"И если уже нужны эпитафии над могилой человека - то пусть их слагают не люди".
Лев Шестов
"Я хочу, чтобы в мир вернулась классическая чистота, при которой дерьмо называлось дерьмом, а ангел - ангелом".
Генри Миллер
"Истинно здоровым состоянием невротика будет сексуальная распущенность".
Отто Гросс
...И когда заговорит тьма - голосами ангелов и демонов, - злым шёпотом, мы наконец проснёмся.
18.12.2012
— У тебя грустный голос... — пар изо рта, я смотрю на Оксану, она в вязаной шапочке смотрит вперёд, в тёмную перспективу зимней ночной улицы.
— Тебе кажется, — устало возражает Оксана.
Она держится за мой локоть, я чувствую, как хватка слабеет, точно она собралась попрощаться со мной.
Мне неприятно от этого.
— Как думаешь, сколько сейчас времени. Полночь? — спрашиваю её, мы оба забыли телефоны дома и не носим часов.
— Может быть...
— Или близко утро?
— Или вечная ночь.
— Вечная ночь?
— Да.
— Ты говоришь, как я, — усмехаюсь, любуясь инеем на её ресницах.
— С кем поведёшься, от того и наберёшься, — невесело отвечает она.
Фонари освещают неживую улицу, мы идём к какой-то площади, не могу понять, где мы находимся; слышится отдалённый грохот музыки: на площади, наверное, включены на всю мощь динамики.
— Где мы?
— Саш... — Оксана резко останавливается. — Ну вот ты всегда такой, ведёшь неизвестно куда. Что от тебя ждать, тоже неизвестно!
— Так ведь мы... прогуливаемся.
— Мы гуляем с тобой давно, а куда идём — неизвестно. Я вообще говорю о нашей жизни! — резко бросает она.
— Ладно, пошли, дойдём до площади, там спросим, где мы находимся, поищем такси, — я взял её руку.
Она шагает медленно, как будто нехотя, потом убыстряет шаг.
Прохожих почти нет.
Площадь всё ближе, фиолетовый свет снега мерцает какой-то зловещей печалью.
К моему ужасу, я не могу вспомнить город, где мы находимся.
"Москва?.. Нет... Пенза!.. Или Самара?.. Пенза вроде бы... Но что я делаю в Пензе?.. Нет, Тольятти... Или я в Воронеже?.. В каком, к дьяволу, Воронеже!.."
Мне становится трудно дышать.
Мурашки побежали по телу.
Я смотрю на Оксану, нежность теплится в сердце; я понимаю, что теряю её.
Небольшая площадь — это тупик нескольких нешироких улиц, дальше идти некуда.
У кирпичной стены — сценическое возвышение для музыкальной аппаратуры и музыкантов, четвёрка играет весёлое диско, несмотря на жестокий мороз. Зрителей мало. Я не смотрю на них, вижу плохо.
— Подожди... — говорю Оксане и отхожу от неё в сторону пары, идущей недалеко от нас, огибая ночной квартет.
Музыка грохочет и от этой весёлой музыки жутко.
Я прислушиваюсь к словам песни, моё сердце замирает в усиливающемся страхе.
В холодном городе танцуй и пой!
Искрится город, весёлый, ледяной!
Закончен путь, забудь, наш друг, про рай!
Давай, друг наш, скорее подпевай!
"Чёрт!.. Что это такое?.. Праздничная песенка?.." — в изумлении останавливаюсь, меняю направление движения, иду к музыкантам с гитарами, которые одеты в странные серые, блестящие балахоны, похожие на рабочую одежду портовых каких-нибудь грузчиков. Одежда издали видится несоразмерно большой для пританцовывающих музыкантов с гортанно-грубыми весёлыми голосами.
"Поют, как будто ко мне обращаются лично..." — площадь, мне кажется, уменьшается, я замедляю шаг...
О, ужас!
Холодный город танцующей мечты!
В холодном городе остались мы и ты!
Закончен путь, забудь, наш друг, про рай!
Давай, друг наш, скорее подпевай!
Огромные чёрные башмаки, огромные, будто набитые ватой, раструбы брюк, огромные в балахонах тела музыкантов.
Это уродливые гиганты, размалёванные под клоунов белые лица, длинные белые волосы, спадающие клоками на чудовищно раздутые плечи.
Гитары больше обычных гитар наполовину, аспидно-чёрные, на струнах толстые, багровые от стужи, пальцы.
В холодном городе танцуй и пой!
Искрится город, весёлый, ледяной!
Закончен путь, забудь, наш друг, про рай!
Давай, друг наш, скорее подпевай!
"Нет... нет... нет... нет... Не может быть... Что за чертовщина?.. Надо сделать вид, что я ничего не заметил... Оксана!.." — я оглянулся.
Оксаны не было.
Точнее, я видел несколько отдаляющихся в сторону улиц тёмных фигур, одной из которых могла быть она.
"Спрошу, где я нахожусь у тех, к которым шёл".
Парочка приближалась, и они явно шли на меня.
Скрип — как от латекса при сжатии.
Движения замедленные.
Свет ближайшего фонаря высветил на лицах МАСКУ АГОНИИ, самое страшное — они улыбались: так, как если бы умирающему растянуть в улыбке губы щипцами, к которым подключено электричество.
Я отшатнулся от них и быстро зашагал к тому месту, где оставил Оксану.
Холодный город танцующей мечты!
В холодном городе остались мы и ты!
Закончен путь, забудь, наш друг, про рай!
Давай, друг наш, скорее подпевай! —
било мне эхом от тупика в спину.
Я бежал по тёмным улицам, сторонясь прохожих, но неизменно выходил на площадь.
Ко мне тянулись изуродованные тлением и морозом руки.
Дискотека на площади продолжалась, музыка грохотала с прежней силой, гиганты пели одну и ту же песню, и я понял, что я остался один, наедине с чудовищами, что мне не выбраться из этой зимней ночи.