Из ненаписанного письма князя.
Моя пани!
Ты, наверное, уже не моя. Я не знаю этого сейчас.
Всего месяц с небольшим назад я летел сюда – этим же самым рейсом. Но всё было по-другому. Я летел к тебе. И мне казалось: это не самолёт преодолевает сотни километров – это я сам ввинчиваюсь в пространство и мчусь, чтобы разыскивать тебя.
Я знал: я всё сумею. Подниму весь город, переверну весь этот мир, но найду тебя.
Но всё вышло не так.
Я, действительно, рвался к тебе, искал на земле и под землёй, искал в чужом городе и в странных, несуществующих домах, метался по чадным коридорам, путался в этажах и в переходах метро.
И каждый раз или не находил вообще или находил другую девушку. Смутно похожую на тебя, но другую.
А, может, ты и есть другая девушка? Которую я совсем не знаю?
Всё может быть.
Только одно я понимаю сейчас: тогда я летел к тебе, а сейчас всё по-другому.
Сейчас я, наверное, лечу к себе.
* * *
Всё-таки удивительно это – прыгнуть из одного времени года в другое. Аэрофлот эту штуку давно уже осуществляет на раз-два, а я всё не могу привыкнуть.
Теперь я снова прыгнул обратно в зиму. Из весны, из первого тепла, из первых цветов – в зимнюю слякоть, в подмороженные лужи, в зимние шапки - под коричневое, моросливое московское небо.
Опять меня отшатнуло на месяц назад, и опять мне приходится думать, что моя жизнь продлится ещё на месяц и что это не так уж и плохо.
Оказывается, я соскучился. Мне было хорошо опять очутиться в малахитовой шкатулке нашего одноклеточного московского рая – меня там ждали. Мне были до чёртиков рады. Мне бросились на шею. Чёрт возьми, меня всё-таки любили.
Конечно, я извинялся перед Вероникой - это было неминуемо, и я к этому готовился ещё в самолёте - топтаться покаянно перед ней, как мальчишка, тяжко вздыхать и неуверенно просить прощения сразу за всё – прямо у двери.
- А за то, что обнимал и целовал – тоже будешь просить прощения? – поинтересовалась Вероника с улыбкой, трогая врученный ей букет пунцовых роз. Я купил розы для обеих, но Норы не было дома, и весь громадный букет достался Веронике.
- Я знаю… я тебе готов пообещать… я знаю, что тогда ночью… - бормотал я невнятно, и честно не знал, что сказать. Очень идиотское чувство, но всё это мне надо было пережить, я это понимал.
- Ты ещё скажи мне «спасибо» и пожми руку за то, что было ночью, - предложила Вероника. Она насмехалась. И была права. Но я видел, что она не сердится.
- Всё, что мог, ты мне уже пообещал, - прервала она, наконец, мои невразумительные клятвы и решительно вытолкнула из прихожей в коридор. – Не давай глупых обещаний. Просто хотя бы вовремя приходи на работу. С остальным разберёмся.
И я вздохнул почти облегчённо.
Моя странная московская жизнь. И моё странное московское жильё. Опять, как и в первый раз, мне приходилось совмещать себя с габаритами здешней однушки. Вроде, и меньше всего на одну комнату, и потолок, вроде, той же высоты, но вот как-то сразу чувствуешь себя громадным, неуклюжим слоном, который одним шагом всё свалит и растопчет.
В кухне было уютно, горела настольная лампа, стол традиционно был занят привычными мне сценариями и другими ценными бумагами, которые за время моего отсутствия только увеличились в размерах. На хорошо мне известном громадном листе миллиметровки изрядно прибавилось густых записей – уже всё поле пестрело разными загадочными, понятными только хореографам значками.
- У нас другой состав, - рассказывала Вероника, быстро убирая бумаги и собирая на стол, чтобы кормить меня с дороги. - Прибывают новые сотрудники...
- Что, моих девочек больше нет? – воскликнул я разочарованно, старательно умащиваясь на диванчике.
Диванчик вдруг тоже сейчас оказался меньше, чем я помнил. Неужели я вырос за эти две недели возле моря?
- Кое-кого уже нет. То есть, они есть, конечно, но… не прошли в основной состав.
- А Аня? – поинтересовался я. – Она прошла?
- Аня прошла, - кивнула Вероника, - и Мирьяна прошла, и Томчик. Они о тебе каждый день спрашивают. Завтра у них будет праздник, если ты придёшь. Кстати, завтра и так праздник. Прибыла, наконец, танцевальная обувь, её уже доставили в здание, и с утра будет примерка. И, скорее всего, никаких толковых занятий не получится: все будут охать, ахать, носиться с туфлями по всему дворцу, всем показывать, а все, кому показали, тоже будет ахать. Так что, если тебе нужно личное время, можешь завтра гулять весь день.
- Нет, спасибо. Я буду на работе.
Я почти не думал. Прямо сразу решительно отрёкся. И сам удивился. И почувствовал боль. Месяц назад, если бы мне вот так сказали: у тебя завтра свободный день – я бы прыгал до небес. Я бы знал, что делать. Бегать, искать. Рыть землю носом – ехать в её город, искать её на работе, глупо высматривать на улицах. А сейчас…
Я, может, трушу? Боюсь встретиться с правдой? А какая она, эта правда?
Да и правда ли это?
- Спасибо, очень вкусно, - я отставил тарелку. - Ты готовила?
- Нет, конечно. Нора. Её не будет сегодня. Но она тебя ждала.
- А ты? Ты ждала? – я посмотрел ей в лицо.
- Конечно, и я ждала, - тепло ответила Вероника.
- Как сотрудника?
Наши глаза встретились. Мой упрямый, и её – мягкий.
- Это провокация? – спросила она, улыбаясь.
- Конечно, провокация, - я засмеялся.
Приятно было сидеть с ней рядом. Приятно, надёжно. Смотреть на неё, чувствовать её понимание и силу её женственности. Да, я скучал по ней и был ей рад.
Я притащил из прихожей тяжёлую сумку, вытащил гостинцы - банки, пакеты с сухофруктами, мамины пирожки и печенья, фирменный пирог с абрикосами, налил чаю ей и себе.
- Красивые пирожки, возьму кусочек, - сказала Вероника, улыбаясь. – И давай поговорим, как взрослые люди. Поставим точки над «и».
Она посмотрела серьёзно.
- Ты уезжал, отдыхал, думал. Что надумал? На тебя можно рассчитывать?
- Да, - сказал я твёрдо. – Можно. Я буду работать.
- А твоя девушка? Из-за которой ты здесь?
- Да, - сказал я так же твёрдо. – Я был здесь из-за неё. Но мне интересно в проекте. Я решил.
- Отлично, - сказала Вероника спокойно. – Теперь о нас с тобой. Чтобы не было недомолвок и твоих дурацких извинений. И тоже, как взрослые люди, - она помолчала, потом подняла на меня глаза. – Чес, я жила в других странах. Знакомилась с другими культурами, не похожими на нашу. Я знаю, что у каждого народа свои взгляды на отношения мужчины и женщины. Свои свободы, свои запреты, свои правила. И они все разные. Поэтому у меня нет никаких особенных правил. Я с самого детства танцую, ты знаешь. Это развивает чувственность. Я чувствую людей, чувствую мужчин. Мне достаточно своего чутья и своего ощущения. Так вот. Ты – особенный человек в моей жизни. В танце мы с тобой пара. Это всегда большая удача. Ты знаешь, как ценно иметь хорошего танцевального партнёра. Это всегда гарантия успеха.
Я кивнул. Да, я это знал.
- Поэтому… - она помолчала. - Поэтому можешь считать, что у тебя есть особенные права на меня в нерабочее время, - закончила она. - Эксклюзивные, - она чуть улыбнулась. - По крайней мере, до тех пор, пока я не поклялась кому-то в верности. Но что-то мне подсказывает, что это случится не скоро.
Я помолчал. Я всегда удивлялся, как точно она формирует мысль. Когда-то я завидовал этому и страстно хотел научиться сам. И учился. В основном, у неё и учился, но и в книгах тоже.
- Скажи, у тебя кто-то есть? – спросил я в своей прямолинейной манере, понимая, что более удобного случая узнать это у меня больше не будет. – Мужчина? Любимый? Близкий человек?
Она молчала, мешала ложечкой чай в чашке, хотя сахара там не было.
- Как я люблю твои вопросы в лоб, - сказала она, наконец, глядя на ложечку.
- Нет, ответь, - потребовал я. – Мне нужно знать. Я должен знать.
- Должен знать, – она усмехнулась. – Ты не должен знать, но хорошо, я скажу, если тебе так лучше. Да, у меня есть близкий человек. Он не здесь. И он не может быть здесь. И это не имеет к тебе никакого отношения. Это не может влиять на моё отношение к тебе. Это не муж и не отец моего ребёнка. Всё. Тебе достаточно этого.
- Но клятву верности ты ему не давала, - уточнил я.
- Ни тебе, ни ему, ни кому бы то ни было. Глупо давать такую клятву, если тебе не семнадцать лет, - проговорила Вероника. – Клятва – это вообще очень глупо, если тебе не семнадцать лет.
- То есть, мне уже поздно клясться? – хмыкнул я.
- Ну, ты ещё можешь клясться лет пять, - засмеялась Вероника. – У тебя это очень мило получается. Даже хочется верить. И да. На всякий случай. Если ты соберёшься сделать мне предложение, я откажусь, - она улыбнулась. - У меня на первом месте дочь.
- Как бы мне хотелось её увидеть, - сказал я искренне.
- Пожалуйста...
Она подняла с полу свою необъятную сумку, нашарила что-то в ней, раскрыла записную книжку в кожаной обложке и положила передо мной небольшое фото.
Девочка лет десяти сидела на зелёном лужке, обняв голые колени. Серьёзная, в очках. Каштановые волосы, небрежно рассыпанные по плечам. Строгий взгляд. Она походила и не походила на Веронику.
- Ребекка Вейзен, - сказал я, глядя на фото с непонятной грустью. – Девочка из-за океана. Она говорит по-русски?
- Конечно, - Вероника бережно убрала фото обратно за обложку записной книжки.
- Танцует?
- И танцует, и играет в театре, и занимается фигурным катанием – у неё много дел.
Я встал и похлопал по карманам.
- Ладно. Покурю на балконе, - сказал я. – В последний раз перед великими делами. Да, хотел тебе сказать… Я собираюсь искать себе жильё. Ехал с этой мыслью.
- Делай, как тебе лучше, - Вероника пожала плечами.
Я вышел на балкон, закурил. И вот теперь вдруг почувствовал разницу в погоде. Нет, я ошибался, и тут чувствовалась весна. Она ощущалась - лёгкостью, особенной влажностью, особенным лёгким вдохновенным ветром. Я почувствовал эту лёгкость и высоту, и моя мимолётная грусть отлетела уступая место чему-то большому и значительному.
А, может, и правда, Москва такова – нет в ней места сантиментам, чувствам, романтике… Может, большие города так устроены? Они меняет людей, и мы другие теперь?
И сейчас мне это, чёрт возьми, нравилось.
Внизу, подо мной, неумолчно гудел и нёсся вперёд, словно морская волна, бесконечный поток машин.
Рип каррент, подумал я. Возвращающее течение. И вот я вернулся. И пусть всё будет, как будет.
* * *
Из ненаписанного письма пани.
Мой князь!
Или ты уже не мой? Ничего я опять не знаю. Знаю только, что коловращение московской жизни размалывает, словно тракторными гусеницами, нашу хрупкую связь.
И нет больше того, что было тогда летом. И нет того, что было зимой.
Может, и правда, большие города меняют людей, и мы другие теперь?
Как ты думаешь?
Я так ждала тебя – сама себе не признаваясь. Я так была счастлива, когда мы нашлись. Я так мечтала увидеть тебя на московских улицах – мне казалось, мы будем по-новому близки. А вышло… мы оказались другими друг для друга.
Мне кажется, это просто потому, что нам негде по-человечески обняться. Мы не можем почувствовать друг друга так тесно, как было у тебя, в твоей квартире, которая была нам домом целых две недели. Москва – это очень много глаз. И даже ты, который может наплюнуть на чужие мнения и посторонние глаза, не устоял, даже ты пошатнулся.
И что нам теперь делать?
Нам надо увидеться, надо побыть вдвоём.
Я хочу опять к тебе, в твою квартиру, из которой видны горы, в этот наш дом, где мы умели ссориться и мириться сами, где мы умудрялись быть счастливыми…
продолжение следует