Часть пятая
Глава вторая. 2-3 декабря 1973 года
В Москву поезд прибыл к шести вечера. Я первым вышел из купе и стоял с вещами в коридоре, когда появилась платформа, на которой мелькали встречающие. Шел мелкий противный осенний дождик, но платформа оказалась накрыта крышей, и там было относительно сухо. Относительно, поскольку ветер заносил туда мелкую водяную пыль, поэтому даже на крытой платформе люди вынуждены были стоять под зонтиками, не особо спасающими от этой всюду проникающей мороси, но всё же создающими подобие сухости.
Как только я добрался до металлической лесенки, ведущей из вагона, я их заметил. Двое мужчин, в одинаковых тёмно серых коверкотовых плащах и такого же цвета шляпах, стояли с обеих сторон лесенки. Тот, который стоял справа, улыбнулся при виде меня, даже большой чемодан взял и тут же передал его в руки носильщика, разместившего с тележкой чуть поодаль. Туда же последовал, второй мой чемодан, а за ними и коробка с джинсами.
- Иван Александрович, вечер добрый. Вы уж простите, но придётся вам с нами проследовать. Тут недалеко, да и задержим мы вас ненадолго, - он ещё раз улыбнулся, и добавил, - но всё же немного времени вам уделить нам здесь придётся. Да, в общем, это в ваших интересах. Лучше от нас сейчас отделаться, чем потом в главную контору ехать.
Из вагона продолжала выбираться наша группа. У всех было много вещей, высадка шла медленно. Я огляделся. Около столба, поддерживающего крышу, стояли две подружки, жены Вадима и Виктора. Мне показалось, что немного в стороне от них стоят родители Натальи. Я увидел всех, кого хотел, и перевёл взгляд на выползающие из поезда знакомые лица. Вот появился профессор. Он махнул кому-то рукой и к вагону заспешила сухонькая старушка. "Наверное, его жена", - подумал я. Но как же внешне они отличались. Он был высоким, седовласым мужчиной без единой морщины на лице, она маленькая, слегка сгорбившаяся женщина с лицом, похожим на засохшее яблоко. "Так может это не жена, а мать, - промелькнула мысль, - она же намного старше него". Они обнялись, Виталий Петрович помахал мне и пошёл, бережно поддерживая старушку одной рукой и неся чемодан в другой.
Показался Вадим. Эта умница сразу поняла, что его ожидает, и, помахав рукой жене, ещё находясь на лесенке, сам протянул вначале один, а затем и другой чемоданы носильщику.
- Света, Ника, - обратился он сразу к двум жёнам, и своей, и приятеля, - погуляйте немного, мы с Виктором скоро освободимся.
Вот Виктор, шедший почти сразу же за ним, ещё долго, вначале непонимающе, а потом возмущённо крутил своей головой. Как только он к нам подошёл, сопровождающий нас сотрудник, повернулся направо и, не оглядываясь, в полной уверенности, что мы от него не отстанем, быстрым шагом пошёл к вокзалу. Там, на самом последнем то ли пятом, то ли даже шестом этаже, находилась дверь, по виду обычная деревянная, около которой к стене была прикреплена красная большого размера табличка с государственным гербом и сразу несколькими надписями золотыми буквами: Комитет Государственной Безопасности СССР, а чуть ниже, чуть помельче: Комитет Государственной Безопасности СССР по Москве и Московской области, а ещё ниже, ещё более мелкими буквами: Отдел по работе на Киевском вокзале, и в самом низу совсем мелко – г. Москва.
В отделе нас с нетерпением ждали. Со мной беседовал тот же сотрудник, что встречал нас на перроне, а ребят тут же по разным кабинетам растащили. Беседа со мной началась вполне по-человечески:
- Иван Александрович, давайте так поступим. Всем домой хочется, уже вечер настал. Представляю, как вы соскучились по жене и сыну. Вот и давайте, садитесь за стол и пишите. Что писать вы знаете - то же самое, что на корабле и в Одесской конторе. Чем быстрее вы напишите, тем быстрее очутитесь дома. Руководство вам всем навстречу пошло и даже каждому машину выделило, чтобы до дома вы могли, как можно быстрее добраться. Нас дома тоже семьи ждут, сегодня ведь воскресенье. Нас специально на работу вызвали, чтобы с вами побеседовать, только мы домой на метро и автобусах поедем. Хорошо? – и пододвинул к моему локтю стопку листов бумаги и шариковую ручку.
Сколько я там просидел, не знаю, думаю, что не меньше пары часов, поскольку успел написать около шести страниц. Каждую страницу, как только я её заканчивал писать, тут же брал в руку ещё один сотрудник, сидевший напротив, и начинал читать. Наконец, я поставил последнюю точку, последний раз расписался внизу и откинулся на спинку стула.
- Замечательно, - произнёс этот сотрудник, дочитав до конца, - память у вас отменная, точка в точку. Теперь спускайтесь вниз, там милиционер ваши вещи охраняет. Выйдете на площадь, найдёте машину 17-98. Водитель знает, куда вас везти. Или вы не домой поедите? – вдруг спохватился он.
- Домой, - успокоил его я, и направился к двери. Вниз я сбежал, чуть не перепрыгивая через ступеньку. Около стены лежали наши вещи. Я был первым. Схватил свои чемоданы, большим пальцем правой руки, которой взял маленький чемодан, подцепил коробку, краем глаза отметил, что все встречавшие нашу компанию на месте, и быстрым шагом отправился на площадь. Интересующаяся меня машина стояла прямо под знаком "Стоянка запрещена". Обычная серая "Волга". Шофёр стоял в сторонке, трепался с такими же, как он водителями. Заметив, что я направляюсь именно к его машине, тут же оказался около неё, положил мои вещи в багажник, и мы поехали.
Мне показалось вначале, что дома меня никто не ждёт. На робкий и короткий дверной звонок никто не откликнулся. Пришлось разыскивать свои ключи, лежавшие не пойми где. Наконец, весь охваченный тревогой я буквально ворвался в квартиру, но почти сразу же успокоился. Надя сидела в старинном продавленном кресле с сыном на руках и жалобно смотрела на меня:
- Мы тебя ждали, ждали, никак дождаться не могли. Мишуня так устал, что заснул, а я с ним, спящим, из этого кресла никак выбраться не могла. Потом вспомнила, что у тебя свои ключи имеются, и даже успокоилась. Решила ты умный, сообразишь, что самому открывать придётся. Видишь, так и получилось.
Я ей руку протянул, она за неё уцепилась, и я их обоих из кресла осторожно так вызволил. Нам это кресло, кто-то из родственников за ненадобностью отдал. Мы вначале даже обрадовались, оно же старинным было, в середине прошлого века его какой-то, наверно, знаменитый мастер изготовил. Меня в нём резьба деревянная прям заворожила. Потом уже оказалось, что, если сидеть в нём ничего, удобно даже, то вот встать без посторонней помощи, ох, как нелегко. Конечно, ежели очень приспичит, да при этом постараться, как следует, то выбраться ничего, можно, но со спящим ребёнком на руках это в проблему из проблем превратиться может, что сегодняшний вечер и продемонстрировал в полной мере.
Надя отнесла Мишу в его кроватку, аккуратно положила так, что он не проснулся и подошла ко мне. Вначале мы поцеловались, как старые добрые знакомые, знаете, так прикоснулись губами друг к другу, и всё. Затем рассмеялись оба, крепко обнялись и уже не могли друг от друга оторваться. Ужинать мы сели тогда, когда нормальные люди уже пятый сон видят. Нам было так хорошо вместе, Надя лишь счастливо вскрикивала иногда и всё начиналось сначала.
- Ну, мы и наголодались за этот месяц, - сказала моя жена, отправляясь на кухню.
Вот тут я и понял, чего мне сейчас не хватает. Вернее, я не сам понял, а Надя мне невольно подсказала. Оказывается, желудок мой скукожился от голода. Ведь после того, как мы у Фроси позавтракали, во рту даже, как говорится, маковой росинки не было. Наверное, Надя своим материнским сердцем почувствовала это, да так остро, что даже бросила любовные игры, не доиграв их до конца. Пошла основную супружескую обязанность исполнять – мужа кормить. Ну, а потом, животную часть голода, утолив, мы продолжили утолять его любовную половину. До середины ночи мы не могли уняться.
Как бы то ни было, проснулся я без пятнадцати шесть. Проснулся и тут же встал. На кухню зашёл, свет включил, а там сверчочки махонькие из-под ног во все стороны врассыпную прыснули. Но в тот день я непривычно добрым был и давить ни одну божью тварь не стал. Хотел почитать, что-нибудь, но все книжки были убраны, ни одной заявки нигде не завалялось. Оказалось, что дома и заняться нечем. Встал я у окна и принялся смотреть на крышу магазина, с которой за эту пару лет мы почти сроднились. Стоял, смотрел и никак врубиться не мог, чего же мне не хватает, какой-то чужой она мне показалась. Лишь потом мне ясно стало – непривычно чистой она была, ни одного окурка, ни одной пустой бутылки, ни одного огрызка яблочного – ничего. Понимаете, ничего. Перед моими глазами простиралось совершенно голое пространство, глазу не за что было зацепиться. Я даже присел от удивления. Крыша была абсолютно чистой, как взлётно-посадочная полоса в аэропорту. Меня дома не было больше месяца, и что никто, ничего… Право, чудо какое-то.
Время подходило к шести, надо на молочную кухню отправляться. Пришлось надеть фланелевую рубашку, шерстяные брюки, в которых я обычно зимой хожу, да суконную куртку - это всё мне Надя на кухонном столе приготовила. Я сверху плащ накинул и на улицу поспешил. Домой вернулся, а там ещё все спят. Ну, я их будить не стал. Яичницу себе с колбаской пожарил, чашку кофе растворимого с парой бутербродов с плавленым сыром вовнутрь принял, в цивильную одежду переоделся и тихонько за собой дверь прикрыл.
До метро я даже не заметил, как добрался, как-то полубегом-полушагом это получилось. В метро народ ни о чём даже подумать не дал, пришлось следить, чтобы меня вместе с половиной пассажиров на перрон не вытащили, а затем в середину вагона не впрессовали, откуда до двери добраться, в проблему может превратиться. Зато, когда я на Аэропорте на улицу выбрался и привычным ритмом, от которого, казалось, отвыкнуть должен был, пошёл, мысли сами по себе стали по порядку выстраиваться, и я всё, что мне сегодня предстояло сделать, чётко спланировал. Конечно, когда я до института доберусь, может оказаться, что в эту программу придётся существенные изменения вносить, если вообще от неё хоть что-нибудь останется, но, знаете, намного приятнее думать, что ты сам своим рабочим временем распоряжаешься, нежели кто-то тебе поминутно пальцем указывать будет, что ты в данную секунду делать должен.
В проходную я вошёл, как обычно за десять минут до начала рабочего дня. В сторону своего корпуса повернул и сразу же, как впереди Светлану заметил, у меня всё перед глазами поплыло. Я ведь о ней в течение всего месяца ни разику даже не подумал. Хотя нет, пару раз вспоминал, но без той тоски, какая у меня бывала в прошлые мои длительные отъезды из Москвы, когда я, например, в Минске на фармацевтическом заводе по два месяца безвылазно сидел, нарабатывая опытные партии новых препаратов, чтобы мы их потом в течение двух-трёх месяцев исследовать могли. Тогда у меня внутри всё горело даже, так я её хотел увидеть, а в круизе это желание куда-то подевалось, другие его в угол загнали. Но сегодня, как только я её заметил, у меня всё внутри встрепенулось, и я вновь осознал себя самым счастливым человеком на Земле.
Светик, как почувствовала, что я с неё глаз не спускаю, обернулась, рукой мне махнула и в наш корпус зашла. Я даже шаг прибавил, хотел её до лифта догнать, но она сразу к нему направилась. У них в комнате шкаф специальный платяной имеется, где все сотрудницы раздеваются. У меня такого удобства нет, я в гардеробе раздеваться вынужден, так вот, пока я пальто с кепкой туда пристраивал, опоздал буквально на пару секунд, дверки прямо перед моим носом сомкнулись, и он вверх потащился. Я ждать его не стал, а бегом, через две ступеньки на четвёртый этаж буквально взлетел, и к двери в нашу лабораторию с ней вровень подбежал.
Светлана ключом наши апартаменты отомкнула, и мы с ней туда вошли. Вошли и сразу же без промедления друг к другу буквально прилипли. Целовались прям до умопомрачения, но при этом чутко прислушивались, чтобы успеть в разные стороны разбежаться, если кто вдруг из сотрудников наших припрётся. Если Чернышевская, то это не страшно. Она единственная, кто в нашу тайну посвящен. Мы у неё дома как-то даже пару раз встречались, когда Светкина мать болела. Ленка свой парень, всё знает, всё понимает, да живёт почти напротив проходной. С ней только сын живёт, но он школьник, так что до обеда квартира без дела пустует. Вот мы с позволения хозяйского там и уединялись.
- Я так соскучилась по тебе, - прошептала мне на ушко Светлана, - но сегодня у нас ничего не получится, во-первых, мне сегодня ещё нельзя, а, во-вторых, и это самое главное, мама дома, она выходной взяла. А вот завтра, - и она на меня так посмотрела, что меня даже лёгкий пот пробил, - я с тебя не слезу, так что силы подкопи. Или ты их всех в круизе этом на других дамочек растратил, - и вновь всё тот же взгляд, а затем резко, так, как будто по щеке хлестанула:
- Ты смотри! Я тебя, конечно, не ревную, хотя врать нехорошо, ревную да при этом ужас как, но права на это не имею, поэтому и выказывать это тебе не могу. Но поймаю, убью. Ты знай это.
Проговорила она всё это, ещё раз меня взглядом этим незнакомым обдала и в соседнюю комнату нырнула. И надо сказать очень вовремя. Я только и успел до своего стола дойти и трубку телефонную в руку взять, как в комнату сразу трое ввалились. Ни о чём расспрашивать не стали, поздоровались, как будто мы с ними последний раз вчера виделись, и сразу дальше проследовали.
В нашей лаборатории четыре комнаты, а вход один, через ту, в которой я работаю. Она узкая, но достаточно длинная. В ней вдоль одной стены стоят: тяга большая и стол лабораторный, тоже длинный. Мой письменный стол удалось приткнуть у самого окна. Он как раз влез между тягой и противоположной стеной. Мне приходится сидеть спиной к окну, по-другому не получается. Да, пролезать на моё место не очень удобно, приходится буквально протискиваться между тягой и столом. Не очень это приятно, разумеется, но я привык уже. Хотя не дай бог, пожар какой-нибудь случится, я вылезти не смогу, если только через стол перепрыгнуть не сумею. К нам как-то какая-то комиссия по технике безопасности заявилась, так пришлось стол развернуть и мое кресло вовнутрь комнаты переместить. Но мне совсем не понравилось лицом к окну сидеть. Я же ничего не мог видеть, что за спиной делается, а как при этом за ходом реакции какой-нибудь наблюдать, скажите мне. Вот как комиссия нас покинула, я опять всё перевернул. Второе неудобство, что все через мою комнату туда-сюда шмыгают, но я, когда делом занят, как правило, ничего и никого вокруг не замечаю. Ну, а преимущество и огромное, что никто больше в ней не копошится. Тяга и лабораторный стол в моём полном распоряжении. Так что всё совсем хорошо.
Я трубку местного телефона в руку взял, но вот номер набрать не успел – начальство явилось. Женщина она крупная, и голос у неё зычный, поэтому я услышал, что она приближается ещё за несколько секунд до того, как она в дверях появилась. За это время я успел трубку на место вернуть, за стол перебраться, из стола свой старенький, драненький халат достать и даже умудрился одну руку в рукав засунуть. Тамара Васильевна, которую не только мы, но и весь институт за глаза зовёт, Т.В., при виде меня нисколько не обрадовалась и даже не соизволила улыбнуться, а только кивнула в знак приветствия, да к себе пошла, но потом вдруг остановилась и на меня ещё раз внимательно посмотрела:
- Иван Александрович, пойдёмте-ка ко мне, вопрос один любопытный возник, - и дальше пошла.
Пришлось мне на себя кое-как халат напялить, из-за стола вылезти, и в не застёгнутом халате в начальственный кабинет отправиться. Я уже упоминал, что у нас в лаборатории четыре комнаты. Свою уже даже описать успел, а дальше - две большие лабораторные комнаты, обе проходные, с тягами, стоящими вдоль стен, и рабочими столами, размещёнными посередине. Ну, а четвёртая комната была кабинетом Т.В. он по размеру был такой же, как мой, но только в нём ни тяг, ни лабораторных столов не было. Стоял один письменный стол, к нему был приставлен обычный стол на четырёх ногах, на кухонный обеденный похожий, пяток стульев, книжный шкаф, набитый журналами и книгами под завязку, и пара мягких кресел с журнальным столиком, за которым начальство обычно обедала, тем, что из дома приносила, в институтской столовой она категорически не желала есть, и где она иногда, когда у неё настроение было хорошим, чай пила и нас угощала.
Вот и в тот день, она сумку свою на стол взгромоздила, халат с вешалки сняла, на себя надела и мне на мягкое кресло показала:
- Садитесь, Иван Александрович, у нас разговор может долгим получиться.
Я сел рядом с ней, а она к чайнику электрическому потянулась. Оказывается, она его включить, когда-то успела. Я этот момент даже пропустил. Правда, я не очень присматривался к тому, как она халат на себя натягивала, да причёску поправляла, в это время я свой халат пытался застегнуть. Да и потом, во-первых, неудобно пялиться на женщину, когда она себя в порядок приводит, а, во-вторых, не принято у нас в расстёгнутых халатах по институту расхаживать. А как с этим делом справился через окно небо рассматривать. Что сказать - серо и мрачно в Москве, после ярких красок Средиземноморья, но это же наша Родина, нам здесь жить, да поживать. Задумался я и тот момент, когда она чашки чайные, да печенье "Юбилейное" из шкафа доставала, тоже не заметил. "Что-то я слишком задумываться стал", - подумал я и головой решительно тряхнул, чтобы на землю грешную вернуться, а то так можно что-нибудь важное пропустить.
- Спрашивать, как съездил, не буду, - тем временем начальство говорить продолжало, - по лицу видно: отдохнул, посвежел, загорел, значит всё в порядке было. Так? – вопрос прозвучал неожиданно и очень резко, но я на этот раз не сплоховал, вовремя головой кивнул.
- Ну, и ладушки, - закончила Т.В. эту тему своей любимой присказкой и принялась кипяток в заварочный чайник наливать. Вот эту процедуру она настолько освоила, что чай у неё всегда каким-то вкусным получался. Вроде все всё также делают, а у неё он всегда вкусней получается. Ну, вот, теперь всё, чай в чашках, чайник от греха подальше, вдруг пожарники заявятся, в шкаф книжный в самый низ поставлен и в дальний угол задвинут.
- Разговор у нас будет вот о чём, - начальство говорило медленно, слова чуточку растягивало, значит то, что за этим последует, тщательно обдумывало:
- Наше руководство, я страну имею в виду, - добавила она, - приняло решение удовлетворить просьбу немецкой стороны помочь им в организации производства целого ряда медицинских препаратов, в том числе и наших кровезамещающих растворов. Как только все межправительственные соглашения по линии СЭВ подписаны будут и на высшем уровне утверждены, придется нам с вами туда съездить, на площадку посмотреть, да с ихними проектировщиками и строителями пообщаться. Бригада отсюда большая поедет, ответственности в первой поездке никакой, так, лёгкий трёп ни о чём и всё.
Она задумалась. Не знаю, о чём она думала, то ли вспоминала, что, то ли решала стоит меня ещё с какой-нибудь информацией знакомить, а она улыбнулась и вдруг ни с того ни с сего бабахнула, я по-другому это назвать не могу:
- Помнишь, - вдруг на "ты" она перешла, что с ней не часто бывало, - как мы из Минска после такой же ознакомительной для тебя поездки возвращались? – и даже смешком разразилась.
Чего там не помнить, я так полную картинку у себя перед глазами прокрутил. Из памяти достал и прокрутил. Дело было так. Мы в вагон купейный залезли, до своего купе добрались, а там генерал-полковник расселся. Китель рядом с собой бросил, пуговицу на рубашке форменной расстегнул, галстук вообще куда-то в сторону загнал, а самое главное, шинель свою тяжеленную на полку напротив бросил и сидел, в окно уставившись. Задумался, видать, сильно.
Начальство моё в дверном проёме постояло немного, кашлянула для приличия, ноль внимания, далеко, наверное, мысли генерала унесли. Т.В. ещё раз кашлянула, теперь явно погромче, но, заметив, что генерал на неё даже не взглянул, взяла и одним движением генеральскую шинель на пол сбросила, да с такой силой, что она хозяину прямо все ноги накрыла. Генерал аж подскочил от неожиданности:
- Простите, пожалуйста, задумался очень.
Он поднял шинель, повесил её на крючок, затем китель повесил на вешалку и отправил туда же.
- Разрешите представиться, - генерал застегнул пуговку на рубашке, поправил галстук и громко, внятно произнёс:
- Командующий Уральским военным округом генерал-полковник… Следую в расположение вверенных мне войск, - и засмеялся, - представьте себе, первый раз за сорок с лишним лет, что служу в армии, я в самоволке нахожусь. Вот уж никогда в это не мог поверить, что не выполню приказ курирующего нас заместителя министра и отправлюсь в самоволку. Сейчас в Москве мне предстоит перебраться с вокзала на вокзал, да так, чтобы на патруль не нарваться, - и он опять весело рассмеялся.
- Ну, патруля я, положим, не боюсь, вряд ли какой младший офицер осмелится попросить меня предъявить увольнительную, но вот кого-нибудь из знакомых могу встретить, слухи пойдут, - он задумался, а потом медленно так произнёс:
- Нет ничего поганее слухов, сколько они судеб сгубили. Мне-то, конечно, нечего бояться. Не сегодня, завтра меня в запас отправят, - и с издёвкой добавил, - в ветеранско-инвалидную комиссию генеральных инспекторов назначат. Буду не командовать, чем я всю свою сознательную жизнь занимался, а инспектировать. Ох, как же я не любил этих инспекторов и вот сам в их число войду. Не знаю даже, как я это переживу. Ну, да ладно, где наша не пропадала, - и он ещё раз улыбнулся.
В дверь постучали, и заглянул официант:
- Простите, выберите, пожалуйста, что вы желаете заказать на ужин, а я пока остальные купе обойду. Я с удивлением на Т.В. посмотрел, а она разъяснила:
- Директор нам билеты в вагон с ресторанным питанием взял, в СВ билетов не было, какая-то партийная команда из Белоруссии в Москву следует, под них весь тот вагон отрядили, зато для нас, простых смертных, специальный купированный пристегнули с питанием.
Генерал усмехнулся:
- А мне, вишь, никто никакой информации не смог предоставить, просто сказали, что в СВ билетов нет и всё. Спасибо, разъяснили.
Выбор был не велик: одно мясное, одно рыбное блюдо, несколько салатов, да чай с кофе. Зато винная карта была толстенной. Я её даже смотреть не стал, сразу передал генералу, поскольку начальство головой отрицательно покачало. Генерал же её листнул, практически не читая, так только на разделах, крупным и жирным шрифтом напечатанных, останавливался и на стол положил.
- Никогда не пил, если только по необходимости приходилось там, где отказаться невозможно, не курил. А вот мой дед, мне помнится, говаривал, что тот не мужик, кто не пьёт, не курит, в карты не играет и за бабами не волочится, он лишь жизнь свою бесцельно проживает. Хотя сам, как и я, непьющим и не курящим был. Так он шутил, что он свою жизнь наполовину прожил – картёжником был заядлым, а уж какой бабник, поискать нужно. Вот и я весь в него. Люблю пульку расписать, грешен человек.
Принесли еду. Все заказали свиную отбивную с жареным картофелем, а ножи официант забыл положить. Т.В. задумчиво посмотрела на кусок мяса и рукой махнула:
- Ладно, вспомним молодость, порычим, - и впилась зубами в мясо.
Когда неспешно пили кофе, генерал снова улыбнулся, мне даже интересно стало, он, что по жизни такой улыбчивый или просто день такой был, что его всю дорогу на улыбку тянуло:
- Интересные мне попались попутчики, - всё с той же улыбкой проговорил он, - один лишь факт встречи в поезде, в купейном вагоне, генерал-полковника сама по себе редкость немыслимая, а узнать, что этот самый генерал в самоволке находится, это ж, наверное, первый случай в истории нашей армии, а они даже не пытаются узнать, как и почему это всё произошло. Вы, что совсем не любопытные или как?
Т.В. решила этот генеральский вопрос проигнорировать, она уже свою постель начала застилать, пришлось мне принять удар на себя:
- Да, нет, товарищ генерал-полковник, наверное, мы обычные люди, в меру любопытные, впрочем, как и все остальные. Просто меня с детства приучили не задавать лишних вопросов, захочет рассказчик, что-то ещё рассказать, он и так расскажет, а нет, так что, на нет ведь суда нет.
Генерал даже рассмеялся:
- Отец, небось, военный?
- Так точно, товарищ генерал.
- Что и до сих пор служит?
- Так точно.
- И где, если не секрет?
- В Главном управлении ВВС Министерства обороны СССР, товарищ генерал.
- Вот дела, так дела. А я тут перед вами раскрываюсь. Не побежишь отцу докладывать, что беглого генерала в пути встретил?
Тут уж я засмеялся:
- Не волнуйтесь, товарищ генерал-полковник, не из болтливых, - а сам думаю, знал бы ты, генерал, что рядом с тобой дочь и жена двух Генеральных инспекторов едет, под другим углом бы на эту ситуацию посмотрел.
- Ну, и ладно, - сказал генерал, а моё начальство вдруг к нам обратилось:
- Шли бы вы мужчины в коридор погулять, пока я не лягу, да сами ложитесь, поздно уже.
Вышли мы с генералом в коридор, он ко мне поближе подошёл и начал рассказывать, что его любимая племянница дочь замуж выдавала, а будущий, ну а теперь уж настоящий муж в Минске живет. Племянница практически с самого начала войны в семье генерала жила, поскольку её отец погиб на фронте, а мать вторую семью завела, и подросшая дочка ей мешать стала. Вот она дочь и спихнула на родного дядю.
- Представляешь, а тут совещание в Москве, - генерал оживился, - ну я и написал рапорт министру с просьбой разрешить на три дня в Минск съездить. Но, нет, не разрешил замминистра, велел в войска возвращаться. Вот я и решил, где наша не пропадала. Купил билет на поезд, на самолёте нельзя, там паспорт требуется, а на поезд пока так продают. Смотался на два дня в Минск, на свадьбе побывал, всю родню повидал, теперь в Свердловск возвращаюсь. Надеюсь, никто меня разыскивать не будет.
И такой у него мальчишеский задор в голосе был, что я искренне за него порадовался. Хотел, правда, предупредить, что у Т.В. отец – генерал-лейтенант в запасе, а муж – генерал-полковник и тоже в запасе, но потом передумал. Она ведь тоже не из болтливых, вряд ли начнёт дома рассказывать истории, как её соседом по купе генерал оказался, который в самоволке находился. Вообще-то у неё отец с мужем почти ровесники. Муж года на два помоложе тестя. Вместе их военная судьба свела. Соседними дивизиями командовали. Потом вместе в Академии Генерального штаба учились. Вот тогда будущий муж и познакомился с дочерью приятеля. Оба дослужились до высоких должностей и почти одновременно в запас ушли. Такие вот случайности в жизни бывают.
Всё это промелькнуло в моей памяти буквально за несколько секунд, пока я сахар в чай клал и ложкой его размешивал, вот я так и ответил:
- Конечно, помню, Тамара Викторовна, как такой персонаж не запомнить.
- Так вот, - голос Т.В. стал вновь обычным, сухим и лишённым эмоций, - я рекомендовала вашу кандидатуру для включения в число советских специалистов. Но, пока это только информация о том, что может быть произойдёт и не больше. Вы же нужны мне сейчас совсем для другой командировки. Срочно надо отправляться в Минск и наработать две партии последнего препарата. Кстати, как вы предлагали его назвать? Реофер, вроде?
Я кивнул головой.
- Так вот срочно нужно две тонны реофера наработать. На всё про всё времени у нас чуть больше месяца, - и она в окно уставилась.
- Тамара Викторовна, вы же знаете, что это невозможно. На наработку такого количества одной основы уйдёт почти три недели.
- Это, конечно, так, но я не стала ждать вашего возвращения и в Минске уже полмесяца назад запустили двойную партию основы. Если вы выедете завтра, крайний срок, послезавтра, как раз успеете приехать к фракционированию деструктированного нативного продукта. Так что собирайтесь.
Не успел я согласно кивнуть головой, как зазвонил телефон. Т.В. поднялась с кресла и подошла к столу:
- День добрый Ларочка. Приехал, как раз у меня сидит. Сейчас направлю, - она посмотрела в мою сторону и произнесла:
- Послезавтра – крайний срок, а сейчас бегом в партком, там пожар какой-то, - и пошла к своему креслу, вплотную придвинутому к письменному столу.
Продолжение следует