— Боже, — с трепетом я начал вспоминать совсем хрупкую девушку в жёлтом летнем платье и с лёгким загаром, неподалёку от гребня золотистых волн, — ежели я не в силах что-то для тебя сделать, то это вовсе не значит, что я не могу это сделать во славу твою! Ради всего, что нас связывает на этой земле и ещё будет связывать после того, как мы её покинем... Ибо «Mea vita et anima es!»*.
А потом я неожиданно обнаружил, что на моём безымянном пальце нет, как прежде, обручального кольца. Только грустная и давно поблекшая сирень выглядывала из моей книги, что лежала у самого окна вагона, на небольшом прямоугольном столе.
— Билетики, граждане! Билетики! — раздался крикливый голос проводницы по всему неосвещённому вагону.
— Пожалуйста... — уныло выдавил я, показав смятый билет подошедшей женщине в заснеженной фуражке, после чего продолжил пялиться в кружевное окно, рассматривая движущийся зимний пейзаж.
Помнится, ещё сказали, что занесут бельё, когда я уже прокручивал воспоминания, связанные с той милой незнакомкой. Да, вскоре я к ней подступился, и, как это ни странно, с отрывком из одного стихотворения, который уже вряд ли припомню... Это вырвалось как-то спонтанно!
— Добрый вечер! Какие прекрасные стихи вы мне сейчас прочли!
— Добрый вечер... Вы и в самом деле так думаете?
— О да, мне очень понравилось!
— А я могу узнать ваше имя?
— Да, конечно! Меня зовут Лея! — смущённо улыбнувшись, ответила девушка и повернулась к догорающему закату.
— Извините за такой вопрос... а вы не замужем?
— Нет, я пока живу с мамой!
— Вы живёте только с мамой?
— Да, папа с нами давно не живёт. В своё время он потерял работу в юридической компании и у него начались большие финансовые проблемы. Тогда мне было не больше тринадцати лет... С тех пор мы мотаемся с мамой по белому свету. Она тяжело работает, а я после учёбы ей немного помогаю. Извините, что я всё это вам рассказываю! Мне уже пора...
— До свидания, Лея... — несколько уныло произнёс я. — А вы завтра свободны? Если свободны, то можно будет сходить куда-нибудь и продолжить наше знакомство...
— Я согласна! — к моему удивлению ответила девушка, сверкнув светом золотистых глаз и поправляя локон каштановых волос, в которых утопали последние лучи солнца.
Мы договорились о точном времени и месте, а потом попрощались.
А на следующий день, в это же время, я встретил её у входа в дендрарий, под её ноги покорно стелились всевозможные цветы. В этом саду, как она говорила, ей нравилось гулять одной и, по обыкновению, собирать любимую сирень и фиалки.
Мы долго шли по тенистой чаще, вдыхая тёплый весенний воздух и аромат влажной сирени, шли молча вдоль одной тропинки, наши руки иногда соприкасались. А проходя мимо одного гигантского дерева, чья величественная крона почти достигла нежно-оливковой земли, я внезапно взял её за руку и наши губы впервые соединились в долгом поцелуе. Казалось, в эту самую минуту мы вспомнили, каково жить в том земном раю, из которого когда-то были изгнаны первые люди. Да, тогда мы ни о чём не думали. Охваченные этим чувством, мы желали только одного: всегда стоять под сенью этого таинственного дерева... всегда быть вместе — и несмотря ни на что! С этого дня я был вхож в её дом, она представила меня своей маме, которой, как ни странно, я пришёлся по душе, да и она мне, признаться, очень понравилась, так как производила впечатление мудрой и спокойной женщины. Потом милая Лея показала мне свою библиотеку, от которой я был в полном восторге, хотя прежде читал не так часто. Собственно, это она привила мне любовь к чтению, открыла, если угодно, новый мир!
А потом, то ли в силу врождённой глупости, то ли из-за того, что так сильно был ослеплён навеянным мне образом — я, сам того не ведая, увлёк её душу в мой ад, как юную Персефону, некогда собирающую такие же невинные фиалки, как она сама. Правда, в отличие от той Персефоны, которая многим известна благодаря одному мифу, она вернулась в мир живых (к своей матери Деметре) и с тех пор ко мне не возвращалась.
Весна — мучительное время, оставляющее горечь во рту. Время, которое напоминает мне о тех днях, когда мы были с ней вместе. Как же я был тогда счастлив! А сейчас вот оглядываюсь на свою прожитую жизнь потухшими глазами, сидя в этом сыром и тусклом вагоне, и понимаю, что не было и уже не будет ничего прекраснее и светлее, чем эта сирень, что давно покоится между пожелтевших страниц моей книги, и встреча с этой самой девушкой... с девушкой в жёлтом платье!
*Ты моя жизнь и душа (лат.)