… Они встретились случайно. В первых числах июля сорок первого года местное население мобилизовали на строительство оборонительного рубежа вблизи железнодорожной станции Тригорская. Собралось несколько сотен вооруженных лопатами людей, большинство из которых составляла молодежь. Им приказали выкопать противотанковый ров на засеянном рожью поле. Стройный юноша сразу заприметил среди прибывших скромную девушку, вчерашнюю выпускницу школы. Он тоже, как оказалось, произвел на нее приятное впечатление. Так получилось, что их поставили работать рядом, в одной траншее. Молодого человека звали Павел. Он буквально не сводил глаз с Тони, так называли ее подруги. Слежавшийся, глинистый грунт с трудом поддавался лопате. Но в присутствии девушки и рядом с ней тяжелая работа была в радость. Светило солнце, и жизнь казалась прекрасной.
Первые два дня пролетели как в сказке. После работы не хотелось уходить домой, а вечерами юноша торопил время, что бы скорее наступило утро и можно было снова увидеть ее. Так в нем внезапно проснулось ощущение большого-большого счастья. Ничего подобного прежде Павел не испытывал.
На третий день среди бела дня на станцию налетели самолеты с черными крестами на крыльях. Они с оглушительным воем пикировали и сбрасывали на землю свой смертоносный груз. Было видно, как над станцией комьями высоко вверх взлетала земля. Бомбы рвались так близко, что от их грохота закладывало уши. Поднялся и завис в воздухе огромный столб черного дыма. Потом ярким пламенем вспыхнуло разлившееся из железнодорожной цистерны топливо. Все происходило на глазах у сотен обезумевших от страха людей. В ужасе они прыгали в ров и падали на его дно. В те жуткие минуты Павел, конечно же, находился рядом с Тоней и, как умел, старался успокоить ее.
Спустя некоторое время налет повторился. Только теперь самолеты, отбомбившись, стреляли из пулеметов по скоплению людей. Слава Богу, обошлось без жертв. Когда все стихло, какой-то начальник объявил, что теперь работы будут проводиться только в темное время суток, а пока призывал всех успокоиться и разойтись по домам. И еще предупредил, чтобы оделись во что-нибудь темное. Но когда с наступлением сумерек собрались у наполовину вырытого рва, выяснилось, что есть приказ рабочих распустить, а работы прекратить до особого распоряжения. После такого сообщения в людях вновь затеплилась надежда на то, что враг наконец-то остановлен и теперь его погонят обратно. Так что ров может и не понадобится. В ту ночь молодые люди просидели на берегу реки до самого рассвета, потом Павел проводил девушку до ее дома. Под утро молодые люди с грустью расстались.
А утром на дорогах появились группы беженцев, прогнали обочиной гурты скота, а затем строем и вразнобой дорогу заполнили красноармейцы в запыленных расстегнутых гимнастерках. Группами и поврозь они двигались на восток. От них-то и узнали, что накануне фашистские танки прорвали оборону под Островом и могут во-вот появиться у реки Великой. Людьми вновь и теперь уже надолго овладела тревога. Вскоре наступило короткое безвластие, но какие-то люди объявили чьё-то распоряжение об эвакуации. Жителям предписывалось поджигать свои дома и убивать домашний скот. То есть, уничтожать все, что не смогут взять с собой. Организации не было никакой. Каждый поступал так, как считал нужным. В одном мнения людей совпали: сохранить постройки и не трогать посевы. Колхозный скот распределили по семьям. Все еще надеялись на скорое окончания войны и возвращение домой.
Так обстоятельства в очередной раз едва не разлучили надолго Павла и Тоню. Их семьи уходили на восток в разное время и разными дорогами. Не отъехали и двадцати километров, когда выяснилось, что их путь перерезан вражескими танками. Волей-неволей пришлось возвращаться. Как тут было не порадоваться уцелевшим домам и постройкам, несмотря на сильные девятидневные бои в окрестностях станции Тригорская. Вернулись в свои избы и наши герои. Теперь они снова могли видеться.
В первый же день по возвращению проявила себя новая власть в лице полицейских с винтовками через плечо и старост. Они ходили по домам и приказывали людям на местах боев искать и хоронить тела убитых и оставленных на поле боя красноармейцев. Хоронили там же, где находили. Сколько всего нашли убитых и сколько выкопали могил, никто не мог сказать. Их число выражалось одним словом: много… Да и места могил толком никто не приметил. Собственно, могил не было, устраивать по православному обычаю холмики и ставить кресты или иные знаки запрещалось.
Непривычным стало появление на улицах и дорогах солдат в серых мундирах, слышать чужую речь. С небольшими перерывами двигались колонны мотоциклов и другой военной техники. Рябило в глазах от обилия разных крестов и свастик на мундирах и машинах. В полицаях и старостах узнавали вчерашних соседей, приятелей и даже недавних школьников. Это настораживало людей и вызывало у них тревогу. Так начинались годы жизни в оккупации.
Поначалу-то и думали, и верили, что фашистская власть ненадолго. Что скоро все изменится, немцев прогонят. Но звуки боев давно затихли где-то на востоке, а о родной армии не было ни слуху, ни духу… Как жить – выживать? И постепенно люди стали привыкать к новым порядкам. По признаниям многих, первое время им особенно никто и не надоедал. Жили по сложившемуся десятилетиями укладу. Что-то делали индивидуально, а что-то сообща, собравшись вместе или по-соседски. Убрали, как смогли, созревший урожай с бывших колхозных полей и своих огородов. К концу лета уже возобновились гулянки по вечерам, что особенно ценилось у молодежи. Вспомнили и религиозные праздники. Другими словами, находились поводы для встреч, и было где встречаться молодым. С каждым разом расставание становилось для них все более мучительным. Некоторые молодые пары неформально вступали в брак, создавали семьи. Всерьез подумывали о совместном будущем и Павел с Тоней.
«…Тонечка, у меня целы планы насчёт дальнейшей с вами жизни…», напишет он в одном из писем к Тоне.
Прошли два с половиной года. Правдами и неправдами обоим удалось избежать отправки на работы в Германию. Летом сорок третьего по берегам обеих рек немцы стали выпиливать лес, строить блиндажи и рыть бесконечные окопы. Многие работы выполнялись с привлечением местного населения. Работы были принудительными. Тому, кто не желал подчиняться приказам оккупантов, грозили вывоз на чужбину, а порой и расстрел. А чтобы люди не разбегались, их после рабочего дня размещали в специальных лагерях. Территории лагерей были огорожены колючей проволокой и охранялись солдатами. На работы водили людей тоже под охраной. Встречаться стало сложнее, Тоня и Павел оказались в разных лагерях, но все же ухитрялись хоть и не надолго, но навещать друг дружку, передавать приветы. По растущей интенсивности работ догадывались, что все это делалось неспроста. Иначе, зачем в глубоком тылу устраивать оборону?
Осенью того же года началось массовое выселение жителей населенных пунктов района подальше от оборонительной полосы, на запад. Там тоже заставляли копать окопы, валить деревья и строить блиндажи. Работали всю зиму, весну и начало лета. Павел и Тоня ничего друг о друге не знали и очень тревожились. Тем временем в небе все чаще стали появляться самолеты со звездами на крыльях. И от них тоже доставалось мирным жителям: очевидно, сверху их принимали за немцев и строчили из пулеметов.
В середине июля немцам стало не до невольников, они с боями отступили, а люди начали готовиться к возвращению в родные места. Вскоре появились первые отряды освободителей-красноармейцев. Наконец-то влюблённые могли встретиться! Но жизнь распорядилась по-другому. Полевой военкомат прямо с выселок призвал Павла на службу в армию, а Тоня с родителями вернулись в свою деревню. Встретиться им было не суждено. Призвали и ее брата и еще многих других, кто по здоровью и возрасту подлежал призыву.
В начале сентября она получила первое письмо с фронта.
«Добрый день! Здравствуй, дорогая подруга Тоня!
Шлю тебе красноармейский привет. Мы сейчас находимся в Латвии, примерно в 150 километрах от дома.
Часто я вспоминаю, Тоня, про вас и еще чаще смотрю на вашу фотографию, подаренную тобою в 1943 году за Покров, на которой написано «Помни юность и нашу шалость. На добрую память».
Так вспомни это и ты, Тонечка».
В армии Павел стал связистом-телефонистом в стрелковой части. В его задачу входило обеспечение бесперебойной связи командира полка с батальонами. О его отваге и мужестве сказано в приказе по 804-му стрелковому полку от 29 сентября 1944 года:
«…в боях с 18 сентября 1944 года под д. Виршкалны и Силини бесперебойно обеспечивал связь командира полка с батальоном. Под сильныи артиллерийско-минометным огнем противника ликвидировал прорывы на линии связи»
«… Я пишу, а слезы капают мне на бумагу…
Крепко жму вашу руку. Ваш друг Никифоров Павел.
… Дорогая подруга Тоня! Шлю тебе горячий привет и море наилучших пожеланий!
Часто вспоминаю прошлое наше, как гуляли, и становится на душе тепло.
…Тонечка, сообщаю вам, что жив и хорошо здоров. Нахожусь в Германии в небольшом городке. 1 Украинский фронт (Конев командир).
Уже целый месяц мы беспощадно бьем немецкого зверя, он в панике отступает, оставляя все богатства…
Тонечка, небось у вас зима, метель, а у нас тепло, грязи нет. Только не дома, а дома все равно…».
… В преклонном возрасте она все чаще и чаще вспоминала молодые годы. Доставала из книжного шкафа альбом с фотографиями. Там же хранилось несколько фронтовых писем-треугольников. Письма были от брата Дмитрия и от другого человека, ее ровесника. Того, от которого с огромным нетерпением каждый день ждала письмо…
После освобождения Тоню направили в Псков на курсы учителей. Время было трудное. Студенты часто недоедали, из одежды было только то, что находилось на них. Тоня позднее рассказывала, что в иногда ходила на занятия босиком… Постоянного адреса у нее не было, письма от Павла почта доставляла по месту жительства ее родителей.
Из Журнала боевых действий 804 стрелкового полка за март 1945 известно, что 18 марта 1945 года второй батальон их полка вел наступление на немецкий город Фридланд и уже вышел на его северо-западную окраину, как был отрезан от основных сил полка и вынужден был вести бой в окружении. Подоспевший на помощь первый батальон к вечеру оттеснил немцев, город покорился. В том жестоком бою смертью храбрых пал рядовой второго батальона 804 стрелкового полка 229 стрелковой дивизии Павел Иванович Никифоров. Ему было двадцать лет. У немецкой деревни Ротерехвальде в братской могиле похоронили погибших. В тот день полк потерял 24-х бойцов убитыми и 91-го бойца и офицера ранеными..
Тоня получила последнее письмо от любимого человека, когда его уже не было в живых…
«…Тонечка, а фото твое у меня все хранится. Я бы вам выслал (свое), да негде сфотографироваться. Теперь бы ты и не узнала, очень поздоровел. А на груди медаль «За отвагу СССР». До свидания. Крепко жму вашу руку и целую несколько раз. Павлик. 16 марта (1945 года)…»
Антонина Ивановна прожила долгую жизнь и ушла в возрасте 94-х лет… Ее первая любовь оказалась последней... Замуж она так и не вышла...