В июне девяносто девятого года капитана Снегирева вызвали в отдел кадров дивизии. Повод был простой. Заканчивался пятилетний контракт после окончания училища, и чтобы продолжить военную службу дальше предстояло заключить новый.
- Я не буду ничего подписывать, - твердо произнес он, возвращая заранее подготовленные документы.
- Но..., - замялся кадровик, не ожидавший такой реакции, – тогда вас придется уволить. Вы это понимаете?
- Да, - подтвердил Сергей серьезность своих намерений. – Я решил уйти на гражданку.
Отговаривать его никто не стал. После поражения в чеченской компании моральный дух в армии был не на высоте. Многие офицеры, потерявшие на непризнанной государством войне своих друзей и подчиненных, не могли понять, стоит ли служить дальше. Складывалось такое впечатление, что вооруженные силы руководству страны были больше не нужны. Да и сама страна, похоже, тоже была не нужна. Сдача национальных интересов, начавшаяся за несколько лет до распада СССР, а затем продолжившаяся и после, шла по всем направлениям и сейчас: от внутреннего правопорядка и экономики, до внешней политики. Хаус творился везде. Не переставали искусственно банкротиться заводы и фабрики, научные институты и исследовательские центры закрывались за ненадобностью, а новейшие разработки, в том числе и оборонного назначения, либо полностью сворачивались, либо за бесценок продавались за границу. Сильно пострадало и сельское хозяйство, по существу полностью прекратив своё существование: колхозные поля не возделывались, а животноводческие комплексы стояли пустыми. Деревенские жители, чтобы как-то выжить, бросали свои дома и уезжали в город, где царил бандитизм и беззаконие.
Все то, чем гордился советский народ, перестало существовать, в принципе. Социалистическая идеология, хоть и не была под запретом, но считалась чем-то постыдным и неправильным. А сам Советский Союз, в средствах массовой информации, безосновательно сравнивался с гитлеровской Германией.
На страницах газет и экранах телевизоров узнаваемые всеми журналисты и политики всерьез доказывали всем и каждому, что врагов у нас нет, и бюджет на армию и флот можно значительно сократить. Что страна в целом развивается в правильном направлении и нужно лишь немного подождать, когда закончатся начатые, под присмотром иностранных специалистов, реформы. Лозунг: «Заграница нам поможет!» настойчиво продвигался в массы.
Отрезвление пришло неожиданно. Двадцать четвертого марта 1999 года авиация НАТО начала бомбардировку Югославии. Семьдесят восемь дней на жилые кварталы городов, в том числе на столицу Белград, сыпались бомбы и артиллерийские снаряды. По официальной статистике от военных действий Североатлантического альянса погибло 1700 человек, в том числе почти 400 детей, порядка 10 000 были серьезно ранены, а сама страна была разобщена и раздроблена. Помешать и остановить кровавую бойню было некому. Мир затих и трусливо наблюдал за тем, как четырнадцать демократических государств, в центре Европы безнаказанно убивали с воздуха мирных жителей. Никто не посмел вмешаться.
Никто, кроме ослабевшей и раздираемой внутренними проблемами России. Сначала, летевший с визитом в США премьер-министр Евгений Примаков, узнав о начале бомбардировки, приказал развернуть правительственный борт прямо над Атлантикой и возвращаться в Москву. А затем, в ночь с 11 на 12 июня был стремительный марш-бросок сводного батальона ВДВ из Боснии в Приштану и установление контроля над аэропортом «Слатина» ранее, чем это сделали бы британские подразделения KFOR.
Где-то там, насколько было известно Сергею, сейчас находился и его друг Сашка Звягинцев. Они не виделись уже пять лет, с момента окончания училища, и лишь редкие и скупые письма, адресованные друг другу, давали понять, что оба ещё живы и продолжают служить.
Никаких серьезных последствий демарш премьер-министра и действия батальона ВДВ, с точки зрения мировой политики и проведения военной операции НАТО, не возымели. Югославия, как государство, окончательно перестало существовать. Но для подавляющего большинства жителей нашей страны и его руководства стало понятно, что враги у нас все-таки есть, и если ничего не делать аналогичная участь ожидает и нас. Необходимо было что-то менять. Стареющий, и ничего неконтролирующий Президент не в состоянии был полноценно управлять Россией. Ему срочно требовался приемник, способный взять всю ответственность за будущее народа и государства на себя...
Впрочем, командир роты капитан Снегирев об этом не думал. Он давно перестал искать смысл в происходящем. Не война и тем более не большая политика являлись истиной причиной его увольнения из армии. Он хотел разобраться, кто и зачем убил его малолетнюю сестру и мать. Отсюда, из Пскова, где располагалась его дивизия, найти преступников было невозможно. Для этого требовались свобода и время, которые с военной службой были несовместимы.
Вечером, как и обещала, Светка приехала к Лене домой. Пройдя в комнату, она обнаружила разбитую зеркальную дверь платяного шкафа.
- Что это? – с удивлением спросила она, смотря на еле сдерживающую слезы подругу.
- Это я в Сережу стреляла, - подавлено пояснила Быстровская, опускаясь на не заправленный после ночи диван, что не очень-то вязалась с её привычкой к чистоте и порядку.
- Ты... стреляла? – ещё больше удивилась Светлана. - У тебя, что... Оружие есть?
- Нет... – категорично мотнула головой Елена. – Оно нам не положено. Пистолет я у него взяла, пока он в ванной мылся.
- Хорошие дела... – не зная, что тут можно ещё сказать, произнесла Света, присаживаясь рядом.
Почувствовав тепло подруги, Лена инстинктивно потянулась к ней и расплакалась.
- Я не знаю, что делать?! – начала всхлипывать она. – Мне никто ничего не говорит, и все от меня всё скрывают...
Поняв, что у Быстровской начинается истерика, Светлана решительно отстранила её от себя и встала на ноги.
- Прекрати!!! Немедленно прекрати рыдать! - громко произнесла она. – Ты следователь или барышня из института благородных девиц?
Окрик подруги возымел на неё действие. Лена перестала плакать и размазывая потекшие по щекам слезы вопросительно уставилась на неё.
- Насколько я поняла, никто официально тебя от следствия не отстранял и из прокуратуры не увольнял, - продолжила Светлана, видя, что та пришла в себя и в состоянии воспринимать действительность. – Тогда успокойся и рассказывай, всё по порядку.
- Что рассказывать? – не поняла Быстровская.
- Всё! И с самого начала. Что за убийства, и почему в них обвиняют Сергея?
- Но... – замялась Елена, - я не могу. Это тайна следствия.
- Можешь, не можешь... – продолжила напирать на неё Светка. – Ты хочешь во всём разобраться, или так и собираешься сидеть на диване и плакать?
- Хочу, - согласно кивнула Лена.
- Тогда рассказывай...
Вечерний поезд при желании можно было назвать ночным. Слишком поздно он прибывал на станцию, стоял две минуты и шёл дальше, словно не замечая маленького провинциального городка, что здесь тоже живут люди и им иногда надо куда-то ехать. Впрочем, на плохо освещенной редкими фонарями платформе, если не считать наряда милиции и одиноко стоящего с желтым семафорным флажком сотрудника станции, никого больше не было. Похоже, Чернов был единственным пассажиром намеривающимся покинуть, будто застрявший в прошлом веке, Заозерск.
Именно такое впечатление сложилось у него по результатам командировки. В отличии от мегаполисов, здесь всё было иначе. Время тянулось медленно, и никто никуда не спешил. Да и сам город, с распадом СССР, словно замер в своем развитии. Ни одного нового дома или стройки он так здесь и не увидел.
Впрочем, удивляться было нечему. По роду своей деятельности, ему часто приходилось бывать в глубинках, где народ попросту выживал. Здесь же, все было не так уж и плохо. Благодаря единственному комбинату жители имели работу и пусть небольшой, но стабильный, позволяющий сводить концы с концами заработок. Во многих моногородах, которые изначально строились под какое-то конкретное предприятие, не было и этого. Взять, к примеру, те же Сланцы, где убили Уварова, там всё обстояло намного хуже...
Мысль о нераскрытом убийстве вернула к работе. Итоги командировки были неоднозначны и противоречивы. Во всём предстояло ещё разобраться. Тем более, что появилась новая версия, которую Щукин, сославшись на занятость, слушать не стал. Что именно там, в Питере, произошло, и чем так был занят важняк, Геннадий не знал. Но и спешки никакой не было, с докладом можно было потянуть до утра.
Найдя нужный вагон, Чернов протянул билет проводнице и стал подниматься в тамбур. Он так и не заметил, что из-за угла вокзального здания за ним пристально наблюдал человек.