает: о Тоне, конечно. «Ну, это мы ещё посмотрим. Костьми лягу, но ничего такого не допущу». 

Слабые сумерки словно застыли над верхушками деревьев, здесь, внизу, под тенью пихточек и лиственниц, темнело быстрей. Трещали влажные сучья, густая полоса дыма гуляла по пятачку вокруг костра, и бандюки то и тело отворачивались, а то и переходили на другое место. Пленникам приходилось хуже. И хоть их отсадили на пару метров от костра, дым накрывал их и там. Они кашляли и вертели головами, пытаясь найти кусочек свежего воздуха, получалось не всегда.
Каша у Тюни пригорела, и мужик сгоряча отвесил парню подзатыльник. Тот молчком пригнулся, но протестовать не решился, только в глазах мелькнуло на короткий миг ожесточение, и тут же исчезло. Но Иван успел заметить. Ещё не зная, как ему пригодится эта информация, он отложил её в укромный уголочек памяти.

Гремя ложками, оба умяли ужин за пару минут. Видать, оголодали их выискивая. Потом Тюня, подгоняемый напарником, наложил каши пленникам, причём раза в два меньше, чем слопали сами. Мужик, масляными глазками разглядывая Тоню, перевязал пленникам руки наперёд. Иван, хмурясь, на всякий случай просчитывал варианты. Если уголовник захочет от Тони чего-то большего, придётся что-то предпринимать. Не самое удобное положение, но, он понимал: выбора не будет. К счастью, Малахай, кроме взглядов, более ничего себе не позволил. Отходя, он отправил напарника кормить пленников. Тюня, сунув тарелки и ложки в связанные руки, что-то ворча, удалился к палатке.

Есть было неудобно. Кое-как, поглядывая друг на друга, будто обмениваясь отсутствующим опытом, пристроили тарелки между ног, а пальцы связанных рук зажали ложки. Более-менее, хоть так. Тем более, что аппетит никуда не делся. Поддубный понял, что голоден, едва первая партия каши исчезла во рту. Целый день не евши, да с такими переживаниями, не шутка. Тоня тоже не отставала, и ужин закончился почти мгновенно. Оба остались полуголодными, хотя и это в их условиях уже что-то. Могли и вовсе без еды оставить. Значит, нужны они ешё, вот только зачем?    
Ответ на этот вопрос Иван получил вскоре после того, как мужик, оказавшийся Малахаем, во всяком случае, более молодой напарник называл его так, вытянув из кармана мешочек на завязке, приблизился к ним. Иван узнал с первого взгляда: его, с золотом. Значит, рюкзак они обыскали. Хотя, что тут удивительного? Удивительней было бы, если б их вещи не тронули.

– Где намыл?  – Высыпав золотые крупинки на ладонь, он опустился перед пленниками на корточки. Взгляд почти доброжелательный.
Вот только верить в его искренность Ивану не захотелось. Более того, от его улыбки мурашики пробежали по спине. Умеют всё-таки эти уркаганы морально подавлять. И вроде ничего особенного не спросил, и рожи злобные не корчил, а ясно, как белый день: шутки кончились, если они и были. Потому запираться Иван и не подумал, понимая, их жизни для бандюков лишь тогда чего-то значат, когда что-то стоят. И предельно ясно, что золото – это шанс.
   – Здесь, неподалёку. По ручью выше.
Рассерженной змеёй зашипела Тоня:
– Может, ещё и покажешь уголовнику этому?

Мужик усмехнулся:
– Баба у тебя с характером. Как ты её терпишь? – но взгляд изменился. Теперь в нём искренний интерес:
– Завтра пойдём, покажешь. Если не соврал, живыми уйдёте. И бабу твою не тронем, – он похлопал её по щиколотке, и проводник дёрнулась, пытаясь оттянуть ногу.
Малахай поднялся, снова усмехаясь:
– Не бойсь, я за слова отвечаю. Тюня, ты первый дежуришь.
Высыпав золотинки обратно в мешочек, он снова упрятал его в карман. Тюня выглянул из тониной платки:
– Малахай, а как ночевать-то будем?
– По очереди. Счас, до ветру их сводим. Ты бабу бери, я – мужика. Руки не развязывай. Потом снова назад перевяжем.

 Глава 22
  Ночь прошла в тревожном забытьи. Так и не просохшая телогрейка слабо держала тепло, и он мёрз. Зафиксированные руки сводило, пока он не сообразил разрабатывать кисти, насколько позволяла верёвка. К счастью, завязали его не очень крепко, и пошевелить кистями получалось. Добившись сначала коликов в руках, а затем и нормального кровообращения, он затем периодически разминал кисти, стараясь не допустить онемения. Женщина тоже спала плохо, постоянно вертясь и ёрзая. Проводника положили шагах в пяти от него, и даже переброситься парой фраз не удалось. Всю ночь между ними сидел или бродил кто-то из бандюков, на удивление исправно отдежуривших. Даже Тюня не пытался придремать, добросовестно наматывая круги вокруг палаток.
С утра им снова перевязали руки вперёд. Сводив обоих до речки, где под присмотром умылись, все вместе уселись завтракать. Снова в ногах тарелки, в связанных руках – ложки. Каши положили ещё меньше, чем накануне, похоже, Малахай уже начал экономить, убедившись, что продуктов у них не особо много. Добраться до посёлка, конечно, хватило бы, но при условии охоты или рыбалки по дороге. Но пока о возвращении оставалось только мечтать. 
Едва тарелка опорожнилась, Малахай заторопил Ивана.    
 – Хорош отдыхать. Расслабились тут. Пошли, покажешь, где золото мыл, – голос поднял и задремавшего было у костра парня. – Тебя тоже касается. Смотри за бабой. Не вздумай сотворить с ней чего-нибудь. Удавлю лично. И обед с тебя. Мы вернёмся к обеду.
Удивительное дело, но Иван в этот момент почувствовал нечто, вроде благодарности к бандюку. С горечью признавая собственное бессилие, за Тоню он переживал больше, чем за себя.
Сделав несколько шагов по направлению к лесу, Иван коротко обернулся: Малахай поправлял на плече ремень карабина. Верно истолковав взгляд пленника, тот рыкнул:
 – Отвернулся и пошёл. Смотреть он мне вздумал. Доиграешься, отменю все обещания.
  – Да я ничего, – Иван вжал голову в плечи, демонстрируя робость, – ускорив шаг, отвёл первые ветки деревьев связанными руками.
«Придётся потерпеть! Пока Тоня у них, он связан в действиях покрепче любой верёвки на руках».
День разгорался яркий, солнечный. В небе изредка гуляли прозрачные облачка, и даже ветерок гладил по щекам мягко, словно успокаивая. «Во всяком случае, одежда просохнет, – нашёл Иван повод для оптимизма».
До места добрались минут за пятнадцать. Малахай, с интересом поглядывая по сторонам, прошёлся по округе. Приподнимая плечо, чтобы не сполз ремень карабина, помочился в ручеёк. И уселся на каменистый взгорок, покрытый рыжим мхом. Иван тем временем достал из кустов инструменты. 
Верёвки на кистях худо-бедно работать позволяли. Держать лопату было неудобно, черенок вырывался из рук, несколько раз его приходилось вылавливать в воде. Многозначительные взгляды, которые Поддубный бросал на своего охранника при этом, тот демонстративно игнорировал. Делать нечего, придётся шевелиться
как уж получается. Понятно, что со связанными руками он будет работать раза в два медленнее. Но пока Малахая это устраивает, ничего не изменить. Хотя, никто не мог запретить ему иногда намеренно терять то лопату, то полный лоток... Правда, особо не наглея, неизвестно, что придёт в бандитскую голову, если он догадается, что  Иван занимается вредительством. Но пару раз уже наполненный грунтом лоток он в воду высыпал, вызвав неодобрительное цыкание Малахая. Однако, последствий неловкость золотоискателя у охранника так и не вызвала, если не считать нескольких ругательств в его адрес, самым мягким из которых было «косорукий».
Поддубный набирал грунт, стоя по колено в ручье, и вскоре рукава телогрейки намокли почти по локоть. Но и это никак не подвигло Малахая облегчить условия труда для Ивана. Вздохнув, он продолжил трудиться.
Первый же намыв добавил в мешочек с золотом десятка два вполне осязаемых крупинок, и бандюга разом повеселел:
– А ничё! Молоток ты, мужик. Так несколько деньков постараешься, и отпущу на все четыре стороны, – перехватив недоверчивый взгляд Ивана, добавил. – Не журись, мне лишняя мокруха даром не упёрлась. Сказал – отпущу, значит, отпущу. Если поработаешь, как следует.
На первых парах немного похулиганив, затем Иван пахал уже на всю катушку, чутьём уловив момент до которого Малахай готов был его прощать. Но как только в глазах его сверкнула бликом природная беспощадность, во всяком случае, ему так показалось, Поддубный отлынивать прекратил, сообразив, что пора начинать завоёвывать очки в глазах Малахая. «Он совсем не глуп. Не дай бог догадается, что его водят за нос, последствия могут быть очень неприятными. Главным образом,  для Тони. А так, глядишь, и потеряет бдительность. Мне бы с ним совладать, а уже с безоружным Тюней как-нибудь управимся, – он вздохнул, вспомнив, что парень сейчас в лагере один с Тоней. – Будем надеяться, всё обойдётся».  – Он закачал лоток со второй партией мелкой фракции грунта, сливая воду. На дне мелькнули мутные золотинки.

Как бы не тосковал Тюня по женским ласкам, приказ Малахая ослушаться не посмел. Ещё побьёт, чего доброго. Он прекрасно понимал, что нужно Малахаю от пленников. Конечно, золото. Золото – это их статус в воровском мире. С ним они смогут хорошо утроиться на Большой земле. Да, вообще, где угодно устроиться. И  за границу с рыжьём рвануть им, нет, не им, ему! никто не помешает! Как только этот чуня намоет достаточно золота, Тюня потребует свою долю. Да, именно, потребует. Он такой же владелец их будущего богатства, как и Малахай. Ничуть не меньше. А, может, и больше. – Тюня, прищурился, представляя, как он один заберёт всё золото. – Ох, и делов понаделает! Первым делом, оденется как надо, по-модному! Потом в ресторан завалится, самый дорогой, само собой. А там тёлки! И все его будут. Оторвётся, так оторвётся, по полной! Потом надо будет домой наведаться, мамка там, в однокомнатной хрущёвке, ждёт его. Надо будет ей что-нибудь купить дорогого. Квартиру! Точно, обязательно в новом доме, дорогущую. Он теперь и не такое себе позволит. Правда, не сразу. Для начала надо как-то от Малахая избавиться. Не сейчас, понятно. Поначалу придётся немного потерпеть. Немного, пока он этого геолога не пришибёт. А то, что пришибёт, и дебилу понятно. Это они пусть надеются, что живыми выпустят. Как же, выпустят их. Чтобы они сразу в ментовку рванули? Не, Малахай, конечно, ещё та сволочь, но не дурак, уж точно. В лагере он был в почёте, а там за просто так в люди не выбиться. А уж как прибьёт, с бабёнкой этой он сделает, всё, что пока только в мечтах получается. Ничё, недолго осталось. Думаю, недельку, не больше. А столько уж потерпим как-нибудь. 
И, может, даже зиму не придётся переживать здесь, в дикой тайге, которую он побаивался, чуть ли не больше, чем Малахая. Пусть он для начала к жилью какому-нибудь их выведет. А там уж... Но только там. Одному ему здесь не выжить. Он понял эту простую истину после той ночи под проливным дождём, когда дрожал до ломоты в зубах  зарытый в пихтовых ветках. И как бы не раздражал и не бесил его порой напарник, избавляться от него раньше времени стало бы самой большой ошибкой в жизни. Потому он хоть и поглядывал на женщину иной раз очень даже с вожделением, но руки держал при себе. До поры до времени.
Тоню недвусмысленные взгляды бандита напрягали. Каждый раз она готовила себя к отпору, ожидая от охранника пакости. Но проходили часы, а он ничего не предпринимал, и постепенно она успокоилась. Ну, насколько это возможно, находясь, фактически в плену. Руки парень ей развязал, как только понял, что чистить картошку со связанными кистями крайне неудобно, и она может провозиться с этим нехитрым занятием гораздо дольше, чем надо. Почувствовав себя свободной, Тоня резких движений делать тоже не поспешила. У них в руках этот бестолковый геолог. Нет, ну надо же, сам припёрся сдаваться! Будь она на его месте, обязательно что-нибудь придумала. А этот... Отмывая котелок в ручье, она неожиданно призналась себе, что поступок Ивана ей приятен. Как ни крути, а ведь это из-за неё он вышел из леса. Не пожелал оставлять её один на один с бандюгами. Конечно, это не выход, и он ничего, по большому счёту, не добился этим своим дурацким поступком, но факт оставался фактом. «И, вообще, если честно, то выбора-то у него и не было, – вздохнув, она задумалась, на секунду замерев. – А всё равно дурак он!»
Набрав воды в котелок, слегка перекосившись, пошагала с посудиной к костру. Пора готовить. Тоня решила добить остатки картохи, потушив её с тушёнкой. Всё равно, уже вянуть начинает. 
    Пока суетилась вокруг очага, парень сидел или бродил в отдалении, кидая на неё недвусмысленным взгляды. Сообразив, что ничего плохого он с ней делать не собирается, Тоня скоро перестала обращать на него внимания, целиком сосредоточившись на готовке. А вот мысли о побеге в её симпатичной головке мелькали не раз и не два. Она бы в конце концов на какой-нибудь вариант побега из обдуманный за последнее время и решилась, если бы понимала, как ей действовать дальше. «Ну сбежишь ты, – рассуждала она сама с собой. – А дальше что? При этом для начала надо как-то улизнуть от этого Тюни. Ох, и имячко у человека! Или это кличка, их,  зэковская? Тогда, надо признать, в точку кличка! Однако, он хоть и Тюня, но тоже человек. И что с ним делать? Ударить по голове, как это играючи делают всякие феминистические героини в голливудских боевиках? К сожалению, она сейчас не в кино и прекрасно понимает, что вырубить человека не так просто, как представляют американские режиссеры. Во всяком случае, обычной девушке никогда этого не делавшей раньше. Ударишь чуть слабже, и ничего кроме обоснованной агрессии не добьёшься. И тогда уж на послабления, вроде развязанных рук, можно не рассчитывать. А то и на что похуже его спровоцируешь. – Тоня помешала булькающее варево в котле. Подула на полную ложу. Попробовала. – А ничего, вкусно выходит. Так что же делать? Хорошо бы умудриться с Ваней словечком переброситься. Может, он чего накумекал. Он мужик смелый, умный. Вон, не побоялся к бандюкам этим выйти. Из-за тебя, между прочим. Сама, как дура попалась. Слышала же, как Иван уходит, думала полежать немного и подниматься. Ага, поднялась. Вздремнуть ей, видите ли, захотелось. А теперь вот думай, как выкрутиться. Что-то не похоже на то, чтобы они нас живыми отпустили. Понимают же, что молчать не будем. Вот, намоет им Иван золотишка, и прибьют по-тихому. А, может, и не по-тихому. Она прикусила губу, представив, что бандюки сделают с ней, как только и Иваном расправятся. «С ЕЁ Иваном расправятся! – ход мысли сменил направление. – Нет, только не с Ванечкой! Фиг им, а не Поддубного. Парня, который ей, чего уж лукавить перед собой, понравился, она бандюгам не отдаст. Надо их опередить. Только вот что придумать? С Ванюшей бы переговорить как-нибудь. Ладно, несколько дней у них, как минимум есть. Глядишь, что и подвернётся. 
Мужики вернулись, как и обещал Малахай, к двум. Часы – папин подарок – на руке у неё, к счастью, не забрали. Наверное, потому что женские, вот и не позарились. Уже издали по довольной физиономии бандита Тоня поняла, что сходили не зря. А вот на лице Ванюши она не заметила ни грамма удовлетворения. Так и должно быть, хорош бы он был, если бы радовался находкам для бандитов. Он шагал впереди, подняв связанные руки повыше, чтобы не цепляться за верхушки высокой травы. Тюня, не утерпев, крикнул:
– Ну что, есть чё?
Малахай, подтолкнув Поддубного прикладом в спину, просто так, подтолкнув, для закрепления статус-кво, Тоня поняла это в момент, ответил вальяжно:
– А то. Есть рыжьё, есть. Фартовые мы.
Парень, подскочил навстречу, отпихнув Ивана, похоже, из тех же соображений:
– Покаж.
Пока Малахай развязывал мешочек с крупнками золота, Иван неспешно приблизился к замершей у костра Тоне. Заметив развязанные руки, он поднял голову, глаза расширились тревожно. Женщина успокоила кивком:
– Всё нормально.
Больше поговорить им не дали. Приблизившись, бандиты расселись на бревне. Малахай мазнул взглядом по свободным кистям женщины, но промолчал.
И снова порции для пленников лично Малахай наложил раза в два меньше, чем оприходовали сами. Тоне связывать руки не стали, что Иван однозначно занёс в несомненные полюсы, только отсадили от геолога подальше, с другой стороны костра, а Ивану пришлось орудовать по-прежнему несвободными кистями. Но уже какой-никакой опыт появился, справился быстрее, чем в прошлый раз. Облизав ложку, он понял, что не наелся. Голодный взгляд задержался на казанке с оставшейся тушёной картошкой. Еле заметно вздохнув, он заставил себя отвернуться. Предельно ясно, что дня три на такой «диете», и ноги носить станет тяжелее. А если вдруг придётся бежать! Вот где силы понадобятся. Может, потому их и кормят впроголодь, чтобы мысли опасные из голов выкинули? Но это они зря надеются. В их ситуации – побег синоним жизни.  И это предельно ясно!
Малахай, заметив голодный взгляд Ивана, усмехнулся:
– Чего на котелок глазеешь? Ты своё слопал. Как отработал, так и покормили. Вот, удвоишь норму, и паёк увеличу. А пока поднимай задницу. Золото само не намоется.
Тюня подскочил в Ивану, намереваясь пинком поднять геолога, но тот, опередив охранника, подскочил живо. Тоня смерила парня уничижающим взглядом, а Малахай одобрительно хмыкнул:
  – Во, умеешь, когда хочешь. Топай давай.
Иван не заставил рецидивиста повторять. Опасливо поглядывая на бандитов, он суетливо дёрнулся к лесу. И мысленно себя похвалил: «То, что надо. Ещё немного, и они решат, что и его можно развязать».
Повесив карабин на плечо, Малахай пошагал следом. Уже на кромке зарослей обернулся:
– С бабы глаз не спускай. И руки свяжи от греха подальше. Понял?
Тюня размашисто кивнул, и рецидивист исчез за деревьями.
– Ну что, лярва, руки давай, – он потянул из кармана моток верёвки.
Тоня послушно протянула кисти:
– Сам ты лярва.
Тюня сделал вид, что не услышал.

Глава 23
Наталья Шакировна проснулась от того, что рядом заворочалась внучка. Как только Тоня отправилась вверх по Таюмбе с этим сумасшедшим геологом, Кристинка перебралась в кровать к бабушке. Николай Алексеевич мучался спиной уже почти месяц, никакие снадобья и дедовские примочки не помогали, и спал он плохо, тревожно. Чтобы не мешать супруге, он сам же и предложил переехать в зал на диван.
– Что не спишь?  – бабушка приподняла голову, разглядев в утренних сумерках глаза блестящие внучки.
Она села в кровати, немного заторможенно со сна оглядываясь:
 – Ба, пить хочу.
Наталья Шакировна откинула одеяло:
– Лежи еще, рано. Счас принесу.
Девочка упала на подушку.
В кухне горел свет. Откинув занавеску Наталья Шакировна увидела мужа, он сидел за столом, зажав в ладонях любимую чашку с крепко заваренным чаем.
– А ты чего не свет, ни заря поднялся?
Муж подтянул к губам чашку. Швыркнув чаем, нехотя отозвался:
– Собаки лаяли. Думал, может, уже наши вернулись.
Супруга набрала воды в ведре. 
– Не они?
Он вздохнул:
– Медведь приходил. Вдоль ручья лазил. Собаки прогнали, пошел, видать к сейсмопартии, одноножку гонять.
Наталья Шакировна присела напротив, в глазах сдерживаемая тревога:
– Пора бы уже и вернуться. Две недели-то прошли.
– Думаю, сходить навстречу. Может, чего с лодкой приключилось.
– Куда ты со спиной больной собрался? Ещё завалишься, где по дороге, тебя кто вызволять будет? Да и куда ты с «Крымом» своим? Она-то на обушке, лёгенькой, ты там не пройдёшь.
Супруг раздражённо отодвинул чашку:
– Ты мать меня в больные-то не записывай. Ну, болит. Но ходить-то хожу. И далеко не собираюсь, до устья хотя бы дойду. Может, следы какие, или рыбаки видели…
– Всё одно, одному и думать не смей. Может, Серёгу Гусака попросишь? Он не откажет.
– Гусак младшой с женой в Байкит улетел, на следующей неделе появится. Если вот только со старшим, Лексем поговорить.
– Во, поговори. Он вроде не шибко занятой, разве что по дому что. Но то не срочно. Я так думаю. С ним за Тоней и сходи, как надумал, до Таюмбы. Дальше-то тебе не пройти.
Из-за занавески выскочила Кристина, вместе с ней в тишину утренней кухни словно колокольчик ворвался:
– И меня за мамой возьмите. Я тоже соскучилась.
Бабушка молчком протянула ей кружку с водой, а дедушка, осторожно поднялся:
– Поеду до партии, узнаю, как там мишка, не набедокурил?
– И до Гусака зайди, – напомнила супруга, когда он уже выходил.
Николай Алексеевич молчком стянул ключи от машины с полки у входа.
Прогрев мотор старенькой, но надёжной Нивы, он выехал со двора. Раннее утро полнило синевой небо за деревьями. На пожухлой траве серебрился синеватый иней, льдистая корочка покрыла многочисленные лужи, оставшиеся после двухдневного дождя и теперь белесая короста похрустывала по колёсами. Машина, переваливаясь на кочках, двинулась на выезд из деревни.
До ныне неработающей геофизической партии недалеко, километра два. В межсезонье оставив технику под охраной пенсионера Петровича и его трёхлапой собаки Нюрки, которую все, в том числе и сам хозяин называли больше Трёхножкой, чем по имени, трудовой народ разъезжался по летним квартирам. Пауза, вызванная раскисшими дорогами, остановила подразделение геофизиков вплоть до первого зимника. Только крепкие морозы открывают в этих местах постоянное сообщение с соседними посёлками и буровыми площадками, которых в районе полно. То есть, как минимум с декабря.
Сторож Петрович, крепкий мужик лет шестидесяти пяти, в свитере крупной вязки под горло, в широченных камуфляжных штанах, с недельной щетиной на впалых скулах,  изрезанных крупными морщинами, покуривал на крылечке крохотного балка, выделенного ему под жильё. К ногам старика жалась напуганная собачонка неопределённой расцветки на трёх лапах. Заметив Николая, она вяло махнула хвостом, но отлипнуть от хозяина даже и не подумала.
 – Косолапый запугал? – бывший лесник кивнул на собачонку, закрывая дверцу машины.
Петрович выпустил струйку дыма:
– Загонял шалопут Трёхножку. Молодой ишшо, поиграться всё ему, – сторож, чуть приподнял зад, пожимая ладонь Николая.
– Смотрю, убёгла?
– Убёгла кое-как. Но визгу было, будто убивают её.
– И правильно, кто его знает, что у мишки на уме. Пару минут позора, зато жива, – Николай присел рядом на крылечке. Поглазев на испуганную собачонку, словно приклеившуюся к сапогу сторожа, погладил её по всё ещё вздыбленному загривку. Та чуть подрагивала. – Да, зашугал собачку. Как инфаркта не хватила?
– И не говори. Замахал этот пестун-переросток. Уже третий раз заявляется. И всё пакостит. То ветошь из машины вытащит, да раздерёт на кусочки. То метла ему чем-то не понравилась, по веточке разобрал, гадёныш. А особо ему в радость трёхножку мою погонять. Хлебом не корми.
Николай хмыкнул:
– Да уж, хлебом его, точно, не корми. А то потом не отвадишь.
– Да чё, я совсем дурной? – Петрович вытянул из пачки новую сигарету. Прикурив от окурка, щелчком отправил его в траву, разросшуюся сбоку от вагончика. – Ишшо подкармливать его, ирода.
Небо, пропитывающееся синевой прямо на глазах, обещало хороший денёк. В ледке, стянувшем корочкой поверхность воды в бочке, установленной под сливом с крыши балка, появились проплешины. Край, солнышка, выглянувший из-за верхушек деревьев, словно оживил лесок неподалёку, раскрасив его в золотистые тона наступающей осени. Бывший лесник расстегнул верхние пуговицы телогрейки.
– Ладно, поехал я, – придерживая ладонью поясницу, в три приёма разогнулся. 
– Чё, не проходит?
– Неа.
– А ты змеиную мазь пробовал?
– Чё я только не пробовал. Ненадолго, бывает, отпускает, и опять такая же ерунда. Тут ещё Тоня что-то задерживается с геологом со своим.
– Переживаешь что ли? Это ты зря, Тоня в тайге как дома. Значится обстоятельства…
– Ну, бывай, – не стал Николай углубляться в волнующую его тему.
– А ты чё приезжал-то?
Николай аккуратно опустился в кресло Нивы:
– Да глянуть, не набедокурил чего мишка.
– А,.. – сторож погладил чуть успокоившуюся собачонку. 
Сдав назад, он развернулся на въезде в сейсмопартию. Спина привычно отдалась ноющей болью. Поморщившись, врубил первую скорость.
Во дворе у старшего Гусака, в миру Гусакова Александра, тихо, но, прислушавшись, Николай уловил чуть слышное бормотанье. «Ага, дома дед». Александр был старше Николая лет на пять, но дружбе это не мешало, причём, как с ним самим, так и с его сыном, Серёгой. С младшим Гусаком Николай частенько подряжается на заработки: рубку леса на административной делянке. Дело тяжёлое, но хоть какой-то заработок. В здешних местах с работой вообще туго. А тут ещё спина эта, в следующий раз, если позовут, придётся Серёге искать кого другого в напарники.
В посёлке чуть ли половина жителей Гусаковы, и все родственники. Все – Гусаки, кроме Серёгиных детей. Тех с рождения прозывают гусями-лебедями. А всё потому, что младший Гусак умудрился жениться на Натахе Лебедевой. Впрочем, как бы их не прозывали, всегда отзывались уважительно. А  самый уважаемый – старший Александр. Работящие, хозяйственные мужики, с которыми Николай дружил, чуть ли не с первого появления в посёлке лет десять назад. 
Гусак – рыжеватый, с огненной короткой бородкой, широкий в кости, приземистый, словно ушедшая в землю старая, но прочная избушка, встретил соседа внимательным взглядом. Отвлекшись от развешенной на вёслах сети, в которой он выбирал сгустки тины, повернулся навстречу:
– Алексеич, привет. Ты нонче вместе с солнышком.
– Здорово и тебе, Митрич. Да уж куда мне до солнца.
– Чего в такую рань? Наташка из дома выгнала?
Пожав крепкую сухую ладонь, Николай сдержал желание поморщиться: любое неловкое движение вызывало неприятные ощущения. По себя подумал, надо терпеть, хватит уже лицо кривить, так и в привычку войдёт. 
– Дело к тебе.
– Войдёшь? – Митрич указал подбородком на приоткрытую дверь в сенки.
– Давай на лавочке присядем.
Александр кивнул, и они молчком опустились на прочную лавочку, прислонённую к стене древнего сарая, серого, как настроение Николая.
Во дворе у Митрича порядок, всякая вещь на своём месте, хозяйственная рука она в каждой мелочи чувствуется. Помолчали, поглядывая на разобранный лодочный мотор, устроенный на перевёрнутой деревянной бочке у верстака. 
– Чего с мотором?
– Да шетерёнки полетели. Хрупкие штуки, третий раз меняю. Жрёт он их, что ли? Серёга обещал купить в Байките.
– У тебя как с планами? Сёдни шибко не занят?
– Да вроде, ничего такого срочного нет. А чё?
– Не сходишь со мной к Таюбе?
– К Таюмбе? – Александр привстал, дотягиваясь до пачки сигарет на верстаке. – Можно и сходить. За Тоню переживаешь?
Николай покивал, прислушиваясь к боли в спине. Похоже, с утра ещё сильнее стреляет. Счас бы отлежаться, компрессик поставить. Ну, да как-нибудь в следующий раз. Не до отдыха, дочка пропала. Сердце неспокойно, будто чего чует… Но о том никому не слова, достаточно того, что сам места не находит. Может же и попусту всё. Увлеклись просто, а то и нашли чего, оторваться не могут. Вернётся к завтреву, вся такая довольная, уставшая. Он вздохнул:
– Есть такое дело. Уже несколько дней назад должны были прибыть.
Митрич прикурил, закрывая огонёк в кулаке: 
 – На твоём «Крыме» пойдём?
– На нём родимом. Тоня на обушке ускакала.
– Добро. Когда выходим?
– Через часок давай. Подруливай к причалу. Я пока приготовлюсь, – сдерживаясь, он осторожно  поднялся.
Митрич заметил осторожные движения друга, но промолчал. А чём тут говорить? Всё и так понятно, у человека поясница болит, но за дочку переживает, а потому навстречу отправится, хоть ползком, но пойдёт. Митрич и сам бы так поступил, если бы кто из его детей, сына или дочки в такую же ситуацию попали.
«Крым» резал тёмную воду Тунгуски, словно тупой нож застарелый солидол. Туго, но уверенно. Пока готовил лодку к выходу, поясница разболелась ещё пуще, и он прикладывал героические усилия, чтобы не подать виду, как же ему нехорошо. Беспокойные мысли метались, словно весенний ветерок, никак не желающий определяться, в какую же ему сторону дуть, и от того, непостоянный. Вышли, как и задумывал, через часок с небольшим, обязательный Гусак прибыл к реке минута в минуту. Пока столкнули лодку, пока движок установили, чуть и задержались.
Подруливая винтом мотора, Николай понял, что только что начал испытывать угрызения совести перед Сашей. Как ни оправдывай себя, а он же друга обманул. Сразу после уходя дочки с геологом, они объяснили любопытным, что у городского жителя блаж – по Таюмбе пройти, как можно дальше. Давно мечтал, вот денежек скопил и отправился. Туристический маршрут такой. А к нему обратился по совету знающих людей в Байките, он же лесник, хоть и бывший, округу знает неплохо. Вот только спина не позволила самому проводить геолога до места, пришлось дочку просить.  Конечно, большая часть из наскоро слепленной легенды чистая правда, тут и лгать не надо, но самое главное – цель похода – вымышлена. А, значит, другу он соврал. Признаться вроде бы можно, Саня – он кремень, никому не скажет. Но как-то уже неудобно. Скажет, что ж ты сразу не сказал, не доверяешь, что ли? И ответить Николаю на это обвинение будет нечем. Поразмыслив, он решил, что признается обязательно, но немного позже, как Тоня вернётся. А, может, и не признается. Действительно, зачем себя в неудобное положение ставить. Уедет этот геолог, и забудут про него на следующий день. «Ладно, главное, чтобы Тоня поскорее вернулась, а там посмотрим».
В лицо брызнуло речной водой, и Николай вернулся в действительность. Оказывается, они приближались. Ещё километр, один пологий поворот реки, и устье Таюмбы.
За всю дорогу им встретилась всего одна лодка с рыбаками, и Николай, догадываясь, что вряд ли они что ему полезного скажут, проскочил мимо на скорости, лишь оба взмахами рук поздоровались со  знакомыми мужиками. По дороге молчали, на ветру, да под брызгами сильно не поговоришь. Да и не разговорчивые они. Если есть возможность помолчать, будут молчать.
Таюмба вплеталась в тело Подкаменной Тунгуски, будто более светлая лента в тёмные волосы женщины. Мелкие волны рябили гладкую поверхность большой реки, высокий берег, утыканный частыми лиственницами, окаймлял узкую протоку. Сбавив скорость, Николай завёл лодку в речушку.
Первые метров пять прошли спокойно, а вот после пришлось поднять винт мотора – глубина пошла на убыль. По инерции подрулив к земле, Николай заглушил мотор. В опустившейся тишине стало слышно, как ветер теребит золотинки коры, как вольготно поскрипывают мягкие ветки деревьев и как умиротворяющее журчит Таюмба. Несколько минут сидели, просто прислушиваясь. Небо синее, как таёжное озеро в светлый день, слепило, и мужики щурились.
Оглянувшись на спутника, Митрич полез из лодки. Придержавшись за бока посудины, пока она раскачивалась, Николай последовал его примеру.
– Ну что думаешь дальше делать? – Александр одёрнул распахнутый камуфляжный бушлат, осматриваясь.
Николай поправил ремень ружья на плече, рука стянула спортивную шапку с головы:
– Думаю пройтись вдоль берега, может, чего увидим.
– Ну, давай попробуем. Больше тут ничего и не придумаешь. Может, я по тому берегу проскочу?
– А что, давай. Садись, я тебя переброшу.
Александр, пропустив покряхтывающего Николая, снова устроился на носу. Взревел мотор, и «Крым», круто развернувшись, тут же ткнулся в противоположную кромку земли. Митрич неторопливо выбрался на землю. Пока Николай задним ходом отъезжал от земли, он исчез за густой порослью.
Вернувшись на свою сторону, Николай выбрался не сразу. Спину опять свело судорогой, и он вытянулся, откинувшись на борт. Перед глазами нависло прозрачное небо, на его спокойной глади лишь кое-где проявислись полупрозрачные облака. Погода радовала. Разгулявшийся ветер кинул в лицо охапку брызг, и Николай расслабленно сморщился, радуясь тому, что его никто не видит. Минут через пять начало помаленьку отпускать. Но подняться он смог только минут через пятнадцать, когда ноющая боль утекла куда-то в глубь сознания, оставив как напоминание о себе, горячую занозу в пояснице, тревожно откликавшуюся на каждое движение. Но терпеть было можно. 
Берег, заросший пушистыми хвойниками, поднимался метра на два от воды, и этот пригорок Николай преодолел, сдерживая «охи». Всё-таки ходок из него сейчас никакой. Наверху покрутил торсом, разминаясь. Если так дальше пойдёт, то он тут ничего и не увидит, не сможет. Ох уж эта поясница, как же не вовремя! Сжав зубы, Николай Алексеевич медленно побрёл вверх по течению речушки. Деревья стояли часто, но проходы оставались свободными, сухостоя, к счастью, не навалило.
Народ тут если и высаживался, то очень давно, в кустах обнаружилась заржавевшая консервная банка, которую Николай, чуть присев, чтобы не тревожить спину, осторожно поднял. Мусор в тайге – это то, что выводило его из себя каждый раз, когда видел. Неужели трудно забрать с собой? Засунул в рюкзак, а дома выкинул куда надо. Не сложно? Не сложно. И лес останется чистым и девственным. Нам же здесь жить, и детям нашим. Пусть не твоим, если думаешь отправить своих отпрысков в город. Но другие-то чем заслужили этот хлам под ногами? А лес чем виноват перед тобой? В семьях с пелёнок надо воспитывать уважение к тайге, и в школе обязательно говорить. Но почему-то при изобилие предметов и знаний учебного процесса, нынешние учителя полностью игнорируют эту тему. А он ведь даже как-то с директором об этом разговаривал.  Та, уставшая тётка, замученная графиками,  планами и отчётами пообещала поговорить с преподавателями. А вот поговорила или нет, Николай так и не поинтересовался. За делами житейскими и забыл как-то. «Спина пройдёт, зайду обязательно, узнаю».
   Незаметно углубившись в размышления, он прошагал метров двадцать. Взгляд зацепился за свежепорубленный сухостой! «Вот оно!» Поднявшись на пригорок берега, он остановился, разглядывая место ночёвки Тони с геологом. Дочка у него молодец. Ни бумажки, ни пакета. Чисто, опрятно, костерок огорожен камнями, угольки явно водой залили. Трава, которую приминали спальниками, уже поднялась, но следы опытный глаз угадал. «Значит, здеся они ночевали первый раз. А почему?» Спустившись с пригорка к воде, он понял причину остановки: завал из нескольких топляков, теперь разобранный. Что ж, это препятствие они прошли, хоть и с задержкой, но удачно. Так, может, быть и выше по речке, такие же «леса» Таюмба понастроила. Тогда становится понятно, почему этой парочки до сих пор нет. Несколько дней они могли потерять, только поднимаясь по мелкой заваленной речке. Ну, кое-что это объясняет. Но тогда они должны появиться со дня на день, если не с минуты на минуту. Сапоги коснулись воды, и он постарался заглянуть дальше по течению. А вдруг! Река тянулась до поворота, начинающегося метрах в ста, пустынная и дикая, какой она и должна быть в этих малолюдных местах. На той стороне раскатисто бабахнул выстрел саниной двустволки. Николай невольно напрягся: не сучилось ли чего. Тут, с этими алмазами всё что угодно в голову лезет. Спустя минут пять немного выше по течению из-за деревьев на берег вынырнул Александр.
– Рябчика подстрелил. Что у тебя?
Выдохнув, Николай махнул рукой:
– Возвращайся, обсудим.
Митрич без разговоров снова исчез за деревьями.
Забрав его с противоположного  берега, Николай привел друга к лагерю дочки.
Тот тоже оценил порядок на привале. А увидев разобранный завал на реке, Александр пришёл к тому же мнению: могли завалы задержать, реку-то никто сто лет не чистил. Посуды для приготовления дичи с собой не брали, а потому, потолкавшись на берегу ещё полчасика, засобирались двигать назад. Митрич, хоть и понимал беспокойство друга, но домашние заботы торопили. Николай не стал уговаривать Александра задержаться, прекрасно осознавая, что Тоня может вернуться как прямо сейчас, так и через пару дней. Это, если всё нормально. Тревожные мысли он старательно изничтожал, загоняя остатки в самые дальние уголки мозга. Вот только понимание того, что на пустом месте беспокойство, как правило, не возникает, не давало избавиться от них полностью.

Глава 24
После обеда потеплело, почти как летом. Густая волна запашистых травяных дурманов поплыла над долиной ручья, а из недр неведомой глухомани дохнуло разогретой сыростью. В чаще зачирикала какая-то мелкая пичуга, зашуршали травяные метёлки дикотравья, раскачиваясь вырвавшимся из-под спуда испарившейся дождевой влаги ветерком. На ветку прибрежной черёмухи, старой, с толстыми ветками, тяжело опустился красавец-беркут. Поглазев на людей, обернувшихся к нему, птица спланировала над травой. Вильнув вдоль ручья, беркут набрал высоту, исчезая за кронами пихточек и лиственниц. По эвенкийским меркам август уже полноценная осень, но вот такие замечательные деньки всё-таки ещё, бывало, радовали местных жителей, словно, награждая за неведомые хорошие дела. Или просто балуя перед наступлением долгой снежной зимы. Работая лопатой, в бушлате Иван быстро запарился, и Малахай, пригрозив пленнику карабином, зажатым подмышкой, развязал руки, позволив скинуть одёжку. Иван, не торопясь снова подставлять кисти под верёвку, долго массировал и верно изрядно онемевшие руки. Потом, будто невзначай продемонстрировал бандиту натёртые верёвкой ссадины на запястьях. И, наконец, постаравшись придать голосу жалобности, попросил не связывать, он, мол, никуда бежать и не думает. Поразмышляв минутку, Малахай кивнул:
  – Ладно. Будешь филонить, косточки на фарш измочалю. А не дай бог, надумаешь сдёрнуть, пуля всё одно догонит. Всё понял?
Иван качнул головой, заполняя глаза выражением испуганной благодарности, и Малахай, глянув на него почему-то подозрительно, (неужели догадывается?), махнул рукой, удаляясь на пригорок, с которого всё утро и наблюдал за действиями пленника.
Свободные руки – это  достижение! Накидывая второй раз сито разнокалиберным галечником, Иван поздравил себя с успехом. Следующим его действием, он решил тут же, будет побег. Причём не просто побег, а без возможной погони. То есть, бандита надо лишить возможности двигаться. В голове бодались две мысли. Треснуть чем-то тяжёлым по голове. Да хоть лопатой. А потом связать. Сам он долго не развяжется. Или же убить! Едва придя к такому повороту вероятных событий, Иван мысленно вздрогнул. И даже рука, откидывающая крупный камень из сита, чуть затряслась. Чтобы справиться с дрожью пришлось приложить значительное усилие. Внешне это было не заметно, и слава Богу. Малахай почти не спускал с него глаз, лишь иногда позволяя себе лениво осмотреть пустынные окрестности. Что бы он подумал? Наверняка, ничего полезного для организма геолога.
Поддубный углубился в ручей, набирая воду в лоток, и почти сразу заметил среди навала мелкоты крутанувшийся камешек, с одного бока мутновато-жёлтый. Похоже на самородок! Ну-ка! Несколько раз осторожно, чтобы не расплескать, крутанул лоток, вымывая из наплыва породы крупинки полегче. На дне оседал жёлтый песочек, по нему катались пару камешков, один Иван уже видел, а вот второй, раза в два больше, ощутимо тяжёлый крутился медленней. Иван еле сдержался, чтобы не удостовериться в том, что бандит за ним смотрит. Ага, осталось только поднять на него неуверенный взгляд. Опытный рецидивист в момент почует настроение пленника. Иван и сам бы догадался, что человек с таким выражением глаз, что-то задумал, скорее всего собирается утаить нечто. Нет уж. Что угодно делать, только не смотреть на Малахая. Усилием воли Поддубный заставил себя промывать породу. Что же делать? Показать находку? Но как же не хочется! Самородок тянет на добрую сотню тысяч рублей, только на вскидку. А ещё песочек и второй камушек! А если прибавить к ним то, что он нашел до этого, то картинка складывается удручающе. Предельно ясно, что получив сразу если не богатство, то очень неплохие деньги, пока правда, в виде дикого золота, но у такого бандюги, наверняка, найдутся выходы на менял, он может решить, что пленники ему больше не нужны. И даже если он сразу к этому выводу не придёт, то в любом случае пребывание на этом свете эти находки им значительно сократят. А это Ивану очень не нравилось. Попробовать незаметно вывалить камушки вместе с водичкой обратно? Если я круче, чем нужно,  наклоню лоток, это может показаться ему подозрительно. Или не покажется? Знать бы ещё, насколько он внимательно сейчас следит за работой… Только не смотреть, крутить как обычно! И всё таки Иван не удержался. Он бы и сам не смог объяснить, что заставило его пойти наперекос собственным мыслям, но в какой-то момент, уже решившись слить лоток в реку, Поддубный мельком глянул на пригорок. Встретившись с Малахаем взглядом, он вздрогнул, ругнувшись про себя: «Вот же дебил!». Краем глаза заметив движение у бандита за спиной, он остолбенел, снова поднимая взгляд. Но уже не таясь. Не до этого.
Матёрый медведь, лохматый, тёмный, с крупной головой размером с десятилитровое ведро, остановившись метрах в двадцати от человека, принюхивался, задрав нос. В этот момент бандит, что-то угадав по лицу Ивана, не вставая, медленно развернулся. Да так и застыл, похоже, тоже растерявшись. Рыкнув, медведь зашагал, лениво покачиваясь при ходьбе.  Он поднялся на пригорок с другой стороны, находясь от человек уже метрах в десяти. В этот момент Малахай подскочил, словно получив чувствительный укол в заднее место.
Направив карабин на хищника, он медленно отступил на пару шагов. На  такое же количество мишка за это время приблизился. На ходу он заворчал, потом морда качнулась вверх-вниз, в стороны, глухой нарастающий рык моментально пробрал до печёнок, и Иван в эту секунду вдруг пожелал Малахаю удачи. А что предпринять ему? Он кинул напряжённый взгляд по сторонам. Ничего не придумывалось. Убежать за ручей? Так он мелкий, и в сапоги не наберёшь, косолапому на один прыжок. Единственная надежда на Малахая. Вспомнился неожиданно анекдот, что, мол, быстро бегать от медведя бесполезно, но полезно бегать быстрее своего спутника.  Ну же, стреляй!
Выстрел раздался, когда косолапый, свирепо рыча, кинулся на человека. Рык усилился, показалось, медведь, словно обиженный человек, возмутился невежливой встречей. Уже заваливаясь на спину, Малахай неведомым образом успел ещё раз нажать на курок. Попал он или нет, Иван не понял. Последним броском подмяв под себя Малахая, Косолапый упал сверху огромной тушей. И замер, будто прислушиваясь к дыханию погребённого человека. Тикали секунды, из накренённого лотка потекла струйка воды, Иван механически приподнял его край. Ничего не происходило.
Неужто, оба накрылись? Постепенно до Ивана доходило, что произошло. Случилось то, чего он и в самых смелых мечтах представить не решался. Его враг мёртв, мёртв и медведь. Они убили друг друга! Едва сообразив, Иван, толкая перед собой волну, решительно двинулся к берегу. Взгляд упал на содержимое лотка. «А это с собой!» Зачерпнув золото ладонью, он подхватил второй рукой бушлат. Отыскав боковой карман, высыпал туда богатство. Хорошо бы и в кармане Малахая свой мешочек с находками поискать! Ну уж нет, жадность фраера сгубила! Он уже сделал несколько шагов по берегу ручья к лагерю, как новая мысль заставила его вернуться. Кося глазом на неподвижного медведя, он закинул за плечо рюкзак. Наклонившись, подобрал лопату. Осмотревшись последний раз, и ничего более полезного не заметив, бегом рванул в сторону стана. Там Тюня, с ним-то уже справится как-нибудь! И сразу к лодке! Собрать всё, что можно, продукты, инструмент какой-нибудь и быстро-быстро отсюда. Так, а что делать с Тюней? Да что с ним делать? Связать и оставить. Не пропадёт. А пропадёт, и фиг с ним. Он бы нас не пожалел, предельно ясно.

Едва проводив Малахая с Иваном на промысел, Тоня задумалась о побеге. Она понимала, что её присутствие в плену у бандитов связывает руки Ивану покрепче любой верёвки. Через неё, женщину они смогут добиться от Поддубного чего угодно, только высказав угрозу. И Ваня пойдёт на всё, чтобы её не тронули. А потому надо бежать. Если что в тайге она и одна не пропадёт. Спички в кармане есть, после того, как запалила утренний костёр, эти выложить не заставили, а ещё соли немного удалось отложить. Силки, если что, она поставить сумеет, ничего сложного, а уже косых тут хватает. Но это на крайний случай, в глубине души она лелеяла надежду не только освободиться самой, но и освободить Ваню. До конкретных планов, да так далеко Тоня пока не добиралась, предпочитая, как знаменитая героиня женского романа, думать о том, что важно сегодня. А сегодня на первом месте стоял главный и самый неотложный пункт:  побег самой.
Лениво разглядывая своего охранника, устроившегося у палаток, на брёвнышке, Тоня перебирала варианты побега. Постепенно задумка превращалась в нехитрый план: подойти сзади и  треснуть палкой потяжелее. Желательно попасть по затылку, где-то она слышала, что это самая уязвимая часть головы. Готовить её в этот раз не заставляли, с обеда осталось пол котелка тушённой картошки с мясом. Примерно столько же слопали недавно, так что хватит. Конечно, им снова достанется по чуть-чуть, но, в отличие от Ивана, женщина не драматизировала ситуацию, находя в ней даже некоторые плюсы: посидеть на диете вовсе не вредно. Опыт ограниченного питания у неё, как, наверное, у любой женщины имелся, так что Тоня по этому поводу не переживала. Волновало её другое: такими темпами, продукты, которые брали с собой, закончатся дня через три. Можно было бы перебиться охотой, но карабин нынче у Малахая, и использует он оружие совсем для других целей. Про рыбу Тоня и сама не собиралась пока заикаться. Вот ещё, инициативу проявлять, это в плену-то! Сами пусть догадываются. Крючки с леской в рюкзаке так и лежат, эти снасти видели, но никакого энтузиазма не проявили. Ну и пусть сидят на каше и картохе, пока есть. Но это ненадолго. На четверых их скромные запасы точно не рассчитаны. К тому же сами подзадержались в тайге, надеялись-то вернуться как раз в эти дни, а тут такое!
Родители, поди, с ума сходят! Для дочки, конечно, что-нибудь убедительное придумали, чтобы не волновалась, но сами-то всё понимают. И наверняка уже тревожатся. Как бы батя не собрался поисковую экспедицию за ними отправлять, с собой во главе. С его спиной! Нет, надо что-то с этим делать, дальше терпеть нельзя. Да и опасно. Эти и грохнут, не побрезгуют. Даже этот Тюня, хоть и выглядит шибздиком, но натура шакалья видна. Прирежет и не поморщится. «Значит так. В первом приближении план такой. Прошу развязать меня ненадолго, до ветру сходить. Он соглашается, Малахай, хоть и настропалил его глаз с меня не спускать, но насчёт естественных надобностей ничего не говорил. Он развязывает. Я ухожу в кустики. Палок разных там полно, надо подобрать что-нибудь поувесистей и при этом не нашуметь. Сложно? Да, сложно, но реально. Так, дальше…  А дальше уже по обстоятельствам. Этот зараза и верно с меня глаз не спускает. И сейчас, козлина, вроде по сторонам глазеет, а сам перефирийно так и меня видит. А ведь ещё его как-то по голове треснуть надо. Самое сложное. Думаю, даже если он снова руки свяжет, это не помешает палку взять. Да, можно притвориться, что это дубина для костра. Ладно. Вроде всё примерно понятно. Пора».
Тёплый день, редкий для второй половины августа, светился всеми цветами радуги. Солнце пригревало, и Тоня, уже стоя, расстегнула до низу бушлат. Пахло нагревающейся смолой пихточек, хвойные запахи текли в воздухе нескончаемыми потоками. Она выдохнула. Чувствуя, как подрагивает сердечко под внимательным взглядом Тюни, направилась к охраннику. Он задрал голову, встречая женщину масляным взглядом. «Кому что, а этому, похоже, только одного надо. Ничё, для дела потерпим».
Высказав просьбу, Тоня напряжённо замерла. А как не согласится. Но сомневалась напрасно, всё прошло, как и задумывала. Помассировав кисти, она обошла Тюню. Кусты зашуршали, пропуская женщину, охранник шагнул за ней. Тоня вздрогнула, сопровождение в её планы не входило. Она замедлила шаг, делая вид, что ветки кустов мешают пройти. Парень ещё шагнул. Тоня попробовала ехидно улыбнуться, губы свело судорогой, и она с трудом растянула их:
 – Ты что, рядом стоять собрался?
Тюня сглотнул, смущённо почесав щёку:
– А не сбежишь?
– Да куда я от вас денусь. Ивана одного же не брошу. Да и без вещей, и без палатки что я там, в лесу, делать буду?
Тюня продолжал идти за ней, с шумом раздвигая кустарник:
– Неа, одну не отпущу. Если что, я отвернусь.
Тоня сплюнула под ноги: «Вот гад! Отвернётся он, извращенец! Ладно, придётся придумывать экспромтом. А вот и палка подходящая».
Оглянувшись, Тоня остановилась, демонстративно медленно развязывая завязку на поясе штанов. Тюня неуверенно шмыгнул. Женщина припустила штаны, не отводя испытывающего взгляда от парня. И замерла. Снова потерев щёку, он потоптался. Отвёл взгляд. Покраснел и, наконец, отвернулся.
Шаг в сторону, палка, да нет, целая дубинка, довольно крепкая. То что нужно. Сжав её ладонями до белизны косточек, она размахнулась. Среди мирных лесных шумов выстрелом треснула палка, разломившись пополам о голову Тюни. Тот взвизгнул, пригибаясь. Схватившись за голову, развернулся, отчаянно матерясь, между стонов. Тоня замерла, впав в ступор. Ужас охватил её, лишив подвижности. Развернувшись полностью, Тюня хлёстко, без замаха пробил женщине в челюсть. Он не был боксёром, не отрабатывал удар специально, но дворовые драки научили его бить один раз, но как следует. Тоня рухнула, словно из-под неё выбили землю.
 Прежде чем выходить к палаткам, Иван предусмотрительно сделал полукруг вокруг лагеря, убивая таким образом двух ушастых: забрал алмаз, спрятанный под корягой, и присмотрелся к тому, что происходит за деревьями. Для этого он снова занял позицию на старом месте, ещё сохранившем следы его локтей.
Удивительно, но в лагере было пусто. Если бы он не знал, что в нём должны находиться двое людей, то предположил бы, что все ушли. Но куда они могли деться? У ручья он проверил первым делам, поскольку спускался вдоль него, и там никого не обнаружился. Костёр не дымился, никто не сидел и не лежал на притоптанном пятачке у палаток. Ну ладно, можно предположить, что оба, и Тоня, и этот гадёныш сидят в брезентовых домиках. Предположение так себе, если честно. Нечего им там делать, тем более обоим сразу. Мысль о вдруг проснувшейся взаимной симпатии он откинул сразу, осознавая её фантастичность. Тогда что? Ну, пусть Тоня в палатке, отдыхает, к примеру, тогда где этот мелкий пакостник? Он же должен охранять лагерь и её, чтобы не сбежала. Куда тут можно засесть, да так, что со стороны не видно? Да нет таких мест. Тем более, что Иван обошёл вокруг. И что думать?
Он прилежал в ухоронке минут двадцать, но люди так и не появились. С каждой секундой росло беспокойство, постепенно появилось и крепло ощущение беды. И снова Иван задал себе тот самый важный вопрос, волнующих русских людей уже не первое столетие: «И что делать?» Впрочем, выбор был не велик. Хочешь-не хочешь, а выходить придётся. Тут ещё странное чувство навалилось, будто что-то забыл, или упустил из виду. Заноза поскрипывала в мозгах, не давая полностью сосредоточиться на размышлениях. Наконец он понял, что ещё немного и промедление станет фатальным. Объяснить этот вывод Иван бы не смог, но чувствовал и всё тут.
Выдохнув, он мягко, по-кошачьи, поднялся. Постоял, надеясь что-нибудь увидеть с другого ракурса. Но ничего не изменилось, там, за деревьями тихо, голо, тревожно. Прежде чем двигаться, ссыпал золото в пакетик с алмазом. Запечатав, вернул его под корягу. На всякий случай. Провидение подсказало или ангел-хранитель надоумил, в общем-то, не важно. Но он это сделал. Подумав, перехватил лопату поудобней. Если что, быстрей замахнётся. В твёрдой руке вполне себе холодное оружие. А в твёрдости своих намерений он уже не сомневался. Не дай бог, этот недоумок что с Тоней сотворил?! Он знал, не простит, не позволит поганому семени жить дальше. Род порочный тут и сгинет, разом. А уж как он это сделает, то и не важно. Сделает! Решение принято, назад дороги нет. Тут ты или мужик, или непонятно кто. Последний точно не он. Бушлат решил не снимать, если вдруг дойдёт до обмена ударами чем-то увесистым, какая-никакая защита.   
Капли пота неприятно стекали по спине, лесной ветерок обдавал разрумянившееся лицо спасительной прохладой. Стараясь ступать тише, Иван медленно приближался к палаткам. Но ягель под ногами всё одно похрустывал, индеец из него не важный. Да и посмотрел бы он на того Ункаса здесь, почти у полярного круга, когда под ногами не трава, поглощающая звуки, а самый что ни на есть хрусткий мох -  оленье лакомство. Ладно.
В палатке кто-то шуршал. Или ворочался. Иван, чувствуя, как бьётся о грудную клетку сумасшедшее сердце, откинул полог. Связанная по рукам и ногам Тоня вздрогнула. И тут же из глаз брызнули слёзы:
– Ванечка, это ты.
Поддубный, свирепея, вполз внутрь, на половину скрывшись в её нутре. Этот прыщ ему за Тоню ответит! Она быстро повернулась боком, и он нащупал узел, завязанный, как попало. Пальцы уцепили твёрдую веревку, узел растянулся. Он успел расслабить, оставалось только вытянуть кончик. В этот момент за спиной послышался сдерживаемый шаг. Иван дёрнулся, оборачиваясь, и… земля ударила в лицо. Он упал рядом с взвигнувшей женщиной, уже без сознания.
  Кто-то хлестал по щекам, Иван хотел увернуться, но изверг не унимался. Поддубный ругнулся матом, и в глаза словно плеснули яркого солнечного света. Он зажмурился, поворачивая голову. На него смотрели испуганные глаза Тюни:
– Очухался? Блин, я уж думал, капец тебе.
– Чем это ты меня? – Иван попытался шевельнуться. Глаза закрылись сами собой – в затылке прострелило, и свет стал ощущаться ещё больней.
Тюня хмыкнул, распрямляясь:
– Дубина. Ничего особенного. Но ты долго валялся. Я испугался даже. – Где Малахай? Почему ты один?
Не открывая глаз, на сколько смог, Иван просканировал состояние организма. Затылок ломило, боль отдавалась в висках, даже при лёгком движении постреливало куда-то глубоко в мозг, но в целом, относительно терпимо. Попробовав подтянуть из-за спины руки, понял, что связан. Так, а ноги? Верёвки обнаружились и там, причём, и глаза открывать не понадобилось. «Спеленал, гадёныш. Как же это я так проворонил  его?
– Тю,.. падла какая, задёргался? Малахай где, спрашиваю?
Свет ещё бил по нервной системе, но уже не так сильно, немного привык, похоже. По очереди открыл глаза. Гадёныш присел рядом, заслонив головой солнце. Спасибо ему за это.
– Там он, под медведем.
Тюня и рот открыл:
 – Под каким медведем?
– Так ему и надо, поскуде.
 У Тони голос прорезался. Где-то рядом, ага, там же в палатке, а он, значит, перед ней, упакованный. Вот же гадство!
Тюня проигнорировал выпад женщины:
– Так под каким медведем?
– Под обычным, бурым. Мишка на Малахая напал, когда я в ручье стоял, с лотком. Тот стрелял из карабина. Наверное, попал, потому что мишка его подмял, да так и остался лежать сверху. Вообще, без движения. Я с испугу дёру и дал. Проверять не решился. А вдруг он без сознания временно.
 – Так что, они так и лежат, что ли, вместе? – Тюня поднялся, бестолково почёсывая голову.
– Скорей всего.
– Тю,.. Вот же блин! И чё делать? – он беспомощно огляделся.
Иван промолчал, предоставляя Тюне самому определиться с действиями. А тут их немного: идти надо, смотреть, какие ещё тут могут быть варианты? Если только сам покалеченный заявится, но пока же не заявился. Будем надеяться, что и не заявится. А вот от этого гадёныша надо как-то избавляться. Интересно, он узлы на тониных руках перевязал? До того, как по голове того.., ну, врезали, Иван же их расслабил, хорошо так расслабил, Тоня вполне могла развязаться дальше сама. Хоть бы не догадался!
– Чё делать, чё делать, – проворчал Иван. – Сходить надо глянуть. Развяжи, я с тобой схожу.
Тюня оживился, кривая улыбка оголила чёрные зубы, побитые кариесом:
– Ага, счас, всё бросил и развязал. Лежи покуда. Один пройдусь. Ну, смотри мне, не дай бог, соврал!
– Больно надо, – Иван снова прикрыл глаза, солнце слепило, от чего в голове, будто шум нарастал. Сразу стало легче.
Трава зашуршала под ногами парня, шум быстро удалился вверх по ручью. Выждав, пока затихнут шаги, Иван выгнулся, пытаясь углядеть проводника:
– Тоня, как ты?
Дёрнулась брезентовая стенка, закинулся наверх полог, и из палатки выглянуло обеспокоенное лицо женщины:
– Этот придурок даже руки не проверил. Спасибо, ты почти развязал.
Иван выдохнул: «Есть бог  на свете!»
Наклонившись, она шустро заработала пальцами на узле, стягивающим ноги. Пару минут, и верёвка отлетела в сторону.
Иван повернулся на бок, подставляя руки:
– Уходить надо, и чем быстрей, тем лучше.
Тоня склонилась над его поясницей, орудуя зубами:
– Так шттто, нашпбрешал, шшто ли? 
– Неа, не набрехал. Так и было, как сказал. Лежат оба, не двигаются. Но про Малахая не знаю: задрал его медведь или только помял. Определённо ясно, что дёргать надо.
Руки, наконец, освободились. Иван рывком сел, отстраняя Тоню, собравшуюся и ноги ему развязывать.
– Сам справлюсь, собирайся. Ему туда минут пятнадцать, да оттуда столько же, да там, не знаю, как долго провозится. Надо поторопиться, не дай бог, вдвоём припрутся.
Тоня, взмахнув руками, забегала между палаток и почерневшей проплешиной от  костра, кидая в рюкзак всё, что попадало под руки. Развязав последнюю верёвку, к ней присоединился и геолог.
Минут пять им хватило на то, чтобы упаковаться по максимуму. Собирались молчком, лишь иногда поторапливая другу друга, пересекаясь в лагере. Остатки продуктов, инструменты, посуда, вещи… Пока Тоня привязывала изолентой крышку к котелку с картошкой, Иван успел и одну палатку свернуть. Солнце продолжало жарить, распарившиеся, они, тем не менее, бушлаты не снимали. И даже не расстёгивали, хоть и вспотели оба, а уж разрумянились! Особенно, Тоня. В другой момент Иван полюбовался бы симпатичной женщиной, но не сейчас. И хоть времени вроде бы с запасом, но оба торопились, как на пожар. Иван понимал, не дай бог, заявятся оба, в погоню бросятся тут же. Ничего их в опустевшем лагере не задержит. Для бандитов их поимка – вопрос жизни и смерти, впрочем, как и для Ивана и Тони – для них побег тоже жизненная необходимость. Так что рассиживаться некогда.
Пять минут, и женщина замерла перед мужчиной, последний раз осматривающим стоянку.
– Готов? – она поёрзала плечами, поправляя лямки рюкзака.
– Готов. Только давай уйдём через ту сторону, – он указал подбородком. – Я там золото припрятал.
– Ух ты, молодец! Пошли! А как это ты умудрился? Там же медведь на Малахае лежит? Или не лежит.
– Лежит, лежит. По дороге расскажу, пошлёпали, – он первым тронулся с места.
Тоня пристроилась след в след. У сгустившихся зарослей она ещё раз оглянулась. Взгляд зацепился за оставленную палатку. Она печально вздохнула, и ветки хлестнули по клапану рюкзака. Через несколько секунд их спины скрылись за деревьями.
На ветку лиственницы присела синичка. Пискнув, она завертела головкой, выискивая опасность. Но там, где только что стояли люди, было пусто и тихо. Ещё раз пискнув, она спорхнула с ветки к чёрному кругу потухшего костра.  В прошлый раз она нашла там несколько вкусных крупинок каши.

Глава 25
На этот раз шагали к ручью, где оставили лодку, прямиком. Наворачивать зигзаги, путать следы было уже ни к чему: будет за ними погоня, или не будет, предельно ясно, что останавливаться нельзя. Сейчас их спасение в скорости. Ну и в удаче, как бы люди её не называли: случаем ли, везением. Совсем чуточку этого везения им бы не помешало.
В кармане покоился пакетик с золотом и алмазом. Иван иногда нащупывал его, и на сердце теплело: не зря, всё не зря. Хоть и дорога непросто далась, и в плену побывали у бандитов, но вроде бы обошлось без последствий. Во всяком случае, он очень на это надеялся. И главную задачу путешествия решили успешно: вот оно решение, пальцами слегка перебирается. Давно уже прикинул, что там не меньше чем на двести тысяч, по самым скромным подсчётам. Очень даже неплохо! Если бы ему до начала похода назвали добытую ныне сумму, пока в сыром виде, правда, но это ненадолго, он бы ответил, что это было бы здорово. Но, как известно, аппетит приходит во время еды, сейчас бы Иван уже не был столь категоричен. Поработай он на ручье еще несколько дней, и неизвестно, какие какое количество золота и алмазов лежало бы сейчас в пакетике. Но и без того, жаловаться грех. Находки и затраты на поход отобьют, и с Тоней рассчитается щедро. Да уж, Тоня у него молодец. Ни слова жалобы, нытья, только собранность и готовность воевать за свободу, а то и за жизнь. Вот же повезло ему с проводником, да и с женщиной! А, может, это оно и началось уже, ну, то самое везение?! Не  соберись он в поход, не заболей Николай с поясницей, не встреть  он Тоню, ничего бы этого и не было. Тут Иван наморщил лоб, мельком кидая взгляд на сосредоточенно шагавшего впереди проводника. А что, собственно, произошло? Ну так, если уж совсем не врать самому, то надо признаться честно: влюбился. Иван вспомнил о чём думал, когда понял, что Тоня в плену. Он же готов был себя на неё променять, лишь бы ничего с ней не случилось. Ради людей, до которых тебе дела нет, свою голову подставлять не станешь, это предельно ясно. Значит, что? А то, что эта женщина ему дорога, и затея жениться, ещё недавно казавшаяся ему мифической, вдруг обрела реальное наполнение. Вот оно шагает, не оглядываясь. И опять же впереди, и Ивана нисколечко это не волнует. Сейчас не до выяснения кто круче: мужчина или женщина. Тоня знает лес лучше, пусть ведёт. Когда надо будет, он встанет впереди. Дай бог, чтобы не пришлось! Ну не может же этим бандюганам всегда удача улыбаться? Пора бы и задом повернутся, пора, однозначно. Ничего хорошего они не сделают, так зачем им помогать, а?
Тоня чуть замедлилась, дожидаясь, пока Поддубный с ней поравняется, и Иван закруглил размышления. 
  – Что думаешь? – проводник смотрела перед собой, на автомате выискивая оптимальный путь. – Сразу в лодку и дёру?
Иван перешагнул полугнилую загогулину:
– Даже и думать нечего. Чем дальше мы от них окажемся, тем спокойней у меня на душе будет.
– Да у меня тоже. Надеюсь, малахай не оживёт, как в американских фильмах обычно происходит со злодеями.
– Это когда его уже два раза убили, а он в самый неожиданный момент вдруг поднимается и давай снова всем мешать? – улыбнулся Иван.
– Ну да, примерно так.
– Надеюсь, у нас не голливудский триллер, а обычная российская история.
– Ну, на обычную она не тянет.
 – Пожалуй. Но мысль понятна. Как обычно, будем надеяться, что то, что всё разрешилось в нашу пользу, но готовиться к худшему варианту?
Тоня на секунду подняла взгляд, в её глазах что-то такое блеснуло, тёплое. Ну да, они теперь понимают друг друга с полуслова, ничего удивительного. Столько вместе прошли! И ведь нормально прошли, без гнилости и пакостности. Позитивно так, через испытания проскочили. Или ещё не проскочили? Иван мысленно обругал себя: рано он итоги подводит. Ещё не выбрались, а он уже…
Лес пошёл угрюмый, труднопроходимый, заваленный гнилыми стволами, и затянутый паутиной, и Ивану пришлось достать топор. Разговор сам собой угас. Завалы  попадались всё чаще, один, с двух сторон ограниченный каменными навалами, так вообще заставил их задержаться минут на десять. В прошлый раз они двигались  немного другим путём, более кружным, а сейчас шпарят напрямки, вот и забрались. Пришлось задержаться. Тоня пропустила его вперёд, и Иван, ощущая себя чуть ли не древнерусским богатырём, остервенело рубил  нагромождение деревьев, оттаскивая их в сторону. Женщина помогала, чем могла, в общем, кое-как справились. Правда, к концу Иван выдохся, будто пробежал кросс. Пришлось ещё настолько же задержаться, чтобы отдышаться. А когда, наконец, зашагали дальше, отводя от лица густые веточки пихт, на лес как-то неожиданно опустился вечер. Небо медленно устилалось розовыми полосками, словно лазурная  красавица провела ваткой с румянами по щекам. Между деревьями сгустились тени, и Тоня остановилась, осматриваясь:
 – Придётся ночевать.
 – Предельно ясно. Палатку ставить?
– Ставь, я пока погляжу, как там наша картошечка поживает.
– Без костра, думаю, обойдёмся?
– Конечно, обойдёмся. Чё, холодную не поедим?
– Я тоже так думаю, – Иван отвязал брезентовый свёрток от рюкзака, порадовавшись собственной предусмотрительности. А то бы ночевали, как бичи, без крыши над головой.
Картошка, даже не разогретая, показалась вкусной необыкновенно. Ещё бы, столько адреналина выплеснуть, и не подкрепиться ни разу! Умяв ужин почти мгновенно, оба почувствовали необыкновенную усталость. Кое-как уложив облизанные ложки в карманчики рюкзаков, а казанчик завернув в целлофановый пакет, доползли до палатки. Из последних сил развернули спальные мешки. И едва забравшись в них, уснули в ту же секунду. 
Проснулись оба в сумерках, только-только тени под деревьями начали терять густоту, а Тоня уже заворочалась, высматривая нечто лишь ей понятное в бледнеющем небе. Иван, будто только и ждал движений проводника, тоже поднял голову, протирая заспанные глаза. Утро снова хмурилось, изо рта вместе с дыханием вырывался лёгкий парок. Ещё не минус, но уже близко к нулю.
– Проснулся? – Тоня уже извлекала себя из спальника. – Тогда подъем!
Иван шустро сел, расстегивая змейку мешка. Да, надо торопиться.
Собирались спешно, оба ощущали непонятную тревогу, словно впитывая её флюиды из неподвижного воздуха, застывшего в безветрии. По-очереди посетили соседние кустики, Тоня, поглядывая на Иван так, будто ожидала от него возражений, кое-как выровняла придавленный мох, ну, насколько получилось. Паранойя? Возможно, но Иван даже не подумал её остановить. Более того, сам побежал по площадке ночёвки внимательным взглядом, отыскивая, что еще можно сделать, чтобы скрыть селжы присутствия. Ничего в голову не пришло. Да и что можно сделать со следами в ягеле? Сам выправиться постепенно, не вырывать же его, в самом деле?
Минут пять, и рюкзаки снова оттягивают лямками сбитые плечи. Больно, но терпимо. Решили обойтись без завтрака, пол дня потерпят, сейчас главное убраться отсюда, как можно подальше. А потому нужно спешить. Добраться до ручья, там быстро запрыгнуть в лодку, и шест поможет вырулить в Таюмбу. А уже по течению, они пойдут быстро, никаким Малахаям, будь он даже жив, за ними не угнаться.
Шагали спешно, иногда в самых удобный местах даже пробовали переходить на бег, но надолго их не хватало: и груз за спиной, да и здоровье – оно не железное. Столько всего вытерпели, столько испытаний пережили, и это всё в нашем, современном мире, даже не верится, что такое возможно. А вот поди ж ты, кому рассказать, не поверят. А рассказывать придётся, и первым делом, их услышит участковый. А там уж пусть  начальство думает, что делать, у них голов много и все большие. Охотников в посёлке – почитай каждый мужик, да и некоторые бабы от них не отстанут, так что, собрать команду для поисков бандитов будет нетрудно. Ну, или сами менты пусть ищут. То их дело. Тоня оглянулась на Ивана, пригибающегося под лохматой кедровой веткой, она сама только что так же здесь прошла, и улыбка чуть тронула губы: не отстаёт, молодец, её Ваня. Она не сомневалась, что Ваня теперь её. Женщине не нужно объяснять на пальцах, любят её или нет, это улавливается на уровне инстинктов. И инстинкты говорили ясно: никуда Ваня от неё не денется.  А это значит, что с опостылевшим одиночеством покончено. И пусть пока она не услышала нужных слов, и не случилось первого самого волнующего поцелуя, но… В общем, и  так понятно. Вот только немного выберутся из этой истории, и всё будет: и слова, и поцелуи, и много, что ещё, по чему её слабое женское дело изрядно стосковалось.
К берегу ручья вышли, когда солнце поднялось часов на одиннадцать утра. Тоне не надо было ежеминутно смотреть на часы, чтобы определить время, и так понятно. Пусть приблизительно, но в лесу точнее и ни к чему. Потеплело, оба, навскидку, сошлись градусах на десяти. Для перехода нормально, не жарко. Ветер тянул уже часа два как, чаще холодил правую щёку, со стороны Таюмбы, растягивая облачка тумана, скопившиеся в низинах. И, похоже, снова начинался дождь. Во всяком случае, что-то незримое уже сыпало сверху. Пока, правда, оставалась надежда на оседающий туман, уж очень жить в мокроте не хотелось. Только недавно высохли, и вот опять что-то намечается. Но ничё, первое самое важное дело они исполнили, до ручья добрались, теперь их никакими ливнями не напугать. Переживут как-нибудь, на реке.
У ручья тоже туманилось, но уже различались деревья по другую его сторону, утро набирало силу. Лодку нашли там, где и оставляли. Правда, ветки, которыми её закидали, лежали рядом. В одной куче, явно человеческая рука постаралась. Значит, бандиты нашли. Ну, да это было нетрудно, лишь бы мотор не отыскали, Тоня вроде бы хорошо его закидала, всем, что под руку попало: ветками, хвоёй и мхом. Причём, совсем в другом  месте, метрах в двухстах от лодки, там как раз распадочек нашли небольшой.
Не скидывая рюкзаков, столкнули лодку на воду, и она, призывно закачалась на мелкой воде.
– Я за движком, – Иван всё-таки освободился от ноши, перекинув рюкзак в лодку.
Тоня кивнула, привязывая конец к стволу ближайшего деревца:
– Шустрей давай, что-то сердце не на месте.
Пока геолог ходил за мотором, Тоня вытащила засунутый под валежник шест, его не отыскали, а, может, не обратили внимания, зачем он им? На дрова разве что, так их и ближе к стоянке полно.
Уложив и свой рюкзак рядом с другим, она устроилась на носу речного судна, беспокойно поглядывая в ту сторону, куда ушёл геолог. Что-то он задерживался. Ну что там столько делать? Разгрести наваленный мусор – дело нескольких секунд, взял мотор на плечо и обратно. Уже должен быть… Пойти навстречу? Как-то неправильно лодку без охраны оставлять, ну, уж очень не хочется, да так, что и заставлять себя бесполезно. По опыту давно поняла, если не хочется – лучше себя не насиловать, организм иногда лучше твоего понимания чувствует ситуацию. Наверное, это интуиция, или то самое шестое чувство, про которое любят писатели  писать в разных остросюжетных книжках. Возможно, не сильно они и ошибаются.
Ага, а вот и  он. И почему-то пустой. Неужели, эти гады отыскали? Ваня ещё не приблизился, а Тоня уже сморщилась от догадки: назад пойдут без мотора.
– Нету?
Поддубный развёл руками:
– Всё обыскал. Предельно ясно, что эти сволочи перепрятали. Что будем делать?
Тоня подняла голову, словно прислушиваясь к одной её ведомым звукам. Шумел ветер, путаясь в верхушках пихточек, хлёсткие веточки тальника покачивались над водой, рисуя на её поверхности полоски и крестики.
– Искать не будем. Провозимся неизвестно сколько, и можем не найти. С шестом пойдём, по течению справимся.
– Что отцу твоему скажем? Двигатель не дешёвый же.
– Он поймёт, когда нашу историю услышит. Не до железок сейчас, – она отвязала лодку. – Двигаем.
Иван без раздумий перебрался в раскачивающуюся посудину, сразу завладев шестом. Оттолкнув нос моторки без мотора от берега, перевалилась через край Тоня, и лодка медленно тронулась, подгоняемая слабым течением к Таюмбе.
 
Глава 26
Малахай очнулся от густой вони, забившей ноздри. Запах напоминал псиный, но был более настоянным что ли, и вызывал тошноту. Не открывая глаз, он попробовал подвигать руками, потом ногами, и в смятении осознал, что  тела у него нет. Или Малахай его не чувствует. Что за непонятки? Кое-как поднял веки, и в глаза ткнулся пучок шерсти. Медвежьей шерсти! Рецидивист моментально вспомнил, что с ним произошло. Он стрелял в медведя, тот бросился, палец в последний момент успел ещё нажать на курок. Попал или нет, уже не понял. А потом тьма. А теперь он подмят тушей косолапого, и не чувствует тела. Занемело? Хоть бы так, не дай бог, что похуже. Да, это плохие новости, но есть и хорошие: раз он соображает, значит, жив. А раз жив, то ещё поборется. Фиг его так просто затолкаешь, не тот человек Малахай, чтобы без боя сдаваться. Даже пусть этот бой он будет вести с дохлым медведем и собственным организмом.
С трудом, но голову удалось повернуть. Впрочем, ничего нового с другой стороны он не увидел: снова шерсть, лезущая в глаза и в нос, и еле терпимая вонь. Он попытался шевельнуться. Набрал воздуха, посылая сигнал конечностям. И вроде получилось: дрогнули нога и рука  с правой стороны. Но только дрогнули, сдвинуть с места не позволяла навалившаяся туша. На миг обуял ужас: а если не может её сдвинуть, что так и лежать до ишачьей пасхи? Пока не загнётся от вони или окончательно раздавленный? Сколько в медведе килограмм? Не меньше двухсот, а то и больше. Конечно, штангисты и не такие веса поднимают. Но это если тело размявшееся, подготовленное, а не как у него – непонятно какое. Да, а где карабин? Что-то он не чувствует оружия на груди. Хотя, он сейчас много чего не чувствует, может себе лежать спокойно, лишь не помятый.
Не трудно догадаться, что Ивана рядом нет. Наверняка, сдёрнул, как только понял, что угрозы нет. Ни от него, ни от медведя. Да, для геолога удачно мы тут с косолапым схлестнулись. Интересно сколько он пролежал без сознания? И что за это время произошло там, у палаток, в лагере? Ладно, об этом будет думать после того, как выберется. Если выберется. Нет, стоп! Никаких если. Когда выберется! Всё-таки в этом косолапом жира, как в танке брони, прижал, не шелохнёшься. Он глубоко вздохнул, точнее, попытался вздохнуть: воздуха не хватало. Усилием воли кое-как сдержал панический порыв: не хватало ещё задохнуться. Как-то же дышал всё это время. Вот и дыши. Потихоньку, потихоньку, неглубоко, вот так. А получается. Главное, не нервничать и не психовать. Он ещё раз напрягся всем телом. И.., получилось. Он почувствовал, как вздулись мышцы, шевельнулись ноги, но ничего не произошло. Колени провалились в мягкую плоть, пальцы запутались в шерсти, и… всё на этом.
Голос, донёсшийся откуда-то сверху, остановил Малахая на очередной неизвестно какой безуспешной попытке выбраться из-под туши. 
– Малахай, ты живой?
Мысленно выругавшись, Малахай постарался успокоиться. Ни к чему обижать Тюню, он и без того богом обиженный. Ещё в позу станет. Но идиот полный, и вопросы у него идиотские. Вместо того, чтобы помочь стащить с него этот бугор вонючего мяса и шерсти, интересуется его присутствием в этом мире. А если я без сознания, он что, плюнет и уйдёт? Постаравшись скрыть раздражение, ответил, как мог, громко:
 – Блин, живой, конечно. Помоги медведя с меня стянуть.
Тюня явно выдохнул облегчённо:
– Зашибись, я счас.
Что он там делал, Малахай видеть не мог, как и поучаствовать в своём освобождении, разве что, понемногу начал напрягать мышцы, чтобы как-то восстановить кровообращение. А в остальном ему оставалось только набраться терпения. Что он и сделал.
Свет ударил в глаза, раскалённым лучом, и рецидивист зажмурился, чувствуя, как поползли слёзы по щекам. Оказывается, он всё это время лежал в полной темноте. Надо же, только сейчас это понял. Рядом раздалось сопение, лапа и часть туши косолапого приподнялась, частично освобождая человека. Малахай крутанулся, насколько удалось, а удалось коряво, он лишь слабо повернулся на бок верхней частью туловища, нижняя ещё оставалась придавленной. С груди соскользнул карабин, он отметил это мимоходом, сумрачное сознание оценивало события замедленно. 
 – Держи давай!
Неимоверным усилием он сумел вытянуть наполовину одну ногу, и чуть сдвинуться телом. И тут медведь свалился на него, снова приминая. Померк свет в глазах, из груди выдавило воздух, и он, мелко дыша, покрылся потом, показалось, с головы до пят. Вдруг почудилось, что косолапый ожил, и сантиметровые клыки сейчас разорвут тонкие вены шеи. Он задёргался, но ничего не произошло, лишь сбилось дыхание.
Рядом раздалось ругательство, и тело мишки снова шевельнулось:
 – Тю, тяжеленный, зараза. Извини, не удержал.
На это раз Тюня действовал более толково, во всяком случае, Малахай, чуть отдышавшись, сумел вытянуть из под туши обе ноги. Взгляд нашёл оружие, карабин лежал рядом, на вид, целый. Последним усилием, стоившим ему, наверное, нескольких лопнувших сосудов, вывалился из-под косолапого окончательно.
Несколько минут он просто лежал, привыкая к яркому свету. Вокруг суетился Тюня, то подставляя под голову Малахая медвежью лапу, то преданно заглядывая в лицо, пытаясь угадать, что же ещё можно сделать. Наконец, Малахаю это надоело:
– Сядь и смолкни.
Парень, словно из него вытянули позвоночник, рухнул, где стоял. Свет уже не резал глаза, но он поберёгся, прикрыв их ладонью. Сел, массируя второй рукой мышцы ног. Проморгался, вытирая мокрые щёки, и с удивлением увидел на ладони кровь. Рука осторожно ощупала голову, и он сдержал стон. Медведь-таки содрал кожу, вместе с волосами. Последним движением, уже подыхая, но зацепил. Повезло, что чуток, но крови, похоже, вылилось немало. То-то ко всем болячкам, он ещё и слабость чувствует.
 – Малахай, это…
– Рассказывай, – он подтянул карабин. Неловко, одной рукой, положил на колени:
«Целый, слава богу. Потом полностью проверю».
Парень привстал, но подняться не решился, оставшись сидеть на корточках:
 – Я их это, связал. Там они лежат оба. Обои. В общем, у  палаток.
– Как это ты умудрился? – рецидивист прищурился на парня. – Они так и дали?
– А эта сучка меня по затылку огрела, палкой, – затараторил он. – Больно так. Повезло, не оглушила, баба же. Я её и свалил, одним ударом. – Тюне хотелось похвастаться, но он понимал, вырубить женщину – большой силы не надо, да и западло это, с бабой воевать, и парень постарался голосом подчеркнуть, мол, ничего особенного, было не трудно. – Ну и связал. Как чувствовал, что они что-то задумали, спрятался от греха. Тю, а тут и этот, геолог, припёрся, один. Я так и понял, что непросто так. Он, значит, её развязывать кинулся,  я сзади и его дубиной. В момент вырубило! Ну, и связал тоже. Вот так, значится. А потом, как пришёл этот в себя, рассказал, что тут ты с медведем воюешь. Ну, я сюда сразу.
– Связал, говоришь. Это хорошо, если не напортачил чего.
– Нет, что ты, хорошо связал, не напортачил. Забирай, – он кивнул на оружие. Осторожней только!
Расправив ремень, перекинул его через голову.
Стиснув зубы, Малахай поднялся. Болела каждая жилочка. В голове гудело, будто в виске движок работал, надрывно. Левая рука, видать, вывихнутая, не подчинялась. В колене, тоже левой ноги, при каждом движении стреляло. Но вроде бы, никаких страшных повреждений, вроде переломов, он не обнаружил. Если опереться на Тюню, можно идти потихоньку. Там уж, в лагере, займётся собой и этим… геологом. Надо ему дать понять, что нехорошо людей под медведем бросать. Очень так явственно дать понять, чтобы в следующий раз и мысли такой не появилось. Малахай решил, что просто выломает, точнее, попросит Тюню выломать дрын поувесистей, да и отходит этого недоноска, как бог черепаху. Если сил хватит, конечно. Ну, или тот же Тюня поработает дубиной. Ему других бить в радость, Малахай давно заметил за парнем такую гнилинку. А вот с бабой пора завязывать в хорошего следователя играть. Оприходуют сегодня же. Хорошо, что связана. Лишь бы болячки не подвели. Ладно, если что, на первый раз и парню отдаст, нахай потешится. От неё не убудет, а тому награда, заслужил. Вон как медведя тягал, как нормальный. А с виду и не скажешь, дохляк, тюня тюней.  А он своё возьмёт, не оставит, пусть чуть позже, как оклемается. Да, и с рукой что-то делать придётся. Наверное, надо Тюню просить, чтобы дёрнул. А  то и без руки можно остаться. Может, баба бы и лучше его справилась, всё-таки таёжница, такие всё умеют, но… с ней дел больше не будет. Кроме одного, которое ей обязательно понравится.
Он чуть повернулся, проверяя уровень своих возможностей, боль пронзила мышцы, но в целом, получилось:
– Подставляйся, поможешь до лагеря дойти. Мне пока тяжко что-то.
Тюня с готовностью перекинул руку напарника через шею, и они заковыляли, покачиваясь и сбиваясь с шага, прислушиваясь к течению мирно шумящего ручья. День повернул к вечеру, но солнце ещё грело.

То, что у палаток никого нет, первым сообразил Тюня. Естественно, он же их укладывал по местам, и, понятно, что он же и заволновался, обнаружив, что там, где оставались пленники, пусто. Тюня грязно выругался, на секунду замирая у крайних перед  лагерем деревьев, и Малахай сообразил, что хорошие новости их тут не ждут. Подняв лицо к парню, поинтересовался нарочито равнодушно:
– Что, ушли?
Тюня испуганно забормотал, крепче перехватывая напарника:
– Найду, не могли они далеко уйти. Я же связал, как же это? Вот, суки! Порву этого геолога.
– Сникни, – оборвал его Малахай, осторожно опускаясь на бревно у почерневшего кругляка костра. – Попить принеси.
Голова закружилась, и к горлу подступила тошнота. Он несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь восстановиться. Тюня рванул к ручью. Через несколько шагов остановился, бестолково зашарив взглядом по кругу. Нырнул в оставшуюся палатку, колыхнулись брезентовые стенки, и оттуда донёсся разочарованный вопль:
– Тю,… всё унесли, – подскочив к напарнику, растерянно замер. – А это, в чём принести? Гады, ничего не оставили.
Малахай поморщился. Напарник, конечно, паникёр ещё тот, но тут он прав: можно начинать выть. Если не догонят, то,... – он вспомнил про тушу косолапого. – Не, не всё потеряно. Или потеряно. Хоть разорвись. И мишку хорошо бы распотрошить, мяса на месяц хватит, если сохранить удастся. А вот с этим как раз проблема. Морозов ещё нет, соли уже нет, да и было её не для запасов. Так что выходит, другого варианта у них и не имеется, как догонять беглецов. К тому же, они, как выберутся, первым делом в ментовку побегут. Нет, упустить нельзя. Догнать, падлов, догнать! А как это сделать, если он ходит-то с трудом? Счас будем думать. Как пить хочется, ничего в бошку не лезет.
– Ладно, помоги до ручья добраться.
Парень подскочил бегом.
Напившись, Малахай долго учил напарника выправлять вывих. Начал с теории, пытаясь донести до Тюни, слушающего с преувеличенным вниманием, хоть что-то. Убедившись, что малость начал соображать, несколько раз показал на практике, используя в качестве учебного пособия его руку. Наконец, решился довериться. Карабин оставил к дереву. Малахай на всякий случай проследил взглядом: не хочет ли оставит себе. Если хочет – это бунт, придётся подавлять. Но вроде можно не кипишить, парень расстался с оружием без всякого сомнения.
Малахай расставил ноги, выставив одну вперёд, чтобы упор был. Продышавшись,  кивнул. Парень ухватил больную руку, с подсказками заняв нужную позицию. Несколько раз, по приказу напарника, показал, как будет действовать вхолостую. Наконец, рецидивист разрешил. Приноровившись, парень дёрнул! Малахай заскрипел зубами, в глазах потемнело, и он не устоял на ослабевших ногах. Завалившись, замычал, боль заставляла кричать, но он сдерживался, кусая губы и сжимая и разжимая кулаки на здоровой руке. Может, это и лишнее, но блатные повадки, не позволявшие выказать слабость, давно стали второй натурой.
Наконец, боль стала отступать, и рецидивист затих, тяжело дыша. Тюня, дожидаясь, пока напарник придёт в себя, ещё покрутился по лагерю. И опять ничего не найдя, выругался беспомощно и зло.  Ми нут через пять Малахай понял, что может потихонечку присесть. Что с осторожностью и сделал. Поправив на поясе нож, отобранный у геолога, Тюня раздражённо опустился рядом на бревно,
– Ничего нет. Одна палатка. Чё делать будем?
Малахай промолчал, прислушиваясь к ощущениям. Чуть пошевелил плечом больной руки. Сморщился, гася стон  в горле. Больно, но уже не так. По опыту знал, пару дней и заработает. Вот только пары дней у них нет. Надо догонять. Если хотят выжить. А они хотят. Точнее, он хочет, что по этому поводу думает Тюня, вообще-то без разницы. Его дело – консервное. Да, в крайнем случае, но, похоже, этот случай снова приблизился. Медведь, по всему его не спасёт. Хотя, несколько кило с него надо срезать.
 – Тюня, тебе задание. Дуй обратно, до косолапого. Отрежь лапу, а то скоро сами лапу сосать будем.
Тюня, поднялся, словно услышал команду.
– Ага, счас, я быстро.
– Давай, дуй. Да за этими потопаем.
Уже уходя, парень бросил на рецидивиста взгляд, в котором Малахай прочитал сомнение в его состоянии. Конечно, только что еле дышал, и передвигался только с чужой помощью. «Ничего, он ещё Малахая не знает. Если надо, я на зубах пойду. А тут надо, без вопросов». Рецидивист с удовлетворением отметил, что на ружьё тот даже не глянул. «Хорошо, пока всё под контролем».
– Не боись, справлюсь. Сам, главное, не обмижуйся.
Ничего не ответив, Тюня скрылся за деревьями.
Неведомая серенькая птичка присела на качнувшуюся ветку лиственницы. Малахай бездумно глянул, вдох приподнял грудь под телогрейкой.
«Эх, надо было бушлат забрать. Как-то не догадался, думал, завсегда успею. Успел, блин. И что теперича? А теперича в догонялки играть. Наверняка они к лодке двинут. Тут и сомневаться не приходится, больше некуда. А движок они перепрятали, фиг геолог найдёт. На другом берегу он, а там они в последнюю очередь искать станут. По-любому, задержит их движок, не захотят без него уходить. А уже как не найдут... Всё одно по реке им, другого пути нету. По течению сплавятся как-нибудь. Медленней, но пойдут, тут ясно. Значится, надо их перехватить. На Таюмбе. Если горушку за ориентир взять, то не заблудимся, тут мимо не проскочишь. Так и сделаем, – он покрутился в разные стороны, прислушиваясь к болевым ощущениям. – Тяжело будет, но по-любому, осилю. Нельзя не осилить, иначе, опять каюк им.
Привстав, он подхватил за ремень карабин. Подтащил поближе. Неловко, щадя руку, проверил. Затвор ходил, в магазине ещё три патрона, ствол вроде ровный, не погнул мишка. «Три патрона! Мало, но лучше, чем ничего,  – вспомнив про находки, спешно залез в карман. И облегчённо выдохнул: мешочек с золотом оказался на месте. – Ничё, мы ещё повоюем. Малахая ещё никто запросто не согнул. И у них хренушки получится».

Глава 27
К Таюмбе выкатились без происшествий. Узенькая речушка, метров семь в поперечнике, показалась Ивану широченной. Выдохнув облегчённо, он понял, что рад выбраться из узкой протоки на простор, хоть и весьма относительный. Речушку сжимали нависающие берега, утыканные скалистыми выступами, выглядывающими из частокола тонкоствольных лиственниц. Местами к реке спускались крутые склоны с огромными булыжниками, застывшими навечно или до первого оползня – курумники, давно поросшие хвойниками. Разок лесок языком выполз в воду, изгибая течение Таюмбы, и оба напряглись, не отрывая глаз от опасного места до тех пор, пока оно не осталось позади. Да, здесь, на мыске в зарослях,  их подкараулить – самое то. Поддубный старался держаться ближе к берегу, причём, осознанно к противоположному от того, где остались бандиты. Если что, успеют выскочить. Хотя… Выскочить то они выскочат, а вот чтобы успеть до первого выстрела скрыться в зарослях – это надо, чтобы сильно повезло. Пока берега, в основном проплывали малоприступные. Обрывистые и скалистые. Пока будешь карабкаться на такой бугор, попозируешь бандитам, не хуже, чем модели на сцене или мишени в тире, что точнее. Это если получиться взобраться, а то большую часть берега тянулись откосы, вовсе непригодные для подъёма. Но тут уже, как повезёт, в любом случае, там, у камней,  мельче, и шест легко доставал до дна.
Низкое затянутое тучами небо давило на людей беспросветностью, обещая скорую смену погоды. Хоть бы успеть подальше пройти, пока не ливануло! Толкаться в лодке под проливным дождём – удовольствие ниже среднего. Холодные брызги летели с шеста, и скоро бушлат и штаны Ивана вымокли. Правда, толстый бушлат, пока не пропускал речную влагу внутрь, но это до поры до времени. При этом сам Поддубный взопрел, и ещё неизвестно, последствия чего заметнее отразятся на здоровье. Впрочем, он надеялся, что мобилизованный, хорошо встряхнутый последними событиями организм вступит с хворью в беспощадную схватку и конечном итоге одержит победу. Уставая, он замирал на корме, упёршись рукой в колено, и дыхание постепенно восстанавливалось. Лодка в эти минуты замедлялась, но течение продолжало неспешно тянуть её, медленно разворачивая. Тоня молча вертела головой, иногда задерживая взгляд на скальном выступе, с которого открывался вид на реку в обе стороны, по счастию, пустой, а то на открывшейся прогалинке. Иван улавливал исходящее от женщины ощущение тревоги, и сам невольно начинал волноваться, сокращая минутки отдыха по максимуму.
Первый час двигались без остановок, глубины хватало, заторов пока не нанесло. Мысленно Иван вздыхал: эх, тут бы на моторе пролетели, не заметив. И никакие бандиты не в жизнь бы не угнались за ними. Но, чего нет, того нет. А жаль, раза в три быстрее бы получилось. Ещё до выхода на Таюмбу оба пришли к одному мнению: если Малахай выжил, а мёртвого его никто не видел, то погоня будет обязательно. И пойдут они, скорее всего напрямик к Таюмбе. Не дураки, сообразят, что, даже не отыскав мотор, беглецы всё одно уйдут своим ходом. Потому-то Тоня и не рискнула начинать поиски движка: могут пролазить безрезультатно, а время потеряют. По обыкновению, она решила взять за икс и игрек отрицательные для них величины. То есть, Малахай выжил, и сейчас они, намереваясь, во что бы то ни стало настичь беглецов, на всех парах несутся к реке. Хотя, на всех парах – это, несомненно, преувеличение. Не так-то просто сюда добраться через навалы дикой тайги. Да ещё и быстро. Но, как объяснила свою мысль Тоня, будем исходить из худшего. Вот и исходили.
На втором часу движения, Поддубный почувствовал, что ноги промокли. Тоня вообще-то уже минут двадцать как вычерпывала воду консервной банкой, по счастью, не заинтересовавшей бандитов, но что всё настолько плохо, он понял только тогда, когда в сапогах захлюпало. Он как раз разворачивался другим боком, отталкиваясь шестом от красноватой выпуклой скалы, выступавшей над рекой. Опустив взгляд, Иван ругнулся в пол голоса, чтобы Тоня не разобрала: он стоял по щиколотку в воде. И, судя по тому, как активно работала Тоня банкой, вода продолжала прибывать.
– Что за…  – он не закончил фразу, но и без того было понятно: судьба послала им очередное испытание. – Вот спрашивается, за что и такая невезуха?
– Не отвлекайся, – Тоня подняла лицо, сдувая прядь с лица. – Пока можем, будем плыть. Я повычерпываю.
И снова замелькала консервная банка, зажатая тониной рукой, другой она придерживалась за борт.
Иван ещё сильнее приналёг на шест, игнорируя настойчивые намёки тела на отдых. Решил: пока руки двигаются, а спина терпит, не остановится. Лодка пошла заметно быстрее, впрочем, Иван понимал, это ненадолго. Мминут пятнадцать, двадцать, и он просто свалится на дно посудины, всё больше покрывающееся водой. Но, возможно, именно эти минуты и станут для них спасительными. Предельно ясно, что жалеть себя – последнее дело. На кону вновь вечный вопрос о жизни и смерти. Уж в который раз за последние дни – их жизни и смерти. Теперь у врагов карабин, и ничто не помешает им расстрелять беглецов с берега. А потом догнать неуправляемую лодку с двумя рюкзаками, набитыми полезными для выживания в тайге вещами. А в кармане остывающего тела отыскать мешочек с золотом и алмазом.
Ивана передёрнуло: до того явственно приставил он руку Малахая, выворачивающего карман джинсов. Упрямо сжав губы, он ещё крепче уцепился за шест, изо всех сил упирая его в каменистое дно Таюмбы.   
Иван не смог бы сказать, сколько прошло времени до того момента, когда Тоня, устало выпрямившись, кинула банку на дно, и она булькнула скрываясь под водой:
– Всё, больше не могу. Ищи место, а то потонем.
Иван, без слов оглянулся. Берег круто уходил в вышину, метрах в десяти над головой с его края вниз смотрели вершинки молодых пихт. Тоже и на противоположном берегу, но туда только в крайнем случае. Присмотревшись, он различил дальше по ходу нечто вроде расщелины, спускающейся к реке. Насколько широкая, отсюда было не разглядеть, но другого варианта всё одно не проглядывалось.
– Счас, вон что-то наподобие. Потерпи, минут пять, доберёмся.
Вода уже скрывала сапоги почти до края голенищ, будь его воля, Иван бы давно остановился, но Тоня команды не давала, равномерно работая консервой, и Поддубный тоже молчал, целиком и полностью полагаясь на опыт проводника.
Расщелина, а точнее, овраг, намытый в глинисто-каменистом грунте склона весенними водами. Тонкий ручеёк скатывался по её дну, но это не могло помешать им пристать. Выбравшись на мокрые камни, вдвоём, подтащили нос лодки к берегу. Тяжёлая, она плохо слушалась, кое-как удалось затянуть на пол метра. Привязав верёвку к камню в форме клыка, Тоня выпрямилась осматриваясь. По дну ручейка вполне можно было подняться до уровня высокого здесь берега. А уж там оглядеться.
– Пошли, – она мотнула головой, закидывая на плечо лямки рюкзака.
Иван с сомнением покосился на свою поклажу. Очень не хотелось волочь тяжесть наверх, но и оставлять в лодке  – тоже неправильно. Тоня требовала, чтобы всё нужное носили с собой, даже если отходят от лагеря на сотню метров, и сама так делала. Таёжный закон был придуман задолго до её рождения, но оттого не стал анахронизмом. Иван это понимал. Задавив потуги замученного тела полодырничать, он подхватил рюкзак:
– Лодку оставим?
– А что, ты её с собой предлагаешь забрать? – фыркнула Тоня. – Ну, забирай.
Поддубный смутился:
– Я не про то. Затащить, может, подальше её? Укрыть как-то попробовать?
Проводник задумалась. Она вовсе не собиралась насмехаться над Ванечкой, но уж очень он глупость сказал. К тому же, с того момента, как заметила, что лодка набирает воды,  само собой накопилось раздражение. Она-то понимала, что в такой посудине они далеко не уплывут. По всему, шов разошёлся, в походных условиях не починишь. Во всяком случае, она никогда этим не занималась. Отец к подготовке и ремонтам плавающей техники её близко не подпускал, так что тут она пас. В общем, не вовремя Ваня сглупил. Вот и не удержалась. Хотя, по здравому размышлению, если разобраться, не такую уж и глупость он ляпнул. Пожалуй, пусть вычерпывает, пустую посудину можно будет повыше затащить, чтобы с реки не так заметно. А она пока осмотрится.
– Ладно, доставай банку, она где-то на дне валяется. Вычерпывай, а я пройдусь. Гляну, что тут вокруг. Пора бы о ночёвке позаботиться. Не знаю, как  ты, а я уже без рук. Да и мокрая насквозь. 
Иван улыбнулся, соглашаясь.
– И я  такой же. Предельно ясно. Рюкзак, может, оставишь, раз уж я здесь буду.
Поколебавшись, Тоня  решила, что резон в его словах есть. Опустив груз на камень посуше, она мотнула головой в сторону реки:
– Поглядывай, мало ли что.
Нахмурившись, Иван кивнул.
Подняться оказалось несложно. Камни нанесло уступами, и она, перешагивая, а где и перепрыгивая быстро забралась на плато. Лес у берега повыше, чем дальше в глубь, далеко не заглянешь. Обзор Таюмбы вниз по течению закрывали нагромождения скал, карабкаться на  них Тоня не решилась, а вот в другую сторону, откуда пришли, река просматривалась далеко, точно, метров на триста-четыреста. Правда, ничего нового она там не углядела. Тёмная вода под таким же затянутым серой прослокой небом, зажатое высоченными берегами русло, и пустынные леса по краям. Впрочем, насколько они пустынные отсюда не проверишь, в каменистых наростах по берегу куча народу легко укроется, да и за деревьями. «Ну, будем считать, что нас ещё не догнали. Всё-таки мы по воде, много уже прошли, а тем, бандюгам, по буеракам да завалам топать. Да ещё и нужно, чтобы повезло на нас выйти. Скорей всего, они, не увидев лодки, пойдут вдоль берега вниз. Я бы так поступила. Так, а что у них с продуктами? Мы им ничего не оставили, всё выгребла. Ага, медведь у них. Наверняка, отрежут с собой что-то. Много вряд ли получится. Им же это всё на себе тащить, а это да! По нашим-то лесам! Если ещё Малахай здоров и топает, как молодой, что вряд ли. Под медведем лежал, значит, как минимум, без сознания был. Хорошо бы помял его мищка, чтобы вовсе за нами не пошёл. А то и совсем там остался, неживым. Вот, ни граммочки не расстроюсь. – Поражаясь собственной кровожадности, Тоня сделал круг, удаляясь от края берега не далее, чем метров на двести. – Ну а что такого? – задала вопрос себе. Сама же и ответила. – А  ничего. Нас бы он точно не пожалел. И меня и Ванечку. Да, Ванечку. Надо как-то подластиться, что ли. А то что-то резковата я с ним. – Она спустилась по хвойному, скользящему под ногами склону. И замерла, оглядываясь. Что-то вроде цирка, середина круглая, заросшая деревьями. Не частыми.  По кругу поднимаются мшистые скалы, проход только один, похоже, откуда она пришла. Это не самое хорошее, ну, не на войне же, в самом деле. А эти всё одно на том берегу, им сюда ещё перебраться как-то надо. Хотя, тут ещё проверить надо, может, и есть выходы другие, так, сходу инее разберёшься. Здесь лагерь и разобьём, неплохое место. Низинка, ветерок от реки как раз. Сушняка полно. Не должны эти заметить. Если они есть, конечно. 
Развернувшись, Тоня поспешила назад, за Иваном, Ванечкой.
Спуск прошёл без сложностей, хорошо, не потащила с собой рюкзак, с ним было труднее. Поддубный ожидаемо махал рукой с банкой, выливая воду в ручеёк. Услышав скрипнувшие на камнях подошвы, он выпрямился.
 – Ну как успехи?
Он пожал плечом, возвращаясь к прерванному занятию:
– Половину, наверное, осилил.
– А я место для лагеря нашла. До темноты надо обустроиться. А то дождь вот-вот пойдёт.
Иван неуверенно замер, оценивая взглядом проделанную работу:
– А лодку как же? Не хочется её здесь, на виду, оставлять.
– Ну да, это ты, Ванечка, прав. Не хочется, – она присела на край лодки, и она качнулась, заставив Ивана навалиться на неё.
– Держись, – она крепко ухватила Поддубного за талию. И не удержавшись, добавила. – На совместную ванну совсем не тянет.
Иван, глянул на женщину как-то по-новому. Рука его скользнула навстречу. Тоня замерла, почувствовал ладошку мужчины на спине. Через бушлат, конечно, ощущения далеки от идеала, но в их условиях и это шаг вперёд. В отношениях, которые она была бы не против ускорить. Но это увалень вдруг снова смутился. Вот же нежный какой! Убрав руку, он снова склонился над лодкой:
– Ну ты там начинай, я подойду. Ещё повычерпываю. Как сварганишь что-нибудь горячего приходи, попробуем вдвоём вытащить лодку.
Разочарованно вздохнув, Тоня отстранилась:
– Ладно, заканчивай, скоро стемнеет уже.
Иван склонился к дну посудины, еще заполненном водой, Хоть уже и заметно меньше.