(Из цикла "История рода")
Мне было восемь лет, когда в 54 году наша семья перебралась из Киргизии на Украину. Насколько я помню, у отца были проблемы со здоровьем, ему посоветовали переселиться в зону более благоприятного климата. Кроме того, в тех местах стало страшно жить: после амнистии 53 года много уголовников вышло на волю. В городе началась резня: эти уголовники играли в карты "на крайнего". Проигравший подойдёт к очереди, спросит "крайнего" и зарежет его, кто бы тот ни был - взрослый, старик или ребёнок. По городу пошла паника.
А в те времена существовала система ротации научных кадров на конкурсной основе. Отец подал заявку в ХЗВИ (Харьковский Зоо-Ветеринарный институт) на кафедру химии и был приглашён туда. Мать же перевелась на работу в Харьковский роддом.
Институтский комплекс располагался в получасе езды на электричке от Харькова - на станции Лозовеньки. Впрочем, от Лозовенек до института надо было ещё идти километра три по живописной дороге вдоль леса. В посёлке был трёх-этажный дом городского типа для преподавательского состава, общежитие для студентов, институтские корпуса и ряд жилых и общественных построек для местного населения.
Наш дом был коридорного типа: по сторонам - квартиры, а в конце общая кухня, у каждого своя плита, то есть кирогаз. Там же ряд туалетных кабинок - у каждого своя. Квартира у нас была двух-комнатная и даже с балконом. Из-за этого балкона мы с братом Юриком спорили - кому на нём спать. Балкон был небольшой, но раскладушка туда вполне помещалась. А летние ночи были такими тёплыми, что просто грех было оставаться в помещении - мы рвались на воздух.
Долгое время я была уверена, что эти три года, проведённые там, были самыми счастливыми в моей жизни. И дело скорее не в беззаботном детстве, а в очаровательном природном окружении в тех местах. По краю посёлка протекала речушка Казачья Лопань. Она была очень живописная, с песчаными пляжиками, обрамлёнными речной растительностью, с весёлыми струйками русла, которое было кое-где по щиколотку, а кое-где даже по пояс. Не знаю для чего, но чуть выше по течению был даже пешеходный мостик. Хотя каждую весну его сносило, когда речка становилась полноводной и бурливой, даже казалась страшной.
В этой речке водилась мелкая рыбёшка. Как-то мы с братом надумали удить рыбу и поймали нескольких пескарей. Принесли из дома сковородку, развели костерок и поджарили свою добычу. Мне до сих пор кажется, что вкуснее этой рыбки я никогда не пробовала.
В начале лета по вечерам начинался лёт майских жуков. Они выбирались из щелей под вечер и носились стаями невысоко над землёй - неуклюжие, громко жужжащие, врезаясь во всё, что попадалось на пути. Их можно было легко поймать на лету, ещё легче взять ползущих по земле и по деревьям. Зачем мы их ловили? Посто так. Иногда устраивали гонки, посадив рядышком и проследив, чей жук окажется проворнее. Наигравшись, мы их отпускали.
А вот шмелям приходилось хуже. Эти шмели становились нашей добычей ради мёда. Да-да, это была наша охотничья добыча. Заметив шмеля, севшего на цветок, мы брали его за пушистую шёрстку на спинке. Другой рукой брали за шёрстку на брюшке и отрывали. В том месте, где грудка переходила в брюшко, был мешочек с нектаром - целая капелька очень сладкого мёда. В теперешние времена защитники природы заклеймили бы нас позором, но тогда всё было проще, без перекосов. Есть охотник и жертва, есть сильный и ловкий - а есть боле слабый, кого можно съесть. Как-то так. Это считалось нормальным.
Мы с ребятами много времени проводили на речке. Во-первых на её берегу была небольшая бытовая свалка. В основном она привлекала нас осколками битой посуды. Там можно было найти не только куски блюдца с золотой каёмкой, но и осколки расписных тарелок и чашек с девами, птицами, цветами и другими сложными орнаментами. Эти кусочки мы промывали в речке и делали из них "секреты".
Для этого на прилегающем к речке склоне - в укромном месте, чтобы не наступить - снимали кусочек дёрна, выкапывали ямку и выкладывали её осколками посуды. На донышко клали самый красивый фрагмент, по стенкам прочие цветные детальки, сверху же накрывали куском прозрачного стекла и только потом прикрывали травой, так чтобы было не заметно. Наверное, там и теперь где-то ещё есть наши "секреты" - а что им сделается?
На другой стороне реки было поле. Оно напоминало море, по всей поверхности которого перекатывались золотые волны спелых колосьев. Но нас, детишек, больше интересовало морковное, что было сразу за рекой. И хотя по полям временами проезжал на коне обходчик, нам иногда удавалось налететь на поле стайкой, вытащить несколько морковок и скорее удрать через реку на свою сторону. Затем мы мыли морковку в реке и с удовольствием её поедали, сидя кружком на траве. Может, это нам была награда за наш труд: в те времена всех детишек привлекали к сбору долгоносиков на полях. Это была довольно сложная работа: идти наклонившись над полем шаг за шагом, выискивать долгоносиков, ловить и складывать в банку.
Дальше по реке раскинулись заросли кустов вербы. Они были хороши тем, что на пучках гибких и сильных прямых прутьев можно было качаться, раскинувшись на них как в гамаке. А рядом колыхался волнами ковёр ромашек чуть не по пояс - крупных, душистых, с золотой серединкой. У меня такое подозрение, что теперь эти ромашки не показались бы мне такими уж высокими и роскошными, но тогда они приводили меня в изумление.
Если пройти чуть дальше и подняться на холм, там начинался необъятный лес, в который мы самостоятельно не ходили. Другое дело с мамой: в тёплое время за земляникой, маслятами и белыми грибами. А зимой - кататься на лыжах.
Но самая поразительная картина открывалась по весне: за рекой среди кустов вербы там и сям проглядывали синими пятнами кустики ранних подснежников. А в лесу они превращались в сплошные синие ковры, заполняющие поляны. Наверное те, кто видел этот неописуемо глубокий и чистый синий цвет, поймёт меня. Много позже я узнала название этих цветов - пролески из семейства мелко-луковичных. А тогда я со всем своим детским восторгом пыталась добыть эти цветочки и пересадить их ближе к дому. Я откапывала нежный стебелёк игрушечной лопаткой и переносила к рыхлой грядке, прикапывала и поливала. Увы, вскоре цветочки вяли и высыхали. Мне было невдомёк, что стебелёк уходит глубже в землю и оканчивается луковицей с корнями.
И вот среди всего этого великолепия мы, детишки, носились стайками как вольные птицы, играли и даже влюблялись иногда. Обычной игрой были "Казаки-разбойники", когда мы разбивались на две команды: "разбойники" прятались, оставляя на пути стрелки-указатели, а "казаки" искали их по этим стрелкам. Играли в классики, скакалки и "Штандер". А ещё очень любили играть в театр. Каждый выходил на сцену и что-нибудь пел или изображал в виде вычурных поз - всем было весело! Временами сидели на возу и дружно грызли макуху, оставшуюся после выжимки постного масла. Вообще-то эту макуху добавляли в корм животным, но нам тоже перепадало. А иногда проводили вечера у костра - но за это нам доставалось от мамы, потому что вся одежда пропитывалась дымом.
Ещё мы гоняли на велосипедах, но у меня это не очень получалось. То упаду в пушистую охапку листьев у лесной тропинки, то въеду куда-нибудь. Один раз ехала по просёлочной дороге - впереди старик ковыляет. А меня к нему как магнитом притянуло, то ли колея привела. Уткнулась в него колесом, а сама повисла на нём, чтобы не упасть. Но дед стойкий оказался: не упал и даже не рассердился, только засмеялся и сказал: "Бывает".
Зимой мы тоже частенько бывали у речки: катались со склона на санях, коньках и лыжах, бегали по льду. Там сквозь прозрачную поверхность было видно, как подо льдом струится вода и колышутся стебельки донных водорослей. А когда мы подмерзали или, к примеру, проваливались в реку на тонком льду, то бежали греться и сушиться в котельню. Там было тесно, темно и тепло. Мы усаживались на лавочках, промокшую обувь ставили ближе к печи, а дед-истопник рассказывал нам всякие истории.
Поначалу мы с братом учились в деревенской школе. Дети в классе были разновозрастные: в одном ряду сидела малышня, а в другом дети постарше. Учительница поочерёдно объясняла материал одной группе и давала задание, а потом перемещалась к другой группе. Занятия велись на русском, а украинский шёл отдельным предметом. С тех пор помню Шевченко и Крылова в переводе типа: "На старiсть мавпочка погано бачить стала".
Но вскоре меня с братом перевели в городскую школу, она была рядом с вокзалом. Нам приходилось рано вставать и бежать на пригородный поезд. Однажды мы вскочили на ступеньки отходящего состава. Мать стучала в дверь, и ей открыли. А мы с братом прицепились к поручням следующего вагона. Потребовалось еще время, прежде чем проводница прошла через тамбур и открыла нам дверь. Поезд набирал ход. Было страшновато и я поскуливала, но брат был строг и велел крепче держаться.
А вообще особых происшествий с нами тогда не случалось. Разве что я однажды зимой треснулась затылком о ледяную горку. Я скатывалась с неё на коньках, а мальчик, который был ко мне неравнодушен, решил меня напугать - вот я и дёрнулась. Наверное, это у него была такая манера ухаживания. Я принялась реветь, но рядом каталась мама. Она, наверное, смекнула про этого мальчишку. И велела ему взять меня за руку и катать по ледяной реке. Да, устроила праздник этому Вове С. - мальчику с огромными синими глазами.
А вообще-то мне в то время нравился мальчик Яша из нашего класса. Он был самым маленьким из ребят, но очень симпатичным. Он сидел на первой парте, а я подальше. И вот однажды я увидела, что место за партой рядом с ним пусто. Я набралась храбрости и попросилась у учительницы на первую парту, "чтобы лучше видеть", на что и получила разрешение. Я уселась, прилежно сложив руки перед собой, как это было положено в советской школе, так же сидел и мой сосед.
Но этот Яша оказался не промах. Он тут же упёрся своим локтем в мой, пытаясь его сдвинуть. Я, понятное дело, не поддавалась. Мы сидели прямо перед учительницей, глядя на неё честными глазами. Но букет эмоций на наших лицах и едва сдерживаемые приступы смеха были столь очевидны, что рыжая, сухопарая и строгая Ираида Львовна тут же отсадила меня обратно. Это и была вся история нашего романа. Другого случая пообщаться уже не представилось. На переменах девочки играли отдельно от мальчиков, так уж повелось.
А я вообще убегала к соседнему классу, где подружилась с одной девочкой. Она ездила в школу из Дергачей на том же пригородном поезде. У неё была юбочка в складку, тонкий лаковый поясок, и нам нравилось кружиться, взявшись за руки. Вот эта девочка и явилась причиной моего другого лирического приключения.
Было это ранней осенью, всё ещё зелено. Моя подружка сказала мне, что один мальчик, её сосед по дому, очень хочет со мной познакомиться. Он тоже ездил в нашу школу, где меня и увидел. И эта девочка пригласила меня к себе на выходные, чтобы мы там все встретились. Я позвала свою подружку Нину Б., и мы с ней пошли в эти Дергачи, не предупредив родителей. Путь был неблизкий, родители нас обыскались. А мы шли по полям, лугам и перелескам, встретилось нам болото с лилиями. Мы залезли в холодную чёрную воду и набрали целый букет душистых белых лилий.
Девочку эту мы нашли, она вышла к нам на поляну под кронами роскошных деревьев. Наше общение заключалось в том, что мы делали друг перед другом мостики, шпагаты, колёса, перевороты и другие простые трюки, на которые были способны. Но она побыла с нами недолго - родители позвали домой. О мальчике уже и речи не было. И вот усталые, но довольные возвращались мы под вечер к своему посёлку. На шеях у нас были бусы из лилий. Делают их так: сочный стебель надламывают то с одной, то с другой стороны, так что он распадается на два ряда зубцов из сердцевины, прикреплённых к кожице, а по центру - кулон из лилии. В руках - букеты прекрасных цветов, которые уже стали вянуть, а длинные стебли волочились по пыли. Как вдруг увидели на дороге своих родителей. И вид их угрюмый не предвещал ничего хорошего. Ну и досталось же нам тогда!
Были и более опасные моменты. Один раз мы с братом копались на берегу реки в стоге старого слежавшегося сена. И вдруг под этим слоем наткнулись на ряды блестящих металлических боеголовок. Мы, конечно, побежали звать ребят, чтобы показать свою находку. Но когда вернулись целой компанией, оказалось, что это место огорожено верёвкой, а там сидит дядя и нас не подпускает. Какая несправедливость! Это ведь мы нашли, это наше! Трудно представить, что могло бы случиться, если бы мы не были такими шумными - ведь мы по пути всем ошалело рассказывали про эти боеприпасы. А вообще-то земля Украины напичкана железом, оставшимся с войны, и временами оно взрывается.
Но однажды эта прекрасная жизнь закончилась. А всё из-за меня. Дело в том, что к нам во двор приходила девочка из местных и она стала моей подружкой. Её папа работал дворником, выпивал опять же. Семья их была простая: сквернословили, особыми манерами не отличались - и вот такие повадки переняла их дочка. В нашем же преподавательском доме все дети были скромны, воспитаны и вели себя вполне прилично. И что сделал мой папа, когда заметил поведение этой девочки? Стал гнать её от нашего дома!
Ну что же, дворник этот пожаловался в партком института, что такой-то буржуйский преподаватель притесняет рабочий класс. А в те времена с этим было строго. Вызвали моего отца, сделали ему внушение, просили извиниться, но он этого не стерпел, предпочёл уйти. Благо, "конкурсов на замещение вакантной должности" по стране было достаточно, и вскоре его пригласили в Краснодарский университет на кафедру физической химии. А мать перешла в Кубанский мединститут на кафедру акушерства и гинекологии. Мы же с братом - в 30-ю школу: я в пятый, а он в седьмой класс.
Позже, всякий раз, когда я ехала поездом на юг через Харьков, то вскоре после Белгорода и Казачьей Лопани становилась к окну и с жадностью неотрывно смотрела в окно, чтобы увидеть хотя бы издали места моего детского рая. Увы, станция Лозовеньки проносилась мимо, а там только зелень неохватных полей и лесов, за которыми где-то, отсюда не видно, был посёлок из моей памяти. А с отделением Украины и эта дорога стала закрыта.
10.09.2021